Touch me now, stop pretending
Fuck it, watch me burn
Часы звонко отбивают каждую секунду в вязкой тишине. Стучат в ушах подобно крови, что разгоняет по телу трепещущее сердце. Подобно тихим шагам в звонкой тишине поместья и тонким пальцам, в ожидании нервно касающимся с ритмичными ударами длинных ногтей дерева стола в кабинете. Бумага тихо шелестит от легкого порыва ветра, что влетает в едва прикрытое окно. А в горле стоит комок, ровно как и в тот день, когда вера в свои силы предвкушением жгла кончики пальцев, а ветер с мелкими каплями дождя бился в панорамное окно домика на острове в Швеции. Мысли путаются, шею щекочут тонкие пряди, от пота липнущие к смуглой коже. Ворот ненавистного платья словно душит, и она жаждет его одернуть. Но уже поздно: носа касается едва уловимый аромат мускатного ореха и кубинских сигар. Длинные аристократические пальцы ведут по затёкшим плечам и напряженной спине, едва сжимая, разминая, большими чуть продавливая. Агата не оборачивается, крепче сжимая тонкую ручку и ведя ей по расплывающимся перед глазами словам в документе. По позвоночнику порхает тёплая рука, в ласковом — притворно ласковом, — и одновременно властном движении, показывающим его силу. Права на неё. От мужчины исходит угроза. И девушка знает, что в любой момент на шее ее затянется петля. Или глотки ее коснётся изящное лезвие. Если она не схватит его быстрее, сейчас растягивая полные губы в бесстрастной ухмылке. Пробегаясь пальцами до блюдца с песочным печеньем, словно не замечая мужчину, чьё дыхание едва колышет мелкие волоски на ее макушке. В светлых глазах, настороженно следящих за миниатюрными женскими руками, затянутыми в атласные перчатки, что так безжалостно хочется сорвать, загорается недобрый огонек, предвещающий новую бурю. Бурю без слов, когда воздух между ними уже искрит, тяжелея. Когда лютая ненависть разгоняет кровь, что так безумно хочется ощутить на губах. Слизать языком, в предвкушении прикрывая глаза. Эдвард приподнимает бровь, отрываясь от желанного тела так же резко, как и дотрагиваясь до него пару томительных минут назад. Обходит массивный дубовый стол, ведя по легкому слою пыли пальцами, задумчиво поджимая губы и касаясь знакомого тонкого фарфора чашки. Прихватывая ещё одну с подноса и наливая в неё порцию напитка с кружащими в его янтаре мелкими чаинками. И яд в нем уже не отдаёт сладостью. Тонкие губы бледнеют, когда широкая улыбка украшает узкое лицо. Острые черты лица разглаживаются, несколько ямочек украшают щеки, усыпанные веснушками, контрастно смотрящимися на молочной коже. Кадоган хитро жмурится, постукивая пальцами по хрупкой чашке, ещё недавно статно установленной в одном из сервантов докучливой и острой на язык Сильвер-Харрис. И внучка ее до дрожи в руках хочет соответствовать. Править и водить за нос. Обманывать, мило улыбаясь в лицо, хлопая выразительными глазками на раздражающе кукольном личике. Чего не скажешь о ее характере. Аккуратный вздёрнутый носик Агаты чуть дёргается от недовольства, когда ножки массивного кресла со скрежетом проезжаются по паркету. Эдвард откидывается на обитую бархатом спинку и наблюдает за каждым ее дёрганным движением, за закушенной пухлой губой. Чуть хмурится, о чём-то раздумывая. И наконец подаёт голос. Голос, хриплый от долгого молчания: — Ты не умеешь скрывать эмоции, дорогая, — издевательски тянет он заведомую ложь. Сжимая руки в кулаки и чуть царапая мягкую ткань под пальцами. Ожидая чертового взрыва, когда Агата указательным пальцем лишь ведёт по губам, не поднимая взгляд и выписывая что-то в бумаги. Слизывает остатки чая, вновь кусая печенье, влажно ведя по атласу перчаток языком. Затыкая вновь открывшего рот мужчину вскинутой вверх рукой. — Помолчи, Эдвард, пока твоя компания находится под моим владением, иначе... — ее рука описывает мелкий круг, а воздух застревает в легких, когда Кадоган