Горячие вафли в сливочном соусе

Любопытство сгубило не только кота! В этом Стив убедился на собственном опыте после того, как коллега по новой работе, омега Иштван Васс, затащил его в ночной клуб «анонимных сексоголиков». Назывался он, понятно, иначе, но Иштван предпочитал именовать это заведение именно так и, как оказалось, со знанием дела. Дело в том, что этот неугомонный и общительный омега до того, как стать бариста в кондитерской, в которой Стив некоторое время назад начал работать официантом, трудился как раз в том самом ночном заведении, где, по его словам, пару на перепихон мог найти себе каждый. Раньше разовый секс Стива не привлекал, но после второго на его счету развода, который основательно поколебал в нем веру в любовь и в перспективы обрести счастье в долговременных отношениях, изменилось многое. Так что в итоге он решил, что все равно ничего не теряет, да и к началу течки действительно стоило что-то такое придумать. Нет, понятно, что «омежьи дни» можно было провести и без партнера — современные подавители позволяли превратить их из невыносимых во вполне терпимые, но… зачем? Почему альфам можно просто пойти и потрахаться, а омег после такого чуть ли не шлюхами считать начинают? Почему альфа, размахивающий членом направо и налево — самец-молодец, а омега — позор всего омежьего рода? Почему для альф — «физиология требует», а «приличный» омега «обязан хранить себя»? Для кого?! Для очередного мудака с узлом, который в силу непонятных обстоятельств считает себя властелином мира, даже если всю жизнь протирает жопой старый диван перед теликом?! Да пошло оно все рогатому под хвост! Короче говоря, сходить в клуб с новым приятелем и подыскать там себе какого-нибудь симпатичного бету (именно бету! На фиг всех этих альф!), показалось делом полезным. Сказано — сделано! И ведь все действительно шло просто отлично, пока Стиву банальным образом не захотелось по малой нужде! Он спросил Иштвана, где искать туалет, но этот любитель поболтать уже слишком увлекся смутным по смыслу спором с Карлом — барменом клуба, с которым, очевидно, приятельствовал. В итоге Иштван лишь торопливо дотащил Стива до двери из главного зала, проорал, перекрикивая музыку, что-то вроде «прямо, налево и там сам найдешь» и умчался обратно. Ну и в итоге Стив забрел явно куда-то не туда — в отдаленный коридор с мягким, поглощающим шаги ковром на полу и плотно пригнанными дверями по сторонам, которые не позволяли слышать уже то, что творилось за ними. Вот только одна из них оказалась приоткрыта — из нее падал тонкий луч света. И Стив… Тут Стив как раз и повел себя, будто тот самый кот, которого сгубило любопытство! Скорее всего, потому, что из-за двери, будто бы специально, приглашающе, зазывно оставленной незапертой, так и несло густым ароматом разгоряченных альф, а в тот момент, когда Стив с ней поравнялся, до слуха долетел слишком хорошо знакомый звук: громкий шлепок (будто бы ремнем вытянули по влажной от страха и боли голой коже). А уж последовавший за ним тихий глухой стон и вовсе ввинтился куда-то в самое нутро — туда, где было странное место, которое все определяли одинаково: «под ложечкой». Где она — эта самая ложечка — Стив понятия не имел, но точно знал, что у него она не чайная и даже не десертная, а большая, столовая. И уж если под ней засосало — то всё. Сердце зайдется неровным перестуком, сразу пересохнет во рту, а ладони, наоборот, взмокнут, и даже мягкий омежий ирокез на спине поднимется дыбом. Все и в этот раз произошло вот точно так же, а после… После Стив, вместо того, чтобы дать деру, зачем-то шагнул ближе и заглянул внутрь… Мозг сразу срисовал открывшуюся картину: здоровенный белобрысый альфа, обряженный в полицейскую форму, явно со знанием дела порол другого альфу, прикованного за руки к кольцам, вбитым в закрепленную на потолке балку. Порол самым обычным ремнем для офисных брюк — узким, а потому особенно действенным. Уж кто-кто, а Стив знал: таким больнее. Чем он выдал свое присутствие? Да Единый его знает! Но факт оставался фактом: белобрысый стремительно обернулся, поведя носом в сторону двери, и секунду спустя Стив уже оказался внутри комнаты и затрепыхался в его ручище, пытаясь отцепить чужие пальцы