Настоящий

Дом Их дом стоял на самой окраине, возле дороги, которая никуда не вела. Он был небольшой — два этажа, гараж, забор и сад. Как в детстве. Этот дом нашел и купил Чимин, вместе с Намджуном они навели там порядок, перевезли вещи Хосока и Юнги. А потом Намджун привез в дом и их самих. Хосоку еще было больно дышать и тяжело ходить. Но в больнице стало очень сложно. Отец Хосока снова щедро платил всему персоналу — теперь уже за то, чтобы они молчали об одном странном пациенте и терпели присутствие другого: отогнать Юнги от Хосока было невозможно, даже если бы на это кто-то и решился. Но люди устали все время жить в страхе и шарахаться от черного человека и «проклятой» палаты. Они начинали жить как-то робко, все время оглядываясь, опасаясь сделать даже крохотный шаг вперед. Они не отпускали друг друга ни на минуту, они еще долго боялись, что каждая окажется последней. Юнги боялся, что снова случится несчастье, Хосок боялся, что Юнги не выдержит. Юнги не выходил за ворота, Хосок еле передвигался даже по дому. Все необходимое привозили Чимин с Намджуном — единственные, кто не боялся Юнги. В начале августа семейка приехала хвастаться приплодом: малыш ухитрился совместить в себе, казалось бы, несовместимые черты обоих родителей. Получилось неплохо. Потягивая холодный коктейль на летней веранде, Чимин делился впечатлениями о важном моменте: — Представляете, смотрю на него, а у него волосы — как у этого! — Чимин ткнул пальцем в своего теперь уже мужа. — Я чуть сам не потемнел, пока проссал, что он просто мокрый! — Хорош при ребенке выражаться! — муж попытался отвесить Чимину шутливый подзатыльник, но тот увернулся, и ладонь Намджуна зацепила спинку стула. — Бля-я-ять! Малыш еще не пытался улыбаться, лишь жмурил глазки от солнца. Насколько ему повезло с родителями, будет видно потом. Но с волосами ему точно повезло: нежно-коралловый оттенок по тону напоминал цветную прядь над правым ухом Намджуна. День шел за днем, неделя за неделей. Ничего не случалось. Лысый беззубый бета Хосоку часто писали дети из приютов, звонили воспитатели. И осенью, более-менее поправившись, он вернулся к своему прежнему занятию. В первый раз Юнги провожал его в приют, всерьез думая, что прощается навсегда. Хосок понимал, и вернулся быстро. Во второй, в третий, в четвертый раз тоже ничего страшного не произошло. В их жизни, наконец, все было спокойно. Юнги крепко спал в объятиях Хосока, ему больше не снился поезд, а Хосок не плакал по ночам. Они понимали друг друга с полуслова, они слишком дорожили друг другом, чтобы хоть мгновение терять на обиды или споры. Юнги по-прежнему отказывался выходить за пределы их дома и сада, не хотел встречаться с людьми, и Хосок его всячески поддерживал, ограждая от встреч с любыми случайными визитерами. А Юнги понимал, что Хосок любит детей, что ему просто физически необходимо заботиться о ком-то еще, и понемногу научился отпускать Хосока, ждать его, занимаясь домашними делами, а не сидя на подоконнике с посеревшим лицом. Нельзя сказать, что он больше не боялся, но он привык. Приучил себя. *** В начале декабря в приюте сильно избили одного из новеньких, переведенных из закрывшегося сельского детдома. Восьмилетний бета оказался слишком смелым, а потому попал в травматологическое отделение — с сотрясением мозга, разрывами мягких тканей и множественными ушибами. Но выписанный из больницы ребенок все-таки испугался. Он отказывался заходить в здание, пытался удрать, визжал и вырывался из рук взрослых. Эту сцену застал Хосок. Задолбавшиеся воспитатели просто пихнули извивающегося пацана ему в руки, и тот, не долго думая, попытался укусить Хосока. Но у мальчика ничего не вышло: во рту сильно не хватало зубов — нескольких по естественным причинам, другие были выбиты. Сбритые в больнице темные волосики еще не успели отрасти. И в голове у Хосока словно что-то переключилось: лысый беззубый бета. Он схватил мальчишку и затолкал в свою машину. Там ребенок успокоился, довольно внятно объяснил ситуацию и заявил, что из машины не выйдет. Хосок оказался между двух огней. Он жалел перепуганного малыша, который был согласен поехать куда угодно с незнакомым дядькой в дурацкой шапке, лишь бы не возвращаться в приют. Но он очень боялся и реакции Юнги. Как тот воспримет появление в