Научи меня убивать

Мы едва унесли ноги. Левое плечо горело огнем, сердце по-прежнему стучало где-то на уровне глотки. Я был зол на него, и эта злость, казалось, была привычнее, чем все остальные чувства. Сняв окровавленную рубашку и обнажив рану, я сидел неподвижно, концентрируясь на смеси ощущений: вкус металла во рту, спертый пыльный запах дешевой комнаты, разлитая боль по всей левой конечности и злость, стянувшая мои внутренности в тугой ком. Он куда-то вышел, своей неизменной молчаливостью доводя меня до исступления. Порой я думал, что совсем его не любил. То, как он двигается, крадучись, то, как он смотрит куда-то сквозь тебя с застывшей гримасой неясности мысли. Иногда я не мог понять их ход, иногда я злился за это, а иногда просто отмахивался от него, как от мошкары. В ту ночь это была все-таки злость. Мне хотелось посмотреть, что с рукой, но боль сковала левую половину тела, реагируя на любое движение огненной пронзительностью. Клейма слабо подсвечивали мою сгорбленную фигуру. Но я терпел, потому что обещал ему. Дверь жалобно скрипнула, оповещая о его возвращении. Я не стал оборачиваться на него, кривя рот в оскале. Он почти бесшумно подошел ко мне, и голой спиной я почувствовал движение воздуха от его одежды. Он что-то делал в полутьме, затем едва слышно произнес: «Потерпи немного», а после меня пронзила такая боль, что из глаз посыпались искры. Если бы я мог, я непременно ударил его. Но было не с руки. Поэтому я набросился на него словесно, и ответом мне была привычная тишина. - Надо зашить тебя, - вновь послышался его голос через несколько бесконечных минут. - Ни за что, - одернул я плечо от его руки, шипя от боли. – Только через твой труп. Я не видел, но знал, что он улыбнулся моим словам, принимая их за игру. «Наверное, я его никогда не любил,» - думалось мне в подобные моменты. Признаюсь, у него была легкая рука, и он шил мою кожу так, словно всю жизнь этим занимался. Было бы проще, если у нас оставались хоть какие-то припарки, но денег было в обрез, а последние припасы израсходовались еще месяц назад, когда нам удалось улизнуть из мертвого Киркволла. С тех пор мы дольше пары дней не задерживались ни в одном поселении, нередко ночуя под звездами. Я ощущал его горячее дыхание на затылке, его уверенные касания к коже вокруг раны, когда, дергая за иглу, он придерживал лоскуты. Шил он старательно и так же молчаливо, и я слышал трение натянутой нити о воспаленные ткани. Как только он закончил, я выдернул из его рук початую бутыль виски, которой он обеззараживал меня, и с жадностью, даже с вызовом, опрокинул в себя часть содержимого, встречая на себе усталый взгляд. Опустошив треть, я медленно повел раненой рукой, проверяя ее подвижность, невольно дергаясь от боли. Я чувствовал беспомощность, уязвленность, что пару часов назад нам пришлось бежать от кучки сектантов, на которых мы случайно наткнулись во время разведки территории. Судя по тому, как менялся климат, мы уже находились на границе с Тевинтером. Меня ранили по совершенной глупости, в момент, когда я отвлекся на блеснувшую улыбку Гаррета в лунном свете. Он делал меня слабым, и от этого злость только росла. - Не надо было бежать, - огрызнулся я на молчание. - Тебя серьезно ранили, едва не прорубив кость. Я изогнул шею, рассматривая ровные стежки грубой нитки, выходящей из опухшей кожи. Меня передернуло. - У тебя левая рука – ведущая, и один я бы не справился. - Потому что ты слабак, - буркнул я себе под нос, все же надеясь, что он не расслышал. – С тобой расправиться проще простого. Мы дрались каждый день. Вернее, я его бил в порыве гнева, иногда кусал до крови, не забывая при этом выплеснуть всю словесную желчь. Он все терпел. Порой казалось, что он не воспринимает меня всерьез, и что это для него прелюдия, но бил я яростно, не раз хватался