от своего горла. — Тебе о-папа не говорил, что подглядывать нехорошо? А, — тут альфа снова хищно повел носом, — вафелька ты мелкая да сладенькая? — Нечего оставлять дверь нараспашку, когда заняты… таким! — сипло огрызнулся Стив и все-таки получил свободу — белобрысый отпустил его и теперь просто рассматривал, по-прежнему активно принюхиваясь. А потом вдруг усмехнулся и отступил в сторону, с одной стороны, отрезая путь к выходу, а с другой — открывая Стиву вид на второго альфу. Он был по-прежнему прикован и сразу опустил голову, еще и отвернувшись. Оно и понятно: кому захотелось бы оказаться голым и свежевыпоротым перед чужим омегой? Вообще странно, что эти двое не скрыли лица под масками — в клубе-то все их носить были обязаны по правилам. Стив, кстати, перед походом сюда тоже спрятался под черным шелком. А вот эти не стали. Потому что никуда выходить из своего номера не собирались, а друг друга хорошо знали?.. Скорее всего. Стив топтался на месте, не зная, куда деть взгляд. Смотреть на белобрысого было неловко — совсем не хотелось сталкиваться с его будто бы испытующим взглядом. А на его прикованного приятеля и вовсе невозможно. Вот только глаза сами, как намагниченные, вновь и вновь уставлялись именно на него: взгляд никак не хотел отлипать от его крепких ягодиц, покрытых вздувшимися после ударов ремня красными полосами, еще и нанесенными крест-накрест — так, будто белобрысый альфа нарочно стремился к диковатой в таком вот деле эстетике свежеподжаренных вафель. Вроде тех, что были фирменным блюдом в той самой кондитерской, где удалось найти работу. Кстати, самого Стива он тоже «сладкой вафелькой» назвал, хотя на это прозвище сейчас куда вернее мог претендовать приятель белобрысого с его-то поротой задницей. Этот охочий до подобных развлечений здоровяк тоже, как и его приятель, был парнем в расцвете лет. Ирокез, сбегавший от коротко подстриженной шевелюры вниз вдоль спины, выглядел густым и не имел ни единого седого волоска, а главное, теперь топорщился так, будто альфа был в ярости… Ну, или до предела возбужден. А вот по масти он оказался белобрысому полной противоположностью: темноволосым и смуглым. Более светлыми, незагорелыми были только верхняя часть бедер и задница, которую Стив так и облизывал взглядом — оторваться не мог. А ведь у парня еще имелись совершенно офигенная мускулистая спина и длиннющие стройные ноги — сильные, но не перекачанные, с узкими лодыжками и сухощавыми голенями. Просто-таки мечта, а не ноги. Любой омега за такие родину бы продал и левую почку. А вот же альфе достались! Да еще такому вот — мазохисту законченному! Когда Стив впервые услышал о Теме, о том, что есть люди, способные от такого получать удовольствие и даже некий терапевтический эффект иметь, он только мысленно пальцем у виска покрутил. Хотя сказал ему об этом психолог. Ирви Зейн был хорошим другом первого мужа Стива — доктора Эспена Хельвора — и работал с ним в одной клинике. На одном из корпоративов Стив с ним разговорился по пьяни, самым дурацким образом пересказав этому, по сути, постороннему омеге, историю своего детства, а тот, назвав его «типичным травматиком», предложил пройти реабилитационный курс и пообещал сохранить все, что скажет ему «пациент», втайне ото всех, включая Эспена. Но Стив тогда, конечно, отказался. Какие еще психологи? Какой в них смысл? Зачем они? Уж с собственными нервишками-то и так можно справиться — не лейкемия же, в конце концов, и не сердечная недостаточность какая-нибудь… По крайней мере, Стив был уверен, что все именно так. И даже история с Бадом это его мнение не изменила. А вот засевшую в сердце по вине отца ненависть к альфам укрепила изрядно. Долбаный Бад — тот самый красавчик-альфа, из-за которого Стив потерял голову, как последний дебил, и развелся с Эспеном, после еще и сразу, очертя голову бросившись во второй брак, — собственным примером подтвердил: все альфы козлы! Эгоистичные, самовлюбленные, неспособные даже на минимальную эмпатию твари, охочие распускать руки по поводу и без, пользуясь тем, что омеги их физически слабее! А всему виной долбаное «бьет — значит, любит», которое сидело в головах слишком у многих! Хороша любовь, когда приходится замазывать