Смерть в глубине гордости

I

На тихих улицах шум истребителя танков звучал страшно. Мотоцикл с коляской беззвучно вёз адъютанта и солдата, сидящего за рулём М-72. Васька-шофёр, пока его начальство черкало что-то на бумаге, следил за тем, чтобы новое оружие, зафиксированное в переднем и заднем кронштейнах, не было подрезано мелочью, снующей с одной тропинки на другую в качестве развлечения. Дети мешались не от неумения держать себя перед военным рядом, а по причине счастия за офицера, вернувшегося к родному уголку острова N в здравии. Совсем маленькие были рады приезду молодого адъютанта, потому что он обещал привезти им из штаба немного сладостей. Адъютанта звали Алексеем Ивановым, в N он начал служить с двадцать шестого февраля сорок пятого года под началом собственного отца, Иванова Константина Константиновича, отроду носившего в себе польскую кровь. Обоих на карикатурах СССР рисовали с веснушками, только старший был пополнее, выше, огонь на волосах обращëн назад, Алексей же, не стесняясь аккуратных коротких кудрей, выглядел лучистым солнцем, какое известие бы штабу ни отправлялось. Ивановы были героями Советского Союза. Константин Константинович, подтвердив собственное имя в победах Первой и Второй мировых войнах, задал воодушевляющий старт для собственного сына, от которого ждали больших побед, в особенности Сталин. Отец похлопотал за юношу, и того в самом начале сорок первого устроили в шестнадцатую армию. Нельзя сказать, что Алексей не был человеком своего дела, незаслуженно держал место адъютанта, он по-настоящему болел за собственную Родину. И первое время настолько жарко, что ярость боя через глупость привела его в немецкий плен в феврале того же года, самого первого. На сегодняшний день никто среди проживающих в N не боялся немцев: все знали о преимуществе России перед Германией. Без сомнений, имя фюрера ещё горело красным в памяти потерпевших потери, но по сравнению с японцами понятие смерти меркло на фоне преступлений против человечества в Тоёхара. Немцы Сахалину попадались относительно гуманные, только отбиравшие припасы людей. Расстреливали коммунистов, которых в излишестве в N не находилось. Да и умерли те от того, что русские по первым разам сдавали друг друга, а враг, не зная языка, палил в того, на кого тыкали пальцами. О концлагерях «Мёртвой головы» все слышали только через радио, работающее с перебоями, а о голоде тряслись меньше всего. Никто из народа не гнушался выходить по утру и ловить рыбу. Некоторые, готовя шаткую лодку, выходили в Охотское море, рассчитывая поживиться чем-то большим, чем минтай и горбуша. Морской флот до последнего был выведен к концу сорок четвертого, как и все машины, поэтому в техническом плане шестнадцатая армия находилась в менее выгодном положении. Сталин запретил выдавать технику туда, где она не была нужна, даже несмотря на назревающую войну у границы с Японией. Армия вновь начала использовать конницу и надеялась, что немцы не подумают отступать в их сторону. А конец был очень скоро. По крайней мере, Алексей наверняка был уверен в этом. Он был фаталистом и всегда слушался божественных знаков. Ночью в дороге ему приснилась Ника, богиня, которую он без слов просил о защите каждую ночь. Он считал себя христианином и не изменял Богу в вере, но победу ему могла принести только та фигура, которая олицетворяла её. Ника — победа. Победа — его единственное желание на протяжении последних нескольких лет. Пора была отмыть всю грязь со священных владений России. Иванов хотел вернуть Сталину и народу Родину.

II

В N русские не держали пленных, подобно вражеской стороне. Они были менее агрессивны к своему врагу, олицетворяя собой всю ценность гостеприимства государства Российского. Жители, кажется, не против были и с японцами за стол усесться, и разложить одну партию игры под победный стакан водки, положенный каждому солдату. Иванов, оставив Васю следить за оружием, косолапым шагом направился к кабаку в квартирном здании, разбитом на верхних этажах немцами. Раньше здесь собиралось подобие сливок общества Петербурга, изображающее один из старых модных салонов. После революции людям, особенно любившим живые вечера, было тяжело свыкнуться с переменой власти и порядка, поэтому они заменили «модный салон» на «бистро», которое ничем не отличалось от первого: все по-прежнему говорили о войне, приходили ради того, чтобы показать, что их ещё приглашают сюда. Отсюда и осталось в кабаке много развлечений. Алексей небрежно бросил кожаный футляр на чёрную тумбу у двери, привлекая внимания веселящегося народа. Русских было двое. Сперанский, уснувший на диване, и Иван Ямпольский, прозванный среди своих косоглазым снайпером. Высокий Ваня был хорошим другом Иванова и являлся самым обычным русским парнем без ярких черт лица и особых наград — русоволосый братец без ума. Оба были с ним с самого начала войны в шестнадцатой армии и вместе попали в плен в сорок первом году. В отличие от Алексея, Ямпольский тогда был смертельно ранен и выжил только благодаря доброте немецкого офицера, обеспечившего медицинскую помощь молодому солдату. Впрочем, оба помнили имя немца не только потому, что он был их спасителем — Хельмут Краузе считался одним из тех офицеров, которые были на войне исключительно ради идеи. Он запрещал стрелять в людей, не представляющих из себя членов военной службы, а долг перед своей душой был для него дороже собственной жизни. Хельмут оказывал помощь каждому по возможности, ведя честную войну. Такую, какую было поставлено вести ему его другом, Адольфом Гитлером, с которым они поднимали первую германскую революцию, устраивая пивной путч. Краузе считался бездушным человеком там, где он убивал, сбрасывая бомбы с самолёта, однако он действовал только в интересах Третьего Рейха, Германии. Ямпольский и Иванов хранили их общее знакомство в тайне, запомнив историю немецкого офицера навсегда. Может быть, он бы не расстрелял их за побег, если бы они повстречались снова. Именно поэтому в кабаке за столом с русским безмятежно сидели два роттенфюрера в белых рваных майках и серых брюках от немецкой формы. У обоих были одинаково аккуратно подшиты сапоги, начищены гимнастёрки. На стуле у главы стола качался Герман Лоренц, младший из всех по званию, обычный штурмманн, и не трудился зашивать собственную форму, не особенно желая покидать тёплое местечко в N. Он был из тех солдат, что выкидывали пистолеты на поле боя и бежали прятаться в кустах, поэтому за несколько месяцев плена решил, что пребывание в России на стороне врага пойдёт ему на пользу больше, чем бессмысленная пальба под командованием безымянного командира. Лоренц, несмотря на лень, выучился некоторым словам на русском от Ульриха Грейфельта, того самого роттенфюрера в майке, служащего при армии переводчиком, которого русские часто путали со своим, потому что волосы его были под стать полям России, а высокий рост с полнотой и толстыми губами могли указывать и на украинское происхождение. К слову, Ульрих сам точно не знал своей национальности, но всем, кроме Гитлера и его приближенных, которым свои слова пришлось бы доказывать документально, говорил, что ариец. Герман, благодаря хлопотам сослуживца, нашёл себе подружку, часто соглашающуюся гулять с ним в лесу. Они оба не особо понимали друг друга, имея в голове по паре слов от языка, но красноречивый алфавит взглядов и тела заменял их общую необразованность. Ганс Квернер, молча сидящий рядом с арийским украинцем, напротив, не любил русский язык, однако частенько в его речи проскальзывали крепкие выражения, без которых в карты с русскими играть было невозможно. Все в комнате являлись врагами на поле боя, потому что продолжалась война, потому что им требовалось защищать интересы Германии и России, но молодость не располагала никого к жестокости и ненависти. Каждый примирился друг с другом и уже не знал, как обходиться с товарищем, окажись они на настоящем поле боя. — Иванов! Иванов! — в один голос обрадовались Ульрих и Иван. Русский подбросил фуражку, а немец, не имея при себе головного убора, вытащил из битого две карты и кинул их в воздух. Одна приземлилась на затылок уснувшего Сперанского. — Иван Николаевич, вам презент от Михайло (в узких кругах ради шутки коверкали имя главнокомандующего штаба — Михаил) Алексеевича. — сиплый, простуженный голос Иванова наполнился интонацией задоринки в преддверии реакции друга на новую снайперку лично для него. — У Василия посмотришь. Говорят, в нашу сторону идут. Нужно готовиться. — Так у вас ни оружия, ни машин, бг`атец, ты как решил враг`а бить? На лошади? — удивился Грейфельт, цепляя взглядом новенький пистолет в кобуре адъютанта. Он повернулся к друзьям и объяснил им: — Unserekommenhierher, dieSchießereibeginntbald. BerichtausdemRussischenHauptquartier - Сюда наши идут, стрельба начнётся скоро. Доклад из русского штаба. — Немцы заметно оживились. Лоренц прокричал «ура», а угрюмый Квернер, сжав стопку карт в руках, щелкнул по носу Ямпольского, который спорил с ним о том, что враг уйдет отсюда не раньше победы русских. — Heil Hitler! — Как один, по команде, закричала вся троица что было сил. Иванов ударил по столу, приводя товарищей в чувство. — Бг`ат, дай за свой народ порадоваться! — возмутился Ульрих. Двое немцев поддакнули, как будто понимая, что он сказал солдату. — Сыг`рай с нами, садись. — Алексей хотел отказаться, но немец продолжил его заговаривать: — Я вчег`а вашему кривому г`усару продулся весь. Черти вы хитрые, Иванов, черти. — Тебе бы молчать, дорогой, о хитрости, — с дружеским укором бросил Алексей, садясь за стол рядом с Ямпольским и беря из рук немца десятку карт. — Я всё ещё помню карточный путч на прошлой неделе. Все деньги с меня вытащил. — Ульрих развёл руками, всем своим видом выказывая отсутствие участия в произошедшем. — Я ведь не о картах в целом, а о Сталине вашем. Хитрит он, Иванов, но победа всё равно за нами будет. — кидая карту на стол, нагловато заявил офицер и сложил руки крест на крест на груди. Лоренц, услышав «Сталин», придвинулся ближе и постарался разобрать в быстрой речи что-то знакомое. — С чего это? — по-юношески раскрасневшись, удивился Алексей. Ямпольский надул щёки от негодования и сбил с Лоренца русскую военную фуражку, которую тот забрал у Ивана. Герман скатился на пол за головным убором и снова нацепил его на себя. — Помолчи, свинья. Сталин бы тебе за это язык отрезал! — встрял Ямпольский. — Успокойся, — небрежно бросил Иванов, отмахиваясь от политической темы, — Германии здесь делать нечего. Апрель. Пройдут два-три месяца, и война закончится. — Победой Г`ермании, бг`ат, ты прав. — рассмеявшись, Ульрих шлёпнул рукой по столу. Партию он выигрывал. — Да что ты с ним говоришь, Лёш, пойдём и оружие раздадим. — Алексей сдержанно кивнул, поднимаясь из-за стола. — Сперанский, подъём! — В унисон с криком Ямпольского в стороне от них прозвучал оглушительный взрыв, пошатнувший каждого в комнате. Это был первый снаряд. Все озадаченно переглянулись между собой, по-своему выражая негодование. Ульрих скорчил уродливую морду, Лоренц натянул на лицо русскую фуражку до самого носа, а Ямпольский и Иванов одновременно сглотнули, качая кадыками по прямой. Квернер ухмыльнулся, по-лисьи почëсывая тëмный заросший затылок. Сперанский бы спал себе дальше под крики однополчанца, но из-за разрыва снаряда резко вскочил на ноги и от радости прижал к сердцу рядом сидящего немца. Ему больше всех в комнате нужен был бой, в предвкушении которого он жил уже не первый месяц. Он даже поцеловал курчавого маленького Лоренца и под его высокие визги выпустил из объятий. — Тьфу! Немец! — скривившись, разочаровался солдат. — За Сталина! За Россию! — услышав ещё один раскат грохота, выкрикнул он и бросился из кабака на улицу. Немцы кричали во славу Германии, Ямпольский — во славу России. И только Иванов, в душе предчувствующий страшную битву, плотно сжимал ровные зубы, заряжая Шпагина тридцатью пятью патронами. Между тем все вокруг разбегались в разные стороны, армия занимала оборону, на которую не было времени, и толкала людей к морю, к спасению. Немцы палили в каждого русского военного. Особым приказом было провести зачистку города, физически способных на труд взяв в плен. Чем больше, тем лучше. Группа гимназисток, шедших из ателье, побросала родительские платья на асфальт и бросилась бежать кто куда. В воздухе поднялись столбы дыма от оружия. Руководство армией взял на себя Константин Иванов, отправив сына проводить эвакуацию тех, кто жил в N. Некоторые люди, не ожидая других, отвязывали лодки и без весел, свешиваясь половиной тела в море, гребли в сторону Ангельского убежища — так русские называли маленький остров, на котором стоял опустевший женский монастырь с конюшней и двумя домами. Он не значился на картах, о нём знали только те, кто случайно натыкался на незнакомые берега во время путешествия. И именно он был спасением для всех людей, на которых состоялось нападение. Мёртвые тела в несколько рядов лежали на улицах, истекая кровью. Иванов без жалости в отношении погибших громко кричал на людей, что от страха забирали целые лодки и уплывали в море. Всех предателей, солдат, бежавших с поля, Сталин приказывал расстреливать, и Алексей не один раз это делал. Круглое дуло пистолета очертило человеческую фигуру в лодке, дети вокруг офицера кричали, но он ничего не слышал. Иванов грезил победным «ура» военной жизни и потому выстрелил. Мёртвое тело перекинулось через лодку и скрылось под мутной водой. — Лодки отправляются только по моему приказу! — осипший голос офицера звучал роковым громом в чистом небе России. Его руки давно перестали трястись, но он видел, как всем телом дрожали другие люди, наполняя пространство беззвучным страхом. Сначала сажали стариков, детей и женщин. Первые лодки были отправлены без усложнений. Последняя же, предназначенная для Алексея, до последнего ждала живых и… отца Иванова. Адъютант понимал, что отец останется в N и умрёт, если немцев окажется больше, но молодое сердце разрывалось от мыслей о смерти родного человека. Алексей думал ослушаться приказа до того момента, пока не увидел две небольшие фигурки, бегущие со стороны военного действия. Одной из них была молодая гимназистка, которая потеряла платье на главной площади у магазина. Она несла в руках небольшой свёрток, похожий на ребёнка. Иванов знал эту девушку, она была дочерью Лукерьи Новиковой, военной медсестры, посему начал отвязывать лодку, внимательно следя за неуверенными движениями второй фигуры, которая отчаянно хромала. Это была мать гимназистки, раненая. Ей прострелили руку. Они приближались — Алексей скинул в лодку оружие. Он видел, как корчится в истерике маленькое лицо младшей Новиковой, пачкая слезами простынку младенца в руках. Через несколько мгновений он подскочил к Лукерье Гавриловне и подхватил её под руку, но она отмахнулась, пропуская дочь вперёд. Парень продолжил готовить лодку. — Ваш ребёнок? — спрашивал он у матери, потому что гимназистка беззвучно захлебывалась слезами, будучи не в состоянии отвечать. Она вся дрожала в руках офицера и, перекидывая ногу через борт лодки, грузом повалилась туда, не удержав равновесие. — Мироновых. Оба погибли. Немцы жгут дома. Юлька Миронова попросила меня позаботься о её сыне, вот и забрали. — Женщине было тяжело говорить, но она улыбалась, под чёткий ритм выстрелов двигаясь в сторону берега. Гимназистка большими глазами смотрела на раненую маму, крепко сжимая в руках затихшего младенца. По её щекам текли чужие слёзы: девушка переживала всю боль родительницы на себе, считая каждый её шаг. У неё было одно-единственное желание на всю оставшуюся жизнь, о котором она молила самого Бога: только бы мама успела дойти. И тогда всё закончится. Тогда она будет грести так быстро, что ни один немец их не догонит. — Мама! — девушка вытянула к матери руку, без слов прося её идти быстрее. Всё внутри трепетало от страха за то, что прямо сейчас жизнь той может закончиться. Не важна её дальнейшая судьба, важна мамина. Тихий снайперский выстрел рассёк воздух, разбивая женскую голень. — Мама!! — гимназистка потянулась к мосту, раскачивая лодку, чтобы выбраться из неё. Иванов распрямился и точно выстрелил в немца, нанёсшего удар. — Мама, я сейчас приду! — девушка почувствовала, как Алексей больно толкает её назад и прыгает в лодку, отвязывая тяжёлые верёвки от моста грубым рывком. От него сорвался столбик бортика. — Там моя мама! Нельзя ехать! Нельзя! Мама!!! — гимназистка вскочила на ноги, крича женщине, потерявшей сознание от боли. Та так и осталась лежать на асфальте в крови — рядом с немцами, пытающимися попасть в Иванова. — У них нет приказа убивать мирных жителей. Только военных. Её спасут, — Иванов не поворачивался к девушке, всеми силами размахивая вёслами, чтобы успеть отплыть раньше, чем немецкие солдаты убьют его. — Греби свободной рукой, дура, нас пристрелят! — вскричал он, увидев рябь на воде от очередного выстрела. Ещё одна пуля сбила нос лодки. Девушка от страха схватилась за весло и в порядке ритма гребли начала двигать им. Показались другие лодки. Они оторвались. — Офицер, нужно вернуться. Прошу вас. Моя мама ранена, она не сможет сама встать, у неё очень плохое здоровье. — Алексей нервно мотнул головой, отказывая в просьбе. — Немцам плевать на неё! Она умрёт, слышишь?! Умрёт! Моя! Мама!.. — гимназистка заплакала навзрыд, не слыша за собой хныканья ребёнка. — У меня там отец, — Иванов через плечо взглянул на Новикову, — и если у твоей матери, как у деревенской женщины, есть возможность спастись, то его прикончат при первой возможности. И я останусь сиротой. Ты меня тоже слышишь? — гимназистка кивнула, громко втягивая влажный пороховой воздух ноздрями. — А теперь улыбнись. — Он помолчал. — Как тебя зовут? — Маргарита. — продолжая дрожать от слёз и перебирая пальцами кудрявые волосы ребёнка, прошептала Новикова. — Мою маму тоже Ритой звали. Умерла в сорок первом от заражения крови. — Впереди показался берег. На воде осталось три лодки. Над головами послышался шум двигателей военных самолётов. — Что больнее… когда в начале войны умирают… или в конце? — Маргарита не могла осознать всего сразу. Как это выходит, что с ней всё сейчас случилось? Что именно её мама там лежит в своей крови, что это именно её мама, которую все так любят, которую Рита сама так любит? Почему стреляли в маму? Чем она это заслужила? — Не хорони мать раньше времени, — Иванов помолчал, смотря на лодку впереди. — Не могу тебе правду сказать, Рита, не знаю. Одно верно: больно одинаково. — Он грустно улыбнулся и, собираясь позвать мальчишку, привязывающего лодки к деревянным штыкам берега, неожиданно сам оказался под водой. Водоворот опрокинул его вниз головой, он закашлялся и вынырнул, грубыми вздохами заполняя лёгкие. Для него никогда на войне не было времени, чтобы перевести дух. Его люди тонули рядом с ним, и он не мог умереть, пока не был бы уверен в том, что они будут жить. Когда в него попадали пули, били немцы, топили бомбы, как сейчас, он понимал, что живёт для того, чтобы жили те люди, которых эта война не касается. Иванов схватил за руки худенькую фигуру в платке, узнавая в старческих морщинах знакомое лицо Кабановой, бабушки Фроси, которая кормила сирот молоком домашней козы. Пожилая женщина плакала и пыталась помочь офицеру спасти её. Он плыл быстро, не забывая о молодой гимназистке, потерявшейся из виду. Слабые руки разводили воду, бомбы падали, поднимающиеся волны сносили их в сторону, народ с берега громко кричал. Несколько мальчиков прыгнули в воду и подхватили женщину под руки с двух сторон. Всех вместе с Ивановым накрыла очередная волна, под ней он поплыл в сторону опрокинутой лодки. — Рита! — он увидел испуганную мокрую голову девушки, когда волна отнесла лодку в сторону, — Рита, плыви ко мне! — Она не слышала его, ныряя за чем-то под воду. Иванов вспомнил о сыне Мироновых, от страха глотая горьковатую воду. Он не имел права бояться. Парень нырнул за гимназисткой, в несколько движений подплыв к ней. Она по-прежнему плакала. Её глаза были кроваво-красными от большой концентрации соли в воде. — Я… я… н-не уд-держала его! — Она захлёбывалась, начиная кашлять. Иванов тяжело дышал через нос, чувствуя, как щиплет ноздри. Бомбы падали далеко от них, значит, Алексей успел. Он вытолкнул гимназистку в руки подростков на берегу и сам подтянулся за ней, устало ложась на грязный берег. — Солдат Ямпольский здесь? Доплыл? — садясь на колени, спросил он, оглядывая молодых мальчиков перед собой. Двое из них увели бабушку Фросю и Риту в сторону храма. — Да! Он Костю спас! Там! Дом занял! — оставшиеся указывали на избу под большим деревом. — Соберите всех в монастыре. И сами туда, — адъютант обернулся в сторону N, вставая на ноги. Он хотел думать об отце, кричать так же громко, как гимназистка, но не имел права. — Выполнять приказ. Алексей Иванов обязан продолжать войну.