за нож, пуская его в ход. Он почти всегда ходил в ссадинах и синяках, порезах или кровавых укусах, и всему виной – его молчание. Он всегда отмалчивался. Легкая улыбка озарила его белое лицо, и он, приблизившись слишком резко, неуловимым жестом толкнул меня на кровать. Я повалился на старый вонючий матрас, оберегая здоровой рукой больную, и в следующее мгновенье он придавил меня своим весом, ставя руку поперек моего корпуса, не давая встать. Я шипел и извивался, точно змея, совершенно не имея преимуществ над противником. Я не доставал зубами до него, руки беспомощно были сложены вдоль корпуса, и даже ногами он умудрился зафиксировать меня. Все что мне оставалось – трепыхаться в его силках и гневным взглядом постараться прожечь в нем дыру. И все же я ощущал жар его тела, липкого от пота, я видел светлячков в его черных глазах, и в голову закралась мысль, что этого человека я любил больше жизни. Я гнал ее скорее прочь, сильнее злясь на свою слабость. Он долго вглядывался в мои помыслы, а затем склонился и медленно поцеловал. Я не смог сдержать стона и, проклиная все на свете, с порывом ответил на поцелуй, приоткрывая рот и прикусывая его губу. Он вторил моему стону, тем не менее удерживая меня в стальном хвате. Я с шумом вдыхал спертый воздух, задыхаясь, я пытался ухватиться за него зажатой между телами кистью, расслабляя корпус и распуская ноги. Я сдался, захлестываемый волной ощущений, в который раз удивляясь способности Гаррета вот так влиять на меня. Но любил ли я его на самом деле? И все же бывали моменты, когда я прятал когти и гнев. Так было, когда он признался мне в любви, и когда он чуть не погиб в бою с Аришоком, выбрав поединок и выйдя на арену с луком и коротким клинком за поясом, и так было каждый раз, когда он целовал меня. До внутренней дрожи, до сбивчивости дыхания. Я лежал на его плече и слушал свои мысли. С рассветом нам придется покинуть эту таверну на границе Вольной Марки, и в нашем распоряжении оставалось еще несколько часов. Повернув голову, я увидел на его ключице разлитой багровый синяк, слегка припухлый и, очевидно, причиняющий боль при движении. На языке вертелись слова раскаяния, но, как и всегда, я проглотил их вместе с липкой слюной. Гаррет молча глядел в потолок, вновь расчесывая кисти до крови. - Ты опять ел апельсины? – Я не смог скрыть раздражения на доносившиеся звуки чесания. Он не ответил, продолжая делать свое гнусное дело. Я не выдержал. - Перестань, - рыкнул я, с силой ударяя по его тонким длинным пальцам. - Прости, Лето, - выдохнул он, беспомощно сжимая кулаки. Когда первый раз он назвал меня Лето, я налетел на него, сбивая с ног на землю, и принялся колошматить по нему без разбора. В итоге я сломал ему нос в двух местах, расцарапал лицо, каким-то чудом не ослепив, а когда кто-то стащил меня с него, я пару раз сходил ногой по голове. Перед глазами стояла красная пелена, в ушах стучала кровь, напрочь лишая меня слуха, а под кожей обжигал лириум. Гаррет встал не сразу. Отплевываясь от крови, он вначале дрожащими пальцами потрогал нос, затем раскроенную надвое нижнюю губу, из которой непрестанно хлестала кровь, и только после, опершись в землю позади себя, неуверенно встал на ноги. Пелена сошла, и я увидел, что натворил, теряя дар речи. Тогда я действительно испугался за него и хотел уже было броситься к нему, но его взгляд остановил меня. В карих глазах не было ни упрека, ни обиды, ни гнева, лишь спокойствие и принятие, что окончательно запутало меня. Тот, кто стащил меня с него, толкнул в спину, прорычав «урод», и ушел следом за Гарретом, оставляя меня возле лужи крови, застывшей на сером камне. Мне казалось, что за два года я уже свыкся с этим именем, и все равно каждый раз внутренне содрогался, нервно дергая голову на зов. Вот и теперь я вздрогнул. Он обожал апельсины, но