тоналкой синяки! Сколько Стив, повзрослевший и начавший понимать, что происходящее в его родной семье, между его отцом и папой — не есть норма, положил сил, чтобы объяснить это о-родителю? Сколько раз бесился, наблюдая, как папа, зачем-то упорно цеплявшийся за свой брак, «понимал» супруга-альфу, а после прощал его?.. И каким же полным было счастье, когда он наконец-то собрал волю в кулак и подал на развод! Как ни странно, последней каплей стала смерть кота. Себя вот папа бить позволял, сына пороть за любые провинности или даже подозрение в них — только на пользу, а тут… Бедный полосатик тогда просто неаккуратно запрыгнул на супружескую кровать посреди ночи, разбудив отца, и он, взбешенный, схватил его и, несмотря на крики папы, бил головой о что попало до тех пор, пока не забил до смерти. Папе тогда тоже прилетело, но не это, а именно гибель животины вдруг открыла ему глаза. Кота он мужу простить не смог и подал на развод, а когда тот попытался «вразумить» «задурившего омегу» кулаками, еще и заявление в полицию написал. Отца арестовали, а после и осудили. И все в семье Стива с этих самых пор наладилось, все стало хорошо, правильно и спокойно! Оставался, правда, страх, что, когда отец освободится, начнутся новые проблемы, но судьба распорядилась иначе: до этого момента а-родитель Стива просто не дожил — в тюрьме вокруг были не слабые омеги, а такие же альфы, которые желание ни с того ни с сего помахать кулаками не оценили… Папа всплакнул над могилкой, а Стив даже не попытался скрыть облегчение. Ну и лишний раз напомнил сам себе накрепко заученный жизненный урок: никаких долбаных альф с их норовом и вечно вскипающими гормонами! На фиг! Руководствуясь этим жизненным принципом, он, когда пришло время задуматься о семье, из всех поклонников совершенно осознанно выбрал доктора Эспена Хельвора — мягкого, заботливого и интеллигентного бету. Полную противоположность отцу… А потом Стиву чего-то словно бы стало не хватать. Что-то неправильное, калечное, злое, что, как видно, все-таки засело внутри, раз за разом заставляло совершать поступки, за которые после было стыдно. Стив капризничал и даже хамил. Понимал, что этим осознанно нарывается на ответную агрессию, но, когда не получал ее, из-за этого лишь презирал Эспена «за слабость», сердился на него. На него, а не на себя, дурачина умом ущербная! И даже метку мужу Стив поставил не потому, что любил его так страстно, что никому не хотел отдавать. Нет! Причиной было неудержимое желание почувствовать: каково это причинить другому существу боль. Увидеть ответную реакцию… и самому отреагировать на нее. Причем так, чтобы гарантированно в этом столкновении выйти победителем. Ага! Вышел! Типичный случай, когда «за что боролся, на то и напоролся». После развода, о котором и теперь было стыдно вспоминать, Эспен стал болезненно рвущим совесть прошлым, а Бад… Бад… Единый бог! А ведь поначалу он показался просто идеальным! Влюбленность в этого плечистого, красивого, уверенного в себе альфу вспыхнула так ярко, что просто башку снесла. Стив будто истинного встретил, хоть Бад на самом деле им и не являлся. Секс был сумасшедшим, да и отношения вне постели радовали. А потом произошло то, что и сломало все, наглядно показав, какую жестокую ошибку Стив совершил: Бад его ударил. И сделал это не во время сексуальной игры, когда оба позволяли себе и прикусить посильнее, и шлепнуть покрепче, и схватить так, чтобы до синяков (что с Эспеном и представить себе не получалось). Нет! Бад просто вернулся домой подвыпившим и в скверном настроении, а Стив, с детства и по понятным причинам не выносивший пьяных, позволил себе довольно резкое замечание… Драка, случившаяся после того, как Бад поднял на Стива руку, вышла отчаянной, и хоть альфа и был однозначно сильнее омеги, тот оказался злее и пустил в ход все — и кулаки, и ногти, и зубы. Так что в итоге смог выставить Бада, пожалуй, даже испуганного таким отпором, за дверь его собственной квартиры. И вот как раз после, вытерев сопли и украсив себя йодной сеточкой — вафельной, блин! — Стив и полез в интернет. Изначально — с четкой целью срочно найти какое угодно, но недорогое арендное жилье и любую работу… А после… После пальцы будто сами