revival (возрождение)

      Цзян Чен был нечастым гостем Облачных Глубин, но стал одним из тех немногих, кого Сичень пускал в уединенную ханьши.       Глава клана Цзян оказался удивительно настойчивым, и гораздо проще было просто подчиниться и принять ненавязчивое участие и своеобразную заботу. В любом случае, заставить Саньду Шеншоу оставить задуманное все равно что пытаться остановить шторм – бесполезно и откровенно опасно для здоровья. Поэтому Лань Хуань особо не противился, иногда поражаясь сам себе. Он совсем не был готов возвращаться в мир, но присутствие заклинателя в фиолетовом удивительно не ощущалось некомфортным, как присутствие кого-либо за исключением Ванцзи. Ваньинь не жалел его, не предлагал унизительную помощь и пытался держаться так, будто ничего не произошло. Получалось не идеально, но лучше, чем у других гостей его скромного жилища.       Все же Цзян Чен никогда не умел притворяться, всегда был честен, даже если правда могла причинить собеседнику боль. Эта искренность пленила. Вокруг Сиченя, оказывается, было слишком много лжи и масок. Ваньинь их не носил, пытаясь казаться лучше, всегда оставался собой, отчего дурная слава о его нраве шла далеко впереди него. Мужчина мог быть резким, неприятным, не всегда контролировал свои слова и эмоции, но сейчас эта настоящая грубость привлекала Лань Хуаня гораздо сильнее притворной мягкости.       Видят Небеса, провожая взглядом гроб, где волей случая были погребены оба его названных брата – два его единственных друга – он поклялся себе перестать столь наивно доверять людям. Так сильно привязываться к кому либо. Но против воли привязывался вновь, ждал редкой встречи и каждый раз впускал гостя внутрь.       Они много разговаривали. И это оказалось до ужаса нелепо: грозный и нелюдимый Саньду Шеншоу стал для него самым приятным собеседником. Ванцзи в целом говорил не очень много, дядя неосознанно начинал говорить о делах ордена, о политике и других кланах, о тех темах, которые Лань Хуаню поднимать эгоистично не хотелось. С Ваньинем они всегда обсуждали что-то более поверхностное: погоду и сезонный сбор лотосов в Юньмэне; ночные охоты адептов (Цзян Чен в основном ворчал из-за Цзинь Лина, которой слишком много времени проводил в Облачных Глубинах). В последнее время – их братьев, которые уже второй месяц странствовали, помогая мелким орденам и простым людям.       С Цзян Ченом было легко: говорить, слушать и просто молчать. Рядом с ним он не чувствовал стыд (как рядом с дядей), беспомощность (как рядом с братом) и недоверие. Рядом с этим прямым и открытым мужчиной он не боялся быть преданным и обманутым.       Потому что подсознательно знал: что не обманут и не предадут. Не в этот раз.       А потому позволял возвращаться, привозя с собой недорогие подарки вроде чайного сбора, что можно найти лишь в Юньмэне, или новой кисти из заячьей шерсти. Позволял оставаться рядом в процессе рисования или медитации, хотя ранее выпроваживал даже брата. И, самое главное, позволял выводить себя из ханьши.       Они совершали недолгие прогулки вокруг хижины, отправлялись к источникам или дальше в лес – туда, где они не смогли бы случайно наткнуться на кого-то ещё.       Вот и сейчас мужчины стояли на нижних ступенях ханьши, созерцая заход солнца. Было холодно, зима понемногу заявляла свои права на эти земли. Зимы в Облачных Глубинах были суровее, чем в Пристани Лотоса, да и наступали быстрее. В озёрах Юньмэна лишь месяц назад отцвели лотосы, а Облачные Глубины уже вовсю готовились к зиме.       Главы орденов стояли у входа в ханьши. Цзян Чен – в тёплой накидке, Сичень лишь в верхних одеждах, он вышел, чтобы встретить гостя, но был слишком очарован засыпающей природой. Солнце было скрыто за тяжёлыми облаками, но в этой серости и неподвижности была своя красота.       — Цзэу-Цзюнь, вы замёрзнете. Позвольте принести вам верхние одежды. Только скажите, где они?       — Мне не холодно, это не стоит ваших переживаний.       — Я настаиваю.       — Признаться честно, я не помню, — пробормотал Лань Хуань, неловко улыбаясь, — посмотрите в комоде у восточной стены.       Прежде чем войти в дом, Цзян Чен подошёл к нему почти вплотную и резким движением снял с себя накидку, накрывая ею плечи старшего заклинателя.       Лань Сичень замолчал в изумлении, широко открытыми глазами смотря на мужчину напротив и слегка поддерживая накидку руками, чтобы та случайно не соскользнула.       — Прошу простить мне мою дерзость, — Цзян Чен тоже был очевидно смущён, но привычно скрыл мягкость за резкостью, быстро развернулся и бросился внутрь, оставляя мужчину одного. Тот ещё долго не мог отвести взгляда от места, где стоял заклинатель, но потом все же вернулся к созерцанию природы.       