всякий раз, когда он съедал хотя бы половину фрукта, его кисти покрывались красными корками, которые зудели похуже вшей. На вопрос «зачем?» он лишь пожимал плечами, отправляя очередную дольку в рот, а потом в тайне раздирал несчастные пальцы в мясо, пряча их от меня последующие несколько дней. Поэтому я бил его. Он мало говорил. Меньше, чем хотелось бы, оставляя почти все вопросы без ответа. Особенно те, что касались его жизни до Киркволла, до меня. Кто-то из-за этого считал его недалеким и глупым, кто-то – совершенно безразличным, но на деле Гаррет был умнейшим человеком из всех, кого я когда-либо знал. И все же, секрет его молчания оставался для меня неразрешимой проблемой. Поэтому я бил его. Я до конца не понимал, отчего меня так тянуло к нему. Его профиль портил неправильно сросшийся нос, намечая в нем небольшую горбинку, черные длинные волосы Гаррет скручивал в тугой узел на затылке, иногда позволяя мне заплетать мелкие косички из них, его тело не отличалось рельефностью или смуглостью кожи, что я так ценил в мужской внешности. Он был бледным и жилистым, практически лишенный волосяного покрова, он ленился бриться, нередко запуская щетину, носил мешковатую одежду и часто забывал поесть. Он знал карту Тедаса по памяти, безошибочно указывая на следующее поселение, в котором мы должны были заночевать, он помнил названия всех географических объектов каждой из стран, особенности рельефа всех крупных городов и примерную их численность, он где-то постоянно находил книги и читал их мне вслух. В те моменты я забывал о своей злости, с упованием слушая его размеренный голос, вдыхая его запах и незаметно для себя обнимая его плечо. В бою он преображался. Ловкость и гибкость его тела завораживала и даже пугала, когда, слишком близко подпустив к себе врага, он изворачивался и одним резким движением клинков перерезал глотку. Сила его ударов была невероятной, и почти всегда после неуловимого броска на землю с глухим стуком отлетали головы. Еще он любил лук, и часто в сражениях комбинировал оружие, не оставляя противнику ни единого шанса на выживание. Он мог попасть в глаз с трехсот ярдов, особо не целясь, ему не надо было владеть магией, чтобы творить колдовство. Нет, не колдовство – искусство. Мастерство. Обычно бои были короткими и невозможно кровавыми, куски тел с ровными срезами были разбросаны по всем углам, точно их нашинковал опытный мясник, и в центре этой бойни стоял Гаррет, слегка ссутулив плечи, измазанный чужой кровью и страхом. Когда начались проблемы с кунари, он спокойно принял вызов на дуэль, словно это была шахматная партия, выйдя в центр зала с луком и коротким клинком за поясом. Схватка была ожесточенной, Аришок не давал ему сделать полноценный взмах, притесняя его к стенам, и Гаррет довольствовался короткими рваными движениями, даже не сумев толком порезать кожу. Это было ужасно, я хотел отвернуться и не смотреть, но продолжал следить за ними, точно загипнотизированный, то и дело загораясь лириумом. В зале стояла гробовая тишина, и лишь короткие звуки лезвий и тяжелые удары меча эхом разносились под потолком. В какой-то момент Гаррет, едва успев увернуться, оказался в углу, лишаясь путей отступления. Аришок медленно наступал, ведя по полу меч под визг камня, а затем, замахнувшись, вспорол противнику наискось живот. Гаррет ничком повалился на пол, и тут Аришок допустил ошибку – он посчитал лучника нежильцом и отвернулся, победоносно рыча. Кто-то держал меня, чтобы я не выбежал, я не слышал своего крика и ярости, но вдруг я замер, не веря своим глазам. Кунари, издав хриплый вздох, с грохотом рухнул на камень, а из затылка торчала звенящая стрела. Бой был окончен, кунари отступили, но мне не было до них никакого дела. Отступник спас его, как спасал каждого из нас, но я запомнил это чувство