Новогодний ивент «Сказки»

Рождество — праздник, который знает и отмечает вся Италия. Палермо каждый год украшен еще за месяц до празднования. Мостовые и улицы утопают в фонариках и гирляндах. На дверях обшарпанных домов рождественские венки. В воздухе ощущается запах хвои, а каждый встреченный человек сияет радостной улыбкой. Занзас не любит Рождество. Когда был маленьким, у них с матерью не хватало денег ни на праздничный ужин, ни на подарки, да и сама родительница была безумна, не всегда вспоминала не то что о Рождестве, но и вообще о собственном сыне. Когда же Занзас вырос, он уже не видел никакого смысла в этом празднике. Как правило, оставался на работе, получая за это небольшую премию. Однако, в этом году все иначе. Занзас собирается встретиться с человеком, к которому неожиданно для себя привязался. Которым хочет владеть безраздельно. Денег на помолвочное кольцо у Занзаса не было, да и глупо дарить парню что-то подобное — все ж не баба, чтобы покупать ради пары месяцев кольцо с бриллиантами. Зато Скариани удалось найти нечто более ценное и полезное. И хотя пришлось отказаться от мечты детства, Занзас ни о чем не жалеет. Шум и предпраздничная суета не исчезают и из самого бара в центре города, то внося холодный воздух, то уличный гомон. В городе все настолько сильно ожидают Рождество, что украшенными оказывается даже любая непримечательная мелочь, как, например, бокалодержатель в баре, который то и видеть никто особо не видит, а гирлянда так и обвивала края, не выступая. Тем не менее, музыканта за фортепиано это не отвлекает, и Скуало остается лишь в своем мире, задумавшись. Пальцы блуждают по черно-белым клавишам сами, давно выучив знаменитую мелодию песни «Jingle Bells». Звучит незатейливо и даже практически в духе самого Фрэнка Синатры, а мыслями обычно собранный Супербиая сейчас в совершенно другом месте и рядом с человеком, которого в данный момент в баре не было. Однако стоило только тому взглянуть на часы, как пианино тут же перестает звучать. Скуало вдохновлен. Он уверен, что нашел самый подходящий подарок для человека, который подарил ему вторую жизнь. Поэтому и в подсобку проскальзывает достаточно быстро, не обращая внимания на взгляды других работников. Не сказать, что заработок пианиста большой, но чаевых хватает на жизнь и кров. Конечно, жизнь сейчас отличается от прошлой, а обитание в большом поместье сложно сравнивать с небольшой съемной комнатушкой, но одного понимания, что рядом находится человек, которому готов отдать все, уже ставит приоритеты на свои места. А Занзас не прочь дать Скуало возможность «вернуться» в семью, потому и подарок искал долго — фамильную ценность Супербиа. Гребень, украшенный россыпью фианитов и бриллиантов, складывающихся в сверкающую лилию, может стать пропуском назад. И плевать, что Занзасу это стоило того единственного, что осталось от отца — платиновой зажигалки с инкрустацией рубинами и с выгравированным именем, которое, возможно, помогло бы отыскать его отца. Впрочем, уже поздно говорить об этом — зажигалку Занзас обменял на гребень у одного коллекционера. — Скуало закончил работу? — интересуется Занзас у бармена, улыбчивого и добродушного парня по имени Луссурия, окидывая того хмурым взглядом. Он упирается локтем о барную стойку и обводит зал ленивым взглядом. В Рождество бар забит, нет ни одного свободного столика. На сцене выступают музыканты, и Скуало среди них не видно. Может, появится позже, а, может, и действительно освободился уже. Бармен кивает. Он отставляет стакан сторону и берет следующий, тщательно протирая, чтоб не оставалось ни пятнышка. Улыбается светло и указывает на подсобку для персонала: — Скоро выйдет. Налить тебе чего-нибудь, пока ждешь? Виски? Занзас хмыкает и соглашается. Немного алкоголя сейчас не помешает, чтобы успокоить нервы и перестать думать о том, что придется впустить кого-то не просто в свою жизнь, а в душу. Занзас не умеет говорить о чувствах, не умеет проявлять их, но сделать Скуало своим супругом слишком сильно хочется. Луссурия со свойственными ему, почти женскими грацией и изяществом кидает на дно стакана кубики льда, затем наливает виски и подает. Занзас усмехается — бармен не похож на того, кто может действовать так быстро и четко. Тем временем, в подсобке Супербиа старается собраться как можно быстрее, тщательно закрывая коротко остриженные волосы на