III

Хельмут воевал во многих странах. Он прошёл Первую и Вторую Мировые войны, был призван в Польшу для оказания помощи в подавлении революции, устраивал революцию в Германии вместе с Адольфом Гитлером. И был готов поклясться, что ещё никогда не летал в таком небе, какое было в России. Немец ни разу не чувствовал себя чужим в этой стране. Если на земле для него не было места, и он каждому был врагом, то русское небо принадлежало ему одному. Россия хранила Хельмута подобно русскому солдату, когда он взлетал в небо. Чужая страна охраняла его от пуль так, как не охраняла родная Германия, уводя снаряды в стороны. Первого апреля сорок пятого года именно он руководил операцией в N, находясь в ясном небе. Теодор Бёш, двадцатилетний адъютант, от его имени раздавал приказы войскам, бегущим по улицам города. Парень вышел очень красивым немцем, небольшой горбинкой на носу и светло-русыми волосами напоминая своего отца, известного актёра немецкого театра. Хельмут не слышал гнусавого голоса друга, не чувствовал его присутствия рядом с собой. Для него одним наслаждением было всё — полёт. Море под его самолётом в страхе содрогалось, когда в него попадали бомбы, и забирало человеческие жизни. Краузе не преследовал цели убивать русских людей, но он не был властен на такой высоте над своим выбором, Хельмут отдавал решение судьбе. Судьба — его ведущая сила. Он уважал её и, когда оказывался в беде, во всём доверялся именно ей. — Obergruppenführer, Erfolg! WirmüssendemReichsführerBerichterstatten — Обергрупеннфюррер, успех! Нужно доложить в штаб рейхсфюреру, — с ярким блеском в глазах, радостно объявил Бёш, касаясь плеча Хельмута. Мужчина заметно улыбнулся, оголяя верхний ряд слабых зубов, — darfichHitlerKontaktieren? — разрешишь связаться с Гитлером? — Wir rufen Sie von Ihrem Hauptquartier an, hauptscharführer, nehmen Sie sich Zeit. Dem Offizier geht es nicht um Eitelkeit — Позвоним из их штаба, гауптшарфюрер, не торопись. Офицеру не к лицу суета, — Хельмут говорил тихо и хрипло, приходилось прислушиваться, несмотря на его чётко выверенную дикцию, — dem Reichsführer Himmler wird es Recht sein, Hitler wird auf einen Anruf in einer anderen Frage warten. KeineAblenkun — рейхсфюреру Гиммлеру доложить правильнее будет, Гитлер будет ждать звонка по другому вопросу. Незачем отвлекать. — DuhastRecht, duhastRecht! — Ты прав, ты прав! — сжав округлые худые косточки колен, воодушевленно прошептал Теодор, выглядывая на море под самолётом, — wievielZeithabenwir? Weiß derReichsführer, WannderKriegendet? — сколько у нас будет времени? Рейхсфюрер знает, когда закончится война? — Anfang Mai. Bis dahin müssen wir Zeit haben zu verlassen — В начале мая. До этого времени нам нужно будет успеть покинуть страну.– Краузе завернул штурвал на посадку. — ZurücknachBerlin? — Вернёмся в Берлин? — Nein. Wir werden in den USA erwartet. Sonst gehen wir in Deutschland vor Gericht — Нет. Нас с тобой будут ждать в США. Иначе пойдём под суд в Германии, — Хельмут плотно сжимал губы, видя, как загорается аварийный экран. Им разбили правый двигатель, — wennwirLeben — если доживём, — он болезненно усмехнулся, расстёгивая свой ремень на сидении, — nimmzweiSchmeißer, hängmireineMauserandieBrust. ZiehdenFallschirmanundsetzedichansSteuer — бери два шмайсера, мне маузера повесь на грудь. Надень парашют и сядь за штурвал, — Краузе тяжело выдохнул и опёрся ногами в пол, чувствуя, как самолёт начинает кружить в воздухе. Бёш замешкался, теряясь в аварийных условиях. Он ещё никогда не терпел крушений на самолёте, — hauntsharführer, dasisteinBefehl! — гаунтшарфюрер, это приказ! — звонкий удар офицера по штурвалу привёл Теодора в чувство. Они поменялись местами. Самолёт резко повело в сторону, Хельмута сбило с ног, он упал на сидение, разбивая губу об железную трубу. — Siekönnenspringen?! — Можно прыгать?! — с ошалевшими от страха глазами за криком мотора завопил Бёш, плотно упираясь носками сапог в стенки самолёта. Его было плохо слышно криком в отличие от Хельмута, хриплый голос которого как будто специально создан для шума самолётов. В каком бы количестве звукового потока не подавался. Краузе навалился на рычаг у хвоста самолёта и схватился за ручник, чтобы не выпасть раньше времени. Он подошёл ближе к штурвалу по стенке и переключил управление на автопилот. — MitdererstenTaufe, Taucher, gauntscharführer — С первым крещением, ныряй, гаунтшарфюрер, — Краузе дёрнул друга за воротник, его форменная фуражка слетела за борт самолёта вместе с потоком холодного ветра. Мужчина перекрестил немца правой рукой и прошептал одно молитвенное слово понятное на любом языке, — kommschon, duwirstbrechen, wenndunichtspringst — давай, разобьешься, если сейчас не прыгнешь. — SiewerdenmirdanachRussischenWodkageben, sonstwerdeichnichtüberleben — Прикажешь налить мне русской водки после этого, иначе не переживу. — Теодор с весёлым криком полетел в море. Перед глазами Хельмута несколько мгновений ещё горели его добрые голубые глаза. Он, оглядев салон родного самолёта в последний раз, прыгнул за другом, больше не ощущая своего духа. Теперь они с небом одно — он и Россия. И Хельмут был уверен, что это небо любит его не меньше, чем любого другого русского, потому что Краузе умел любить эту стихию по-другому, по-немецки. Так, как учат только в Германии. Мужчина дёрнул за кольцо. Вместо него в небе плавной линией взмыл Теодор, медленно сходя на воду под ними. N был очень далеко от них, самолёт занесло в другую сторону. Ту, в которой они сбивали русских на воде. У Хельмута свело челюсть от страха. Парашют не открылся. Немец думал, что хорошо получилось, ведь будь на его месте Бёш, наверняка бы разбился. А он молодой. Ему было нельзя. Мужчина в спешке, начиная злиться на самого себя, схватился за кольцо запасного парашюта. Тот открылся. Слишком поздно. Краузе затрясло в небе, и он с большой силой ударился об воду, отбивая себе колени с животом и теряя сознание. Ткань парашюта накрыла тело немца на воде, погружаясь на глубину вместе с ним.