безвозвратной потери, прожигающее во мне дыру. Гаррет всегда делал то, о чем его просили, будь то неравный бой с вожаком кунари или рысканье по Рваному Берегу в поисках какого-то шлюшьего цветка. Гаррет был удобным, и иногда я это удобство путал с отсутствием личного мнения, но это было в корне неверно. Его мысли были всегда чисты, его намерения ясны и непоколебимы, если он вдруг решался на что-либо. К несчастью, это я понял слишком поздно, из раза в раз набрасываясь на него с кулаками, когда слышал, как он соглашался на очередное поручение. В какой-то мере я чувствовал за него ответственность, словно он был бродячим котом, прибившимся к моим ногам. И моя вина была в том, что я не прогнал его сразу. Мы заботились друг о друге, как могли: он таскал еду и всегда ждал, чтобы я поел первым, а я не позволял ему расчесывать руки и быть слишком привязанным ко мне, но он все равно продолжал чесаться и любить меня. Поэтому я бил его. За излишнюю преданность. Если бы я знал, что та ночь будет последней, я, конечно, вел себя по-другому. Возможно, даже сказал бы ему, как много он значит для меня, но ирония в том, что мы никогда не можем знать наверняка, когда будет этот последний день. С рассветом начался обратный отчет. Гаррету пришло письмо из Скайхолда, и мы двинулись на юг. Всю дорогу я непрестанно злился и бил его чаще, чем обычно. Я бил его за все: за молчание или за одно сказанное слово, за слишком долгий взгляд или задумчивый вид. Тогда я ненавидел его. Он весь пестрил синяками и царапинами, но мне было его не жаль. Казалось, я мог его убить в порыве гнева – так отчаянно я колотил его. Как они его вычислили, я не знал. Почему Гаррет откликнулся на призыв вместо того, чтобы кинуть письмо в костер, я тоже не знал, но понимал, что спорить было бессмысленно. Потому что он был человеком, которым все пользовались. Я мог его бросить и пойти своим путем, мог прибить одним взмахом меча, но я плелся следом, проклиная его всей душой. Мы передвигались преимущественно на своих двоих, иногда за пару монет нас подвозили на телеге, один раз взяли коня, когда пересекали границу Орлея и уже подходили к Морозным Горам. Только там Гаррет мне поведал, почему им нужна была его помощь, но мне было плевать на нужды Инквизиции. Шесть лет он выполнял чужие поручения, шесть лет он рисковал жизнью ради других, и мне было невыносимо больно за то, что он все никак не мог начать жить своей жизнью. Ведь он давно заслужил покой. Наш путь занял несколько недель, и за это время он научил меня некоторым хитростям своего ремесла. К примеру, как расставлять ловушки, которые невозможно обезвредить никому, кроме их создателя, как метать обоюдоострые клинки так, чтобы они проходили навылет даже при попадании в голову или бедро, как смазывать оружие ядом и самому не отравиться, и как стрелять из лука, чтобы убивать с одной попытки. - Выше локоть. Холодные пальцы коснулись моей напряженной руки, и я вздрогнул, теряя прицел. - Проклятье, Гаррет! – Вскрикнул я, кидая на него злобный взгляд. Уже несколько бесконечных часов я пытался освоить премудрости стрельбы, но без особого успеха. Я опустил лук, расслабляя, наконец, затекшую левую руку. Мне хотелось послать его ко всем демонам и хорошенько врезать, но я продолжал продавливать пятками землю и пробовать снова и снова. Итак, я вскинул оружие, вставил стрелу и натянул тетиву. «Выше локоть,» - прозвучал в голове его голос, и я послушно установил кисть с зажатой в пальцах стрелой на уровне глаз. - Целься двумя глазами. Стреляй на выдохе. - Я помню, - процедил я, наводя прицел и выпуская воздух из легких. Стрела слетела с рук и, просвистев доли секунды, вонзилась в край жирного круга, нарисованного грязью на дереве. Я не видел лицо Гаррета, но знал, что он улыбается. Я и сам был доволен этой попыткой, но вида не