Многоходовочка, или Твой лучший враг

      - Да что ж такое, Гарри! – Гермиона в который раз встряхнула друга за плечи. – Ты спишь на ходу, что ли? О чём ты всё время думаешь? - Оставь его, - пробурчал Рон. –Я пытался отправить его к мадам Помфри, но бесполезно. Гарри, завтра экзамен, ты помнишь об этом?       … Взволнованные лица друзей, забитые книгами стеллажи библиотеки, студенческий гул… Всё тонуло в затуманенном сознании. Поттер и сам думал пойти в лечебное крыло. Его пугало абсолютно реальное осознание собственного сумасшествия. Эта потеря самого себя была даже страшнее не раз пережитой потери близких. Под подушкой лежало послание Малфоя, но Гарри боялся вернуться к нему. На вопросы друзей, что же было в том загадочном конверте, Поттер, не придумав ничего умнее, ответил, что там действительно оказался лишь чистый лист пергамента, видимо, чья-то глупая шутка.       Мерлин знает, сколько прошло дней, прежде, чем Поттер решился перелистнуть следующую страницу. Он взял тетрадь с собой в библиотеку – читать в одиночестве было жутко. Сев за самый дальний стол и обложившись со всех сторон учебниками, Гарри медленно, непослушными пальцами, открыл ставшую уже довольно мятой, тетрадь. Новый разворот не отличался особой информативностью: «Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона Гермиона…» Одно только слово. Написанное несчётное количество раз.       «Да, Гарри. Я специально повторяю. Да, ты все правильно видишь. Это не ошибка и не описка. Я, Драко Малфой, люблю Гермиону Грейнджер. И мне очень нравится выводить на бумаге её имя. Имя, которое я ни разу в жизни не произнес вслух. Грязнокровка, выскочка, подстилка Уизли – как угодно! Чем хуже – тем лучше. Только не по имени. Если бы я позволил себе… У меня разорвалось бы сердце.       Я люблю Гермиону с того дня, как на первом занятии по зельеварению взметнулась вверх её рука. С 11 лет и до этой секунды. Конечно, на первом курсе я плохо понимал, что со мной происходит, но именно тогда я выбрал классическую мальчишескую тактику – дергать за косички понравившуюся девчонку. Только вместо этого дерганья я всячески её обзывал. Гарри, вряд ли ты представляешь, какой жгучей болью может отзываться в сердце понимание, что я не могу просто прикоснуться к её щеке, погладить по волосам, взять за руку… Меня воспитали с твердым убеждением, что чистота крови – главное преимущество. Я долго не мог признаться себе в том, что моё стремление сказать ей лишнюю гадость, на самом деле, это желание ну хоть что-то сказать! Обратить на себя внимание. Я всегда был довольно близок с матерью, она выслушивала и не выдавала отцу моих детских шалостей, но разве мог я с ней поделиться тем, что мне симпатична девочка, чьи родители маглы? Я уж не говорю о мистере Малфое, но мама тоже сочла бы меня сумасшедшим. Мне и самому так казалось. Думаешь, это весело - постоянно оскорблять человека, который с юных лет занимал все мысли? Я проклинал летние каникулы, потому что с каждым годом мне все сильнее не хватало Гермионы. Не хватало, как воздуха. Можешь вообразить, каково это, когда не достает кислорода? Чтобы дышать под водой существуют жабросли, но никто ещё придумал, как дышать без того, кого любишь. Её смех, её голос – мой наркотик. Ни единого раза этим голосом не было произнесено «Драко». Хоть в этом мы с Гермионой похожи…        Гарри, я, наверное, путано объясняю, но я не умею о таком говорить. Мне часто шептали на ухо про любовь, я воспринимал, как должное, но ни разу сам не говорил ничего подобного. Пэнси, помню, однажды даже разрыдалась, умоляла хотя бы соврать. Нет. Я давно решил, что если я не могу признаться в чувстве тому, кого на самом деле люблю, значит, я не скажу этих слов никому.       