I
Тим долго сидит в пустой комнате. Потом лежит. У Тима нет часов, он просто наблюдает, как тихо опускаются сумерки — и все становится сиреневым за окном. Он хочет заснуть, но постоянно просыпается от чувства, что падает. Стаха все нет. Тим спускается и заглядывает в дом. Василий Степанович с кривой улыбкой (она кажется Тиму горькой) указывает в сторону такого звука… как будто Стах опять что-то шкурит…II
Тим проходит в дом. Прокручивая все те дни… когда Стах на все отвечал «потом», когда Тим просыпался и засыпал — без него, когда они находились в одном помещении, но Стаха не было ни с Тимом, ни вообще. Тим прижимается лбом к закрытой двери и слушает этот дурацкий звук… Он выдыхает. Это начинает… выбивать из него почву. Все ощутимее, все нестерпимее. Тим открывает дверь. Стах действительно шкурит доски, приспособив подоконник под рабочую поверхность. И он ушел сюда — чтобы работать. В одиночестве. Тим долго смотрит на все это — немое, деятельное, глухое ко всему. — Арис… что ты делаешь?.. Стах застывает. Как-то растерянно. Как будто у него случился приступ лунатизма. Тим подходит ближе, всматривается в него с тревогой, касается пальцами, оборачивая к себе, склоняя к нему голову. Прижимается лбом ко лбу. Стах подается вперед, откладывая все свои дурацкие инструменты, доски… и Тим облегченно выдыхает. Слава богу… Слава богу, что он в себе. Тим обнимает его. Зацеловывает ему лицо. Стах усмехается: — Котячьи нежности…III
Они, кажется, стоят так вечность. Тим не отлипает. Трется щекой о щеку. Совсем как настоящий кот. Стах бы спросил его: «Что ты пристал?» — но знает ответ… — Пришел мириться?.. Тим соглашается. И спрашивает: — Остыл? Стах слабо кивает. И вдруг все становится соленым. Он сглатывает ком, который появился ни с чего. Тим снова режет его простуженным голосом: — Ну что же тебе так со мной тяжело?.. Стах не соглашается. Пытается покачать головой отрицательно. Он хочет — отрицать, что с Тимом тяжело. Он хочет соврать — и себе, может, больше, чем Тиму. Он говорит, что: — Это не с тобой… Это — вообще… Ему много. Слишком много за этот день… Потому что утром звонила мать, потому что был очередной скандал. Она опять давила, и ничего нельзя было с этим делать, как тысячи раз нельзя было сделать до этого. Стах устал изворачиваться, придумывать, уговаривать, договариваться, быть взрослым — взрослей, чем она. Он не хочет возвращаться. Он не знает — как остаться здесь. И он постоянно… теряет всех близких людей, включая Тима. Тима, который важнее всех, Тима, который важнее всего. Тима, с которым у них не выходит. Стах ненавидит, что все время бежит и не может остановиться… Тим спрашивает: — Ты останешься? Ну… здесь. Не хочу без тебя засыпать, как тогда… — Нет, я… Сколько времени? — Уже десять. — Я умоюсь. Подождешь наверху? Тим кивает. Целует Стаха снова. Потом держит за руку, прежде чем отпустить. Грустно улыбается. Продолжает саднить — всеми своими просьбами быть рядом с ним. — Тиша… Тим возвращается ближе. — М-м? — Мне жаль, что тяжело со мной. — Нет, Арис… Тим вздыхает. И отвечает торопливо, будто что-то вспомнил: — Я не против того, какой ты… И не против, что не всегда легко. Конечно, хочется, чтобы все было гладко, но… Тим не знает, как объяснить, и долго подбирает слова… — Помнишь, ты сказал, что ждешь, когда все? Стах защищается усмешкой. Тим говорит серьезно: — Я вижу, что тебя до сих пор ломает, и мне жаль… Я не знаю, где найти такое место, чтобы ты чувствовал себя в безопасности… и я не знаю, как мне быть… в смысле… что мне делать, как себя вести с