вскакивает. Перегибается через стол, напряженно до вздувшихся под плотным пиджаком вен, опираясь на него, перекрывая на распечатки обзор. — Иначе, Агата? — тянет он, касаясь песочного теста и кроша его пальцами, подобно доселе разрушенной жизни девушки, восстанавливаемой вместе с отстраиваемым поместьем. Эдвард усмехается, слизывая мелкую сладкую пыль с подушечки пальца. — Иначе одно неверное движение, и не видать тебе своей доли, милый, — вскидывает взгляд вверх Харрис, отбрасывая выпавшую прядь за спину, когда с губ его срывается тихое: «О», — выстрелом — жаль, что не в ее голову, — прозвучавшее в тяжелой тишине комнаты, в которой уже будто пахнет озоном от того, что они тут устроили. Эдвард молчит пару минут, пытаясь сдержаться, когда ноздри его нервно дрожат, и дёргается, грубо хватая девушку за подбородок и разворачивая ее лицо к себе, сдавливая щеки. — Уясни для себя одну вещь, — мужчина наклоняется ближе, до боли впиваясь в челюсть пальцами, — Не ставь мне условия, дорогая, — хриплым шепотом срывается с персиковых губ. — Иначе одно мое неверное движение, — пальцы перехватывают миниатюрное масленное лезвие, по которому Кадоган проходится языком, чувствуя сливочный вкус. — И ты здесь больше не живешь. — Да, как же? — хитро усмехается она, когда его шеи с бьющейся венкой так же резко касается мелкий ножичек для бумаги, отлаженным движением схваченный со стола. Глаза сталкиваются в ярой битве, а сердца бешено рвутся из-за клеток рёбер. — Попытка провалилась, — в притворной жалости складывает брови домиком Харрис, встряхивает головой и, подаваясь ближе, шипит: — Попробуй ещё раз. Удиви меня. Молчание невыносимо тянется подобно патоке, распаляя и без того бушующее пламя, готовое сжечь все на своём пути. Вспыхнуть ярким взрывом, вновь обдавая жаром старый особняк. Общее дыхание обжигает кожу, а тёплые пальцы до боли и белых пятен сжимают скулы. Мужскую руку перехватывает ладонь, тонкой тканью на ладонях холодя запястье — Агата пытается расцепить его хватку, едва царапая скрытыми ногтями ткань пиджака. После бесплотных попыток ведя выше и до боли вцепляясь в прилизанные рыжие волосы, собирая их в кулак и потягивая до боли. Черты лица его становятся жестче, рык вырывается из горла, а властная рука перемещается ниже, сжимая женское горло. Эдвард чувствует, как она сглатывает. Чувствует, как трепещет ее сердце, пульсом ударяя в ладонь. И холодный металл чуть сильнее вдавливается в кожу, разрывая ее. Мелкие алые капли выступают на солоноватой коже, стираются грубой подушечкой пальца, когда Агата сипло шипит, вырываясь, закатывая глаза и едва не выстанывая тихое: «Эдвард». Ее напряженное тело вжимается в рабочее кресло,что с тихим скрипом наклоняется назад. Руки шарят по мужскому телу, когда широкий язык касается ее шеи, слизывает кровь, металическим привкусом растекающуюся во рту. Пачкающую белоснежный воротник под горло. Легкие горят огнем, воздух заканчивается, а шею все сильнее передавливают умелые пальцы. Горячие губы обжигают ее, покрытую светлыми пятнами, порезом и несколькими многообещающими укусами. В голове звенит, а шоколадные глаза широко распахиваются, пристально следя за хмурым мужчиной, что подаётся вперёд. Заглядывает в тёмные омуты, стараясь увидеть в них страх, сталкиваясь лишь с непоколебимым упрямством юной Харрис. Агата жадно дышит, ведя по наконец отпущенной шее, сжимая зубы, зло глядя на стоящего напротив ублюдка из-под опущенных ресниц. Ее ведёт в сторону, чуть трясёт от резко ворвавшегося в организм кислорода. Она нервно смеётся, все громче и громче, покачивая головой и издевательски улыбаясь. — Я ненавижу тебя, Кадоган. — Очень жаль, Харрис, — тон в тон отвечает он ей. — Я надеялся, что мы сумеем поладить, — Тяжело дышит, откидывая растрепанные волосы со лба. Ведя по гладковыбритому лицу, касаясь своего подбородка и опускаясь ниже, растягивая завязанный