***
Для Дани день был паршивым. Мать из реанимации так и не перевели, а врач по телефону сводил все к одной фразе: «все будет в порядке». Мужчину это бесило, бесило то, что не было никакой конкретики. Какие перспективы? Есть ли положительная динамика? Он и понятия не имел. Встав достаточно рано, хореограф попытался уместить в своей голове всего лишь две вещи: состояние мамы и то, что уже сегодня был день произвольных программ у девушек на Чемпионате Европы. И, черт возьми, он там будет. Рейс был на вечер, около пяти часов, поэтому времени на сборы было предостаточно. Попытавшись расслабиться и отвлечься, мужчина стал собирать вещи, под монотонный говор ведущей программы «Новости».***
— Руку подняла! Раз! — кричала Этери почти на весь тренировочный каток. Тут уже все привыкли, что для Тутберидзе любой каток мира — «Хрустальный», так что она позволяла себе вести себя так, будто она дома. — Алин! Загитова, опустив голову, вернулась к борту за явно не очень приятными комментариями. — Вас какая муха укусила сегодня? Что тебя, что Мориса, — Этери с упреком качнула головой. — Все из рук вон плохо. Еще раз. Помни, ты Кармен, а не продавщица баба Маня! Энергичнее, четче. Алина кивнула и вернулась к повторению прыжков, пытаясь в голове прокрутить те эмоции, которые должна выдать ее Кармен на льду уже совсем скоро. Она совсем забыла про болезнь, которая пока лишь тихо дремала, однако, именно это и смущало Этери, которая глаз не сводила со своей ученицы и изредка поглядывала на часы. Конечно, она помнила кого они все ждали сегодня вечером. — Лутц хороший был, — кинула Этери Дудакову, когда Алина приземлила прыжок, — но что-то всё ее качает. — Ты спрашивала как ее самочувствие? — поинтересовался Сергей Викторович, взглядом преследуя движения Алины по льду. — Ханахаки молчит? — Молчит, зараза, — прошипела Тутберидзе. — И мне это не нравится. Еще и Даня куда-то запропастился. Он не отвечает на мои звонки. — Может, не слышал телефон или в душе, ты же его знаешь, — буркнул в ответ Дудаков, оперевшись о бортик. — Два часа? — Глейхенгауз будет, я не сомневаюсь, — Дудаков пропустил мимо вопрос Этери. — Мне бы твою уверенность, Сереж, — Этери закусила губу. — Ее ведь прокат почти напрямую зависит от этого остолопа. Тренеры вернулись в рабочий процесс, а когда Алина завершила удачно приземленные каскады прыжков лутц-риттбергер, подозвали к себе. Отдышавшись, Загитова подъехала за чехлами. Отдышка была сильнее обычного, но девушка старалась не обращать внимание на этот факт, убеждая себя, что еще пара часов — и все пройдет. — Ты как? — обеспокоенный голос Этери раздался в пустой раздевалке. Алина сидела на лавочке, смотря на свои ноги в носках. — Все в порядке, — Алина подняла голову на тренера, а та, расставив руки в боки, смотрела на нее сверху вниз. Ее волнение выдавал бегающий взгляд. — Отдышка немного сильнее, но такое бывает после тренировки, — прокомментировала Загитова, возвращаясь к обуви. — Держи меня в курсе, — Этери подняла указательный палец в предупреждающем жесте. — Особенно через два часа. Да, уже через два часа стартуют произвольные программы. Сделав глубокий вдох, Загитова кивнула и покинула раздевалку.***
Двумя часами ранее.