Напомню тебе историю из нашего веселого детства. Про Василиска. Ты же в курсе, что Люциус Малфой был причастен к тому, что дневник Тома Редла оказался среди учебников твоей Джинни. Я всё знал о планах отца. Он думал, что я ещё маленький, ничего не понимаю, поэтому не выгонял меня из кабинета, когда вел важные разговоры. Но я очень быстро стал взрослым, Гарри. Так вот, у меня была вся информация о Василиске. В тот день, когда в магазине, в Косом переулке, Златопуст раздавал автографы, на полках мне попалась одна любопытная книга. Я не хотел, чтобы отец подумал, будто я что-то выясняю, я не стал просить покупать её мне, а просто незаметно вырвал нужную страницу. Когда же под взгляд Василиска попала Гермиона… Наверное, именно в тот момент я перестал врать себе и смирился с тем, что Грейнджер, нечистокровная волшебница и подружка Поттера, мне нравится. Тогда я еще пытался не называть это любовью. Узнав, что Гермиона в больнице, в оцепенении, я решился вмешаться, пробравшись ночью в палату, где она лежала. В моих планах было лишь сунуть ей в руку тот вырванный лист и немножко поколдовать. Один из наших домовиков научил меня заклинанию, как провернуть дело так, чтобы Гермиона думала, что она сама раздобыла книжку с ответами. Я сделал все это, но не ушёл. Когда я дотронулся до её онемевших пальцев… Гарри, мне было 12 лет! Я почти до утра просидел на краю кровати и грел своими ладонями нежную, но холодную руку. С тех пор у меня появилась привычка спать, подложив под щеку ладошку. Можешь не верить, но ни одной девушке я никогда не позволял гладить меня по лицу. Целовать – да, но только не прикасаться руками.       Ну что, Поттер, ты уже хлюпаешь носом от моих сопливых воспоминаний? Тогда хватит о любви, давай я расскажу тебе о ненависти. Не хотелось бы тебя расстраивать, Гарри, но не ты лидер в моём списке. Почетное первое место занимает Рональд Уизли. Ещё до Хогвартса отец часто рассказывал о своих спорах с Артуром. Он презирал их семейку за то, что своими взглядами и образом жизни они позорят все чистокровные семьи. Я заранее был готов к вражде. Затем ты, всемирная знаменитость, предпочел мне дружбу с Уизли-младшим. А потом… Потом она выбрала его. Даже не тебя, ЕГО! Я долго отказывался верить собственным глазам. Однажды я не выдержал и избил Гойла, когда он начал сплетничать, что видел, как Гермиона обнимала Рыжего.        … На третьем курсе я первый раз напился. До рвоты. Я выпил весь огневиски, что нашел в баре мистера Малфоя. Как мама ни старалась меня выгородить, отец меня тогда чуть не убил. Конечно, не алкоголя ему было жалко. И даже не то, что я без спроса что-то взял, так его взбесило. Отец кричал, что наследник древней династии не может вести себя так НЕ ДОСТОЙНО. Честь и достоинство – вот главные приоритеты нашей семьи. Я размазывал по щекам пьяные слезы вперемешку с кровью из рассечённой губы, и мямлил, что «больше так не буду». За что получил с новой силой. Потому что – нельзя мямлить, нельзя плакать. Нельзя унижать свой Род. Я навсегда запомнил тот день. Да и ты, Гарри, наверняка, помнишь. Это случилось, когда должны были отрубить голову Клювокрылу. Я, правда, называю по-другому: день, когда мне прилетела знатная оплеуха от мисс Грейнджер. А вы с Уизли стояли и смотрели. Не буду врать, я не ответил бы на удар любой девчонке, у аристократов не принято бить женщин. Но я нашел бы способ отомстить, будь это кто другой. Знаешь, мне даже не было больно. Точнее, было, но болела не скула. Тогда я окончательно осознал, как сильно Гермиона меня презирает. Да, я это заслужил. Не было никакой надежды, но когда её палочка уперлась в мой кадык, я зажмурился, потому что не выдержал люто ненавидящего взгляда. Все, что я смог придумать, чтобы хоть как-то забыться, это залить в себя огненные градусы.       