Барин

      Рассекая воздух, по полевой дороге мчался бурый конь с всадником на спине. Добротная кобыла была без седла, но с поводьями, за которые крепко держался светловолосый парень, чтобы не слететь со скользкого тела животного. Волосы развевал ветер, а рубаха с теплым ветром обволакивали тело.       Но это не был момент исполненный свободы, воли и единства с великим духом природы. Всадник нервно сжимал поводья и спешил, ужасно спешил навстречу судьбе. Для себя он сделал выбор: поговорить с графиней, и будь что будет. Не получится — пропади все пропадом, удастся отвоевать любовь — значит, он этого достоин.       Вокруг проплывали моря колосьев, окрашенных в цвет раскаленного металла ярким закатом.       Как ни странно, голова Родиона была пуста. Он не обдумывал слова, которые скажет Кристине Витальевне, не пытался аккуратно подойти. Сейчас действовать прямо казалось единственно правильным. Игры в кошки мышки, изматывающая боль от запретных чувств и вера в справедливость расставили все по местам, дали понять, что ходить вокруг да около уже поздно, пора стремительно отвоевывать, чтобы оставить себе хоть что-то по праву рождения принадлежащее. А именно: счастье и любовь.       Вдали виднелся перелесок, который уже начали вырубать, а за ним — поблеклые ржавеющие ворота графского поместья. Они заросли, и в последний раз их открывали года два назад, когда кому-то понадобилось уезжать через задний выезд. Все вокруг поросло крапивой и высокой травой, в которой могли легко затеряться местные мальчуганы, которые не залазили сюда только потому, что крапива жглась, а в зарослях водилось достаточно кусачих тварей.       Родион перешел с галопа на рысь, стараясь сделать все быстро, при этом не слетев с лошади. Вскоре он и вовсе спешился, проходя насаждения, схватив коня за поводья. Он ахнул, наступив босой пяткой на шишку, и только тогда понял, что лапти он забыл, впрочем, одет он был сейчас совсем не подобающе аудиенции у графини. Родя больше походил на заблудшего крепостного, чем на барского баловня.       Подойдя к забору, оплетенному плющом и виноградом, которые боролись за место, складываясь в причудливые узоры, Родя накинул несколько петель из поводьев на столбик и ловко полез через забор. Преодолеть его было не так уж и сложно. Ступни совенка коснулись мягкой влажной травы, где между стебельками проглядывался зеленый прохладный мох, который пустил мороз под кожу и заставил встрепенуться.       Сердце внутри бешено колотилось, отдавая мерным стуком в ушах, заглушая звуки леса и шум ветра. Босые пятки зашагали по траве, направляясь в сторону дома, идя напрямик, по траве.       Площадка с фонтанчиком у самого входа была пуста, можно было легко пройти незамеченным. Дверь, как ни странно, была приоткрыта. Казалось, поместье вымерло, лишь тиканье часов говорило о том, что время все еще продолжает свой бег. «Хорошо было бы его остановить» — так часто думал Родион. Закрепить, оставить себе нужный счастливый момент, переживать его снова и снова, познавать наслаждение вновь и вновь. Еще хорошо было бы перемотать ненастья, ссоры, неудачи, моменты отчаяния, отказаться от них совсем, жить в неге и постоянном счастии. Но не в этом ли смысл жизни, в счастье, следующим за неудачей? Верхушка внутреннего довольства ощущается ярко только после глубокого разочарования. Полет прекрасен тем, что до этого ты лишь ползал по земле и не чаял об отрыве от нее, жил в темноте, но вышел на свет и оценил всю его прелесть по достоинству. Люди, которым, как мы думаем, благоволит судьба с рождения, на самом деле глубоко несчастны, сами того не понимая. Они не могут оценить счастья, не отведав горя.       Жизнь соткана из взлетов и падений, тем самым, не стоит отказываться от неудач, ведь они и создают тень, когда есть свет. Баланса не будет без противовеса.       Родя миновал переднюю и застыл в прихожей, за креслом. Дом замер в глубоком молчании. Послышались мягкие шаги, будто собака когтистыми лапами скреблась по полу. Из бокового дверного прохода показался граф. На нем был халат цвета спелого винограда и тапочки, по всей видимости, издававшие этот звук. — А, Родион, здравствуй! Добро пожаловать. Ты уж извини за мой внешний вид, мы гостей совсем не ждали. — Это вы меня простите за столь неожиданный приход, но у меня срочное дело к Вашей дочери, Виталий Михайлович. — А что такого срочного? Вас, может, Борис Григорьевич прислал по поводу свадьбы? — мужчина оперся о старый комод и посмотрел исподлобья. — Можно и так сказать. — не привыкший врать, Родя уставился в пол. — Где я могу ее найти? — Я не уверен, но она должна быть в красной гостиной, вы там были, если не ошибаюсь?       