IV

Охотское море, покрывшись чёрной тьмой, успокоилось только к позднему вечеру, размеренно ударяясь волнами о берег. Холодный ветер ранней весны обдувал кожу, оставаясь на теле редкими уколами. На острове было мало людей: с десяток детей, пятеро взрослых женщин, четверо мужиков-инвалидов и двое пожилых людей, из военных были только Иванов, Ямпольский и Соколов с шофёром-Васей. Никто не мог предположить, сколько русских осталось на в N, сколько немцев брали их территорию, стоит ли их штаб на прежнем месте. Маргарита с Федорой сидели за летним сараем, где спали три козы и четверо разноцветных куриц, которых перевезли сюда несколько месяцев назад. Рита, благодаря подруге, с которой они приняли за привычку считать друг друга сёстрами, на время забыла о немцах. Федора Петрова отличалась особенным качеством: будучи слепой на два глаза, она видела то, чего не могли рассказать зрячие люди. И этими видениями успокаивала тревожащихся за судьбы родных людей. Глаза девочка потеряла в сорок третьем в концлагере, их вырвали ей в качестве развлечения. Она была на три года младше Новиковой, однако говорила толковые вещи, через пытки перерастая собственный возраст. Петрова одна за всех имела право ненавидеть немцев, которые отобрали у неё всю семью, а она их не ненавидела. Не умела. Говорила: «Не они виноваты в том, что так жестоки. Это дьявол с ними сделал, властью потешил и превратил равенство свободы во вседозволенность. Я не могу судить больных людей, мне остаётся только жалеть этих немцев. Я не виню их за свои глаза и родителей». С ней боялись говорить люди, вечно обходя бедную девочку стороной, потому что им страшно было слышать такие слова от ребёнка. Не своими устами она говорила, а устами Божества, что в ней поселился. Маргарита перекинула шаль на плечи Федоры, закрывая её худенькую грудь от ветра. — Рита, а помнишь… я смотрела твою судьбу на воде? — Прерывая морскую тишину, спросила Петрова, плавно вставая на ноги на берегу. Шаль расправилась в сторону ветра, начиная качаться вместе с ним. Новикова не сводила взгляда с чёрной глади воды, что так коварно тянула её к себе. Не любила Рита море, оно всегда врало ей. Нечестную игру вело. — Риточка? — Помню. — Тихо ответила девушка, поджимая нижнюю губу. Они молчали какое-то время. Рита спросила: — И что она сказала? Вода твоя? Опять про смерть? — Ты всегда говоришь ей про смерть, она никогда тебе такого не сказывала. — Обиженно прошептала Федора, поправляя цветастый платок, обвязанный вокруг глаз по овалу головы. — Не злись ты так на неё, Риточка, она не виновата в том, что случилось. — А кто виноват? Скажи, пожалуйста, Федора, кто? — Сильнее сжимая челюсти, со злобой прошептала Маргарита, вырывая маленькие травинки из земли вместе с мокрой грязью. — Пусть лучше скажет, какую из нас немцы убьют первой. Конца этому не видно. Черти только поймут эту войну: от Сталина слышишь о победе, а немецкие войска только умножаются… — Прекрати! — Девочка осадила подругу, Новикова замолчала. — Ты будешь меня слушать, Рита? — Прости, ты знаешь, что я не умею шутить. — Рита втянула холодного воздуха ноздрями и напрягла мышцы вокруг глаз, чтобы не заплакать. — Так что сказала вода? Я хочу услышать. — Она сказала, что тебе поможет твой отец. У тебя есть семейная тайна, которая тебя очень расстраивает. Ты не говорила её мне, но расскажешь незнакомцу, и он поможет тебе. Поможет, если прислушаешься к его советам. — Петрова почувствовала, как чужие руки сомкнулись на её талии. — Обнимай душой море, а не меня, оно мне об этом сказало. — Если мой папа вернётся домой, значит, война скоро закончится? — Рита отстранилась от подруги, довольствуясь неуверенным движением плеч. Шанс был. — Я хочу побыть одна, ты не обидишься? — Оставайся, я приберу постель, ляжем друг с другом, так теплее на полу будет. — Петрова выудила руки из ладоней Новиковой, по памяти идя к дому. Девочка обернулась в сторону морского шума, останавливаясь на месте. — Риточка, а ты к Алексею Константиновичу в армию всё-таки пойдёшь? Не передумала? — Если пустит. — Маргарита отвернулась к морю. — Иди! — Петрова поспешила к тускло горящему окну за монастырём. Новикова задумалась, не понимая, зачем ей нужно было оставаться одной. Разве это решало её настроение? Шаль, ушедшая вместе с Петровой, больше не грела голые плечи, а летние балетки поверх носков, которые Маргарита проносила всю зиму, впитывали в себя холод земли, замоченной морской водой. Девушка широко зевнула и обернулась к амбару, думая на завтрашний день, как будет доить козу с одноклассницей, разговаривая о выпускном вечере, которого, наверное, им всё-таки не удастся организовать. Ледяная кожа чужой грубой руки обхватила маленькое личико Риты, больно сжимая пальцами по краям, чтобы она не могла распахнуть челюсти и закричать. Гимназистка даже не попробовала вырваться. Она, закрыв глаза и доверяясь благосклонности Бога к её душе, спиной шла за крепкими мужскими руками. Её вели медленно, помогая обходить валуны и овраги, которых она не видела в темноте. Ноги сами собой забалтывались от страха, человеку за ней приходилось хватать Риту за локоть, не давая ей упасть на него. Для обоих было опасно терять равновесие: они шли по крутому склону, спускаясь к неровному каменному выступу на уровень ниже острова, но недосягаемому для воды. От незнакомца пахло неприятной гарью и морской водой, он был мокрым. Ему было холодно на этом ветру, однако Рита дрожала сильнее. — Вращ есть? — С некрасивым акцентом спросил немец, отстраняя ладонь от лица Новиковой. Ему не шло говорить на русском. Девушка медленно повернулась к нему, позволяя невесомо держать руку у её губ. — Вращ? — Немца было плохо видно в темноте. Он был с ней почти одного роста и смотрел прямо в глаза, они ей казались очень жалостливыми. — Unser Flugzeuga bgestürzt — Наш самолёт разбился. — Парень отстранился от неё, изображая рукой падение самолёта. Немец кивнул в сторону крупного тела, лежащего на каменном выступе. Ног бессознательного человека, скрытых за сапогами, касалась холодная вода, сильнее морозя озябшее тело. — Meine Mutterist Arzt, aber Siebliebauf N — Моя мама врач, но она осталась в N, — парень вздрогнул, слыша чёткое немецкое произношение, нервно касаясь пряжки ремня, — helfen Sie, esindie Scheunezubringen, gibteseinenOrt, woniemandSiesehenwird… — помогите отнести его в сарай, там есть место, где вас никто не увидит… — она молчала несколько секунд, — WieistIhrName? HabenSieunsheuteangegriffen? — как вас зовут? Это вы напали на нас сегодня? — Рита, качаясь от ветра и лёгкого страха, опустилась на колени рядом с мужчиной без сознания. Ей в ноги больно упёрлись маленькие камушки, царапая кожу. Девушка потянула ноги военного на себя, сгибая в коленях, чтобы вода их не касалась. — Theodor Bösch - Теодор Бёш. — Парень присел на одно колено с другой стороны, приподнимая корпус Хельмута так, чтобы его легче было тащить. Он забыл спросить, почему она говорила с ним на немецком, как её звали, по-юношески растерявшись. — willstduunsden Russenü bergeben? — Ты собираешься сдать нас русским? — Немец внимательно следил за тёмной фигурой, склонившейся над немецким офицером. Она держала Краузе за руку, сжимала широкие ноздри его крупного носа, касалась ухом тонких губ, окрасившихся в синий цвет от холода. — Erste Antwort — Первый ответь, — она говорила с ним с заметной грубостью, отстраняясь от Хельмута, — haben Sieunsheuteange griffen? — вы напали на нас сегодня? — через вздох было слышно утверждение, — hatten Sieeinen Befehl, allezutöten? Odernurdas Militär? Meine Mutteristdadrin — у вас был приказ убивать всех? Или только военных? У меня там мама. — Теодор ощутимо зажался внутри, молча смотря на Риту. — Wenn Sie uns nicht finden, wird es Ihnen der Offizier sagen. Ichweißesnicht, abererleitetedieOperation — Если сделаешь так, чтобы нас не нашли, офицер тебе расскажет. Сам не знаю, но руководил операцией он. — Бёш громко чихнул, отворачиваясь в сторону, Рита на русском пожелала ему здоровья, но он не понял, решив не извиняться. Теодор знал, что убивать было сказано только военных, Хельмут по-другому не приказывал никогда, но эта информация могла быть под запретом, Бёш не имел права сообщать её. — Alsowas? Lebend? — Так что? Живой? Новикова вновь прижалась ухом к губам Хельмута, но не ради того, чтобы проверить, дышит ли он. Её маленькие руки в темноте скользнули к карманам военных белых брюк, нащупали ремень и незаметно пробрались во внутренние карманы мундира. Рита что-то считала на немецком, изображая счёт пульса, Бёш тяжело дышал, ощущая холодную боль в лёгких. Ему хотелось выпить и закурить, чтобы согреться. — Erlebt! — Живой он, неси! — Вышло радостно, Новикова неловко закусила губу, боясь уличения в краже, но Теодор уже схватил друга под мышками, навалившись всей силой, чтобы поднять офицера. Маргарита, незаметно поддев резинку юбки, спрятала в такой же внутренний карман, что и у немца в форме, кожаный тёмный бумажник мужчины. Вот она — победа. Маленькая победа, которую она так сильно ждала. — Wohin, russe? — Куда, русская? — Он не видел двери, цепляя офицерскими ногами лужи и бледную траву, красящую светлую форму. — Hier, hier — Сюда, сюда. — Рита шептала, проскакивая мимо него. Немец шёл на слышный скрип двери, неуклюже споткнулся о порог и свалился в разбросанное сено вместе с Хельмутом на руках. — Hier wirstdus chlafen — Вот тут спать будете. — Новикова щёлкнула спичкой и зажгла несколько свечей, бликами подсвечивая измученное лицо Теодора. Ей нельзя было зажигать лампу, иначе их могли бы заметить враги на самолётах. — Wann soll ich auf dich warten? Wir müssen alles über den Transport nach N besprechen — Когда тебя ждать? Нам нужно обговорить всё насчёт транспорта до N. — Следя за суетливыми движениями Риты, говорил Бёш, принимая из её рук старое постельное бельё. — Morgen früh. Ich bringe Ihnen das Frühstück um 6 Uhr morgens — Завтра утром. Я принесу вам завтрак к шести утра, дотерпите? — Он кивнул. — Wiesind Siegerettetworden, HerrBösch? — Как вам удалось спастись, господин Бёш? — Новикова аккуратно приподняла голову Хельмута, подкладывая под неё подушку. Его лицо оставалось в тени, неясными чертами мигая перед глазами. В темноте он казался ей уродливым, ей интересно было с ним познакомиться, но только из-за общего дела. Разменная монета жизнями. Теодору непонятна была забота русской девушки, он решил, что она уже была в служанках немцев, очень долго, раз так покладисто общалась с ними. Девочка знала, что она может получить, если будет молча приводить в исполнение. — Icherinneremichnicht — Не помню. — Отрезал парень, ложась на острую солому, та неприятно кольнула его в затылок. Рита положила на ноги Теодора сложенное одеяло, он снова поднялся, смотря на неё. — Hängen Sie die Form zum trocknen auf. Es kann über Nacht unterkühlt werden — Повесь форму сушиться, пока вот. Он может переохладиться за ночь. — Гимназистка поднялась, смотря на Теодора. Парень опять только кивнул ей. — Gute Nacht — Спокойной ночи. — Немец всё равно не спросил её имени. Уснул почти сразу. Не просыпаясь даже от смеха мышей под половицами.