голове шапкой. Бледные пальцы крепко сжимают сверток, и Супербиа, выходя из подсобки, замечает возлюбленного у барной стойки. Он улыбается и тут же рвется навстречу к Занзасу, все же по итогу не сгребая в объятия, а становясь впереди — не хотелось, чтобы многочисленные посетители паба видели слишком интимную сцену. Супербиа сдерживается, останавливаясь рядом. — Врой! Мы должны были встретится на площади, — говорит, явно нервничая и невольно пряча подарок за спиной. В голове представляется совсем другое вручение. Скуало смотрит в сторону, на Луссурию, аккуратно и со своей грацией наливающего алкоголь. — Будешь? — уточняет, кивая в сторону стакана. Занзас опасно прищуривается, внимательно оглядывая Скуало. В помещении достаточно жарко, но снимать головной убор Супербиа не рвется — вряд ли такой прическе обрадуются, потому что Занзасу нравились длинные волосы, нравилось перебирать их пальцами. Он никогда не ругался, не повышал голос, но если что-то не нравилось, то внимательно и давяще смотрел, что даже у Скуало сердце в пятки уходило. Впрочем, тут и интуиция не нужна, чтобы понять — что-то не так, ведь раньше длинные пряди всегда спадали на грудь и спину. Длинные волосы пианиста были остатком из его прошлой жизни — знаком знатного рода, от которого не осталось особо и воспоминаний, но только за них дали неплохую выручку. Занзас же молча кивает. Большими глотками пьет виски, и янтарный напиток обжигает глотку, делая голос хриплым. — Ты опоздал. Идем уже, — говорит он Скуало и, махнув на прощание Луссурии, направляется к выходу. Оспаривать Скуало не решается, тем не менее, он радуется тому, что Занзас сам забрал Супербиа из места работы, что пришел лично и решил отвести к назначенному ранее месту. Поэтому музыкант все и сглатывает достаточно спокойно и смотрит внимательно в чужую удаляющуюся спину. Скуало кратко кивает Луссурии на прощание и идет следом за возлюбленным, не отрывая внимательный взгляд от темного затылка брюнета. После шума бара кажется, что на улице стоит оглушающая тишина. Звуки нарастают постепенно. Тихий шорох проезжающих мимо машин; голоса итальянцев, радостно обсуждающих предстоящий праздник; музыка с площади неподалеку, где играла песня популярного сейчас певца Фрэнка Синатры «Let it snow», куда Занзас и идет широкими шагами. Торопится избавиться от раздражающего волнения и уже высказать все. Рука Супербиа сильнее сжимает сверток с подарком, который должен был помочь Занзасу в поисках отца того — сколько уже было еще в их общем детстве сказано про это. Скуало до сих пор помнит взгляд горящих надеждой алых глаз, когда Занзас доверчиво показывал зажигалку с гравировкой, то ли в попытке утешить маленького Супербиа после наказания, то ли ради утешения своего эго. Сейчас от того ребенка в человеке рядом ничего не осталось. — Ты сегодня рано, — пианист с усмешкой подмечает и склоняет голову набок, косясь на Занзаса. Впрочем, недовольства в голосе никакого не было — это все равно означало больше времени уделить друг другу. На бледном лице появляется румянец то ли от мороза, то ли от присутствия человека рядом. — Закончил раньше, — хмыкает в ответ Занзас, останавливаясь у края площади. Смотрит на Скуало внимательно, подмечая, что волосы так и не выбились из-под шапки. Это отчего-то нервирует. Он ничего не спрашивает, а просто протягивает руку, стягивает с головы Супербиа шапку и натыкается взглядом на коротко остриженные волосы. Пальцы сжимаются сильнее, а взгляд становится тяжелым и злым. Не то чтобы это было нечто фатальное… Волосы не зубы — отрастут снова, и довольно быстро, но Занзас все равно ощущает клокочущую досаду. Усмехается невесело, но ругаться не спешит. Только проводит пальцами по коротким прядям. Совсем как в детстве, когда они только познакомились. Вот только музыкант замирает на месте, ощущая тяжесть и напряжение в атмосфере, несмотря на всеобщее веселье вокруг. Скуало раньше и подумать не мог, что Занзас по итогу обретет совершенно другой характер, но время меняет, искажая черты. Впрочем, недовольства с этого не было, и Скариани только кажется сильнее, способным дать то, что самому пианисту сделать трудно. Занзас достает из внутреннего кармана гребень. Пальцы проходятся по мягкому замшевому футляру, прежде чем Скариани протягивает подарок Скуало и отводит взгляд. От происходящего неуютно, и это злит. Хочется поскорее