тобой, чтобы ты меньше волновался. Иногда меня клинит, и мне правда стыдно, но я не знаю, как это контролировать. Я не знаю, как сказать, чтобы ты не злился… Мне очень хорошо с тобой, потому что, — Тим переходит на шепот, — я от тебя без ума. Почти в прямом смысле… Извини меня. Стах стоит пристыженный… Тим говорит: — Но тебе вроде легче?.. В смысле… В последний раз было легче… или так же плохо, как в первый?.. Нет, не так же. Стах сознается Тиму: — Я хотел, когда пришел. Но так и не понял, что с тобой делать. — Я помню… что ты не хочешь ко мне прикасаться… — Это не так. — Ну, — Тим грустно улыбается, — не в целом… Стах правда не может Тиму дрочить. Это как-то неправильно. Это же Тим. Он… Стах не знает — что он. Кроме своего дурацкого «неземной». Тим — лучший друг. И первая, единственная любовь. И после того раза в Питере все между ними порушилось, и Стах не уверен, что срослось до конца. Он был не готов. Он не знает — готов ли сейчас. Ему тоже жаль. Это еще одна проблема, с которой он не справляется. И он отступает: — Ладно, я… пойду. Тим отпускает и затихает без действия.IV
В итоге Стах залезает в душ весь. Пытается остудить голову. Она еще разболелась… Она зачастила. Стах даже догадывается почему. Он выключает воду и, вылезая, вспоминает… что у него ни полотенца, ни сменной одежды. Отлично… Почему он не подумал об этом раньше? Стах берет первое попавшееся полотенце, обматывает вокруг бедер, забирает вещи. На чердак он поднимается сырой. Тим поднимается в постели и поднимает взгляд. Стах просит: — Ничего не говори. Он забирает еще одно, на этот раз уже свое полотенце — со спинки стула. Вытирает голову, ероша волосы. Потом идет к своему «шкафу». Думает спуститься вниз — переодеться. Но, обернувшись на Тима, видит: Тим улегся к нему спиной, натянув на голову простынь, и заперся в несчастный кокон. Стах вздыхает… и переодевается здесь.V
Весь чердак изрезан рыжими окнами от ночника. Штора плотно задернута. Тим искусал себе губы. Он лежит и думает, что умрет. Если Стах сейчас ляжет рядом. Если он сейчас еще обнимет. Тим умрет. Вскроется. Вздернется. Разобьется. Стах ложится рядом… А потом обнимает Тима… Прямо так, в простыни. Притягивает. Тим умирает. И еще весь плавится, подавшись назад. Он прижимается к Стаху. Специально прогибается в спине. У Стаха стоит, и он стискивает Тима, обхватив поперек живота. Тим пытается подвинуться ближе, но на самом деле — задеть, создать трение. Тиму надо, чтобы Стах захотел — хотя бы вполовину так же сильно, как хочет сам Тим. Стах сжимает простынь в кулак, и Тим обнимает его руку. Пытается протиснуться пальцами между его пальцев. Стах кусает его за плечо, а потом все-таки толкается — почти что в Тима. И тот умоляет: — Сделай так еще… Стах сдавливает его руку и усмехается. Усмешка холодит кожу за ухом. До волны, прошибающей Тима, как ток. Стах спрашивает: — Так? И подается бедрами вперед. Если бы Тим мог заискриться — этим самым током, прошибающим его тело, — он бы заискрился. Тим выдыхает полустоном и утыкается носом в подушку, зажмурив глаза. Стах не понимает: — Что ты подставляешься?.. Потому что изнывает от желания. Он знает, что его не возьмут. Ни в каком из смыслов. Но ему ужасно хочется. Хотя бы иллюзию. — Пожалуйста… — Что? Тим слышит, что Стах начинает злиться. На Тима. За то, что тот — такой. Готовый почти на все. Но Тим не может перестать. Все последние дни для него — одна сплошная, бесконечная прелюдия. Он заводится от одного взгляда, от одного жеста. Тим трется о член Стаха, сжимаясь у него в руках. — Ну что ты