V

Не было пяти утра. Ямпольский с Ивановым на пару сидели недалеко от пирса под ивой, ветви которой часто касались их лиц, щекоча кожу. Иван молча читал что-то на папиросе, качая кончиком ноги из стороны в сторону. Алексей чистил сапоги влажной тряпкой, чтобы они блестели на солнце сутра. Он не любил грязной обуви, относясь к своей форме с особым трепетом. — Новостей нет? — Ямпольский оторвался от папиросы, зажигая её, чтобы закурить, — пацаны вроде всю ночь дежурили. — Если бы были, мы бы с тобой не лентяйничали под деревом. Нечем народ радовать, глухо. — Иванов пожал плечами и сложил тряпку вдвое. — Ты что читал, Вань? — Тёркина. У меня ещё есть. Прочти — скури — и в бой! — Солдат заметно оживился, несмотря на неудачные новости. В нём горело чувство гордости за свою страну после прочтения нескольких строф, написанных будто бы о нём. — Хочешь закурить? — Знаешь ведь, не курю. — Резко отрезал Иванов, поднимаясь с земли. Он не любил ни поэзию, ни табак, ни искусство в целом. Это всё было бессмысленно против войны и науки. Иванов был из тех людей, которые частично презирали всё духовное, потому что он не понимал, насколько можно умело врать, чтобы в такие тяжелые дни создавать музыку или литературу. Зачем ему нужно было искусство на войне, если вокруг гибли люди? Адъютант приятно потянулся и широко зевнул, расправляя плечи. Иван поднялся за ним, высматривая светлые волосы двух девушек впереди. — А это кто там в такую рань? Рыбу что ли ловят? — Алексей не мог рассмотреть точно, он едва их видел, имея небольшие проблемы со здоровьем, скрытые ото всех. — Я одну знаю! Подойдём! — Солдат схватил друга-офицера за руку и потащил к обрыву. От него был отстроен небольшой устойчивый пирс из тёмного дерева, во многих местах торчащего будущими занозами. — Какую ты знаешь? — Увидев толстую золотистую косу Риты, тише спросил адъютант, добровольно ступая за другом. Алексей снова запачкал обувь, ему стало неприятно от этого. — Обе из гимназии нашей. — Риту моя мать учила на пианине играть, брынчали там целыми днями. — Иван небрежно отмахнулся от подробностей, а после вполне серьёзно заявил, заглядывая в глаза друга: — Но, право, хорошо, Лёша! Дай сюда нам Бог пианино, Рита бы нам сыграла. Толковая девочка, мне всегда нравилась. — Иванов усмехнулся, привлекая внимание девушек треском веток под ногами. — Помоги им донести рыбу до кухни, — это было похоже на приказ: сказано довольно строго с остановкой Иванова на месте недалеко от пирса, — пообщайся о своём Тёркине с Ритой, она больше меня понимает. — Алексей махнул рукой знакомым девушкам и толкнул Ямпольского в их сторону. Тот заметно покраснел ушами, смеша Алексея. — Здравствуйте, Иван Николаевич! — Рита помахала солдату рукой, поднимаясь на ноги. Рядом с ней сидела Федора, одновременно пожелавшая здравия Ямпольскому. — Вы чего так рано? Они хорошо общались в доме Ямпольских. Когда она приходила к ним ребёнком, он часто звал её с собой в отцовский кабинет и просил переводить ему с немецкого либретто опер Моцарта. Писать Новикова на немецком никогда не могла, поэтому переводила вслух, иногда повторяя некоторые фразы с транскрипцией, чтобы Иван мог записать за ней. Он любил приходить в бистро, где все после войны с французами перешли на немецкий, и активно участвовать в политических темах. Говорить солдату не удавалось, но вот вовремя бросать нужные цитаты он научился. Сейчас же… для кого? Да только для Риты, которая, как и он, не оставила любви к языку вражеского народа. Ямпольский всей душой любил Моцарта, достояние Австрии, говорящей на немецком, любил язык, но ненавидел немцев. Выше его сил было ставить немецкий язык и эсэсовцев рядом друг с другом. И за все эти просьбы Рита получала разное: то конфеты в красивой коробке, то ленты, доставленные из Италии, один раз прозрачные перчатки из Франции. Отец Ямпольского работал за границей, разъезжая сольными концертами по всему миру. Он был певцом, весьма неплохим, засветившимся в главных ролях «Травиаты», «Риголетто» и «Фауста» в Гранд-Опера. — Нам положено, а вы? Вчера ночью ведь картошку чистили на завтрак, спали хоть? — Солдат обращался к обеим, но смотрел только на бледную гимназистку, от волос которой волнами отражались солнечные лучи. Он давно не проводил с ней своего времени, поэтому не думал, что знакомые детские голубые глаза по-новому обратят на себя его внимание. Иван улыбался ей искренне, щуря веки от лучей рассвета. — Решили порадовать вас чем-то вкусным, да и бабушке Фросе лучше рыбу есть. А нам с Федорой что? Не так уж и сложно, только в радость о вас заботиться! — Рита, воспользовавшись робостью солдата, скользнула за его спину и спешным шагом направилась к Иванову, чувствуя, как Иван Николаевич глядит ей в спину, расстроено поджав губы. Врала она про рыбу для солдат, Федоре тоже врала. Новикова, может, встала бы помочь рано утром, но ловить рыбу не догадалась бы без приказа, а так всё это было только сложено из-за голодных Краузе и Бёша, спящих в сарае. Сдать и убить врага каждый дурак мог, а проявить милосердие и выиграть у него мог не всякий. Тем более у такого. В голове Краузе хранилось огромное количество нужной им информации. В силу своего свободолюбивого в решениях возраста Рита хотела закончить дела с войной как можно скорее. Ей не терпелось надеть на себя военную форму и зачистить острые сапоги. Вот только почему именно сейчас? На пятый год, когда силы людей берут начало и заканчиваются в одной точке. Рита не была последним человеком в отношении оружия и медицины, но всегда пренебрежительно относилась к войне, Новикова честно её боялась и не скрывала этого. Ей не было стыдно за то, что она была трусихой. Она не видела смысла в том, чтобы жертвовать жизнью ради страны, инфантильно относясь ко всему тому, что происходило вокруг. Эта война её не касалась, Рита была лишним человеком в сценарии безумного немца, напавшего на Россию. Ратовала ли она за родные земли? Только за живых. Они одни были достойны жалости. Однако младенец, умерший в море по её вине (её ли? Все утверждали обратное, она ведь сама чуть не утонула из-за удара лодки по голове), заставил смотреть на мир вокруг по-другому. Руки Риты располагали жизнью. Скольких бы она спасла, если бы была по-настоящему дрожащей за других? Дарить истинное исцеление, не имея себя, человеку невозможно, но гимназистка, кажется, признала себя внутри бессмертного духа. И ей было очень грустно от того, что для этого ей пришлось пережить смерть невинного человека. Мать Новиковой изо дня в день жертвовала собственным здоровьем, помогая в госпитале. Рита тоже помогала ей, училась медицине, но была далеко в своих мыслях, представляя себе счастье, что-то невозможное из тонкого мира. Грубая материя — война, слёзы, смерти, всё было не по ней. Раньше было не по ней. Сейчас она понимала, что жизнь в пороховом огне ничем не отличается от жизни под военным небом. — Алексей Константинович! — Рита счастливо ему улыбнулась, махая рукой. Алексей, не скрывая своего спокойствия и радости за состояние Новиковой, улыбнулся ей в ответ. — Как ночь провели? Спокойно всё сегодня было? — Как и у тебя, Рита. — Он пожал плечами, говоря тише. Ему не хотелось, чтобы его друг и Федора, молча сидящие на причале, слышали их. — Волновался за отца, не мог уснуть. Видел тебя вчера на берегу с подругой… — Он сделал паузу, замечая блеск слёз в голубизне глаз гимназистки. Иванов оступился в собственных словах, брошенных девушке. Она была менее сдержанной в своих чувствах, похоже, до сих пор боясь за жизнь матери. Однако все боялись за родственников, но уже настолько привыкли к ужасу смерти, что только молились, успокаивая себя одним словом: судьба. — … Не хмурь брови, Рита, тебе не идёт. У тебя зубы, когда улыбаешься, блестят, не нужно прятать это за плохим настроением. — Его слова помогли. Новикова оголила верхний ряд зубов, не в силах отказать внутреннему ощущению в окружении офицера, приводящего всё вокруг себя в радость. — Как думаете… если немцы нас здесь найдут… что будет? — Иванов напрягся и пожал плечами, больше не смотря на Риту. — Сколько военных здесь? — Она не знала, как подвести разговор к своему желанию. Становилось стыдно, фигура стройной гимназистки слегка сгорбилась, расправляясь в плечах, а звонкий сопрановый голосок потерял тембральный звон. — Четверо. — Значит, солдат ещё нужно? — Алексей внимательно посмотрел ей в глаза. Офицер не хотел становиться для девочки старшим недоброжелателем, ограничивая её в вопросах и интересах своими хмурыми бровями, но действительно не понимал причину этого допроса. Парень решил обойти их стороной. — Нужно, но я прошу тебя об этом не думать, Рита, это моя личная забота. — Иванов хотел уйти, чувствуя, как начинает гореть сердце от боли за отца, но остановился, со вздохом сжав плечо девушки рукой. — Спасибо, что беспокоишься. — Его тон потеплел, создавая вокруг благодарности отличительный тёплый огонёк доброты. — Возьмите меня в свою армию. — Серьёзно заявила Новикова, позволяя ему сильнее сжать худое плечо, скрытое под шерстяной розовой шалью. — Я об этом давно думаю, Алексей Константинович, это не минутный порыв. — Иванов прикрыл глаза, медленно проведя кончиком языка по нижней губе, срывая зубами лишнюю кожу. — Рит, ты прости меня за правду, но я женщин к себе не беру. Вам на войне не место. Тем более тебе. — Он убрал руку, выпрямляясь. — Если мой отец останется жить, попросишься у него, но я ответственность не возьму. — А вы под мою ответственность возьмите! — Она не почувствовала себя оскорбленной, но воодушевилась идеей ещё больше. — Чего вам стоит? Неужели лишний человек не нужен? — Нужен, — он оборвал речь Риты, приподнимая ладонь в приказе оставить разговор, — но не женщина. — Это последнее ваше слово? — Он медленно кивнул, её обуяла вредность. Так не может закончиться для неё! Рита часто принимала на себя старшие роли в спектаклях, получала их, веря в свои силы. И сегодня она тоже обязана была получить желаемое. Девушка всем говорила: «я верю в судьбу», но на самом деле она и была судьбой. — А вы верите в Бога? — Какое тебе дело? — Алексей не любил разговоров о своей религии, поэтому такие вопросы воспринимал в штыки. Новикова молчала, недовольно смотря на него снизу вверх. — Верю. — Тогда разрешите помогать вам ради воли Господней. — Иванов поджал губы. Его начал изводить подобный стиль просьбы животрепещущей девицы. Бог имеет прямое отношение к войне, но упоминание о нём Алексей старался избегать в профессиональных вопросах. — Я воевать умею. И стрелять, и выручать, и лечить. — Кто учил стрелять? — Его вопросы окрашивались оттенками равнодушия, очерчивая финальную черту этого разговора. — Папа. — Решительно и без заминки, с некоторой гордостью, читающейся в глазах, ответила гимназистка. Иван Николаевич подошёл ближе, прерывая их спор. — Чего спорите? Рыбы на всех хватит, я отсюда вижу. — Ямпольский прищурился, заглядывая в ведро с рыбой в своих руках. Рита с Алексеем продолжали смотреть друг на друга, играясь силой взгляда. — Много девочки наловили. Вас бы в снайперы с таким терпением. Федора сказала, что долго сидели без движения. — Вот! — Возбуждённо подтвердила Рита, вызывая недовольный изгиб губ на лице офицера. — Возьмите меня в армию! — Он молчал. Рыба, удачно отпрыгнувшая от всех, полетела в сторону Новиковой, желая щёлкнуть её по руке. Девушка крепко ухватилась за чешуйчатый хвостик, отпрыгивая на шаг в сторону. Офицеру неприятно было соглашаться на подобное предложение против своего убеждения о женщинах, но он не мог после слов друга не признать выгодности его согласия. — Солдат Ямпольский! — Иванов напугал Риту, замершую с качающейся рыбой в руках, — вручите новому рядовому солдату шестнадцатой армии форму, — Алексей улыбнулся, — и покажите ей оружие. Рита, я бы сделал тебя ответственной за медицину. Не беги на рожон - это мой совет. Парень так быстро ушёл, что Новикова не успела его поблагодарить, роняя рыбу на грязную землю. — С каждый годом мои шутки для других становятся всё опаснее и опаснее… — озадаченно прошептал Ваня, свободной рукой почесав вспотевшую шею, — ну, что, поздравляю, пошли, певица, родную свою тебе дам пострелять, она лёгкая, будешь учиться. — Ямпольский был рад пополнению в армии, особенно, такому красивому. Ему не терпелось предложить молодой девушке свою помощь в стрельбе. — И где мне учиться? — По воде стрелять. В скалы. Я тебе потом покажу. — Парень легко приобнял гимназистку за плечи, чувствуя удар ведра с рыбой о свою ногу. — Война зажжёт тебя иначе, Ритка, станешь новой Изорой для меня, что меня! Всех наших в армии! — Новикова только неловко улыбнулась, не понимая этого сравнения, и пошла за солдатом, слыша, как тихим эхом раздаётся шум колокола.