доме постороннего человека, да еще ребенка — потенциальной жертвы? Юнги снова придется окунуться в свой вечный кошмар, от которого он только-только избавился. Можно долго рассуждать о том, что нельзя все время жить, скрываясь от людей, но Юнги именно так и собирался сделать. И Хосок должен был ему в этом помочь. А теперь не только не помогает, но и сам же собирается нарушить хрупкое равновесие жизни своего любимого, фактически предать. А мальчик? Что будет с ним? Имеет ли право Хосок решать судьбу чужого ребенка, рисковать его здоровьем, а может и жизнью? Хосок пошел к директору приюта, честно сказал, что может забрать бету на несколько дней, но у него дома ему будет угрожать опасность. Директор даже не стал выяснять, какая: — Да он сам — ходячая опасность, у нас и двух дней не пробыл — и вот, пожалуйста! И в старом приюте то же самое было. Он же сам нарывается! Взрослых не слушает, старшим хамит, да вы посмотрите на него — по таким тюрьма плачет! Короче. Берите, только будьте осторожны, чтобы он вас не покалечил. А как только он что-нибудь украдет — немедленно в полицию! И мы его быстренько в специнтернат оформим! *** Юнги увидел машину из окна и вышел на крыльцо. Пацан выскочил первым и тут же с открытым ртом замер, уставившись на живого персонажа главной детской страшилки. Юнги тоже застыл и побледнел. Хосок, стоя позади мальчика, поймал взгляд омеги и прошептал: «Прости». Всю дорогу занятый тяжелыми мыслями, он не подготовил ребенка, не рассказал, что его ждет в незнакомом доме, и теперь тоже не знал, что делать — лишь молча снял шапку, надеясь таким образом хотя бы немного отвлечь и успокоить мальчишку. Только мальчишка не испугался. Удивился — да, но не испугался. И еще больше удивился, когда обернувшись, увидел, можно сказать, легенду. Буквально задыхаясь от восторга, маленький бета крутил головой, переводя огромные глазищи с одного на другого, а потом выпалил: — Ни хуя себе у меня предки будут! И тут у Юнги сработал неизвестно когда и кем встроенный автопилот: — Будешь материться — оставлю без обеда. Дуй руки мыть! *** Пацану, конечно, досталось. Он весь день лез и к Хосоку, и к Юнги, а потому порвал штаны, разбил пару тарелок и порезался осколками, прищемил дверью палец, уронил на себя книжную полку, а под вечер навернулся с лестницы, зацепившись за ковер. В результате съездил на еще одно свидание с травматологами, получил гипс на левую руку и шоколадку с орешками. Хосок и Юнги попытались по-взрослому поговорить с мальчиком, объяснить, что Юнги не герой глупой сказки, что все по-настоящему; что его ждут постоянные и, возможно, очень серьезные неприятности. Но пацан не сдавался. — Ой, да ладно, херня какая, мне и так всегда не везет! Через пару дней он стал намного внимательнее и осторожнее: научился смотреть себе под ноги, оценивать устойчивость мебели и крепко завязывать шнурки даже одной рукой. Скорость его реакции выросла на порядок: он ловко перепрыгивал через лужу пролитого шампуня, отдергивал руку от горячей сковородки, без труда уворачивался от падающих полочек. А вскоре полочки перестали падать. *** — Правильный пацан, бери, не пожалеешь, — потирая встретившуюся с гипсом челюсть, Намджун на всякий случай оглянулся. — Подумаешь, матерится! Отучишь. Ну, или не отучишь, какая разница? Я тебе точно говорю: главное, чтоб молиться не начал, все остальное — хуйня! На Рождество семейство Ким прибыло в гости полным составом, и шебутной бета сначала затянул в дикие игрища старших, а потом утащил в свою комнату мелкого. Хозяева напряглись, но родители за своего цветного отпрыска не беспокоились. Они были возбуждены и очень довольны. Чимин не выдержал первым: — У нас еще один будет. Уже восемь недель. — Вы что, принципиально только на Хэллоуин трахаетесь? Юнги уже мог шутить и улыбаться. *** Гостей проводили почти ночью. Юнги уложил бету спать, Хосок убрал посуду: — И что делать будем? — А у нас есть варианты? Он же ни капли не сомневается… Да и ты детей любишь. — А ты? — Посмотрим, — Юнги неуверенно пожал плечами. — Я ведь привык думать, что у меня их никогда не будет. — Значит, ты не против? — Нет, не против. Только… наверно с ним все-таки построже надо… — Что случилось? Он что-то не то сделал? Сказал? Он тебе нахамил? Хосок забеспокоился. Мальчишка, конечно, уже