подал, продолжая хмурить лоб. - Давай еще раз. Я удивленно обернулся. - Ты уже пятый день не отстаешь от меня со своей стрельбой. Я не мог не оскалиться на него. Он, тем временем, подошел к дереву и вытащил стрелу. Я следил за ним, не мигая. - Ты слишком долго целишься. В бою тебя убьют раньше, чем ты натянешь тетиву. - Может ты забыл, но я предпочитаю пользоваться мечом. - Давай вместе. Он прижался к моей спине, левой рукой накрыл мою левую кисть, сжимающую оружие, а в правую вложил стрелу и тоже сжал своей ладонью. Я замер, пораженный внезапной близостью. Его небритый подбородок чиркнул по моей щеке. - У тебя меньше секунды, чтобы прицелиться и выстрелить. Расслабь руку, - его голос прозвучал у самого уха, холодные пальцы цепко держали мои кисти, управляя моими движениями. Он вскинул лук, вставил стрелу, отвел локоть и выстрелил моими руками в самый центр расплывшегося круга. Я слышал его размеренное дыхание, чувствовал его касания через тонкую рубашку и остро ощутил, как все-таки много значит для меня этот человек. - Зачем ты это делаешь? - На случай, если однажды меня не будет рядом, - чуть помедлив, ответил он. Что? Я дернулся, высвобождаясь из его объятий, прошипел «урод» в его спокойное лицо, выдернул стрелу из несчастного дерева и, переломив ее пополам, швырнул в кусты. Этот урок оказался последним. Той ночью мы спали под звездами у того же дерева. Гаррет жевал травинку и смотрел на ночное небо. Я смотрел на него. Наши пальцы были сплетены. - Гаррет, - позвал я его, не смея коснуться его лица. Сегодня я не выдержал и ударил его, и теперь на его щеке чернел новый синяк. - Что? - Пообещай, - потребовал я, не сумев заставить себя договорить до конца: «Пообещай, что никогда не покинешь меня». В ту ночь мне многое хотелось сказать ему, ведь я ни разу не говорил, что люблю его, при этом каждый день крича, что ненавижу. - Обещаю, - ответил он спустя минуту усталого молчания. Создатель, если бы я только знал… В Скайхолде нас встретили неоднозначно. Кто-то с натянутой дружественностью, а кое-кто с откровенным презрением. Все знали, кто мы такие и зачем пришли. Варрик с каким-то мужчиной встречали нас у ворот, и я заметил, что арбалеты крепости были направленны в наши головы. С каждым шагом желание покинуть это место становилось все острее, и когда мы пересекли так называемую ставку командования, я отчаянно озирался по сторонам в поисках путей отступления. Нас сразу стали просвещать в проблемы Инквизиции, не предложив комнаты или горячего обеда, но Гаррет тут же с головой погрузился в них, зябко вздрагивая от порывов южных ветров. Я смотрел на него, разрываясь между двумя желаниями: схватить его за руку и рвануть обратно на север, предварительно перебив всех присутствующих, или бросить его здесь, избив до полусмерти. Я оставался рядом. Мы зашли в помещение со столом огромных размеров с картой Тедаса, различными фигурками и отметинами на ней. Я встал поодаль, выбрав удобную точку обзора и принялся наблюдать. Гаррет прошел к столу, улавливая каждое слово, храня задумчивое молчание. Внутри меня разлилось дурное предчувствие, и я попытался вникнуть в суть разговора. Бла-бла-бла-Корифей… Бла-бла-бла-Серые Стражи… Угроза Тедасу… Маги, храмовники… Пустой звук, бездумное колебание воздуха. Я вновь ощутил злость, но к удивлению, она была направлена не на него, а на них. Какого Мора они вызвали его на край юга для того, чтобы вступить в схватку с очередной скверной? Неужели им не хватало лучников? Самым страшным было то, что куда бы его ни пытались втянуть, он без колебания пойдет туда. Даже на верную смерть. Пожалуй, это единственное, чего я не понимал в нем. Это и маниакальную одержимость апельсинами. На меня навалилась усталость, но я продолжал подпирать стенку, заботливо копя гнев, чтобы позже обрушить его на