галстук, сминая идеально выглаженный воротник рубашки. Капелька пота стекает по его виску, привлекая внимание в этой тишине, новой волной накатившей на них. Новым моментом спокойствия, когда скоро вновь неожиданно грянет гром. И их качели сделают очередной круг. Порочный круг их неразрывной больной связи, влечения до зудящей фантомной боли под кожей. И Агата подаётся вперёд, не в силах терпеть ее. Подрывается с жалобно скрипнувшего кресла. Жадно слизывает солоноватую каплю и ведёт языком ниже, касается губами мягких мужских губ. Кусает до разрывающейся нежной плоти, чувствуя себя и его. Он грубо сжимает ее талию, впечатывает в себя, вжимает в рельефный торс, нагло и пошло исследуя языком ее рот. Отрывается на секунду и грязно ругается, спрашивая что-то, вновь прижимаемый к ее пухлым губам. Затыкаемый. Тонкое лезвие холодит кожу шеи и скользит ниже, когда Эдвард тихо шепчет: «Несносная». Чувствует, как разъезжаются поля рубашки под опасно сверкнувшим лезвием. Кожу жжёт от лёгкой боли, когда Харрис касается им забитых мышц пресса, сильнее надавливая. Оставляя мелкий след, что еще долго будет с ним. Тёплая кровь оказывается на ее пальцах и ее коже, а после нагло слизывается с миниатюрных подушечек, уже не скрытых некогда стягивающими их и неожиданно скоро пропавшими с нежных женских рук перчатками. Эдвард хочет девушку как самую желанную добычу, прижимаясь голым торсом к объемной груди. Ненавидя и любя. До желания придушить и никогда не отпускать. Перерезать тонкую шейку, слыша ее предсмертные хрипы, губами прижимаясь к ране и окропляя кровью подбородок и бледные губы — «Ты просто хочешь умереть от моих рук, да?!» — и защитить от кошмаров, до сих пор преследующих в ночи. Носы до боли сталкиваются в их рваных поцелуях, распаляющей заведомо проигранной ими двумя борьбе, что никак не назвать ничьей. Языки переплетаются друг с другом в диком танце, ведут по клацающим в миллиметре зубам, щекочут небо и в извинении зализывают каждую новую ранку. Руки Эдварда нетерпеливо задирают платье, оглаживают округлые бёдра, сжимая до сиплого выдоха, касающегося его уха. Он дотрагивается до плоского живота. Надавливает на ещё не сошедшие синяки, слушая девичьи стоны на грани боли и наслаждения. Цепляет зубами нежное ухо, прикусывая, чувствуя тонкие пальчики на своём паху. Слыша со звоном, подобным взрыву, падающую на пол пряжку. Прикрывая глаза и выдыхая сквозь сжатые губы, чтобы в следующую секунду схватить Харрис, приподнять, прижимая ближе и вынуждая ногами обвить свои бёдра. Член его до боли трется о грубую костюмную ткань, вжимается в лоно девушки, что тихо вскрикивает, подброшенная в мужских руках. Кадоган удивительно осторожно несёт ее из кабинета, грубо захлопывая дверь ногой, в ближающую спальню, где все ещё скрытой девичьей спины касаются мягкие свежие простыни. Платье безжалостно рвётся в его ладонях под напором складного ножа. Разъезжается ненужной тряпкой, пока девушка мягко и трепетно скользит пальцами по его лицу. Обводит шрамы на брови и носу, оставленные ей в тот знаменательный дождливый день в Швеции. Губы его жмутся к острым ключицам, покрывая их мимолетными поцелуями и засосами. Опускаются к вздымающейся груди, сквозь шероховатость нежного бирюзового кружева обхватывая соски. Обдавая их жаром дыхания и влажного рта. В огненные пряди вплетаются женские руки. Раскидывают едва удерживаемые лаком волосы, пока изо рта рвутся лишь хриплые выдохи и рваные стоны, что Агата едва сдерживает, надавливая на его плечи и направляя. Чувствуя ещё одну рану на рёбрах и зажимая костяшку пальца зубами, до боли и цветных пятен перед глазами жмурясь. Чужой язык властно зализывает оставленный след. Движется ниже, касаясь плоского живота и настойчиво раздвигая длинные ноги. Отрывая их от атласа прохладой жгущих кожу простыней. Касается языком сквозь влажную ткань, чуть прикусывая нежные