«Как я могу поехать к ней, оставив здесь мать?» «Что если у нее остановится сердце?» «Я не хочу… Не хочу бросать ее здесь» Эта и тысяча мыслей разрывали голову, пока Даня сидел в приемном отделении в одиночестве и отрешенно смотрел на стену. К нему уже достаточно долго не выходили доктора и сообщали новостей. Но Глейхенгауз устал волноваться и надеяться, что хоть один из них придет с хорошими новостями. Он просто ждал, когда к нему выйдут и скажут… — Даниил Глейхенгауз? — его наконец окликнули, а Даня обернулся на доктора. Может, в этот раз будет что-то хорошее? — Пожалуйста, — тихо начал он, подходя к врачу. — Скажите, что ей лучше, скажите, — шептал он, безумно глядя в глаза мужчине. — У меня никого ближе нее не будет. — Простите, — впервые искренне начал сотрудник. — Мы ввели вашу мать в искусственную кому, сердце едва может работать. Мы будем бороться за ее жизнь до последнего. — Спасибо, — на одном выдохе произнес Даня, чувствуя как вместе с воздухом его покидают силы, а последний огонек надежды навсегда погасает во мраке отчаяния. Жизнь тоже умеет сильно бить. Как только дверь реанимации за врачом захлопнулась, Глейхенгауз развернулся и побрел в сторону выхода. Он едва ли знал лучшее решение, чтобы заполнить пустоту в своей душе, ведь прямо сейчас мужчина шел в бар, где собирался залить горе литром чего-то крепкого. Зайдя в непонятный бар, который располагался на окраине Москвы, Даня сперва брезгливо взглянул на часы. Его самолет улетает совсем скоро, однако, он просто не может улететь. И не хочет. Душа его прикована теперь только к койке матери в серой больнице района Динамо. И не уйдет оттуда, пока мать либо не покинет сына навсегда, либо сама встанет и пойдет прочь, навстречу новым светлым дням будущего. Но раньше не жди. Именно так он чувствовал теперь всю эту тоску и пустоту внутри себя: словно душа осталась там, за толстыми стенами, изнурительными беседами, датчиками и короткими вздохами врачей. — Вам чего? — Виски.***
Комната наполнялась вечерними закатными лучами, пока Алина собирала сумку на разминку перед произвольными программами. Сегодня она выступает со своей Кармен перед многотысячными зрителями фигурного катания. Она — хрупкая девушка, не имеющая права на ошибку, схваченная в крепкие оковы болезнью. Вздохнув, Алина, закинув сумку на плечо, вышла прочь. Спустившись вниз, Загитова заметила Соню Самодурову, которая буквально мчалась к катку, не успев поздороваться с девушкой. Затем Алина перевела взгляд на Этери, которая все набирала и набирала чей-то номер на телефоне. И вот, внутри поселилась тревога. Алина наверняка знала чей номер набирала Этери, но лишь не хотела себе в этом признаваться. Неужели, он еще не в Минске? — Этери Георгиевна? — окликнула женщину Алина, а та обернулась к ней с телефоном. — Где Даниил Маркович? — такой простой вопрос, на который Тутберидзе впервые не хотела отвечать. Потому что она не знала где он. Точнее: где угодно, но точно не в Минске. — Он в пути, — коротко ответила она, кидая телефон в сумку и надеясь, что хореограф еще объявится. Ой как надеялась. — Идем, пора на разминку, — Этери кивнула в сторону катка. Явившись на лед, Алина отдала тренеру кофту и салфетницу и поехала разминаться. На официальных разминках Этери не позволяла себе вольностей вроде тех, что были на тренировках. Теперь женщина молча наблюдала, как ее подопечная накатывала выученные элементы произвольной программы. Наконец, к ней подошел Дудаков со слегка обеспокоенным видом. — Даня объявился? — спросил он тихо, озираясь по сторонам. — Нет, трубку так и не взял, — спешно ответила Этери. — Что делать? — Сниматься ей нельзя, — скептично ответил Сергей Викторович. — А если будет приступ? — голос с каждым предположением становился все ниже, от волнения Тутберидзе чуть не перешла на хрип. Дудаков впервые видел ее такой обеспокоенной. — У нас есть