Гаррета. Он был виноват в том, что он такой. Он виноват в том, что произошло потом. Когда я уже не выдержал и был готов сползти по стенке и сесть, он вдруг заговорил. Его голос своей чистотой разрезал душный воздух помещения. Я встрепенулся, вслушиваясь в каждое слово. Завеса его прошлого слегка приоткрылась, и оттуда подуло мрачными событиями. Я не знал, что он уже сталкивался с Корифеем и даже сумел одержать победу, я также не знал, что у него были знакомства среди Серых Стражей, и теперь он любезно предоставлял свои связи. Я почувствовал себя обманутым, на мгновенье растерявшись и не зная, как реагировать. После яростных споров они отправили ворона в Крествуд за знакомым Гаррета, а нам же предстояло на рассвете выступить в Адамант. Нам определили комнату и оставили наедине. Едва Гаррет переступил порог, я налетел на него с обвинениями: - Какого Мора ты не рассказывал мне?! Он молчал. Я с силой толкнул его в грудь, и ему пришлось отступить. Первый удар пришелся в плечо. Затем еще и еще, и я на него обрушился с кулаками и толчками, крича вдобавок что-то невнятное. Он долго терпел, но затем, словно проснувшись, схватил меня за кисти, прерывая побои. - Услышь меня, Лето, - спокойно произнес он, глядя мне прямо в глаза. Я невольно сжался: никогда прежде он не пытался остановить мой гнев, покорно терпя удар за ударом. - Я могу помочь этим людям. - Они пользуются тобой, - не выдержав напряжения, прорычал я. – Сначала Киркволл, теперь Инквизиция. Я начал извиваться, пытаясь вырваться, но его холодные пальцы с невероятной силой удерживали меня. Я зарычал, загораясь лириумом, и тут внезапно замер, открыв рот в недоумении: Гаррет, уловив момент, прижал меня к себе, с нежностью обнимая. У меня сдали нервы. - Я не хочу, чтобы ты погиб, не хочу, чтобы ты снова рисковал жизнью. Он не отвечал, медленно проводя рукой по моей спине. Я положил голову на его плечо, обнимая в ответ. Что-то душило меня, никак не давало расслабить внутреннюю струну, словно перед наводнением или войной. Близилось нечто непоправимое, то, на что я никак не мог повлиять. Я не хотел его выпускать из своих рук, и мы так простояли какое-то время. Он пару раз наклонял голову и целовал мою щеку, его дыхание было спокойным и размеренным. Казалось, ничто не могло выбить его из равновесия. Когда же мы успели врасти в друг друга настолько, что сама мысль о его исчезновении заставляла мои внутренности в судороге сжиматься? Мы были загнанными зверьми. Брошенными, никому ненужными. Мне всегда казалось, что мы были вместе только потому, что стали лишними. За шесть лет, проведенных в Киркволле, он был единственным, кого я мог терпеть возле себя. Гаррет странным образом притягивал к себе всех: от бездомных собак до магов-отступников, и он никому не отказывал в помощи. Таков был Гаррет. То, как он признался мне в любви, до сих пор сидит в памяти. Однажды мы провели вместе ночь, после которой я ушел, поскольку думал, что мои проблемы были важнее. Сейчас они не имеют смысла. Сейчас ничто не имеет смысла. Он сказал мне, что любит, когда мы жарили кусочки хлеба на походном костре у подножья Расколотой Горы. Он произнес это, когда передавал мне кувшин с водой и жареный хлеб, едва касаясь меня холодными пальцами. Я застыл, глядя в его черные глаза, не находя ответ. Я знал о любви только со слов глупых романтиков, поэтому не понимал, какие чувства вызывает у меня лучник. Я мог назвать это как угодно: привязанность, терпимость, спокойствие. Но той любви, о которой я слышал, я не ощущал. Я не воспевал ему дифирамбы, я не просыпался в поту и не мучился бессонницей, я никогда не караулил его под дверью. Мы просто были вместе. Простая случайность. Я проснулся с рассветом, не заставая Гаррета на постели. Он стоял у окна и неспешна надевал казенный доспех. Оторвав голову от