так ведешь себя?.. — Я очень тебя хочу… Стах усмехается. А Тим мяукает: — Что ты сводишь меня с ума? Стах смеется, что: — Это просто… Он к этому не прилагает усилий. Никаких. Может, поэтому не ценит. Тима очень легко раздразнить. Тим хочет всегда. Тим просит всегда. А если Стах еще… опустит руку между его ног, зажавших скомканную простынь… Что же он делает? Тим сжимается в клубок и чуть не плачет. Это ужасное издевательство, на которое он соглашается. Почти унизительное — от того, как Стах относится к процессу. Но Тим кусает губы, всхлипывает и скулит. Стах отпускает его и зажимает ему рот. Той же рукой, которая недавно легла раскаленной ладонью на пах. Тонкие пальцы тянут ее вниз. Тим шепчет: — Я не буду… Постарается. Не издавать ни звука. Все тело Тима просит Стаха разрядить его. Или разрядиться. В него. Тим знает, что Стах ненавидит, что Тим такой. С сорванным дыханием, с проглоченными стонами. И Тим знает, что Стах хочет его таким. Когда все в Тиме умоляет, прижимается и дрожит. Тим спускает. В горячую ладонь, прижатую к нему через ткань. Тим спускает и затихает. Глаза у него слезятся. И очень шумит в ушах. Тим лежит совсем неподвижно. Потом пытается обернуться. Стах отстраняется. Он кончил раньше. Он хватает полотенце и опять уносится в душ.VI
— Арис? Стах залезает на чердак. С осознанием того, что больше ничего не может говорить. Ни о чем. Он не может говорить с Тимом. Он не знает, как это получилось. В какой момент перещелкнуло. В какой момент он замолчал. Не совсем, но… Стах говорит: — Давай, иди. Он кидает в Тима чистым полотенцем. Почти как прогоняет. Оно прилетает Тиму на колени. Тим сидит в развороченной постели очень тихий. Он не двигается с места. Вечер пытается проникнуть в комнату: прохладным ветром, стрекотанием и голосами птиц. Вокруг ужасная тишина. Стах валится на кровать. Ему не неловко. Ему жжет. И почему-то внутри — сильнее, чем лицо и уши. Тим шепотом спрашивает: — Может, мы вернемся в Питер раньше?.. — В плане? — Стах не понимает. — Тебе здесь не нравится? — Вдвоем… Стах замолкает, и Тим объясняет: — Там никого не будет… — Я понял. Тим придумал «необитаемый остров». Теперь пытается вылезти из постели в ванну. Через полдома. У него потерянно-задумчивый вид и румянец на щеках. Словно это все-таки стыдно. Не только Стаху. — Тиша… Стах останавливает его за руку, обхватив поджившее запястье. Он все еще не знает, что сказать… Он все еще не понимает как. С тех пор, как этим утром ушел из дома. Он как будто потерял голос. Как будто между ними столько всего вдруг выросло, что осталась одна близость. Больше ничего. Тим внимательно смотрит. И Стах говорит только одно: — Я подумаю… Тим кивает. Целует его в уголок губ. Потом отстраняется и смотрит на него грустными темными глазами. — Не злишься? Когда он так — Стах не знает, как злиться. Как испытывать что-то, кроме острой нужды. Он слабо усмехается: — На что?.. — На меня… — Конкретнее. — За то, какой я… когда хочу. И Стах вдруг может говорить: — Иногда очень злюсь. Потому что ты ведешь себя… не знаю… — Стах затрудняется подобрать приличное слово для выражения «как шлюха». И говорит в шутку: — Ты распущенный, Тиша, ты знаешь? Бесстыжий. Тим не понимает, почему это плохо. Тим говорит: — Это с тобой… Ты так на меня влияешь… Стах верит. Потому что боится, что это не с ним, а в целом… Это было бы очень страшно. Что Тим — вот такой. И с кем угодно. Может, потому что Стах вдруг начинает понимать, какой Тим в самом деле… и осознавать, как много в нем придумал. То, чего нет. То, чего никогда не было.