вбили в поисковую строку слово «травматик». Сначала перед глазами замелькали ссылки на сайты, торговавшие оружием, пришлось запрос уточнить, и с поисками сразу все пошло проще… А вот читать оказалось сложно — до жестокого раздражения и злых слез. И потому, что писано было будто бы действительно про него. И потому, что верить в это, соглашаться с этим было совсем уж тяжело! В одной из статей, в которой тема излагалась не наукообразным, понятным только специалистам языком, а доходчиво и с примерами, Стив прочел, что психологические травмы такого рода встречаются двух видов: шоковые и травмы развития. И если шоковая — результат какого-то одного яркого события вроде изнасилования, измены любимого или чего-то подобного, то травма развития — это травма, регулярно наносимая в течение длительного периода «по одному и тому же месту», привычная, а потому и особенно трудно излечимая. «Травма развития — травма протяженная во времени, — писал автор статьи*, — когда интенсивность переживаний во время каждого отдельного эпизода может быть не высока, но, накапливаясь, они приводят к разрушительному эффекту. В итоге у перенесшего, но не пережившего эмоциональную травму человека могут оказаться заблокированы чувства. Внешне он будет выглядеть спокойным, уравновешенным, поддерживать социальные контакты, но если присмотреться внимательно, то окажется, что они поверхностны. Травматик никого не пускает за сооруженную внутри него им самим мощную защитную стену. Причины ее возникновения понятны: в тот момент, когда эта стена и возводилась, было необходимо для самосохранения заблокировать эмоции, внутренне отгородиться от них. А вот потом выбраться из этой самоблокировки без помощи со стороны травматик уже, как правило, не в состоянии. Более того, ему может казаться, что ничего страшного не произошло, что ситуация завершилась, все уже в прошлом и можно просто жить. Однако вот именно это: «просто жить» — почему-то не получается». Тут захотелось прикрыть глаза. И Стив это и сделал — сидел, зажмурившись так, что после, когда он все-таки решился продолжить чтение, некоторое время пришлось ждать — чернота, расчерченная яркими звездочками, из глаз ушла не сразу. И пока Стив пребывал в состоянии этой вынужденной слепоты, перед внутренним взором сами собой вставали картины из прошлого: батарея разномастных бутылок рядом с помойным ведром, кровавый отпечаток ладони на стене и глухая, душная темнота в платяном шкафу, в который Стив забивался и сидел вот точно так же — крепко-накрепко зажмурив глаза и зажав ладонями уши. Чтобы не видеть, чтобы не слышать, чтобы не чувствовать. И чтобы иметь возможность жить дальше, делая вид, что ничего такого и не происходит в его родном доме, в его семье… «Его эмоции заморожены, чувствительность снижена, — писал автор статьи*, и Стив хотел бы поспорить с ним, но понимал, что будет врать сам себе. — Травматик, даже если фактор, некогда и вызвавший травму, остался далеко позади, и дальше живет словно вполсилы, дышит верхушками легких, не допуская глубокого вдоха, потому что это может причинить боль, потому что проще не чувствовать совсем, убрать эмоции из своей жизни. Это своеобразная анестезия, защищающая от страха, злости, вины… Но ведь заблокировать эмоции избирательно невозможно. Нельзя перестать испытывать злость или ненависть, но сохранить возможность любить — чувства идут комплектом. Отказываясь от плохих, мы автоматически лишаем себя и хороших». И ведь это как раз со Стивом и произошло! Он сам лишил себя радости жизни. Он не смог, не разрешил, просто не дал самому себе шанса глубоко, по-настоящему полюбить Эспена… и после обвинил в том, что все в их семье не в порядке, не себя, а мужа! Увлекшись перспективой какой-то там немыслимой яркости и напряжения чувств, он упал, раскинув руки, в роман с Бадом, который на фоне Эспена выглядел таким брутальным и волевым, а на деле оказался копией отца! Даже внешне! Что уж говорить о замашках… Единый бог! И ведь самое ужасное, самое мучительное и постыдное во всем этом было в том, что Стив пребывал в глубокой уверенности: разведясь с Эспеном, он все сделал правильно! Ни в чем не сомневался до того самого момента, как стало кристально ясно: если первый