Накидка пахла речной водой, лотосами и немного ветром - теми запахами, которые не должны были оставаться на одежде, но они каким-то образом оставались. Яркий фиолетовый выглядел слишком выделяющими для этого места, но мех оказался тёплым и мягким, приятно согревая. Лань Сичень не смог подавить в себе желание постыдно зарыться в ткань носом, впитывая запахи мужчины, слишком насыщенные и живые для этого места.       Ваньиня не было слишком долго, за это время можно было бы обыскать каждую полочку в небольшой ханьши, но Сичень даже не задумался об этом: ему было слишком комфортно в окутывающей его теплоте и тишине. Когда мужчина, наконец, вернулся, старший снял накидку, почувствовав легкий укол сожаления, и перехватил свою. Собственная одежда пахла лишь немного пылью, слишком давно он не брал ее в руки. Не удивительно, ведь всю прошлую зиму он не покидал ханьши.       Они долго стояли рядом, наблюдая, как солнце заходит за горизонт. Молчание между ними было комфортным, но все же оно слишком затягивалось.       — Какова причина вашего визита сегодня, глава ордена Цзян?       — Честно? — спросил Цзян Чен, кривя губы в усмешке и продолжая смотреть вдаль, — Я сбежал из-за подготовки к совету кланов. Все вопросы давно улажены, но мой новый управляющий вознамерился, кажется, вычистить всю Пристань Лотоса и заменить самую дальнюю занавеску. Бесполезная суматоха, я так устал. А здесь мне спокойно.       Сичень улыбнулся от мысли, что его ничтожная компания может привносить спокойствие в жизнь Цзян Ваньиня. Он все ещё не понимал его доброты, продолжал чувствовать себя обузой, но мысли о том, что мужчина возвращается не только из-за жалости к нему немного успокаивали.       — Двери Облачных Глубин всегда открыты для вас, глава ордена Цзян.       — Жаль, что я не могу появляться здесь так часто, как хотелось бы.       Поняв, что он только что сказал, Цзян Чен смутился и поспешил оправдаться.       — Я имею в виду, раньше Облачные Глубины казались мне страшным местом, не поймите меня неправильно, но четыре тысячи правил – это слишком. Сейчас же они кажутся мне обоснованными. Будь моя воля, я бы тоже запретил громкие разговоры и беготню в Пристани Лотоса.       Цзян Чен снова ворчал, но это было до того мило, что Лань Хуань не смог сдержать улыбки.       — Неправда, вы любите темп жизни Юньмэна.       — Люблю, но порой он так надоедает.       Глава клана Лань не нашел, что ответить, и их вновь окутало молчанием. Солнце тем временем совсем скрылось за тяжелыми облаками. Время замерло, остановившись в моменте: холодном и прекрасном, почти хрустальном – одно неловкое движение и вся магия разобьется, разлетится на тысячи маленьких осколков.       А потом пошел снег.       Снежинки были совсем маленькими и таяли, едва коснувшись земли. Первые вестники надвигающейся зимы, еще трусливые и хрупкие. Зима только отвоевывает свое право на господство в этой молчаливой обители. Однако пройдет пара дней, и толстый слой белоснежной вуали покроет каждый цунь Облачных Глубин.       Зимой природа сбрасывала свои одежды, представая в уязвимой обнаженности. Раскрывалась и умирала, чтобы возродиться вновь – новой и лучшей версией себя. Зима забирала все горести и проблемы, погребая их под слоем снега как упавшие с деревьев листья.       Зима символизировала смерть, но что есть смерть, если не начало нового жизненного круга? Возможно, это хороший момент, чтобы попытаться все отпустить и начать с начала?       Бледные щеки Лань Хуаня заалели непонятно то ли от холода, то ли от смущения. Это не укрылось от внимательного взгляда Цзян Чена, но тот, как всегда, не стал ничего комментировать и завел разговор в новую тему:       — Признаться честно, я встречаю первый снег впервые за последние лет пятнадцать. Всегда был слишком занят, чтобы застать этот момент.       — Я впервые за всю жизнь делаю это в чьей-то компании, — Сичень легко улыбнулся, слегка опустив голову, но голос его звучал уверенно, — но я рад, что это именно ваша компания, глава клана Цзян.       — Ваньинь.       — Что?       — Называйте меня Ваньинь, раз уж нам суждено провести вместе целый год*.       Лань Сичень засмеялся, почувствовав поразительную легкость. Конечно, его сердце все еще болело и кровоточило, но искренняя улыбка заклинателя в фиолетовом, зеркально повторяющая его собственную, ложилась лекарственной мазью на старые раны, и они болели уже не так сильно.       Рядом с этим мужчиной действительно было проще: улыбаться, говорить, дышать. Провести вместе целый год – заманчивая перспектива. Он будет корить себя за излишнюю наивность и мягкость, но это будет потом. А сейчас Лань Хуань улыбается и кивает, протягивая руку и приглашая гостя в дом. Ладонь Цзян Цена в его ладони горячая, а огонь в глазах напротив яркий. Достаточно яркий, чтобы однажды прогнать темноту в его сердце.