врач, сделает ей хотя бы укол обезболивающего, а потом повезем в Москву, — продолжил второй тренер. Перспектива как ни взгляни — ужасная, но это был хоть какой-то выход из положения. Им нужен был план действий, а теперь, не идеальный, но он у них был. — Спортсмены, шестиминутная разминка завершена, пожалуйста, покиньте лед. Этери тут же взглянула на подъезжающую Алину, а та выглядела очень замученной. Нервы были на пределе у всех. — Идем, — она аккуратно взяла под руку девушку и повела ее в темные помещение раздевалки. — Угу, — только и согласилась Алина, чувствуя, как ком подкатывал к горлу. Как ей все это не нравилось. Усевшись на лавочку, Загитова глядела лишь в стену, не обращая даже внимания на Этери, которая уже успела задать ей кучу вопросов. Девушка смотрела на нее, но не слышала, как будто оглохла. И все потому что она понимала — он не приехал. И не приедет. — Алин! — наконец она услышала Этери. — Как ты себя чувствуешь? Девушка похлопала глазами, а затем сделала глоток воды, все еще ощущая противный ком в горле, который не проходил. Попробовав вдохнуть, Загитова лишь слегка закашлялась, однако, легкие не были такими тяжелыми как при приступах. Дышалось по-прежнему без неудобств. — Я останусь тут, — продолжила Этери, садясь рядом и прижимая Алину к себе. — Ну, я ему устрою… — добавила чуть тише тренер, в очередной раз набирая номер.***
До выступления Алины остался буквально один прокат. Разминаясь в раздевалке под взглядом Тутберидзе, девушка была погружена в музыку и свои мысли. Наконец, после нескольких серий прыжков через скакалку — раздевалка была довольно просторной — фигуристка села рядом с тренером. — Я не смогла до него дозвониться, Алин, — поделилась женщина. — Придется выкатывать своими силами. — Я понимаю, — горько ответила Загитова, подтирая капли слез с красных щек. Внутри что-то надломилось и стало слишком больно. Может, у него были причины не прилететь? Да к черту и их. «Он поставил под угрозу мою жизнь, — набатом в голове, — он ведь все знал». Опустив голову, Алина лишь смотрела в пол, думать о том, насколько плоха ситуация не хотелось совсем. Слезы текли и текли, но не обжигали нежную кожу щек, внутри царила пустота. Ком сильнее стал чувствоваться в горле, откашлявшись, Загитова сделала вдох. Но выдохнуть… Шипы. Она будто чувствовала их каждой клеточкой тела, они вонзались внутрь мягкой кожи, словно протыкая (может и да?) насквозь. Схватившись за плечи, чувствуя дикую тяжесть в груди, Загитова согнулась пополам, пытаясь вдохнуть больше воздуха. Но с каждым разом, воздух лишь обжигал ее горло, раздражая слизистую и заставляя девушку кашлять. Будьте прокляты розовые пионы. Лепестки падали на синий ковер и коньки, прилипая и напоминая больной: «мы еще у тебя в легких». От этого сделалось еще хуже. Кашель усилился, в легких будто лежали камни, а шипы пронзали горло. — Алина, смотри, смотри на меня, моя девочка! — Этери испуганно развернула фигуристку к себе, видя глаза полные слез. То ли от физической боли, то ли от моральной. — Пей, пей, — тренер всучила девушке бутылку с водой, а та стала жадно ее пить. Ужасный приступ пошел на спад, вряд ли из-за воды конечно. Но всё это значило лишь одно: впереди будет еще хуже, если Даня не появится в ближайшее время. — Девочки? — за дверью показался Дудаков, а увидя состояние Алины зашел и закрыл за собой дверь. — Приступ? Алин, как ты? Алина лишь кивнула, делая маленькие глотки воды, мол, все в порядке. — Выкатает? — один лишь вопрос. Этери слабо кивнула, надеясь, что не потеряет свою ученицу на Минском льду.***