брак был шагом из той ямы, в которую Стив невольно угодил из-за садиста-отца, то второй — с Бадом — был даже не шагом, а прыжком обратно, в самую середину зловонной клоаки. Прыжком, который Стив ко всему еще и сделал сам, добровольно! Собравшись с моральными силами и дождавшись, когда заживут синяки на лице, и можно будет скрыть хотя бы факт избиения (просто потому, что остро не хотелось вовлекать в это Эспена, который наверняка кинулся бы на защиту пусть и бывшего, но все же мужа), Стив сходил на прием к Ирви Зейну. Говорили долго и о разном. И Стив опять (хоть на этот раз и был совершенно трезв) сам не заметил, как выболтал психологу все. Включая скрытые причины развода с Эспеном и свою тягу к сексуальным играм, несколько выходившим за рамки традиционных. — Так ты тематик, Стиви? — спросил с улыбкой Ирви. Стив, тогда как раз впервые и услышавший этот термин, внутренне скривился. Но не из-за упоминания непонятной тогда Темы, а по совсем другой причине: он терпеть не мог свое уменьшительно-ласкательное имя, которым его всегда называл Эспен и которое теперь предсказуемо использовал его друг психолог. Но поправлять Ирви показалось по-детски глупо и не ко времени. Да и услышанный термин… — Тематик? Что-то я… — Стив качнул головой. — Ты же раньше травматиком меня называл. — Даже не знаешь, что такое Тема? — Ирви так и произнес это слово — будто бы оно было с большой буквы. — Тогда просто почитай об этом. Быть может, тебе новое знание окажется полезным и ты найдешь в Теме то, что неосознанно ищешь в реальной жизни, при этом разумом категорически не приемля. — Как это? — Ну, например, бывает так, что человеку хочется получать или причинять боль, быть наказанным, униженным или, напротив, унижать и наказывать. Но при этом он не может допустить такое вот в реальной жизни. Тогда игра как раз и может стать решением проблемы. Это ни в коем случае не совет тебе лично, не руководство к действию. Просто я удивлен, что ты ничего раньше о Теме не знал… Что же до возможных причин возникновения тяги к жестким сексуальным играм уже у тебя, то тут все более или менее понятно. Человек, переживший в детстве насилие, уже во взрослом возрасте вполне может считать его даже нормой. Что-то в духе: «Меня били, наказывали ремнем и ничего страшного — человеком вырос. Значит, метод действенный. Своих детей я буду воспитывать так же». Человек, росший в семье, где нормой было бытовое насилие уже между родителями, может переносить эту ложную «норму» и на свою собственную семейную жизнь, — так или иначе, в том или ином виде искать в ней ту же жесткость и рожденный ей накал страстей. Похоже? Стив кивнул, отводя глаза. Говорить о прошлом было тяжело, а о настоящем и вовсе неподъемно. — Что же до Темы… Просто знай, что ты такой — с желанием в постели поиграть в боль и принуждение — не один, а Тема… Она и вне чисто сексуальных отношений помогает решать некоторые внутренние проблемы. Уж поверь мне — практикующему психологу с немалым опытом. Дело в том, что такие, как ты, травматики, которые на людях и даже наедине с собой отрицают значение пережитой ими травмы, на самом деле всегда неосознанно стремятся избавиться от давней боли. И для этого пытаются проживать ее раз за разом, но с другим исходом. Понимаешь? Так вот Тема в рамках оговоренной еще до начала всего игры как раз предоставляет такую возможность. Конечно, если удается найти опытного проводника в нее или просто разумного, психологически взрослого партнера со сходными интересами. А вот если травматику в реальной жизни на пути попадается кто-то вроде твоего мужа-альфы… — Бывшего мужа, — все-таки не утерпел и поправил Стив. — Я подал на развод. Ирви кивнул, принимая новость, и продолжил: — И это очень хорошо. Поступок Бада привел к ретравматизации у тебя — ударил по тому же месту, где произошел слом раньше, в детстве. И я искренне рад, что ты, хоть и не стал заявлять на него в полицию… — Не хочу! — отрезал Стив. Ирви помолчал, глядя с сочувствием, вздохнул и продолжил: — Решать тебе. Но в любом случае это просто здорово, что ты нашел в себе силы сразу порвать с ним. Ты молодец! И все же твоя травма нуждается в проработке, так что не отказывайся от общения со мной. Ну и не