подушки, я недоуменно уставился на него, не понимая, что происходит. Но вскоре события прошедшего дня догнали меня, и я с мрачной угрюмостью позвал его. Гаррет стоял в полуоборот, не успев ещё завязать волосы в узел, и слегка улыбался. В такие моменты он казался мне чужим, ведь меня пронзала ясность, что я совершенно не знаю его. Разве можно любить человека, которого совсем не знаешь? Собирались мы в полной тишине, и вот, стоя у порога, я вдруг заметил его клинок, оставленный на столе. - Ты ничего не забыл? Он пожал плечами. Подобрав оружие, я протянул его ему, но он не взял. - Оставь себе. Пусть у тебя хоть что-то будет на память. Меня накрыла волна страха, тут же уступая место злости. Коротко замахнувшись, я ударил его в лицо, в кровь разбивая нос и верхнюю губу. Пошатнувшись, он схватился за стену, опуская голову, и замер. Кровь залила ему рот и рубашку. Постояв так несколько секунд, он попытался вытереть лицо рукавом, пачкая его ещё сильнее, а затем, не глядя на меня, вышел из комнаты. В подобные моменты я ненавидел его. Он всегда принимал побои как должное, и порой меня пугали мысли: что, если с ним обращались так всю жизнь? Он знал, как я ненавидел подобное его поведение, когда он начинал прощаться со мной. Иногда мне казалось, что он нарочно выводит меня из себя, если бы не его спокойный голос и уставший взгляд. Словно он уже давно был готов умереть. Выругавшись, я вышел следом, сжимая пальцами его клинок. Несколько дней невыносимого похода, встреча со Стражем и безмолвие Гаррета давило на меня. От этого я был раздражительней обычного, и Гаррету попадало намного чаще. Но он все терпел. Когда-то мне даже стало интересно, на сколько хватит его прежде, чем он навсегда уйдет от меня, но проверить я не решался, всегда останавливая себя еще до последнего удара. И тем не менее, мы каждую ночь любили друг друга, и каждую ночь я искал в его глазах прощение, не осмеливаясь попросить его вслух. Ночью мы принадлежали друг другу, ночью он был только моим, и я лежал в его объятьях, следя за его сном. В такие минуты он казался мне безмерно красивым, и я водил пальцами по безволосой груди и вдыхал его запах, разглядывая в лунном блике неровные черты профиля. У крепости начался обратный отсчет. На подходе к ней я уже услышал запах битвы, невольно загораясь лириумом. Гаррет, забыв шнурок для волос в Скайхолде, непрестанно дергал головой, откидывая назад пряди снова и снова, и это движение вскоре тоже начало меня злить. Я был на взводе, словно зверь, почуявший след крови. Инквизиция схлестнулась с Орденом. Это была жесткая, стремительная бойня, и мы за несколько бесконечных часов продвинулись почти в самые недра. Я не понимал, отчего вдруг Стражи сошли с ума, нападая на союзников, почему их маги рвали Завесу, выпуская демонов, но, признаться, я скучал по сражениям, поэтому, сжав рукоять, с охотой убивал. Но двигался я куда медленнее, чем каких-то пару лет назад, постоянно держа в поле зрения Гаррета. Разумом я понимал, что он способен в одиночку перерезать глотки всем присутствующим, в том числе и мне, но в душе все равно ощущал царапающую тревогу. Гаррет отстреливался с фланга, частенько поглядывая в мою сторону, и мне становилось немного спокойнее. Мы прорвались во внутренний двор, ошеломленно замирая на входе. Кучка Стражей во главе с каким-то безумцем стояли по середине, завершая кровавый ритуал. Я оглядел союзников, читая на их лицах недоумение, а затем взглянул на Гаррета, встречая полный любопытства взгляд. Что-то подобное я и ожидал от него. Тем временем началась словесная перепалка, в конце которой на нас обрушился гнев самой преисподние: мы услышали громоподобный рев, а затем, сотрясая землю движениями крыльев, в воздух взмыл кровавый дракон. Инстинктивно пригнувшись к земле, мы переглянулись, и в его глазах я