Новогодний ивент «Сказки»

Холод. Казалось, вечный холод и мороз – это единственное, что сопровождало Тсунаеши всю его сознательную жизнь. Но он настолько устал, ему хотелось почувствовать хотя бы капельку тепла, который бы согрел его в эту ночь. Тсунаеши не знал, как он докатился до такой жизни – да и другой он, к сожалению, не знал. За все свои четырнадцать лет мальчишка не мог похвастаться тем, что у него был дом. Его матушка умерла, когда Тсунаеши было пять. Отец, не справившийся с горем, запил, и в запалах не брезговал поднимать на мальчика руку, видя в его отражении лицо умершей супруги. Иногда, в моменты особо глубокого запоя, Йемитсу не гнушался и делать с юным, не имеющим возможности дать отпор шатеном то, что благочестивый отец ни когда в жизни не рискнул бы сделать родному дитя – насиловал, а пробуждаясь от криков и рыданий ребенка, алкогольная пелена спадала с его глаз, и он отшвыривал Тсуну прочь, отправляя куда угодно, лишь бы он достал денег на еще одну бутылку. Лишь бы не видеть лицо жены, не чувствовать себя насильником и еще более отвратительным человеком. Хотя, куда уже ниже и гаже. Как и сейчас. Шлепая босыми, заледеневшими от мороза ногами, по снегу, который кусал его холодом за ступки, мальчишка пытался согреться остатками той одежды, которая у него была – но это не спасало. Денег на новую у него не было, а обращаться к тем немногочисленным людям, которые от Савады еще не отвернулись, он не смел. Слишком стыдно, слишком мерзко и паршиво – лучше сдохнуть в канаве, нежели показаться им в таком унизительном положении, в коем он оказался. Спрятав руки в карманах кофты, шатен распахнул глаза – там лежал коробок спичек, подобранный во время скитаний по улице, когда еще было сухо и не было такой слякоти и сырости. Ветер начинал подниматься, поднимая клубы снега, уже не успевшего осесть на сугробах и деревьях, и ничего лучше, чем спрятаться в подворотне, Тсунаеши не придумал. По крайней сейчас он сможет спрятаться от холода и, возможно, немного согреться. Домой возвращаться он не смел – отец ясно дал понять, что ему плевать на судьбу своего дитя, а значит, ничего другого, кроме как провести канун Нового года в подворотне, мальчишке не оставалось. Пальцы вновь сжали коробок со спичками. Едва ли достав парочку и чиркнув о стену, Тсунаеши с широко распахнутыми глазами наблюдал за тем, как пляшут язычки пламени, от которого повеяло теплом. Тепло.. Едва ли мальчишка успевает поднести руку к огню, как пламя гаснет, и Савада достает еще спички, чиркая, и у него даже получается немного отогреть руки, что, несомненно, дарило маленькую надежду на счастье. Только вот, когда коробок опустел на половину, перед глазами Тсуны предстала картина, в правдивость которой он не мог и даже не смел поверить – праздничный стол, пушистая елка, он, отец, мама и друзья – все то самое, то сокровенное, о чем только мог мечтать подросток, которому так отчаянно не хватало ласки и любви. — Мама.. Мамочка.. – едва ли Тсунаеши успел протянуть руку к женщине, что улыбалась так тепло и привычно, как ее изображение развеялось, словно бы его никогда и не было. – Мамочка! Перед глазами встала пелена слез. Сморгнув их и достав последнюю спичку, которая, казалось, была сейчас единственным ключем к спасению, Тсуна вновь увидел лицо Наны, и, не сдержавшись, зарыдал. — Мама, забери меня с собой. Умоляю, мама.. – практически одними губами шептал шатен, на коленях подползая к женщине, которая, мягко улыбаясь, протянула к нему руки, словно бы и правда звала сына пойти с ней. Подальше от мирской суеты и боли. Он замерз в последний вечер старого года: новогоднее солнце осветило лишь его труп. Тсунаеши лежал в снегу, в той самой подворотне, сжимая в руках обгоревшую дотла спичку. — Он лишь пытался согреться, — шептали вокруг люди, качая головой и охая. Никто не хотел такой смерти никому, даже заклятому врагу. Но никто из них не знал, что Тсунаеши вознесся на небо в сиянии материнской улыбки, навстречу новогодней радости. На его устах лишь застыла улыбка облегчения. Он, наконец-то, дома.