VI

Рита перебирала тонкими пальцами складки большой солдатской формы, приталенной ремнём с застёжкой, на которой рельефом были изображены серп и молот бронзового цвета. Странно было ощущать себя частью войны. Она — её представитель, Маргарита Новикова. Из гимназистки в саму суть войны, в её посредника и исполнителя. Ей всё стало теперь интересно: как на неё будут глядеть городские, как родители, как немцы? Она теперь кому равная, а кого выше стоит? Всё чувствовалось по-новому в первые часы. В ночь также. Гимназистка стояла у чёрных дверей сарая, вслушиваясь в тихий грудной немецкий кашель. Казалось, что немцы и кашляли как-то иначе, с присущим им что ли акцентом? Фонетика заметно разнилась, может, от этого и кашель тоже. Девушка грузно упёрлась в скрипящую древесину и оказалось в тёмной комнате, таща за собой поднос с жареной рыбой. За ней зашёл приятный запах, разжигающий в желудке голодный огонь чревоугодия, побуждающего съесть больше того, что положено. — Gute Nacht, — Доброй ночи, — гимназистка оробела перед очнувшимся офицером, боязно опуская взгляд к полу, по которому повсюду было разбросано сено. Теодор спал спиной к ней, тихо храпя в изгиб локтя. Новикова сделалась тише, ставя поднос рядом с Краузе на небольшое ограждение без применения. Хельмут проснулся к утру, позаботился обо всём, что могло ему помешать, нашёл бытовое оружие для защиты и ждал первой возможности для спасения. Его освобождением была девочка, говорящая на немецком, адъютант в красках описал их спасительницу, подозрительно добрую в своём отношении к немецким солдатам. — Wie fühlen Sie sich, Herr Krause? — Как вы себя чувствуете, господин Краузе? — Маргарита отступила на шаг в сторону, разглядывая знакомые черты немецкого офицера. Они с ним были намного ближе друг к другу, чем он мог бы представить в своей голове. Однако Хельмут представлял девушку по-своему, удивлённо распахнув красивые глаза, лишённые света и блеска, притягивающего любого незнакомца. Они у него были злые всегда, строгие, некрасивые. Краузе привстал, опираясь о колючие концы стога сена. Перед ним была не просто девочка, говорящая на немецком, она очень сильно походила на Маргарет Мюллер, его первую жену. Они поженились с ней в далёкой юности по договорённости родителей, когда Хельмут только учился в кадетских училищах в Кралсруэ и Берлине—Лихтерфельде. Ему нужна была жена, которая будет охранять его военное имя от клейма несерьёзного холостяка, а Маргарет же всего лишь хотелось свободы. Где ещё бы ей её почувствовать, как ни в пустом доме военного, вечно не бывающего дома? Немке и изменять ему не нужно было, одно желание имелось — пусть будет подольше на войне, а ей даст дух перевести от сожительства с далёким человеком. А сложилось всё иначе: Хельмут захватил все мысли семнадцатилетней девушки идеями своего друга, Гитлера, принявшего его в НСДАП в качестве верховного руководителя. Он один посещал все собрания, а после тихо шептал ей ночами главную суть. Так вместе и заспали, горя чужими идеями. Маргарет была настоящей женщиной, мечтой Краузе. Каждая его победа была посвящена именно ей. После пивного путча он был серьезно ранен в ногу в области паха двумя пулями. И осуждён в равной степени с Гитлером, должен был сидеть тюремный срок в течение десяти лет. Как жить? Скорее умереть с ранением, будучи заключённым этим сроком. Но Мюллер спасла мужа, увезя его за собой в Пруссию к дальним родственникам. Боролись не за конечность, боролись, в принципе, уже за саму жизнь. Операция прошла плохо, Краузе пришлось перейти на морфий. У него началась зависимость от него. Он был помещён в психиатрическую клинику, сначала в Лонгбро, затем в Конрадсберге. Когда начался суд над Гитлером, Хельмут пытался вернуться в Германию, но Гитлер через своего адвоката запретил ему делать это, давая задание другу в полной силе подготовиться к национал-социализму. Жена Краузе добилась встречи с Гитлером в тюрьме по просьбе мужа и забрала для Краузе бумаги Адольфа. После получения работы, на которую была вся надежда, немец продолжал принимать морфий, и она ушла, в первое время им даже не замеченная. Сам Хельмут не мог сказать, сколько бы прожил в этой зависимости, о которой знала только жена. Даже власти не знали, ставя его командующим армией. Спас офицера плен во время Первой Мировой. Он тогда ещё сильно располнел и очерствел, оставляя в зависимости к морфию любовь с юношеской глупостью. И сегодня он видел перед собой ту самую Маргарет, точно такую же, на какой он женился. Прошло два десятка, а она всё ещё оставалась маленькой и молодой. Хельмут долго молчал, разглядывая девичьи черты лица. Горящий огонь свечи упал бликами на радужки глаз и волосы. Краузе разочаровался — это была другая девочка. Не его Маргарет. У этой волосы приятней выглядят: такие светлые, как и она сама, наверное, раз поручилась за них перед всей страной. А глаза блестели, как облака, которые лишили его любимого самолёта. Кому же верить — предательскому взгляду небес или невинному блеску света русской души? — Gute Nacht, — Доброй ночи, — немец выпрямился перед незнакомкой, скрещивая руки на груди. Он заметил зелёную форму, ему она не нравилась на ней. Рита невольно улыбнулась, понимая свою безопасность перед грядущим. Она не ошиблась. Хельмут Краузе был обычным человеком с приятным тихим голосом и манерами, — Erkältet, aber insgesamt fühle ich mich gut - Простыл, но, в целом, чувствую себя неплохо, — немец говорил с ней откровенно, зная от Бёша то, что девочка имела знания врачевания, — wie heißt du? Du sprichst gut Deutsch, welcher Offizier war in Gefangenschaft? — как тебя зовут? Хорошо говоришь на немецком, у какого офицера в плену находилась? — ему важно было это знать, чтобы после вертеть верёвку так, как будет удобно им всем. — Маргарита, — она не успела договорить — губы Хельмута исказила гримаса неприязни. Неприязни к той, кому он верит, Судьбе. Почему она играет с ним такие дурные шутки? Неужели ей мало его боли от падения с небес? — ich war nicht gefangen, Herr Krause, — я не была в плену, господин Краузе, — девушка робко сделала шаг в сторону офицера, слыша, как усиливается звучность храпа в стороне. Бёш перевернулся на спину, сотрясая храпом воздух. Новикова расстегнула застёжку на шее, вытаскивая из-под формы затёртый увесистый кружок, походящий на угольный кусочек, а не на серебряное украшение. Мужчина принял его из рук русской, открывая знакомый ему немецкий замочек украшения, обводя пальцем окантовку медальона. Хельмут всмотрелся в лица на небольшой фотографии внутри на свету и, не стесняясь своей реакции, нахмурился. На фотографии стоял Адольф Гитлер, он сам, Хельмут Краузе, и его знакомый офицер Михель Хольгер, с которым они имели счастье провести успешную совместную операцию в прошлом году. — Ich verstehe es nicht, — Не понимаю, — плечи немца приподнялись вверх вместе с бровями, возвращая фотографию девочке, — warum trägst du mein Foto unter deinem Herzen? Ein Witz? — зачем ты носишь мою фотографию у себя под сердцем? Какая-то шутка? — он ожидал заливистого смеха с оттенками насмешки, готовясь принять десяток смертельных пуль в спину. — Nein… — русская смешно надула нижнюю губу, чувствуя, как ткань форменной одежды скользит по ногам, норовя выскочить из-под ремня, — das ist mein Vater, Michael Holger, dieses Foto wurde ihm letztes Jahr zu meiner Mutter geschickt.… — это мой папа… Михель Хольгер, это фото было отправлено им к нам с мамой в прошлом году… — она сглотнула, неаккуратно облизывая губы, чтобы перевести дыхание, -…in seinem letzten Brief, nicht mehr erhalten. Und eine Beerdigung wäre für uns nicht gekommen. Nicht auf die deutschen machen — … в его последнем письме, больше не получали. А похоронка на него нам бы не пришла. Не делают на немцев, — Рита заглянула в тëмные офицерские глаза, — auch meine Mutter, Herr Krause, Sie ist auf N geblieben, sagen Sie, Sie haben den Befehl gegeben, diejenigen zu töten, die einfach dort Leben? — ещё моя мама, господин Краузе, она осталась в N, скажите, вы отдавали приказ убивать тех, кто просто живёт там? — мужчина отрицательно качнул головой в стороны, последовательно определяясь в полученной информации. На самом деле, фотография эта на груди висела не только из-за изображения отца. Она спокойно могла его вырезать, чтобы не лицезреть довольную уродливую рожу рейхсфюрера, но Гитлер однажды случайно спас ей жизнь, не имея об этом понятия. В тот день ей только пришла фотография, в феврале прошлого года, у них делали привал немцы, занимая избы по удобству. Дом Новиковых заняло два солдата, распоряжаясь всем добром, что было внутри. И самой дочерью, трепещущей заботой, робостью и красотой. Она очень приглянулась одному солдату, и тот захотел забрать её к себе. Может, в Германию. Девушке пришлось бы потакать любому желанию немецкого солдата, если бы не этот кулон, расстегнувшийся и упавший ему к ногам. Фотография Гитлера и слова «там мой отец», относящиеся непонятно к какому из офицеров, возымели должный эффект, обеспечивая еë безопасность. После того раза она решила этой возможностью пользоваться. Как и сейчас. Хельмут наклонился к Бёшу и три раза размашистыми движениями толкнул его в грудь. Адъютант сел на сене, рассеяно глядя на Хельмута с Ритой. — Du verlierst den Griff, hauntsharführer, du hast deins nicht erkannt — Теряешь хватку, гаунтшарфюрер, свою не узнал, — это было сказано Хельмутом так тепло, что Новикова сама почувствовала себя чистокровной немкой с арийской кровью в жилах, выпирающих на тонкой бледной коже рук, — Ihr Vater und ich haben letztes Jahr einen solchen Hinterhalt vereitelt! Gib dem Herrn der Erinnerung, und ohne Sie werde ich mich immer erinnern! — мы с её отцом в прошлом году такую засаду сорвали! Дай Господь памяти, да и без неё вспомню всегда! — Краузе выпрямился и, сделав шаг к Рите, больше не топырящейся в сторону от него, сжал большими ладонями широкие девичьи плечи и заглянул ей в глаза. Как он ошибался по отношению к ней! Маргарита Хольгер не была похожа на его Маргарет, хотя бы чистыми глазами, в которых сверкала вся Россия. — Das ist unsere! — Так наша! — воскликнул Бёш, подобно русскому стреляя фуражкой в потолок. Та зацепилась за острые занозы в потолке, повиснув над людьми, — verdammt! So würde… — вот черти! Так бы… — Na ja! — Ну! — Хельмут, не отпуская из своих рук Риту, с искрой забавы в глазах и строгим очертанием лица взглянул на офицера. Новикова перевела взгляд за Хельмутом, вглядываясь в растрепанные волосы Теодора, — schwöre nicht vor dem Mädchen. Wild in Russland, Ihr Gott, gauntsharführer… — не ругайся при девушке. Одичал в России, ей Богу, гаунтшарфюрер… — Хельмут цокнул и хрипло рассмеялся, поворачиваясь к русской. Она ему вновь улыбнулась, не стараясь убрать с плеч тяжёлую военную хватку. Ей было интересно, почему он так делает с ней, вот и ждала развязки. — Tut mir Leid, Obergruppenführer Krause — Прости, обергрупенфюрер Краузе, — виновато склонив голову в шутливом поклоне перед Ритой, смиренно прошептал Теодор. Маргарита приоткрыла губы, привлекая внимание мужчин к себе, им обоим хотелось слушать эту девочку, пленившую их обоих своим обаянием и кровью. — Warum gehen Sie so miteinander um, Herr Krause? Ist das so respektvoll? — А почему вы так друг к другу обращаетесь, господин Краузе? Разве так уважительно? — ей не хотелось обидеть офицеров, поэтому она спрашивала в высшей степени аккуратности разговора в пределах своих умений к дипломатии. Она ей давалась больше смелости, которую в ближайшем будущем придётся демонстрировать. Теодор без участия смотрел на своего командира и девушку, слушая их разговор. Ему сильнее захотелось спать, запах рыбы его морил мороком дремоты. — Weißt du das nicht, Gretchen? — Не знаешь, Гретхен? — Хельмут сам себе усмехнулся, не понимая, как сумел придумать для неё милое прозвище любимой книжной героини. Может, её отец так говорил о ней, когда они лежали в яме, выжидая боя? — wir haben nicht akzeptiert russische «Herr», «Prinz» und andere Dummheit, die aus der Mode gekommen ist. Im Dritten Reich sind alle gleich. Wir sind alle auf " du " als Familie. Hat dein Vater das irgendwo erwähnt? — у нас не принято русские «господин», «князь» и прочая глупость, вышедшая из моды. В Третьем Рейхе все равны. Мы со всеми на «ты», как родные. Твой отец не упоминал об этом где-нибудь? — Wann sollte ich ihn erwähnen? Er schrieb darüber, wie sehr er uns liebt… — Когда бы ему упоминать? Он писал о том, как любит нас… — Краузе тяжело вздохнул и наклонился, целуя девушку в светлую макушку головы. Рита приподняла голову, удивлёнными большими глазами глядя на острый профиль немца. Ей хотелось прошептать: «чего вы?», но ей хватило сил дождаться объяснения. В отличие от Хельмута, воспринимающего Риту родной кровью, дочерью хорошего друга, своим талисманом, который нужно оберегать ради дела чести и дружбы Третьего Рейха, Новикова только узнавала его. В ней не было любви к Третьему Рейху, в Германии она любила только страну и отца, всем остальным отдаваясь России, родине второго родителя. — Ich kann dir nicht sagen, was er mir über dich gesagt hat, aber ich erinnere mich genau, dass er Sie wirklich vermisst hat. Und, werde ich nie vergessen — Я не смогу тебе сказать, о чём он мне говорил про тебя, давно было, но я помню точно, что он правда скучал по вам. И, никогда не забуду, — офицер усмехнулся, отклонив голову в сторону, — ich habe im Flugzeug bis zum Kurs erzählt, wie ich Sie und meine Mutter einfach umarmen will. Ich erinnere mich gut daran — мне в самолёте до самой Курсавки твердил о том, как хочет просто вас с мамой обнять. Я это хорошо помню, — Краузе выждал паузу, в очередной раз ловя блестящий взгляд девичьих глаз, — Holger hat das sehr oft gesagt, ja! — Хольгер правда очень много раз об этом сказал, да! — все засмеялись, тихо, боясь быть обнаруженными. После этого чувства таинства Хельмут вспомнил о том, что у него есть ещё один долг, данный всей Германии. — Was für ein Fisch, Rita? — А что за рыба, Рита? — отвлекаясь на другую тему и, встав на колени поближе к ограждению, спросил Теодор. Новикова отвела взгляд в сторону, стараясь вспомнить. Хельмут убрал с плеч девушки руки и обернулся к адъютанту, — was ist Los? — что не так? — Lassen Sie den Urlaub — Оставь праздник, — Хельмут разрезал шёпотом воздух, напряженно сжав линии губ. Его было легко разозлить, — Gretchen, ich muss mit dem Russischen Kommandanten sprechen. In der Reihenfolge: wie viele Soldaten hier? — Гретхен, мне нужно поговорить с русским командиром. По порядку: сколько здесь военных? — мужчина загнул большой палец, — welche Waffen gibt es? — какое оружие имеется? — указательный, — die Reihenfolge der Armee und der name des Oberbefehlshabers — порядок армии и имя главнокомандующего, — средний. Новикова немного удивилась. Она, ведя счёт на пальцах, начинала загибать от мизинца. — Verstehen Sie mich nicht falsch, Herr Krause — Не поймите меня неправильно, господин Краузе, — Новикова оставила привычное обращение. Хельмут не заметил этого, внимая каждому слову девушки, Теодор почти так же прислушался, протягивая руки к куску рыбы, у него всё сводило от голода у сердца, — aber unter denen, die gerettet haben, und Stadt… meine Freunde! — но среди тех, кто спасся, да и городских… мои друзья! — в искреннем воодушевлении и надежде на милосердие полувздохнула Рита, находя во взгляде немца понимание, — Versprechen Sie, dass Sie Ihnen bei der Ankunft in N helfen werden — обещайте, что вы окажете им помощь по приезде в N. — Ich schwöre bei Gott, Margarita, die Menschen nicht das Militär betrifft es nicht — Клянусь Господом, Маргарита, людей не военных это не касается, — Хельмут перекинул вес на другую ногу, наклоняясь за ограждение за расстеленным белым мундиром в медалях. Гимназистка робко улыбнулась, слыша собственные слова из уст незнакомца. Может, её поход в русскую армию ошибочный? Или наоборот — им она сможет оберегать мирных людей, как Хельмут? — jedoch wird das Abkommen geschlossen, bis die Russen Widerstand leisten. Ich kann meine Feinde nicht mit Waffen beschützen — однако соглашение будет заключено до того момента, пока русские не окажут сопротивления. Я не смогу защищать врагов с оружием. — Danke. — Голос девушки так чисто прозвучал в чёрством окружении, что у обоих немцев не осталось сомнений насчёт этой девчонки. — Also was? — Так что? — вытирая руки об грязный кусок ткани от жира рыбы, спросил Бёш, с немного склонённой в сторону головой глядя на Риту. — Vier Militär… die Waffe ist, aber Schalen sind nicht verfügbar! — Четверо военных… оружие есть, а вот снарядов не в наличии! — она развела руками в стороны, рваным движением приподнимая края юбки через гимнастёрку, она падала с неё и с ремнём, — die sechzehnte Armee. Rokossowski Alexei Konstantinowitsch. Der Sohn von Konstantin Konstantinovich, vielleicht haben Sie gehört? Sie waren in Smolensk! — шестнадцатая армия. Иванов Алексей Константинович. Сын Константина Константиновича, может, вы слышали? Они в Смоленске были! — Рита незаметно закусила кожицу щеки изнутри, понимая, как глупо выглядела со своим детским восхищением. Не для немцев оно было в приятность. Однако Краузе оказался сдержанным в этом отношении или, может, не слышал её, думая об одной только фамилии, которую помнил с сорок первого года. — Hol den Kommandanten — Зови сюда командира, — он специально не назвал имени, имея сложности с произношением полных русских имён, — dringend. Unter jedem Vorwand, Margarit — в срочном порядке. Под любым предлогом, Маргарита. — Она отшагнула на пять сантиметров одной ногой, осторожно вглядываясь в мрак офицерских глаз: авось дурачил её? Густые брови Теодора сдвинулись в один угол у переносицы, но губы не разомкнулись. Парень не имел привычки перечить офицеру. Его делом было молчать в таких развитиях. — Er wird Sich nicht verkaufen, und Sie werden es ersetzen… es ist besser, heimlich alles zu tun, um zu umgehen! — Он Родину не продаст… а вы себя этим подставите… лучше тайно всё сделать, обойти! — по-доброму улыбнувшись, Рита аккуратно махнула руками, крутанув кистями полукруг в воздухе, ощущая получение согласия. Бёш, зацепившись взглядом за глазки Риты, одобряюще кивнул. Ему не хотелось встречаться с русским командиром. — Mach dir keine sorgen um deinen Namen in diesem Land und deinen Ruf unter den Russischen Freunden. Ich werde niemals schlecht für meinen Mann tun, vertraue meinen Worten — Не переживай за своё имя в этой стране и репутацию среди русских друзей. Я никогда не сделаю плохо для своего человека, доверься моим словами, — Хельмут вдохнул полной грудью, ощущая, как натягиваются золотые пуговки на его одежде в области живота, — zwei Dinge von Ihnen bitte ich für den Schutz von meiner Seite: WG ' okosovsky zu bringen und Verhandlungen zu führen, ich brauche einen übersetzer. Komm schon, Beeil dich. Deutschland hat noch viel zu tun, Gretchen — две вещи с тебя прошу за защиту с моей стороны: привести Иванова и вести переговоры, мне переводчик нужен. Давай, спеши. У Германии ещё много дел, Гретхен. — Мужчина подтолкнул гимназистку к выходу, не разрывая тёплого зрительного контакта до того, пока два огонька васильков не скрылись за дверью. Ей потом только показалось, что она могла бы возразить насчёт защиты, но для немца это было не рыцарским поступком, а долгом перед другом, её отцом.