— А вот и она, действующая чемпионка Европы, чемпионка России и Олимпийская чемпионка — Алина Загитова, подопечная Этери Тутберидзе, — объявил Гришин, представляя Алину зрителям соревнований. — Сегодня представит нам жгучую Кармен. Один вдох на всю произвольную программу. Музыка прозвучала на всю арену, а Загитова тут же погрузилась в неё, стараясь отдать всю себя. Вскидывая руки и затем делая плавные движения, фигуристка рассекала лед в преддверии феерии прыжков. Аксель чисто! Цветы позволили сделать выдох, а ноги перестали быть настолько «ватными». Ощущая слабую, но уверенность, все равно удавалось думать лишь о том, как не упасть и не задохнуться прямо здесь, на Чемпионате Европы. Впереди был каскад, дурацкий элемент, на который требовалось гораздо больше воздуха… Взлетев ввысь, первый прыжок дался чисто, а вот следующий тулуп неудачно подвел. Споткнувшись на приземлении, Алина упала, чувствуя, как ком снова образовывался в легких, подступая к горлу. Скорее бы все кончилось. Далее прыжки и вращения дались чисто, впереди была последняя часть программы, которую Алина отчаянно хотела исполнить без помарок. Акценты, движения рук — все это так украшало программу, Загитова любила все эти мелкие детали, погружаясь в них каждый раз как в первый. Но ханахаки изменила ее навсегда. Хорегографическая дорожка — чисто! Наконец, улыбнувшись себе, Алина уверенно заходила на тройной лутц. Сделав вдох перед прыжком и взмыв в воздух, уже в полете девушка почувствовала, как цветок словно распустился внутри, касаясь лепестками стенок легких. Мгновенно стало тяжело и душно, словно кто-то схватил ее за шею и не давал ни малейшего шанса глотнуть воздуха. Падение. Быстро встав, фигуристка мигом продолжила программу, хоть и отвратительное чувство тяжести не отпускало ее, а бутон словно продолжал расти внутри, оставляя все меньше места для кислорода. Финальные вращения… И вот, наконец, концовка! Замерев, Алина едва ли не заплакала, думая лишь о том, как хотела бы сейчас избавиться от чувства гнета внутри. Ее уже не волновали оценки судей и медали, ее волновал только этот чертов сад, который разросся внутри нее, запрещая дышать. Налетев на Этери в зоне kiss&cry, Алина часто дышала, пока цветы снова не дали о себе знать настолько, чтобы она согнулась пополам от боли. Пусть внутри будто камни и горящие угли, но она будет стараться дышать пока может. — Умничка, умничка, — шептала Этери. Она и сама не могла поверить, что Алина докатает программу. Ведя ее под руку в зону ожидания оценок, тренер лишь пыталась до конца осознать, что все прошло даже неплохо. Голоса стали отчетливее доноситься до Алины только тогда, когда пришло время объявления оценок. — За произвольную программу Алина Загитова набирает 123 целых и 34 сотых балла, общая сумма двух программ 198 целых и 34 сотых балла, на данный момент это первое место.***
— Эй, парень! Даня едва смог открыть глаза. На него смотрел какой-то явно недовольный тип. — Время уже три часа ночи, мы закрываемся, ты мне тут занял всю барную стойку и отпугнул клиентов, между прочим! — ворчал мужчина с бородой. — Я…Я… — только и успел произнести Глейхенгауз, пытаясь встать со стула. Да, он все еще торчал в том баре недалеко от больницы. И ни о каком Минске не шло и речи. — Сколько время? — спросил он сонным и пьяным голосом, пытаясь рассмотреть цифры на циферблате своих часов. — Три часа ночи говорю! — уже гаркнул мужчина. — Мы закрываемся! — А Чемпионат Европы? — спросил мужчина, наконец осознавая, что произошло. — По фигурному катанию… — Чего? — хозяин заведения прищурился. — Те прыгульки, что по телику показывали? — Да… — шепотом произнес он, зачесывая волосы назад. Он уже все понял. — Да закончилось уже все, — ответил бородатый, протирая и так чистые стаканы. — Выиграла какая-то в фиолетовом, ты уж прости, по именам не знаю. — А… — Даня оперся руками о деревянную поверхность. — В черно-красном, Алина Загитова? — Да упала пару раз вроде, — хозяин наконец поставил стакан на полку. — Вторая она. Даня плюхнулся на стул, фокусируя свой взгляд на дне бутылки, где плескалось совсем немного виски. Внутри жила злость, и злость такая, что хотелось содрать с себя кожу.