избавиться от идиотской обязанности произносить глупую речь. Тем более, что Занзас даже не представляет, что говорить. — С Рождеством, патлатый, — хмыкает он и замолкает на мгновение, вспоминая что теперь длинных волос нет. Скуало удивляется, не привыкнув к особой щедрости от Занзаса и, тем более, от таких признаний, а взгляд возвращается на смуглое лицо, внимательно смотря в чужие алые, почти сверкающие огнем глаза. Бледные пальцы свободной руки тут же сжимают протянутый футляр, когда дорогой на вид бархат, которым и была обтянула коробочка, мелькнул под носом. — Врой! Это не похоже на тебя! Говоришь так, будто ко мне пристают — я вообще-то умею сдачу давать, — выкрикивает, хотя тонкие потрескавшиеся губы вытягиваются в широкой улыбке. Только открывать подарок все же не спешит, чувствуя некую долю неловкости. Одним резким движением Супербиа все же протягивает сверток к чужим рукам. — С Рождеством. — Я хочу, чтобы мы поженились. Ты мой. И я хочу, чтобы каждая шавка это знала. — вторую часть задуманного говорить тяжелее. Занзас морщится — ему проще поставить перед фактом, чем высказать свои чувства. — Врой! Я! — моментально начинает Скуало и тут же запинается, не особо привыкший выражать свою симпатию к другому человеку так громко. — Я не против, — быстро стушевавшись, отвечает. — Я… я тебя люблю, — интонация, скорее, звучит вопросительно, а фраза менее уверенно. Занзасу проще, когда за него говорят подобные слова. Он усмехается и кивает, наконец расслабляясь — волнение из-за повисшего в воздухе предложения заставило напрячься до боли в мышцах. — Я тоже, — коротко отвечает Занзас и берет из рук Скуало сверток. Пальцы сжимаются на портсигаре, явно из той же коллекции, что была зажигалка отца. Как иронично. С губ срывается смешок, хотя хочется расхохотаться — так глупо все получилось. Он искал хоть что-то на протяжении десяти лет, но чертов портсигар нашелся лишь тогда, когда нужды в нем уже нет — Занзас отдал зажигалку и оборвал единственную связь с отцом. А вот в футляре, который вручили Скуало, расческа. Не самый нужный сейчас атрибут. Серебряный гребень с красивой лилией из драгоценных камней. Скуало помнит эту вещь — всегда лежала на тумбочке матери, а потом настал момент, когда все принялось исчезать. Резкая смена обстановки, изменение собственной жизни в совершенно другое направление не могли не заставить растеряться, и этот гребень был недолгим возвращением в прошлое, напоминающий о том, кем Скуало был раньше. — Он же дорогой. Откуда ты взял столько денег, чтобы выкупить? — отрывая взгляд от подарка, интересуется Скуало и внимательно, с некой упертостью смотрит на Занзаса. Они не зарабатывают столько даже если сложиться. Разве что, он мог… — Продал зажигалку, — пожимает плечами в ответ Занзас. Поднимает взгляд на Скуало и хмурится. — А ты продал волосы, чтобы купить портсигар. Занзас даже не спрашивает — понял все, как только увидел дорогой подарок. Волосы Скуало даже жаль, учитывая что портсигар Занзасу уже не понадобится. Он усмехается и поднимает голову. Подарили друг другу то, что уже без надобности. Скуало теперь ни к чему гребень, а Занзас не сможет использовать набор из зажигалки и портсигара для поисков отца. В итоге, все получилось зря. Но хотя бы предложение сделал. Скуало же почти не смотрит на подаренный гребень, лишь щупает его охолодевшими от мороза пальцами, а взгляд не отрывает от Занзаса — глядит на того влюбленно, с восхищением и долей досады, что не смог подарить тому нужную вещь. Только жаль, что сам Занзас не осуществит свою мечту.А Скариани вдруг думает, что проблемы в подарках нет. Может быть им самим они сейчас без надобности, зато… Зато когда поженятся, это вполне может стать фамильной ценностью для их новой семьи. Занзас притягивает Скуало к себе за талию и сминает тонкие губы в жадном жарком поцелуе. Весь поток мыслей прерывается в один миг. Скуало не успевает и толком набрать воздух, как тут же оказывается в сковывающих объятьях, а чужие губы накрывают собственные. Холодные пальцы цепляются за теплые одежды, а где-то за спиной доносится радостный крик людей. Супербиа не обращается на это все внимание, целуя в ответ и впервые позволяя себе сделать это так открыто. Впрочем, целый мир сужается до них двоих, а так и незамеченная омела над их головами продолжает висеть, радостно бликуя от ярких огней городского убранства.