VII

Иванов, по дороге застёгивая пуговицы гимнастёрки, которую успел накинуть в полудрёме, бежал за призрачной фигурой Новиковой, мелькающей перед ним в темноте. Он так крепко спал, что до сих пор не мог очнуться, переплетая произошедшее во сне с реальностью. Может, образ Маргариты обратился в Нику для него, подсказав верный путь? К чему она его ведёт? — Алексей Константинович, прошу вас спокойно отнестись!.. — гимназистка резко замерла у дверей сарая подобно ему, на ходу затягивая верёвку на талии, попутно в комнате сбросив ремень, чтобы не потерять при беге форму. Офицер, настороженно нахмурившись, нетерпеливо толкнул дверь рукой, спешно ступая в помещение. — Алексей Константинович! — она вскрикнула, прошмыгнув под его локтём ближе к Хельмуту, закрывая его фигуру собой. Теодор слез с сена, вставая на ноги подобно Краузе. Ранее заметная в его образе растрёпанность исчезла, рисуя на лице ненатуральные острые черты военного, — они потерпели крушение и не желают зла, — Новикова неумело подбирала слова в оправдание немцев, чувствуя и свою вину в этом, — … это Теодёр Бёш, — она не назвала звания, забывая его, указав на молодого немца, вторая тронула голую кожу ладони Хельмута, стоявшего за спиной, — а это… — Обергрупенфюррер Краузе! — Алексей счастливо рассмеялся самому себе, вспоминая их «дружбу». Он первый протянул немцу руку, уверенно сжимая ладонь офицера в своей. Они радовались друг другу взаимно. Теодор поджал губы, не до конца понимая их действий. Он думал: шпион этот Иванов что ли? — он мне жизнь спас, Рита, в сорок первом в Могилёве. Скажи, что я очень счастлив и рад его видеть, — офицер серьёзно посмотрел на гимназистку, смирив её одобрением. Рита удивленно моргнула и также заулыбалась, — ты молодец, что помогла. Этот человек настоящий военный. Он никакого мирного при мне не пристрелил. Вся его армия — эталон для подражания. — Иванов многого не знал о распределении приказов в то время, поэтому был уверен в святости Хельмута больше, чем тот сам о ней размышлял. — Er freut sich, Sie zu sehen, Herr Krause, — Он рад вас видеть, господин Краузе. — Мужчины разжали пальцы, и Рита отклонилась в сторону противоположно Бёшу, складывая руки на груди. — Йамполски? — Краузе заговорил сам, на пальцах показывая крест, означавший у них на войне жизнь. — Живой, здоровый! С нами здесь. Будет рад с вами поговорить. Вы можете не прятаться, я расскажу о вас, только пока что придётся зачислиться в русский плен, не посчитайте за оскорбление, правила такие. — Алексей от этой встречи чувствовал себя воодушевлённо и робко, по-юношески. Ему вспомнились все его глупости в начале войны, его пылкие речи перед Краузе, это было неловко. Поэтому его слова и предложения сейчас смотрелись чересчур неуверенно, на фоне немца теряя свой особенный командирский оттенок. Новикова повторила то же самое на немецком. Хельмут, сосредоточившись, кивнул ему, обернувшись к девушке. — Übersetzt genau nach mir, Margarita, — Переводи точно за мной, Маргарита, — нотки приказного тона просачивались сквозь тихий добрый хрип Хельмута. Новикова стала говорить за Краузе для Иванова: — werden die Russen nicht in der Lage sein, die Grenzen der Stadt zu verlassen. Keine Vernichtung, nur eine Wartezeit für Militäreinsätze nicht auf dem Territorium der sechzehnten Russischen Armee. Ich kann hier jedem Schutz garantieren, meine Armee ist erst einmal gut ausgebildet», lächelte Helmut und beschwor die positive Lage in den Augen des Offiziers: «am morgen konnten wir wieder zurück. Es wird keinen Angriff geben. Sie werden mir helfen, zurückzukommen, ich werde niemanden Anfassen, — немцы заняли N до мая, до этого времени русские не смогут покинуть пределы города. Никакого истребления, исключительно пережидание для военных действий не на территории шестнадцатой русской армии. Я могу гарантировать защиту каждому здесь, моя армия хорошо обучена сначала слушать, — Хельмут улыбнулся, вызывая положительное расположение в глазах офицера, — утром мы могли бы вернуться обратно. Нападения не будет. Вы поможете мне вернуться, я не буду никого трогать, — немец замешкался, встречаясь взглядом с гимназисткой, — wie richtig zu sagen? Ich erkläre einen Waffenstillstand zwischen unseren Armeen, — как верно сказать? Объявляю перемирие между нашими армиями. — Нужно обсудить это с Иваном… — Иванов в отличие от Хельмута глядел на Риту во время разговора, когда сам вещал, — я на это согласен, но мне нужно более детально всё обговорить. Совместно с другими. Один в этом поле я не вершитель, — Алексей бросил взгляд на Бёша, — скажи, что я хочу представить их нашим. Дети собирают всех танцевать, играть будут на аккордеоне для нас. В ночь идти всё равно бесполезно, к полудню завтра поплывём, — Новикова перевела. Немец только кивнул, указывая рукой на дверь. Иванов суетливо качнул головой, соглашаясь идти. Хельмут размеренными шагами прошёл на улицу за Ивановым, оставляя дряхлую дверь за собой открытой. Новикова хотела засеменить за ними, но Бёш небрежно схватил гимназистку за локоть, неспециально, от привычки всем дарить грубости. — Ich habe mich richtig erinnert: die Russen haben die Waffe verloren… — Я правильно запомнил: русские потеряли оружие… — он встретился с голубыми глазами, склоняясь к ушам русской поближе, чтобы говорить тихо, и ощутил, как близко от него они были, отчего и замолчал, разогнулся, не став говорить Маргарите в нос, — …Geschosse und Werkzeuge? — … снаряды, а инструменты довезли? — Рита, до того растерявшаяся, повела рукой в сторону, не давая ему себя трогать, и ступила спиной к выходу на шаг назад, тихо рассмеялась. — Russische Seele! — Русская душа! — девушка пожала плечами и, смеясь, побежала по тропинке вслед за немецкой и русской формой. Бёш, ещё немного постояв в раздумьях, недовольно глянул на фуражку и вышел, тихо хлопнув дверью.