Граф двинулся из угла навстречу Роде, порываясь отвести гостя в нужное место и завести светскую беседу. — Да, я вполне могу сам дойти, спасибо. — грубо, но настроение любезничать сейчас отсутствовало. — Ну что ж, как пожелаете. Если что, я в кабинете. — Виталий Михайлович неоднозначно махнул в сторону, откуда пришел, повернулся и скинул приветливую маску.       Весь лоск, который был ему свойственен, вдруг исчез, лицо осунулось. По спине Роди пробежали мурашки от такой резкой смены. Казалось, граф был болен и довольно серьезно. Теперь Родя проследил в его движениях скованность и скрываемую боль. Не в силах помочь, он просто поспешил к лестнице на второй этаж, пока никто не увидел его босых пыльных ног.       Красная гостиная называлась так не от цвета мебели или стен, как обычно получают названия такие комнаты. Нижняя часть пространства была украшена панелями из красного дерева, которые были коричнево-рыжие.       Родя взлетел по лестнице, полный страха и решимости, оставляя дорожку пыльных следов, совершенно ничего не замечая.       Проход в гостиную представлял собой арку сложной конструкции, а дверей не было. Фигура графини подсвечивалась догорающим закатом из высоких и узких окон, прикрытых бархатными занавесями. Кристина Витальевна сидела на пуфике, опустив плечи, смотря в стену, оцепеневшая, она была красива, что трудно было отрицать.       Нет, это была совсем не традиционная красота, очевидно, она не была барыней в молочного цвета рюшах и белоснежных перчатках, с волосами цвета солнца, собранными в высокую прическу, из которой бы торчали рассыпчатые белесые кудри, создавая подобие гнезда, которое имело цель украшения. На лице не было веснушек, а щеки было тяжело назвать румяными и пухлыми, плечи были острыми и не покатыми, руки слишком тонкими. Но ее тяжелые черно-каштановые волосы, незримая аристократичность и утонченность создавали свою особенную красоту.       Услышав шаги, она повернулась к входу и оживилась на мгновение, но сразу же приняла невозмутимое выражение. Она оценивающе прошлась по Роде взглядом сверху вниз, не преминув задержаться на грязных ногах и подумав, что культура у людей — это определенно что-то врожденное. — Федор сказал, тебе есть, что мне сказать. — пропустив приветствие, она сразу перешла к сути.       Что-то щелкнуло в голове Роди, дав понять, что пора уже начать действовать. — Мне действительно есть, что сказать. — не прося разрешения, он сел на край стоявшего неподалеку кресла. — Вы откажитесь от свадьбы с Борисом ради Вашего же благополучия.       Графиня скривилась и недоуменно уставилась на совенка, а тот уже не понимал, куда делась та красота этой девушки, которую он видел, заходя сюда. — Только в твоих снах, холоп. — слова, очевидно, разозлили Кристину Витальевну.       Родион в лице не поменялся. — Либо так, либо я придаю огласке факт Вашего таинственного происхождения, госпожа Разумовская. — настал его черед давить на собеседницу. — А что не так с моим происхождением? — блеф, защита — хорошая тактика. — То есть Вы не против, если я сообщу в местную канцелярию, что вы дочь декабриста Соловьева?       Холодности и неприступности графини можно было поразиться, еще минуту назад она злилась, а сейчас ее лицо не выражало ничего. — Ты ничего не докажешь. — ухмылка на лице, руки сжимаются на дорогой обивке. — Хотите проверить? У Вас есть два варианта развития событий. Первый — Вы отказываетесь от свадьбы и живете дальше своей спокойной жизнью достойного человека. Второй — общество узнает о Вашем репрессированном отце, помолвку разрываете уже не Вы лично, а Борис, ну а после найти кого-то выше писаря себе в женихи Вы, увы, не можете. Конечно, Вы в придачу лишаетесь всего, как и Ваш отец, который быстро умрет в нищете.       Пальцы графини побелели от силы, с которой она сжимала свою кружевную юбку и ткань пуфика. Челюсть ее напряглась, а брови сошлись у переносицы. Она тихо зашипела: — Гадкое ничтожество.       Все ее тело напряглось будто для прыжка. В одно мгновение она, как кошка, преодолела все расстояние до Роди. Тонкие руки оставили хлесткую пощечину на лице совенка, тот попытался отстраниться, но девушка безумно намеревалась придушить его или хотя бы расцарапать лицо.       Схватив ее мертвенно-холодные запястья, крепко держа, он прошептал: — Успокойтесь. Этим Вы ничего не добьетесь.       Девушка заметно утихла в его руках, медленно опустилась коленями на пол. Родя аккуратно отпустил ее запястья, она положила их на колени и развернула ладонями вверх, смотря с ужасом в глазах, будто сотворила что-то ужасное и непоправимое. Сейчас ей казалось, будто руки ее были в крови, которая пачкала все вокруг и разрасталась по комнате уродливым пятном. Ее растоптали и оставили ни с чем. Но за что?       Совенок сидел в кресле, растеряв всю уверенность в своих словах, и просто смотрел на девушку своими большими чистыми глазами.       