запрещай себе получать в сексе то, что хочешь. Просто постарайся найти правильного партнера для таких игр. С этим помочь не смогу — я не в Теме, — Ирви усмехнулся, намекая на некую двусмысленность своих слов. — Посоветую лишь надежный клуб. Он не тематический в полном смысле этого слова, но каждый находит там то, что ищет. А иногда и то, что не искал, но, как оказалось, именно оно и требовалось. Тут Ирви улыбнулся уже иначе — тепло и с каким-то тайным смыслом. Но Стиву было не до разгадывания загадок — он полез за телефоном, чтобы записать адресок. Записал… да и забыл: начался бракоразводный процесс. Бад в суде изображал мирную и милую овечку, Стив же по-прежнему не хотел говорить о рукоприкладстве, а потому просто настаивал на том, что «не сошлись характерами». Из-за этого все затянулось — судья почему-то страстно желал помирить их во что бы то ни стало и отложил окончательное решение, дав Стиву и Баду «испытательный срок». Что уж там можно «испытывать», сказать было сложно, но пришлось ждать. Зато как раз тогда Стив нашел в себе силы сходить и поговорить с Эспеном. Не так, как раньше — в состоянии детской, почти истеричной обиды сразу после разрыва с Бадом, а по-взрослому: извинился за себя и пожелал бывшему мужу счастья с новым, наверняка куда более подходящим ему партнером. Оставив этот пласт своей личной истории позади, Стив с головой ушел в устройство настоящего: нашел себе жилье — комнату в двухкомнатной квартире, а главное, работу, которая ему даже понравилась. А там — в уютной круглосуточной кофейне на бойком перекрестке — и нового приятеля, который однажды взял да и пригласил Стива в клуб, несколько месяцев назад рекомендованный ему Ирви Зейном. И вот теперь Стив стоял посреди чужого номера в этом самом «надежном» заведении, где «каждый может найти себе перепихон по вкусу», и со странным чувством пялился на поджарые альфьи ягодицы, иссеченные тонким ремнем так, что стали похожи на какие-то дикие, но точно очень горячие вафли. — Хочешь потрогать? Узнать, какова на ощупь свежевыпоротая кожа? — белобрысый по-прежнему смотрел очень внимательно, и Стив, наконец-то победив свое смущение, усмехнулся прямо ему в глаза: уж кто-кто, а он знал это отлично. Испытал на собственной шкуре. Но все же определенная разница между тем, чтобы щупать собственный пострадавший от отцовской «любви» зад, и тем, чтобы потрогать кожу только что выпоротого альфы — взрослого, сильного, но покорного — была соблазнительно велика. «Дают — бери!» — шепнул кто-то в голове, кажется, голосом Ирви Зейна, и Стив сглотнул, вновь не имея сил отвести взгляд от манящей плоти. И долбаный белобрысый все понял — потянул за собой, подтолкнул ближе, ухватил за запястье, а после, преодолев слабое сопротивление, приложил ладонь Стива к горячей и неровной после порки коже, одновременно громко принюхиваясь к тому, как, скорее всего, стал меняться личный аромат не в меру любопытного омеги, пойманного им за подглядыванием. А он ведь совершенно точно стал меняться! Из-за возбуждения! Потому что от первого же прикосновения Стива накрыло, будто прибойной волной, закрутило и поволокло. Он и не заметил, как уже сам протянул вторую руку к ягодицам прикованного альфы, а после смял в ладонях упругие половинки, испытав при этом такое, что даже голова закружилась. В нос тут же ударил словно бы разом усилившийся аромат этого темноволосого брутального самца, который сейчас отдавал себя в руки другим. Да и по-прежнему стоявший очень близко белобрысый, чей запах сейчас тоже показался чрезвычайно привлекательным, склонился еще ближе, обдав ухо жаром дыхания и слов: — Ну же, вафелька сладкая! Хочешь теперь еще и посмотреть, как ему все это нравится? — Но… — Не сомневайся, нравится! Стив глянул вопросительно, и белобрысый вновь потянул его за собой — так, что после оба оказались уже не позади, а перед прикованным альфой. — Видишь? Захотелось сглотнуть, но во рту было так сухо, что даже дыхание вырывалось со свистом. И причина этого выглядела настолько очевидной, настолько впечатляющей, что адски захотелось пощупать и ее — обхватить пальцами возбужденный ствол, поместить в ковшик ладони другой руки тяжелые яички, а после сжать, вырывая из груди альфы