В какой-то момент, ближе к концу пятого курса, я заметил, что слишком часто стал прикладываться к бутылке. И тогда, чтобы избежать риска спиться, я выбрал другой путь. Женщины. Много женщин. Разных, любых. Я старался не особо мараться в школе, хоть Пэнс была далеко не единственной студенткой Хогвартса, побывавшей в моей кровати. Официантки и актрисы, уличные цветочницы и замужние леди, чопорные аптекарши и хохочущие шлюшки, встреченные в барах… Девушки всех статусов и возрастов. Не сочти за хвастовство, но они не просто хотели, они - вожделели меня. Я не вспомню сейчас ни одного имени. Да я их и не запоминал. Мне стыдно признаваться Гарри, но если уж начал… Их лиц мне тоже не вспомнить. Мужская сила пробуждалась во мне лишь тогда, когда я представлял себе Гермиону. Иначе никак. Просто ничего не получалось. Исключение составляла разве только Паркинсон, но её я всегда разворачивал к себе спиной. Постоянная любовница была необходима. В последний год я так истерзался ревностью, что задирал Пэнс юбку по нескольку раз в день. Клянусь здоровьем матери – я ненавижу, я НЕНАВИЖУ Уизли! Заштопанные вытянутые кофты, дикий колтун в волосах, вечно жующий, с сальной рожей, разжиревший, с тупой улыбкой и мерзким голосом! Почему она выбрала его, объясни мне, Поттер, почему?! Он так хорош в постели? Гермионе это настолько важно? Она умна, добра, изящна… Какие ещё могут быть причины?! Знаешь, когда Грейнджер пришла на Святочный бал с Виктором Крамом, я даже обрадовался. Правда! Ревность никуда не делась, но Крам хотя бы достоин внимания такой девушки. Я наблюдал за ними весь вечер, и мне захотелось застонать от разочарования. Ни разу Гермиона не взглянула на Виктора так, как смотрела на Уизли, ни разу! Она была мила и деликатна, но не более того. А в конце праздника эта рыжая сволочь… Он довёл её до слёз! Ненавижу! Уизли отнял у меня всё – возможность стать твоим другом и любовь единственной, кто мне нужен. Жизненно необходим! Я не могу больше жить без неё, Гарри. Не могу.       А вы? Вы, оба? Да чтобы вы делали без своей гениальной подружки? Она лучше, талантливее и мудрее всех наших ровесников, да и не только их. Её знания и отчаянная смелость способны вытащить из самых глубоких ям. Гермиона всегда спасала вас. А я… Да, я попытался предостеречь её тогда, когда повсюду отлавливали маглов. Но я не уберёг, не избавил Гермиону от Круциатуса Беллатрисы. С одной стороны – семья, а с другой - единственный свет в моей жизни. Как думаешь, Гарри, мне было легко выбирать? Даже тебе я не пожелал бы такого чудовищного выбора. Прошло уже столько времени, закончилась Война, отец восстановил репутацию, а я до сих пор слышу тот отчаянный крик. И ещё помню вопль Уизли из нашего подвала. Мне же нельзя было даже закричать. ВСЕГДА ВСЁ ДЕРЖАТЬ В СЕБЕ. Я сам удивляюсь, как это я не свихнулся? Хотя, может быть, и свихнулся, раз пишу тебе сейчас всё это, сидя под тёмным небом на последней ступени лестницы, ведущей на верхнюю площадку Башни. Да, наверняка свихнулся - мне вдруг сейчас показалось, что я услышал голос Гермионы, зовущей меня по имени. Бред, правда? Просто я жутко замерз, тут очень холодно. И отсюда я уже не вернусь.       Гарри, если ты всё ещё думаешь, что меня останавливала лишь чистота крови… Да. Сначала - да. Но когда вопрос стоит о жизни и смерти… Не сразу, я долго к этому шел. Мама простила бы. По крайней мере, предпочла бы этот вариант, а не мою гибель. Поттер, я без сожаления бросил бы всё – комфорт, достаток, уважение мне равных, будущие перспективы. Я готов. Я перечеркнул бы своим поступком вековые семейные традиции, сломал систему. Пусть бы отец проклял и отказался от меня, вычеркнув из всех завещаний. Я ушёл бы с Гермионой. В никуда. Отрекся от фамилии. Поменял имя, раз любимой оно так ненавистно. Но ты же понимаешь – она никогда бы не поверила в мои чувства, сочтя все признания очередным издевательством. А если бы вдруг и поверила… Чтобы изменилось? Гермиона верная. Что ж, успокою себя тем, что у Грейнджер просто дурной вкус. Пусть продолжает стелиться под своего рябого увальня, ублажать его обрюзгшее тело, готовить ему жрачку и хохотать над примитивными шутками. …Прости, Гермиона, любимая моя девочка… НЕ МОЯ. Просто мне очень страшно.        … Гарри, было ещё одно основание, зачем я придумал историю со стиранием памяти. В сторону даже фальшивой Гермионы, даже безобидной рябиновой веткой я не посмел бы направить смертельное заклинание. Во время решающей битвы за Хогвартс я, незамеченный, таскался за ней и Уизли по школе, чтобы, при необходимости, спасти, защитить. Самое гадкое, что, если вдруг понадобилось, я вытащил бы на себе и Рональда. Раз он ЕЙ нужен…Только эта причина на протяжении всех лет удерживала меня от желания проломить рыжую голову.       Ты не поверишь, и будешь прав, если я скажу, что не думал об амортенции. Думал. И даже пытался приготовить. Отчаянье толкало меня на безумства. Я стал чувствовать себя неадекватным, одержимым Гермионой. Но чем бы мне помог приворотный напиток? Хоть раз насладиться её телом? Прикоснуться к коже, дотронуться губами, обнять? Мечта… Просто – обнять, на мгновенье прижать к груди! Гораций Слизнорт утверждал, что любовь сфабриковать невозможно. Нет, Гарри, не нужна мне имитация чувств, временное дурманящее наваждение. Не хочу я владеть только телом. Хоть и случалось, что в приступе пьяного бешенства и разрывающей на куски ревности я, заведенный, позволял себе думать о насилии. Я до крови разбивал об стены костяшки пальцев, когда метался по Мэнору, не находя себе места от удушающего одиночества. Растерзать Уизли, изнасиловать, подчинить себе Грейнджер. Заставить её быть моей, угрозами или волшебством, но - добиться! Как всегда и всего добивался в жизни отец. Но я вырос неправильным Малфоем. Я не убийца и не насильник. А это забавно, Гарри…Ведь когда-то я сам предостерегал тебя не заводить неправильных друзей.       Открою тебе ещё тайну. Я научился распоряжаться направлением лестниц, ведущих с спальни девчонок. Я уже упоминал, что многие студентки были рады упасть в мои объятия, поэтому я давно нашел способ, как перехитрить заклинание, чтобы иметь возможность проникать на женскую сторону. Так вот. Один подарок я напоследок всё же себе позволил. Пару часов назад я был в башне Гриффиндора, в комнате девочек. Кроме Гермионы, в другой части спальни, сопели лишь три студентки, большинство на время зимних каникул разъехалось по домам. Не начинай меня проклинать, ничего я ей не сделал, даже не прикоснулся. Чёрт! Я же обещал – честно. Прикоснулся. Почти по воздуху, но я провел ладонью над её головой. Нежный, мягкий щекочущий пух волос… Ха, Гарри, слышал бы ты, как я орал на Пэнси, когда та похвасталась, что оттяпала с затылка Грейнджер здоровую прядь. Отрезала и выбросила, так как для зелья нужен был лишь один волосок. Дура! Лучше бы она обкорнала на лысо тебя и Уизли.       Кстати. Не хотел говорить, но ладно, расскажу. Всё, так всё. Про Пэнси Паркинсон. Однокурсница, весьма эрудированная собеседница и безотказная любовница, которая клялась мне в искренности своих чувств. Гарри, представь, что Джинни знала бы о твоем желании сигануть со стометровой высоты. ПЭНС ЗНАЕТ ВСЁ. Надавав массу заданий, я не скрывал, что мне нужна её помощь, потому что я собираюсь совершить самоубийство. Я предложил сделку. У меня был счет в банке, о котором не знали отец с матерью. Семья не обделяла деньгами, но расточительность мне не свойственна, за все года