VIII

С другого конца острова, за невысокой башней монастыря, доносились тихие народные мелодии, прерываемые русским пением без сопровождения: местами грязным, частями неритмичными. Сонный Ямпольский жался к углам избы, чтобы опереться о них и приснуть на часок-другой после бессонной ночи. У него в голове не составлялось общей картины происходящего. Выстрелы — одно дело — срочность. А тут что? Какое счастье может быть на острове посреди ночи под завывания Васи в темноте? Была ему единственная радость — он Риту увидел. Она в темноте показалось ему ещё красивее. И была такой счастливой. Щёчки красные, а глаза бриллиантовые, так же мило блестят. Иван засмотрелся и затянул покрепче ремень на поясе, выпрямляясь и кивая ей. Гимназистка шутливо закатила глаза. — Иван Николаевич, обрати внимание, — Алексей сжал мужское плечо, кивая в сторону Хельмута за спиной Маргариты, обсыпанной светлыми огоньками фонаря, — помнишь? В Смоленске!.. Солдат с сомнением оглядел офицера, придирчивее Иванова, и приоткрыл рот, не зная, что и сказать на это. Ему никто ничего не объяснял, он не понимал — ему бежать за оружием или восхищаться тонкой военной тактике, удивляясь своему другу? — Не понял. — Он честно признался, усмехнувшись от растерянности. — Чего вы не поняли, Иван Николаевич? — заговорила Рита, хватая Краузе под локоть. Немец напрягся, но не выдернул руку, позволяя ей смять его форменный яркий мундир, — их Алексей Константинович принял у нас! Ну, как пленных, правда? — офицер кивнул, — вот! Они завтра же устроят нас обратно в N, снова будет как раньше. — Как раньше, Рита? — Ямпольский по-ребячески фыркнул, поведя головой в сторону. Костяшки пальцев парня побелели от напряжения, но он их не сжимал в кулак, не хотел, — что ты понимаешь о «раньше»? Вы вообще голову имеете? — Иван с силой стукнул себя по макушке ладонью, чувствуя, как удар эхом отдается в голове, поморщился, — вы поведете народ в рассадник волков, которые готовы перестрелять нас, как мушек! Мушек! — Хельмут нахмурился, оглянувшись назад, где стоял Бёш. Тот сидел на земле и оттирал какую-то бумажку от грязи. Ему было неинтересно, он уже всё решил для себя — завтра они вернутся в N, он будет долго курить, а потом есть рыбу, обещанную ему Хельмутом в самолёте. — Stimmt etwas nicht? — Что-то не так? — Краузе спросил у Риты, незаметно наклоняясь к её уху. Она беззвучно вздохнула и посмотрела на Алексея, тот разозлился, махнув рукой в воздухе перед лицом друга. — Ты видишь другое решение, Иван? Этот человек — настоящий. Я таким верю и тебе советую. Твой Тёркин тебя ограничил в своём видении: вообще отупел со своей возвышенностью и мнимой доблестью, — парень хотел что-то возразить, но Алексей продолжил: — мы с тобой оба немцев помнить не хотим, но этот человек помог нам в прошлом, сегодня мы поможем ему. Долг есть государева воля… — солдат с насмешкой рассмеялся. — Ты сам себя слышишь, Лёш? — Ямпольский повёл рукой к затылку, почёсывая потную кожу, — государя нет в помине, упоминать ещё станешь дворянские свои бредни — буду тебя судить по-дружески. Ты знаешь, не люблю. Долг есть долг. Ты прав, но это теперь не государево, это дело каждого из нас, личное. И ты, — парень хотел сжать лёгкую гимнастёрку офицера, но воздержался, — ты не имеешь права, офицер Иванов, отдавать долг, рискуя всеми нашими жизнями… — На последнем дыхании закончил Ямпольский, отворачиваясь к Рите. Та пуще раскраснелась от их ссоры, — прошу, прости, Ритка, что при тебе себя повёл так, ну, оно вон такое всё, что я сделаю. — Иван, — Алексей позвал его — солдат обернулся, без ярости в зрачках, только усталым несогласием, — ты хочешь оспорить решение своего командира? — Командира — права не имею. Друга — да. Я не хочу отдавать долг врагу. Его боль теперь за то, что он тогда спас мне жизнь. Я не просил. — Ямпольский закончил. Подошёл ближе к Рите и, коснувшись девичьего плеча, повёл пальцами к ладони, приподнимая лёгкую руку девушки к лицу, она её дёрнула на себя, шагнув назад. Иван отвернулся. — Отправляемся завтра в одиннадцать утра в N, Иван. Выспись. У нас будет много работы, — не встречаясь взглядом с злобным выражением друга, проговорил Иванов. Он услышал громкий хлопок двери. Кто-то внутри проснулся, — предложи им выпить, Рита. Выдай одежду проще, чтобы так не выделялись. Пусть отдохнут с нами, там… — он кивнул в сторону песен, — могут расслабиться. Спать хорошо им в сарае? Мест других нет, выдели бельё на эту ночь. — Хорошо, Алексей Константинович. — Маргарита проводила взглядом офицера, попрощавшегося с немцами кивком головы и улыбкой, и обернулась к Краузе. — Also, Gretchen? Haben Sie mein Angebot nicht angenommen? — Так что, Гретхен? Моё предложение не приняли? — Теодор отвлёкся на эти слова и подскочил, захотев начать расспрашивать Маргариту о разговоре русских. — Sie haben nicht recht, nein, Sie haben es akzeptiert, Herr Krause - Вы не правы, никак нет, приняли, господин Краузе, — он усмехнулся на это обращение, принимая её мелодичный тон за флирт. Рита опустила взгляд от его улыбки, робко замкнув пальцы за спиной, — sie wurden zu einem Drink eingeladen. Weigert euch nicht, da kann man tanzen. Nur ... sie haben gesagt, Sie sollen sich umziehen. Würden Sie das Bitte erfüllen? - вас пригласили выпить. Не отказывайтесь, там можно танцевать. Только… переодеться велели, вы исполните просьбу? — Ist das eine Voraussetzung, ein Befehl? — Это обязательное условие, приказ? — уточнил Краузе, мысленно не желая прощаться с собственной формой. Она была его лицом и в русском государстве. В ней его все сильнее хотели убить, схватить и победить. И это его, как человека в войне азартного, больше веселило. Новикова сначала пожала плечами, а после неуверенно кивнула. — Gehen Sie in die Scheune, okay? Ich bringe euch beide die Uniform. - Идите в сарай, хорошо? Я принесу форму вам обоим. — Немцы синхронно кивнули и, не оборачиваясь, зашагали в сторону сарая, разговаривая о своём, про русских и танцы. Рита глядела им вслед, забывая о форме, а когда спохватилась, недовольно цокнула на себя и зашла в избу. Хельмут за время ожидания описал в красках историю пребывания Ямпольского и Иванова в плену под Смоленском. Парни тогда в его памяти были чересчур пылкими, впрочем, как и все русские, и относились к войне, как к чему-то естественному, словно всю жизнь в России своей боролись с кем-то. С Ямпольским у них никаких отношений не завязалось, а с Алексеем получилось подружиться. Он сначала, как и Ямпольский, ненавидел Хельмута, а когда оба услышали полонез Огинского в исполнении кого-то из городских пленных, сидя в гордом одиночестве во время допроса, сами собой договорились как-то и пожали друг другу руки. Иванов больше не видел смысла в этой музыке, в нём что-то надломилось, не помнил полонеза, но тогда почему-то понял Краузе на этом языке и не смог забыть. Рита резво заскочила в избу, боясь застудить ноги, и положила перед немцами простые телогрейки и свободные штаны. Они странно рассматривали вещи, но переодеться согласились, попросив указать им, куда можно будет подойти после. Новикова ткнула пальцем к тёплому свету и сама туда побежала, Федору искать, чтобы всё это рассказать. Своим решили сначала до утра не говорить про немцев, но Ямпольский всем раньше офицера поведал, а тому пришлось развивать тему, объясняя свой поступок. Развязали клубок, смирились, продавая собственную милость за будущее спасение. Всем не терпелось вернуться в N к родным с особым расположением оккупантов. Да и спасать раненых не без лекарств придётся. Всяко немцы себе припрятали медикаменты. Горел невысокий огонь в самом центре, тени плясали от людей, прыгающих в разные стороны, в основном, от девушек и маленьких пацанов. Несколько пар танцевали. Рита тоже плясала и вся горела, крутясь вокруг Федоры, вышедшей неловко покрутиться на одном месте. Краузе и Бёш сидели на одном месте, напряжённо разглядывая русские рожи. Хельмут несколько раз предлагал другу потанцевать с кем-то, но тот не вставал с места по той же причине, что и Краузе. Ему неудобно было. Иванов, отойдя от Ивана, сел рядом с немцами. И так легко и просто, что некоторые обернулись на него. — Идите танцевать, девушкам не хватает кавалеров. — Они его не понимали, но кивнули. Алексей всунул в руки Теодора рюмку водки. Хельмут отказался, небрежно махнув головой в сторону, он никогда не пил. Бёш себе позволил, по-русски вытирая рот свободным рукавом. — Другое дело! — Офицер весело махнул рукой. Иван Николаевич оставил ненависть к идее друга, высматривая в танце маленькую девочку из своего прошлого, она так задорно плясала, что ему самому хотелось вместе с ней. Неумелый кадриль, да всё, что угодно под такую музыку. Народное обычное. Только так, чтобы держать её в своих руках. Он сделала шаг навстречу смеху Риты, а она убежала в другую сторону, прямо к Алексею. Ваня слышал только её смех и видел то, как она тащит друга за руку, и он встал! Теодор захлопал им зачем-то в ладоши, Ямпольский ничего не понимал, пока руки Алексея не ухватились за тонкую девичью талию. Хельмут издалека заметил, как покраснел солдат и, посмеиваясь изнутри, улыбнулся, вспоминая собственные ревнивые молодые годы. — Маргарита, тебе заняться нечем? — офицер смотрел на девочку сверху вниз, не в силах прятать от неё свою улыбку, — Офицера танцевать позвать — ну, чудная. — Девушка в шутку фыркнула и нырнула под руку Алексея, делая комический танцевальный элемент. Иванов улыбнулся шире, обнажая зубы. — А вы чего не отказались, Алексей Константинович, а? — девушка крутилась вокруг него в танце, не давая себя словить. Бёш счастливо хлопал Ритке, чувствуя в русских народных танцах в её исполнении что-то немецкое. — Так уж и нельзя что ли простым девушкам офицеров танцевать приглашать? — Ну, Рита! — он рассмеялся с танца девушки и постарался вернуть её в их танцевальный дуэт, но она ловко выскользнула из рук адъютанта, падая на бревно, на котором сидели немцы. — Всё в порядке? Не ушиблась? — Иванов присел перед ней на корточки, она мечтательно повела взглядом в сторону, ничего не отвечая, и встала. — Всё хорошо со мной, Алексей Константинович, хорошо, — девушка прошла к Краузе, — kommen Sie, Herr Krause, mit mir zum tanzen? Ivanov i behauptet, dass Offiziere mit einfachen Mädchen keine Zeit haben, zu tanzen. — а вы, господин Краузе, пойдёте со мной танцевать? Вон, Иванов утверждает, что офицерам с простыми девушками танцевать некогда. — Новикова сверху вниз косо глянула на парня, плавно встающего с колен. — Mit einfachen Zeit ist die Wahrheit nicht genug — С простыми времени правда не хватает, — он не встал, — aber wie unsere Gretchen. — но таким, как наша Гретхен, — Хельмут повернулся к Теодору, ухмыляясь, — die deutschen lehnen das nicht ab. — немцы не отказывают. — Мужчина рывком поднялся с места и притянул к себе лёгкую фигуру, утягивая девушку в круговой вальс в один поворот в качестве шутки. Маргарита начала смеяться и схватилась за плечи Хельмута. Он чем-то напоминал ей своего отца. Иванов молча отошёл в сторону, на ходу улыбаясь душевности Новиковой и подсаживаясь к Васе. Они стали пить. — Was willst du tanzen? — Что хочешь танцевать? — Хельмут не размыкал пальцев на талии и ладони Риты, а она специально заваливалась назад, чтобы он приложил силы для того, чтобы держать её. — Ich weiß nichts Deutsch — Немецкого ничего не знаю, — девушка пожала плечами, — wenn Sie es Ihnen beibringen, werde ich Ihnen Folgen. — если научите, я повторю за вами. — Wir sind in Russland, Gretchen, wir werden nicht verstehen — Мы в России, Гретхен, нас не поймут, — Новикова широко зевнула, опуская голову. Прикрыть рот ей было нечем, он держал её. Хельмут убрал руки и поправил Новиковой косу, неощутимо царапая ногтями белую щёку, — geh ins Bett. Theodore, bring das Mädchen zur Hütte. Pass auf, dass du ins Bett gehst, anstatt mit deinen freundinnen zu flüstern — иди в постель. Теодор, проводи до избы девочку. Проследи, чтобы в постель легла, а не с подружками шептаться. — Herr Krause! — Маргарита возмутилась, скрещивая руки на груди. Она оскорблено выдохнула и убежала от вставшего на ноги Бёша с довольным Хельмутом. Ей не понравилось то, что Краузе взял за привычку обращаться с ней, как с дочерью, поэтому ему на зло присела рядом с девочками и, не отрывая взгляда от немца, продолжила с ними сидеть. Потом, правда, отвлеклась, а он смотрел дальше, чувствуя жар от огня, палящий впалые щёки.

IX

Светало. Кровавый закат, который суеверные любили называть знамением ужаса, отливал бордовым цветом на воде. В воздухе раздавались глухие выстрелы от снайперки Ямпольского, взятой Новиковой со склада. Она дрожала от холода, но продолжала стоять на месте, целясь в чайку, сидящую на камне. Федора не любила частичного равнодушия Риты к животным, запретив ей ночью стрелять по чайкам, но девушка не послушалась: чёрт знает — из вредности или настоящего равнодушия, другого ориентира здесь не было. Плеч коснулась лёгкая ткань военного мундира, вынуждая девушку опустить руки вместе с оружием. Маргарита обернулась на человека за спиной в пол-оборота, устало на него взглянув снизу вверх. Перед ней был Хельмут Краузе, тот самый девичий невольник, каким она его прозвала. Значит, на плечах болтался белый мундир с огромным множеством медалей. Она заметила одну особенную, которую знала — Большой крест Железного креста. Такой вроде бы больше и не выдавали, насколько она помнила, откуда у Хельмута? (Разговор ведётся на немецом) — Доброе утро. — Новикова начала первой, смущённо опуская взгляд и не выдерживая весёлого блеска в глазах взрослого мужчины, он ей им льстил. — Отправку к полудню обещали, сейчас пяти утра нет. Вы откуда? — Краузе обернулся к храму, кивая на него. — Молился. За себя, за Теодора, за тебя. — Рита со странным удивлением на него взглянула, крепче прижимая к груди оружие. Хельмут это заметил и расстроился внутри себя, ему не хотелось, чтобы она его боялась. — Чтобы в здравии добрались. Здесь всё такое голое и некрасивое, правда? В Германию хочется. — Не знаю. Красивая ведь природа, зачем вам Германия? — Рита обернулась вокруг вместе с Краузе, словно у неё за спиной было не море, которое у всех одинаковое, а берёзовый лес. Особой красотой русской природы этот остров не полыхал, обычным совершенно был. — Вы бы в России не остались? Мужчина взял из девичьих рук оружие, неохотно поддающееся ему из-за крепкой хватки, Новикова даже вперёд поддалась. Краузе не нравилось говорить про Россию, всё вокруг смотрелось ему не до конца правильным, на чужих землях он был лишним, скучал по дому, по своему сыну, которого никогда и не видел. Жену вторую уже и не помнил, она у него умерла, а он сильно и не скорбел, забыв вместе с порохом. — Зачем ты в армию пошла, Гретхен? — Мужчина прицелился под внимательным взглядом гимназистки. Она шмыгнула в сторону от оружия, становясь рядом с немцем в линию, и глянула туда же, куда и он. — Тебя как с таким возрастом взяли к себе? Тебе ведь восемнадцати ещё и нет? — Я обманула. Алексей Константинович думает, что мне уже есть, а в гимназии я как будто бы зачислилась на год позже. — Краузе отвлекся, скосив взгляд к Новиковой, она его заметила и покраснела. — Не осуждайте, мне было нужно. Так судьба решила. — Краузе выстрелил от удивления и не попал. Птица подлетела и перекочевала на другой булыжник. Новикова этому в ответ удивилась, вглядываясь в круги от волн — дождь к вечеру будет. — В армию мне нужно было, я не хочу об этом с вами говорить, простите. Мужчину удивил не факт обмана, а слово “судьба”. Маргарита говорила точно также, как и его Маргарет. Она была бы самой Маргарет, если бы не её блондинистая коса и голубая рябь в глазах. Эта маленькая гимназистка, застрявшая на дне, в России, должна была отправиться в очищенную Германию, в новый мир, на который они с фюрером потратили свои жизни. До этого мужчина не понимал, а сейчас рассмотрел, что в девушке не так — фон. Ей не подходила эта страна. Форма смотрелась неправильно, он дал бы ей куда лучше, будь она его солдатом. Хотя, право, он, как иИванов, женщин в рядах не особо любил. Те в концлагерях хорошо смотрелись, лучше мужчин, какие ещё стервы выходили! Краузе был знаком с одной. Такая женщина, которой и он в тайне сам опасался. — А с другими хочешь? — Новикова покраснела, неправильно понимая сказанное. Они не были друг другу и друзьями, с чего бы она могла с ним откровенничать? Однако Риту никто не учил, как правильно поступать. Кто с ней сейчас рядом стоял? Никого, сама решала. — И с другими не хочу. — Новикова шагнула ближе, касаясь его рук своими, чтобы забрать снайперку, Хельмут не позволял. — Мне просто нужно. Ладно? Не спрашивайте меня ни о чём, господин Краузе. — Называй Хельмутом, Гретхен, я объяснял, что «господин» мне неприятно. Я ведь ходил в той некрасивой одежде, так и ты не оскорбляй меня. — Он разжал руки, и оружие больным грузом повисло в руках Маргариты, она прикрыла глаза. И, обернувшись к чайке, выстрелила, раня птицу в туловище. — Победа русских в мою пользу, Хельмут. — Отставляя ногу в сторону и улыбаясь, усмехнулась Новикова. Краузе ей в ответ, проведя рукой по щетинистой щеке. Ему нравилось непринуждённость их общения, она его не угнетала. — Мне самой рассказать вашему начальству о вашем проигрыше или… ? — Прошу у вас реванш. — Мужчина слегка наклонил голову. Он играл сдержано, особо не любя таких шуток в силу возраста, но расслабляясь из-за молодости Риты, распространяющейся на него. — Не делайте этого донесения, оно погубит мою карьеру. — Маргарита громко рассмеялась и шагнула в сторону от немца спиной назад. Он не хотел её отпускать до самого N, разговаривая обо всём. Ему виделась в ней Маргарет, юношество, и он ничего не мог с собой поделать. — Пойдём. Позавтракаешь вместе со мной и Теодором. Ты ему понравилась, Гретхен. — Ну! Не шутите! — Смешно и сердито воскликнула Рита, пряча глупую улыбку в стороне. Хельмут приподнял руки, указывая на словесную безоружность в сторону гимназистки. Она молчала, думала, а после подняла глаза и загорелась некоторой дерзостью. — А вам я понравилась? Краузе немного растерялся, замечая за игривой оболочкой настоящий вопрос, требующий честного ответа. Он различал намёки, тайны и женские души были не исключением. Маргарет… Скорее Маргарита всё-таки, спрашивала его о внутренних ощущениях. — Ты напоминаешь мне одного человека из моего прошлого. — Хельмут подошёл ближе, оставляя руку на плечах девушки, приобнимая её и шагая в сторону сарая. Там уже стоял завтрак. — Он был очень хорошим, этот человек. Да и вижу я в тебе как будто бы Германию и победу, Гретхен. Ты у меня подобно талисману. Немецкая кровь, чистое арийское происхождение, как у отца, это всё очень дорого будет стоить в будущем мире. — Краузе остановился у дверей в сарай, когда они сбежали со склона, и взял девушку за плечи, встав перед ней. Она от стыда за ложь про своё происхождение (про русскую-то маму не сказала) вся горела, облачаясь огнём на щеках. Хельмут принимал это за робость от своих прикосновений, убеждаясь в том, что пришёлся ей больше своего друга, который ей бы лучше в женихи подошёл, почти ровесниками всё-таки они были. — И я тебя прошу. Вместо отца твоего, который сказал бы тоже самое, Маргарит, — акцент пришёлся на последний слог, — не жертвуй частотой крови ради случайного чувства. Это неверно. Господь ведёт к победе человека арийской крови, за ним будущее. — Краузе отвлёкся на дрожь в теле Риты. — Замёрзла? — Она кивнула и расстроено скосила губы. — Заходи скорее. Обувь поменяем тебев N, страх ненадёжные. — Мужчина толкнул её в сарай и зашёл следом, хлопая дверью. — Гаунтшарфюрер Бёш, одеяло неси, наша Гретхен замёрзла!