увидел страх. Гаррет боялся драконов, и когда на шахты прилетала одна из представительниц, я с большим трудом заставил его доблестно исполнить свой долг Защитника Киркволла. Пока я говорил с Гарретом, пытаясь его успокоить, открылась Завеса, и внутренний дворик наполнился демоническими тварями. Выругавшись, мы вновь взялись за оружие. Двое Стражей куда-то убежали, оглашаемые ревом дракона. Инквизитор пытался залатать дыру, откуда выскакивали существа, Гаррет отстреливался, пытаясь прикрыть меня, я кинулся в открытый бой, принимая на себя нескольких демонов сразу. Весь внутренний двор искрился осколками красного лириума, его нити покрыли серый камень, обжигая мои ступни. Я старался не обращать на это внимание, но металл под кожей стал гореть намного сильнее. Что-то происходило, но я не успел разобраться. Наконец, Тревельян с криком закрыл Брешь, и мы устремились на рев дракона. Инквизиция побежала вперед, я остался ждать Гаррета, собиравшего уцелевшие стрелы. Он явно не спешил, и мне пришлось его поторопить. Я чувствовал прилив сил, который всегда появлялся в разгар ожесточенной битвы. Я прекрасно понимал, что он медлил, поскольку не хотел связываться с высшим драконом, атакующим оскверненным лириумом, но я не мог не задеть его, уличая в трусости. То, как он посмотрел на меня, до сих пор сидит в голове: он никогда не реагировал на мои колкие замечания, но тогда его глаза сверкнули недобрым блеском, заставляя меня проглотить свой поганый язык. Мы поспешили догнать Инквизицию, и всю дорогу до моста я проклинал себя. Мост сотрясало от рева и вспышек молний. Грохот стоял неимоверный, и я поддался малодушию, хватая Гаррета за руку и оттаскивая его к стене. Пусть они сами разбираются! Пусть погибнет кто-нибудь из них. Прижав его к холодному камню, я долго всматривался в его мысли, ища поддержки для дезертирства, но Гаррет, криво усмехнувшись, выскользнул из моего хвата и устремился вперед. Я мгновенно наполнился злостью, представляя, с каким наслаждением я сегодня его изобью, что даже залитое кровью безразличное лицо меня не остановит. Выбежав на мост, мы натолкнулись на застывшего Тревельяна, и на него медленно наступал дракон, оттесняя его к краю пропасти. Я мельком оглядел его спутников, тут же отводя взгляд от обеспокоенного Варрика, от женщины с короткой стрижкой, от Серого Стража с идиотскими усами, вновь устремляя его на моего лучника. Он стоял в полуоборот, нарочно не смотря в мою сторону, и ждал, как все мы. Ждал, а надо было бежать. Все произошло слишком быстро. Ударная волна от заклинания мгновенно оглушила нас, но я, в последний момент увидев стремящегося в бездну дракона, успел Гаррета вытащить на безопасное место. Зверь рванул в воздух в последний момент, избегая столкновения с холодной землей, и огласил мрачное небо угрожающим рыком. От заклинания мост начал рушиться, и огромные глыбы, откалываясь от сооружения, повалились вслед за драконом. Мы рванули к стенам крепости, пытаясь хоть на мгновенье опередить стремительно растущие гигантские трещины. Я бежал впереди, непрестанно оглядываясь на Гаррета, срывая голос в крике в попытках его подогнать. Позади бежали они, помогая друг другу не упасть в бездну. Спасение было уже близко, и я даже перестал ощущать, как горят мои легкие от дыма и страха. Внезапно мост затрясся под ногами, а затем, отделившись от стены, он медленно начал съезжать вниз. Я не успевал достигнуть безопасного места, неожиданно чувствуя толчок в спину. Я полетел вперед, оказываясь на нетронутом камне, резко оборачиваясь на Гаррета и застывая с ужасом на лице. Мой крик застрял в глотке, обжигая внутренности. Гаррет, вытолкнув меня с моста, лежал на ломающихся камнях, и все его лицо было залито кровью. Мы встретились взглядами, и он, слабо улыбнувшись, следующее мгновенье летел в бездну.