Графиня оторвалась от рассматривания собственных рук и встретилась глазами с глазами Роди. В них заблестели слезы и покатились по девичьим щекам. Кристина Витальевна закусила губу и просто смотрела в ненавистные глаза. — Но я люблю его. — произнесла она в полуистерике, вытирая мокрые дорожки руками.       Роде вдруг стало горько от своего поступка. Она ведь просто любила, просто, как и он, стремилась к счастью. Так почему он так несправедливо поступает с ней? Говорит неприступно и безразлично, будто прогнил всей своей жалкой душой. Разве она и крупицы счастья не достойна? Парню становится противно от себя и своих несправедливых, неправильных чувств, а он все смотрит на плачущую девушку, осознавая, что они так похожи. Больше, чем кажется на самом деле. Недолюбленные, они искали свет и нашли его, но делить его не могут, и от этого страдают. Кому-то рано или поздно надо покинуть игру, оставить все и искать свет в другом месте. Родя победил, но вкус победы горький и прокисший, видимо, он всегда таков. Слезы жалости в смеси с ненавистью к себе накапливаются в глазах, готовые вот-вот хлынуть.       Девушка сейчас плачет у его колен, опустив голову, она сломалась… Все это время ее вели одни лишь мысли о будущем, а сейчас они рухнули и жить уже, кажется, незачем. Холодные иголки впиваются в сердце и она не хочет ничего чувствовать. Родя повинуется неожиданному порыву внутри и обхватывает ее лицо руками, поднимая, он заглядывает в красные глаза. — Я тоже его люблю, прости. — слезы катятся по щекам. — Я ничего не могу с этим сделать. — голос переходит на шепот. — Я знаю. — кивает она, будто смирившись, не переставая плакать. — И я тебя ненавижу.       Руки графини трясутся, она заходится в беззвучных рыданиях, не убирая своего лица от Роди.       Совенок поправляет смольную прядь, убирая ее с лица, сползая с кресла на пол, ближе к девушке. Он держит в руках ее осколки, которые уже никогда не станут чем-то таким же красивым целым. — Прости меня, пожалуйста, прости. — шепчет он, хлопая мокрыми ресницами, пытаясь мысленно забрать ее боль себе, ведь он ее действительно достоин. — Никогда! — горячо шепчет она.       Неведомая сила овладевает им и он тянется вперед, обнимая Кристину поверх плечей, начиная качаться из стороны в сторону и лихорадочно шепча: — Прости, прости, прости…       Он будто сломал игрушку и надеется, что, окропя ее слезами, он что-то поменяет.       Девушка не сопротивляется и льет слезы в холщевую рубашку. Время застыло, как Родион того и хотел, только сейчас он почему-то жалел.       Сейчас собственная ничтожность ощущается как никогда остро и болезненно, девушка опустошена, она боится, она слаба и убита, это он во всем виноват. Кто он такой, чтобы так поступать? Какое право он имеет? Простое человеческое достоинство не остановило его от краха чужих надежд, пусть и во спасение собственных.       Может, он заигрался в бога? Разрушать — уж точно не строить.       Резким движением графиня вырывается из объятий, больно толкая Родиона в грудь. Кристина Витальевна поднимается на ноги, поправляя примявшееся кружево. Чувства обездвижены и заморожены внутри нее, она должна быть сильной. Любой ценой. Она произносит гордо и холодно: — Можешь передать своему барину, что помолвка расторгнута с нашей стороны, бумаги пришлем с посыльным. А теперь вон отсюда! — последнюю фразу она прокричала срывающимся голосом, вытирая остатки слез.       Комната была погружена в звенящий мрак, сумерки накрыли своим колпаком окрестности. Родя поспешил скрыться в дверном проеме.       Резким движением схватив юбку, Кристина Витальевна приподняла ее и побежала к кабинету отца. Стуча каблуками, она сбежала по лестнице, завернула в проем и дернула дверь на себя, захлопывая и опираясь на нее. Последовал новый приступ слез.       Граф сидел в кожаном кресле, облокотившись на спинку и разглядывал дочь. — Отец, свадьбы не будет, они знают. — девушка начала медленно опадать на пол, опираясь на двери. — Они все знают. — горький шепот, она давится слезами.       Она боролась и пыталась, честно сражалась за свою любовь, но барин даже не сказал ей, что кроме нее может быть кто-то другой. Представить связь Родиона и Майского тяжело и болезненно, ведь чем этот грубый мальчишка лучше ее? Разве она не любит барина? Разве она не красива, умна и смела? Она сама предложила свадьбу, сама все согласовала и готовилась. Она может родить ему наследников, создать семью и опору. Но этой опоры он не захотел. Так пусть идет к черту!       Виталий Михайлович безмолвно встал и подошел к дочери. Он не умел, как мать, поддержать, утешить. Он лишь чувствовал предательство и боль, которые чувствовал его ребенок. Опустившись на корточки, он тихо ахнул от боли, но проигнорировал ее и присел, пододвинувшись к графине. — Я люблю тебя, моя птичка. И не важно, кто твой отец, важно лишь то, что ты — хороший человек.       Он обнял дочь за плечи, а та ткнулась ему в шею, выплакивая все, что таилось внутри.