удалось много накопить. Я отдал Пэнси всю сумму. Перевел все деньги на счет Паркинсон, с условием, что она отправится сдавать итоговые экзамены в Шармбатон и выполнит то, о чем я попрошу. Долго растолковывал, все детали… А она обрадовалась! Наплела что-то родителям и согласилась! Прыгай с крыши, Драко, раз ты такой идиот. Вот и вся любовь. Сказать, что мне горько, Гарри, это ничего не сказать. Одно радует – даже если Пэнси разыщут во Франции, чтобы допросить, она ничего не расскажет. Я сумел внушить, что иначе её сочтут сообщницей и даже смогут обвинить в моей смерти. Пэнс будет молчать. Я её не виню. Просто это ещё одно подтверждение, что мне абсолютно не зачем цепляться за жизнь.       Продолжу. Ещё чуть-чуть. Наверное, я так много пишу ещё и потому, что откладываю свой последний шаг… Раз ты дочитал до этого места мою писанину, я, пожалуй, доверю тебе прочитать ещё кое-что. Ну, вдруг тебе станет интересно. Гарри, у меня есть ещё одна тетрадь. Точнее, была. Со вчерашнего дня она находится в Хогвартской библиотеке. Такая же тетрадка, только не заколдованная. И не подписанная. В ней мои стихи. Ты вновь не ослышался – СТИХИ, Гарри. Драко Малфой, тот самый, которого ты знаешь под именами «Подлец» и «Ублюдок», с некоторых пор стал поэтом. Такая вот сублимация. Сначала - алкоголь, потом – секс и, наконец – поэзия. А ведь Люциус Малфой имел на сына совсем другие планы. Я не стану разочаровывать отца. Он моих виршей точно не прочитает, а ты, Поттер, на досуге полюбопытствуй. Думаю, что если тебе до сих пор кажется, что всё, что я рассказал о своих чувствах к «грязнокровке» - это лишь предсуицидальный бред, то изучив мои рифмы, ты убедишься, что я не вру. Не знаю, откуда это взялось. Видимо, чтобы не начать разговаривать самим с собой, я стал выплескивать мысли на пергамент. Собравший покинуть этот мир, я хотел сжечь ту тетрадь. Пусть бы стихи умерли вместе со мной. Но уйти, совсем ничего после себя не оставив… Короче, я затолкал тетрадку куда-то между учебников, в самые верхние ряды. Если однажды она обнаружится, то всё равно никто не поймет чьи это строчки и кому они посвящены. Последняя эгоистичная шалость. Захочешь – найдёшь. Ты же Великий волшебник, Гарри. А не захочешь, то – не важно. Всё уже НЕ ВАЖНО. Гермиона меня презирает. Ты мне больше не конкурент. Грейнджер никогда не будет моей женщиной. Гарри Поттер никогда не станет другом Драко Малфоя. Остались только руины. Как в Хогвартсе после Войны…       Всё, я готов. Сегодня сильный мороз, и пальцы совсем не слушаются. Трудно писать. ... Странно, но я никогда не видел Гермиону во снах. Видимо, это такая защитная реакция организма. Я думал о ней всегда, но хоть ночами мой мозг отдыхал. Так вот, два часа назад я был с ней рядом. Смотрел, слушал дыхание. А сам почти не дышал. В последний раз я видел её так близко. Говорят, что даже приговоренному положено последнее желание. Я мысленно просил Гермиону, чтобы я ей приснился. Чтобы хоть раз подумала обо мне! Мерлин, так стыдно… Я расплакался. Я сидел на краю кровати, а горячая слеза капнула прямо ей на висок. Но знаешь какой была моя первая мысль? «Пожалуйста, умоляю – проснись! Удивись, наори, избей меня до крови!». Тогда я бы вновь нахамил, высмеял и, возможно, изменил свои планы. Гарри, я хочу жить. Я предоставлял себе шансы. Но нет. Я тут не нужен. Грейнджер не проснулась. Я – ухожу. У меня уже не сердце, а так, тонкая тряпочка. Хочется надеяться, что Гермиона хотя бы не захлопает в ладоши, узнав о моей смерти. Эта девочка не такая. Поттер, присмотри за ней. Гермиона должна быть счастливой. А ты - самый достойный человек, которого я встречал в своей жизни. Не меняйся».       Поттер перевернул страницу. «Прощай, Гарри. Твой лучший враг. Драко Малфой».