складки. Надавливая на клитор и засасывая. Доводя ее до пика и не давая кончить, издеваясь над несносной девчонкой, которой Эдвард шепчет сейчас: «Готова, ведьма?» Касается свежей чуть более глубокой раны над коленом, проходится по ней языком. Поднимается выше, пачкая губы и чужую кожу, прикусывает тазовую кость и стягивает последние элементы одежды, что разделяют их. Откидывает безжалостно искромсанную рубашку, цепляя ее вместе с темной синевой пиджака. С тихим шорохом отбрасывает брюки вместе с бельём, наклоняясь над закатившей глаза Агатой. Руками до вздувшихся вен упираясь в приминающуюся постель около ее головы. Собирая раскиданный шёлк волос и стягивая их в кулак. Чувствуя, как в плечи его вцепляются острые ноготки. Царапают шею, тоже накручивая его пряди на пальцы. До боли впиваясь в кожу головы и притягивая ближе. Агата довольно улыбается, распахивая глаза, затянутые туманной дымкой, как и ее сознание. Чувствует на своём бедре обжигающий шлепок и неприятную режущую боль от рвущейся ткани белья, что впивается ей в нежную кожу. Эдвард накрывает ее своим телом, не отпуская расплывающегося взгляда пьянящих и раздражающих глаз. Касается горячей головкой низа девичьего живота, поддразнивая, и резко входит, сипло дыша, слушая ее недовольный возглас, сменяемым несдержанным стоном. Бежевые простыни окропляются кровью, стекающей по их телам. Время тянется медленно, когда он плавно двигается внутри, резко переходя на более рванный темп и вновь замедляясь. Терзая ее тело до слов проклятий, срывающихся с ее губ. Она царапает его спину, сжимает руку, проходится по предплечью и узорам вен, зеленью проступающих под бледной кожей, и переворачивается, оказываясь сверху. Опираясь влажными ладонями на широкую грудь и чуть приподнимаясь, резко опускаясь назад и выстанывая жалостливое: «Эдвард», — когда его руки вновь смыкаются на талии, направляя. Показывая, кто тут главный. Кто хочет им быть Только хочет, ведь Агата этого не допустит, перекидывая свои волосы на одну сторону, царапая шею, кончиками ногтей надавливая на мелкую рану до вновь выступившей крови, и сминая в ладонях грудь. Касаясь твёрдых сосков и прокручивая. Сладко выстанывая неразборчивый набор звуков, срываясь на хрипы. Осторожно перехватывая оставленное без внимания лезвие и резво прижимая его к горлу расслабившегося Кадогана. Выводя одной ей известные узоры на влажной груди, наклоняясь и повторяя их языком. Прикусывая, слушая срывающиеся с мужских губ угрозы. Мыщцы ее нарочно сжимаются вокруг вбивающегося в неё члена. Губы растягиваются в предвкушающей улыбке. Она ведёт языком по шее, слизывая металлический привкус, зная, что они оба на грани. Надрезая ладонь и касаясь ей его губ. Затыкая. Прикрывая глаза и ухмыляясь, вновь откидывая голову назад и глядя в потолок, когда перед ней взрываются звёзды. Когда рука тянется выше, зажимая его нос. Вынуждая Эдварда напрячься. Толчки становятся более грубыми, когда Харрис движется им навстречу, едва держась в сознании. Чувствуя, как уже липкие пальцы неприятно скользят по раскрашенной растекающимися пятнами крови коже. Бликующей под мелкой полоской света, врывающейся в щель между тяжёлых портьер. Мышцы живота напрягаются, а рвано бьющееся сердце стучит под ее пальцами. И они кончают вместе, срываясь на хрип. Эдвард прерывисто дышит, вжимаясь макушкой в подушку. Кажется, будто легкие едва не выворачивает, когда кислород вновь наполняет кровь. Когда плывущий взгляд окидывает тёмный силуэт опадающей девушки, что мелко дрожит, чувствуя, как внутри подрагивает член и разливается горячее семя. Им требуются десятки минут, чтобы прийти в себя. Десятки минут и десятки выкуренных сигарет, испачканных кровью — его и ее, — когда губы возбуждающе сжимают их, огонёк иногда сверкает в полутьме, а взгляд упирается в задымлённый потолок. Когда они оба сипло тянут: «Ненавижу» и «Как жаль».