***

      Родя, не помня себя, вытирая не перестающие течь слезы, залетел в дом, заворачивая в сторону кабинета барина. Отворив дверь, он застал лишь гнетущую пустоту и темноту. Не найдя Бориса в кабинете, он бросился к лестнице на второй этаж. В спальне Бориса тоже не оказалось. Беспокойство поселилось в сердце, а нервы уже не выдерживали от всех пережитых эмоций. Родя убежал, не объяснив толком ничего, промолчал, не ответил на поцелуй и исчез. Совенок рванул на кухню.       Там было несколько уставших кухарок и Никитична, собиравшаяся уже заканчивать. С порога Родя вскликнул: — Авдотья, где барин?       Женщина, увидев красные глаза и щеки Роди, взъерошенные волосы и нервно блестящий взгляд, проигнорировала вопрос. — Что с тобой, Роденька? Чего ты весь всклокоченный? — сердце добродушной крепостной ухнуло вниз от такого вида своего воспитанника. — Авдотья, я прошу, все, чем ты мне можешь сейчас помочь, — сказать где Боря. — не справляясь с эмоциями, взмолился он, вытирая очередную слезу. — Дома он где-то, не выходил никуды. А теперь сядь и успокойся! — Нет, не могу. — прокричал он, убегая.       В панике, Родя побежал на второй этаж и начал открывать буквально все двери, громко хлопая деревом о стены. Последней была его комната, он с надеждой открыл дверь и счастливо вскрикнул.       Борис расслабленно сидел в голубом кресле и увлеченно листал альманах. Белые рукава широкой рубахи с изящными манжетами растеклись по подлокотникам белоснежной лужицей, синий жилет отливал серебром, напоминая шкурку диковинной ящерицы. Узкая ладонь поддерживала кудрявую голову, создавая впечатление крайней сосредоточенности. Услышав звук открывающейся двери, барин поднял голову. Заметив состояние Роди, он отложил сшитые листы с капельками крови на них (теперь он догадался, как Родион руки тогда поранил). — Совенок, ты как? Что с тобой? — неподдельное беспокойство прозвучало в его голосе.       Родион ничего не ответил и ринулся к нему, выбивая воздух из легких, заскакивая на колени. Борис просто не успевает как-либо среагировать и остается неподвижным. Родя хватает барина за худые плечи и сжимает, приникая своими губами к чужим, больно кусая их и вторгаясь в рот с отчаянием и горечью, но свободой. Поцелуй недолгий, но эмоциональный и полный.       Родион отрывается от Бориса, тот лишь смотрит ему прямо в глаза и открывает рот, чтобы что-то сказать, но совенок прикладывает палец к его тонким губам, легким движением заставляя своего господина молчать. — Я. Люблю. Тебя. — шепот в чужие губы.       Борис опять стремится ответить, но Родион затыкает его поцелуем. Он уже мягче, но все еще напористый. Ощущение того, что он теперь может делать так сколько угодно, пока Борис согласен, окрыляет. Отрываясь, Родя произносит: — Прежде, чем ты что-нибудь скажешь, я отвечу. Ты свободен. Помолвка отменена полностью и без права на возврат. Бумаги пришлют с посыльным.       Родион расплылся в блаженный улыбке, а Борис округлил глаза, в голове застряли тысячи вопросов, но он предпочел не задавать их, а просто крепко обнять своего солнечного мальчика, прижать так близко, насколько это возможно, и никогда не отпускать.       Пожалуй, сейчас Борю и Родю можно оставить, ведь они действительно счастливы. Но это точно не конец их истории, а только начало…