X

Лодки спускали на воду. Небо было замылено серым цветом и закрыло яркое солнце, свет от которого превратился в болотную, лишенную хлорофилла, тину по цвету. Ямпольский расстроенно глядел на утреннюю морскую рябь и слушал тихие волны, бьющие по камням перед островом. Рита сидела на коленях рядом с ним, не боясь застудиться со своими голыми коленями, упирающимися в землю через тонкую ткань форменной юбки. Она бросала в воду плоские камни — они отскакивали от ровной поверхности и пропадали в море. Иван понимал, что она так красиво улыбалась для него, но ничего не говорил, только рассматривая Риту. Спустя несколько секунд он рассмеялся: Новикова на него посмотрела. — Сами попробуйте, Иван Николаевич, свободнее становится от такой простоты. — Рита, проведя рукой по горке камней, толкнула несколько сверху ближе к солдату. — Вы ведь всё равно остаётесь, давайте хоть чем-то себя займём. Ямпольский взял из её рук камень и неуклюже бросил в воду с размаху, тот сразу утонул с звучным бульканьем. Рита усмехнулась и встала с колен, отряхивая от сухой земли одежду. На ногах виднелись бледные следы от камушков. — Твои немецкие друзья решили не брать тебя с собой? — Им было это сказано целенаправленно в женскую спину, с ядом в тоне, заметной обидой. Рита повернулась к солдату и усмехнулась, шагая в сторону Теодора. Парень раскручивал железную трубку забора, стараясь что-то туда аккуратно затолкать. Он стоял за всеми позади, отчего рассмотреть вещь можно было только рядом с ним или на платформе перед домом. Новикова запрыгнула на три ступеньки вверх и повисла на палке, наклоняясь к немцу. (На немецком) — Что делаешь? — Она потянулась рукой к небольшому отверстию, но Теодор перехватил её кисть, держа холодную ладошку в своей. Юноша, не смотря на девичьи пальцы, стал легонько сжимать их обгрызанными ногтям, чтобы разогнать внутри них кровь: ему не нравился холод рук. — Ты разве с ними не едешь? Они уже лодки спустили. — А ты чего тогда здесь? За мной пошла? — Маргарита махнула ладонью, пряча руки за спину. Бёш вышел из-за ограждения, садясь на ступеньку ниже Риты. Она спустилась к нему и села рядом. — Мне ведь запретили ехать. Алексей Константинович при вас сказал. — Теодор пожал плечами. Он словно никого и не слушал всё время. Рита закатила глаза и отвернулась, Бёш её за это несильно толкнул в плечо. — Я к тебе с просьбой. — Он кивнул, готовый слушать. — Поговори с генералом, я с вами хочу. — Она помолчала и продолжила: — Мне маму нужно увидеть. — Нам переводчик нужен. Хельмут ещё вчера сказал, что ты едешь. — Пожал плечами Теодор, вставая со ступеней. Новикова поднялась за ним. — У вас покурить нечего? Мне обращаться к вашим мужикам не особо хочется. — Маргарита задумчиво повела головой в сторону, раздумывая над тем, где достать табака. — Боишься их что ли? — Бёш в ответ вновь пожал плечами и обернулся назад, проверяя не стоит ли кто за ним. — Не доверяю. — Теодор опять повернулся назад, пропустив беззвучный смешок, слетевший с губ девушки. — Идём. Я Хельмута вижу. — Они быстрым шагом обошли дом и встали напротив двух офицеров, следящих за русскими солдатами, прыгающими в лодки. (Дальше на русском) — Доброе утро, Алексей Константинович. — Рита первая подала голос. Теодор молчал, рассматривая сомнительный водный транспорт. Ему было важно проследить за тем, чтобы с его лодкой ничего не сделали. На звук одновременно обернулись Иванов и Краузе. Русский радостно улыбнулся и подошёл ближе, немец плотнее сжал губы, не доводя до довольной ухмылки. — Доброе, Рита. — Парень легко сжал плечо девушки, чувствуя под пальцами неприятный материал формы. — Справитесь тут без меня с Иваном Николаевичем? Вы за главных остаётесь. — Новикова удивлённо вздохнула и отрицательно качнула головой, поддаваясь вперед и неосознанно двигаясь в сторону Хельмута. — Господин Краузе обещал меня с вами взять! Я буду переводить всё, что они с господином Бёшем говорить станут. Мне нужнее всех нужно домой… — Заговорившись, Рита стала путать слова. Иванов заметно напрягся, с усилием принимая разрешение на это. Он не мог отказать девушке, потому что она была права в отношении перевода на русский язык. Далеко не факт, что они нашли бы живого Ульриха дома. Всё, что угодно, могло случиться за это время. Иванов не хотел загадывать. Кивнул и прошёл вперёд. — Я с вами еду, Теодор, с вами! — Радостно прошептала Рита на немецком, хватая Бёша за руку. Он самодовольно качнул всем телом, без слов давая понять, что был прав. (На немецком) — Маргарит, сядешь с нами в лодку. Мне так будет спокойнее. — Она обернулась, услышав Краузе. Сдержанно кивнула ему и улыбнулась. — Переживаешь насчёт мамы? — Рита сначала хотела кивнуть, но вместо этого тяжело вздохнула и отрицательно дёрнула головой в сторону. — Вы пообещали мне, что она в порядке. А вам я верю. — Новикова посчитала свои слова излишне чувственными, поэтому рассмеялась. — Вы знали, что Теодор курит? — Немец за спиной вдруг возмутился и отошёл в сторону. Ему не нравилось, когда его привычки обсуждали. — Как самый глупый человек на земле, Гретхен. — Он легкой хваткой сжал предплечья Риты, ведя её ближе к берегу. Девушка быстро переставляла ноги, стараясь успеть за мужчиной. Он помог ей спуститься в лодку и крикнул Теодору слезть за ними. Тот пинал ногами горки камней, морщась от боли. — Я рад, что мы с тобой подружились, Маргарит. Для меня это было важно. — Бёш спрыгнул в лодку, она качнулась, заставляя немца с русской ухватиться за края. Теодор извинился и обхватил руками небольшой пакетик, в который собрал какую-то безделицу. Хельмут знал, что там травы для чая. — Почему важно? — Иванов дал команду отплывать, все лодки двинулись вперед. Грести вызвался Теодор. Однако Хельмут всё равно не ответил, давая знак о том, что они продолжат разговор позже. Новикова, задумавшись, дерзнула подумать о существовании их общего особенного секрета. Когда все спешились с лодок, недоотряд Иванова разбился на общие компании, обсуждающие повседневные темы. Сперанский, крепко держа за руку шофёра, пытался втолковать ему отличия ожидающей их немецкой армии от предыдущих. Иванов шёл ото всех отдельно и молчал: думал об отце. Как тот отреагирует на его поступок: похвалит за то, что он всех спас или осудит за предательство? Теодор еле плёлся за всеми, в одной руке болтая пакетом из стороны в сторону. Краузе шёл рядом с Ритой, расспрашивая её об одном и том же: о Германии и фюрере. Куда бы не уводила Новикова тему, он всё равно возвращался к Германии, узнавая различные подробности. Девушка старалась во всём принимать нейтральную сторону, а немец всё и ждал, когда любовь к родине пересилит сомнения. Девушка, наоборот, боялась, что случайно любовь к России как раз и пересилит, и она выскажет глупость. Немец и русская несколько минут молчали. — Маргарит, у меня есть предложение к тебе. — Они были далеко от других, поэтому он говорил громко. Их темп ходьбы чувствовался скорым из-за широкого шага немца. Переставлять ноги было тяжело от вязкой грязи и скользкой травы, в некоторых местах залитой дождём. — Я понимаю, что ты боишься здесь говорить со мной про нашу родную землю, но тебя не должно это отталкивать. Ты говорила о вере мне — это правда? — Он посмотрел на девушку через плечо, она глядела себе под ноги, остановилась на секунду и кивнула. — Как только мы дойдём, я узнаю, где твой отец. А твоя мама будет крепко обнимать тебя… — Новикова шмыгнула ему под руку, счастливыми глазами смотря в глаза офицера. Мужчина улыбался от этого, ему нравилось помогать девочке, он чувствовал себя должным ей из-за дружбы отца, из-за того, что его солдаты так поступили с немкой, её матерью. Маленькая австрийка спасла ему с Теодором жизнь. И, в чём Хельмут не сомневался, была смелее многих немецких солдат. Женские руки всегда крепко держали оружие. Глаза горели жаждой жизни, а сердце билось за всех людей. Краузе хотел предложить Маргарите улететь в Германию с мамой по их общей возможности, а до этого занять должность рядового солдата СС. С первыми наградами, которые она получила бы за его спасение. — Я буду рад… — Острый щелчок заставил мужчину оборваться на полуслове. Он резко схватился за руку девушки, крича: — Всем остановиться!!! — Перевод на русский для солдат не потребовался: все сами собой замерли на месте. Рядом с Хельмутом сработала сигнальная пуля, огромным одеялом взорвавшаяся в небе. Кровавое душное облако над их головами стало расползаться в стороны. - Скомандуй всем сложить оружие на землю. Их расстреляют, если увидят вооружение. Сама встань мне за спину, они могут сразу стрелять по твоей форме издалека. — Стараясь не шевелить правой ногой, тихо проговорил Хельмут. Маргарита исполнила его просьбу быстро, ухитряясь поддерживать мужчину со спины, чтобы тот не рухнул на землю до того, как оружие под его стопой разминируют. (Дальше по переводу на немецком и русском) — Рита, отойти назад! — Она обернулась в сторону Иванова, обеспокоенно смотрящего на неё. Ей показалось, что он пожалел о своём решении. Не нужно было брать с собой женщину. Маргарита хотела кричать ему, но только сильнее ухватила руками Хельмута, отрицательно мотнув головой. Алексей не был глупцом, но сделал один шаг в её сторону, ему нужно было утащить Маргариту от мины. Никто не знал, сколько Краузе придётся там стоять, в какой момент нога онемеет, и он упадёт на землю. Адъютант рисковал всеми, идя за Новиковой, но никто не сказал ему и слова. В конце поля стали виднеться чёрные формы. Рита чувствовала руками глубокое дыхание мужчины, крепко обхватив его корпус ладонями с двух сторон. Они не говорили друг с другом, боясь нарушить общий баланс. Иванов, увидев немцев, остановился и выдохнул, едва не опускаясь на землю всем телом. Немцы сразу признали знакомую форму, позже лицо и помогли. В одной из сторон была свободная прямая дорожка без мин, по которой немцы на случай оставили выход к морю. После того, как мину под ногой Краузе разобрали, он шагнул в сторону, немного качнувшись, и выставил руку в сторону, не давая Рите подойти. Теодор, ведомый своим другом из армии, шагал впереди всех по той ровной тропинке и уже шёл к чёрным немецким машинам в конце поля. — Was ist der Befehl, Obergruppenführer Krause? — Какой приказ, обергрупенфюрер Краузе? — сидя на коленях перед Хельмутом, спросил солдат. Хельмут жестом попросил его подняться. — Bring Маргарит ins Krankenhaus, ihre Mutter, lass sie bei ihr sein, und gib uns unsere Uniform aus — Отведи Маргарит в госпиталь, там её мать, пусть будет с ней да выдай нашу форму. — Мужчина кивнул на слова офицера и аккуратно взялся за предплечье девушки, ведя еë по тропинке. Она боялась говорить со всеми, но постоянно оборачивалась к Алексею и Хельмуту. Ей было страшно за них обоих. Когда маленькое тело скрылось за деревьями и за дверьми машины, мужчина потянулся за оружием своего солдата. — Alle schießen und sprengen Minen — Всех расстрелять и взорвать мины. — Краузе отдал приказ. — Иванов! — Алексей повернулся к мужчине, непонимающе глядя на офицера. Он не догадывался о предательстве, шагнув в сторону немецкого фюрера. — Alle schießen und sprengen Minen. Wir schulden einander nichts — Мы друг другу больше ничего не должны. — Юноша с довольной улыбкой от удачного дела шëл к немцу, внимательно наступая на те же места, что и Бёш. Сперанский и Вася пошли за ним. Хельмут поднял снайперскую винтовку, совершенно такую же, какую держала в руках Рита утром: оружие было взято из одной и той же партии. Выстрелы были похожи на броски. Из тела русского офицера, Алексея, вылетели четыре струи крови вместе с кожей. Он грузно упал на землю, вырывая собственной кровью. — Das Feuer eröffnen — Открыть огонь. Хельмут перекинул оружие через плечо и двинулся в сторону города. Война продолжалась. Приказ фюрера был исполнен. Краузе ничего не говорил себе и людям вокруг, а на его ремне блестели буквы: Meine Ehre heißt Treue!* *Моя честь - моя верность.