стон, полный муки и наслаждения… — А еще больше ему понравится, если ты возьмешь ремень, — прошелестел на ухо белобрысый, у которого в предках вот точно был кто-то из прихвостней рогатого, если не он сам. — Ну же! Ударь его! Вытяни поперек спины, словно заупрямившуюся скотину! Накажи, как он того и стоит! Я ведь вижу, что у тебя глаза горят. Чую, каким сильным стал твой аромат. Ты ведь его хочешь? Хочешь. И Стив действительно хотел. Так сильно, что не смог выдержать остроты разрывавших его переживаний, а потому рванулся в сторону, оттолкнул со своего пути белобрысого альфу и выбежал в коридор. Дверь туалета с характерными надписями, которую он ранее непонятно как пропустил, вдруг оказалась перед самым носом. Стив запрыгнул в ту, на которой была буковка «о», словно ища за этим символом спасение от оставшихся за спиной альф, и там, скинув маску, долго плескал себе в лицо холодной водой, выравнивая дыхание и успокаивая тело. Но от стояка удалось избавиться только в запертой от всего света кабинке. Единый бог и вся небесная рать, да что же это?.. Прямиком из туалета, и не подумав искать Иштвана и предупреждать его о своем уходе, Стив помчался к раздевалкам, а после рванул из клуба так, будто за ним гнались. Дома пришлось снова дрочить — воспоминания о пережитом не оставляли, да и ночью снилось что-то горячее и возбуждающее. К счастью, вставать рано не требовалось — на работу Стиву надо было в ночную смену. Так что он долго валялся в кровати, размышляя, а потом, как раз для того, чтобы эти самые размышления, сомнения и (если честно) сожаления отодвинуть на второй план, переделал кучу домашней работы — давно следовало постирать и убраться в съемной комнатке. Это скучное размеренное занятие, как и всегда, успокоило. Настолько, что в голове даже невесть откуда завелись разумные мысли. Например, такая: сходить к Ирви и вывалить на его профессионально крепкую голову весь ворох эмоций, восторгов и страхов. И услышать в ответ что-то успокаивающее о том, что на самом деле некий омега Стив Хэльвор (а после развода с Бадом он решил вернуть себе фамилию первого мужа, потому как жить под отцовской не хотелось совсем) — не редкий уродец из цирка, а «таких много» и «понять это просто». Ирви был занят до самого вечера, но согласился задержаться после работы, и Стив прикинул, что ему как раз хватит времени, чтобы поговорить, а после еще и домчаться до работы. На всякий случай, чтобы прикрыть себе зад в случае возможного опоздания, он позвонил Иштвану, разбудил его, терпеливо выслушал сонные насмешки по поводу того, куда делся Стив из клуба и почему теперь задерживается, добился обещания в случае чего подменить его на полчасика и все-таки поскакал к клинике, при которой и был устроен кабинет психологической помощи. — Ты мне просто скажи, — с улыбкой спросил Ирви, выслушав суматошный рассказ Стива, — тебе понравилось? — Да. Это было… Это было… — тут, не имея возможности подобрать правильное слово, Стив просто вытянул перед собой руки и помял ими воздух так, будто на самом деле под пальцами вновь оказался крепкий зад того темноволосого альфы. — Было стыдно, но очень, просто очень круто. — Стыдно, но круто… — Да! Сам бы я на такое никогда не решился, а тут… — Тут тебя вроде как заставили, я правильно понимаю твою мысль? — Ты вообще все понимаешь слишком правильно, Ирви. Иной раз настолько, что даже общаться с тобой стремно. И как с тобой муж живет? — Я не замужем, — хмыкнул Ирви и нетерпеливо забарабанил карандашом по блокноту. Стив воспринял это как намек на то, что полез, куда не просили, и вернулся к своим баранам, а вернее к альфам, о которых думал так интенсивно, что те, по идее, уже от икоты и помереть могли: — Да. Понимаешь, они были… ну… Ну вот как в полицейских детективах — добрый следователь и злой. Один отдавался, другой соблазнял и даже немного заставлял меня, но при этом я вообще его не боялся. Как-то было ясно, что, если я воспротивлюсь, никто силой меня ни к чему принуждать не будет. — Идеально, — с легким, едва ощутимым вопросом в интонации спросил Ирви. — Да. Идеально, — согласился Стив и вдруг закручинился: — Было бы, если речь не шла об альфах. Зараза! Сразу о двух альфах, чтоб им ни дна ни покрышки!