I
Стах слушает, как таскается Тим. На мягких лапах. Относит тарелку, зависает на месте… и, наверное, крутит часы. Лицо у Стаха горит. И он сжимает руки в замок до того, что белеют пальцы. Он опускает голову. Он ненавидит, что все так…II
Тим падает в постель и сворачивается калачиком. Какое-то время он лежит уставший и замученный. Шмыгает носом, вытирает лицо. А потом собирается в душ. Когда он спускается, Стах сидит. На лестнице. Никуда не ушел… Тим оседает рядом, с полотенцем. Обнимает это полотенце и молчит, уткнувшись в него носом. Он закрывает рукой… покрасневшие глаза, опять промокшие ресницы. Он запирает это в себе. Тим бы хотел быть сильнее. Но каждый раз рассыпается, как если бы Стах толкнул карточный домик. Тим — карточный домик. И его карты — стеклянные. Он бы с удовольствием быстро пришел в себя, собрался, да только не получается. Он думает иногда взять веник. Смести себя по осколку в совок. И выкинуть. У Тима нет сил — и на себя даже больше, чем на Стаха. Тим устал, что все время больно. Стах прижимается к его плечу лбом, потом носом. Стискивает в руках. Тим отмирает и разрешает, хотя все его тело — напряжение. Тим разрешает, когда Стах кусает — через рукав рубашки. У Тима сбивается пульс. Он оттолкнул бы, но у него — не выходит. Он плавится. Потому что Стах — раскаленная печь, а он — всего лишь битое стекло. Стах тянется к его губам. Тим сдается, обнимает, шепчет: — Ну все, Арис, все хорошо… Тим просит: — Ничего, иди ко мне… Тим раскрывается весь, раскрывает руки, подпускает к себе, впускает в себя все Стахово обжигающее, жаркое, саднящее… А Стах… каменеет. Снова. Опять. Бесконечное количество раз. Стах вырывается. Потом мечется по кладовой. Ищет. Находит дощечку. Просовывает в ручку двери. Запер… Он возвращается к Тиму. И падает на ступени как-то бессильно. Он закрывает лицо руками. И Тим не знает, как это смягчить… Нельзя научить человека забываться. Нельзя сделать его свободнее, если все решетки в его собственной голове. Да и в чем Стах не прав, когда прячется? Тим не знает, как помочь. Он просто обнимает и целует в щеку. — Мне жаль, Арис. Хочешь — уйдем? — И куда? — Стах усмехается. — На необитаемый остров? Он не чувствует себя в безопасности. Это в целом. А не только про Тима. — Можно в поход, пойдем? — Это на открытом воздухе, и там все слышно. Тим вдруг не выдерживает: — Ну что ты хочешь, Арис? Запремся в бункере? — Ничего. Я ничего от тебя не хочу. Стах пытается подняться, Тим пытается удержать. — Арис, ну прости меня… — Мне надо выйти, отпусти. — Арис… Стах цедит сквозь зубы: — Отпусти. Тим отпускает. Не смотрит на Стаха, слушает, как он избавляется от дощечки, а затем хлопает дверью на чердак. Тим вздрагивает от хлопка. Он остается со своим полотенцем. И полным отсутствием какого-либо желания.III
Стах опять проветривает голову. Она чугунная от мыслей, которые приходится держать в ней. Он устал от причин. Он устал, что не может выдохнуть. Он устал от постоянного, бесконечного напряжения. Он хочет упасть без сил. Но не может. Он ищет, за что бы взяться, и прячется в доме, прихватив с собой доски. Он собирается делать очередной самолет…