успел подчинить себе всю жизнь в их доме, но до сих пор не сделал ничего плохого. Все его шалости были просто шалостями — ни грубости, ни подлости, ни злости в них не было. Неужели он все-таки обидел Юнги? — Нет, все нормально, — улыбнулся омега. — Он попросил братика. Через три с половиной года Своих детей у них так и не получилось. Кто был в этом виноват, и можно ли было что-то исправить, они выяснять не стали. Юнги панически боялся передать проклятие собственному сыну, Хосок его понимал. Один раз поговорив, они закрыли эту тему навсегда, отдавшись воле случая. К тому же у них и так было, о ком заботиться — четверо приемных пацанов не отличались ни крепким здоровьем, ни ангельским поведением. Зато Хосок теперь практически не ездил по городским приютам и вообще надолго из дома не уходил — большинство его походов имели целью ближайший магазин, ближайшую школу и ближайший травмпункт. За такой подарок судьбы Юнги готов был воспитывать хоть полсотни юных головорезов. Старшему, тому самому бете, шел тринадцатый год. Материться он так и не отучился, но делал это исключительно, когда рядом не было никого из мелких. Из него получился очень хороший старший брат: он помогал родителям и с удовольствием возился с малышами — и своими, и часто приезжающими в гости Кимами. Чимин с Намджуном, конечно, трахались не только на Хэллоуин, но почему-то именно тогда у них особенно хорошо выходил и процесс, и результат: каждый год в конце июля в городе становилось на одного маленького цветного больше. — Отстаете, господа, — Чимин гладил себя по внушительному пятому брюху. Ту веранду, где он когда-то хвастался первенцем, пришлось отремонтировать и значительно расширить. В саду под яблонями двухлетний альфенок-Ким пытался поймать толстого рыжего кота, а остальные шестеро детей учили ходить самого младшего. Намджун тоже обещал заехать, но задерживался на работе. Да, и так имея все, что только можно пожелать, он все-таки работал. И совсем не потому, что ему не хотелось сидеть дома и вытирать носы и задницы: для этого имелся целый штат специально обученных людей. Просто Намджуну нравилось. Просто он не привык сидеть без дела. Просто тот случай в казино обернулся еще одной крепкой дружбой и взаимным уважением. Господин Чон тогда крепко получил от начальства. Но не за то, что провалил дело и втянул в операцию гражданских. А за то, что такие подходящие гражданские до сих пор были не завербованы. Чимин, конечно, ни в какой службе заинтересован не был, а Намджуну понравилось. Он влился в работу управления, снова полностью переведенного в Сеул, а недавно вполне заслуженно его возглавил. Он запретил использование транквилизаторов и стал первым начальником, лично посещавшим черный дом. Конечно, мелкие неприятности с ним периодически случались, но человеку, и без того постоянно застревающему в лифте, падающему в лужи и теряющему ключи от машины, все было нипочем. А Чимин не беспокоился: с его истинным ничего серьезного случиться не могло. *** Служебная машина Намджуна зарулила во двор, когда уставшие от жары дети скрылись в доме: самых маленьких уложили спать, остальных развлекал старший бета. Двое бойцов в форме первыми выскочили из машины и метнулись за ворота. Намджун выругался им вслед, но тут же замолчал: на улицу выбежал четырехлетний коралловый омега: — Папа, папа, а что такое «богохуйство»? — Что, сынок? Как ты сказал? Богохульство? Где ты это слышал? С веранды донеслись сдержанные смешки Юнги с Хосоком и не очень сдержанный ржач Чимина. Озабоченный альфа присел на корточки рядом со своим первенцем: — Так где? …Ах, старший в книжке прочитал! Ну, слава тебе, Господи! Так, сынок, иди к старшему, возьмите эту книжку… крепко так возьмите, чтобы она не убежала, и выбросьте ее к хер… чертям собачьим! — Намджун проводил малыша со вздохом облегчения, — Книжка… Бля, я уж испугался, что наследственность поперла… — Чья, ваша? — Хосок тоже не мог больше сдерживать смех. — Не, дедовская… Намджун был задумчив и не разделил общего веселья. Он лишь легонько поцеловал Чимина, а потом взял за руку Юнги и потянул его к машине. — Возьмешь? В том, что Хосок возьмет, Намджун не сомневался. На заднем сиденье лежал сверток. Мальчику, невнятно копошившемуся в одеяле, было от силы недели две. От виска через щеку тянулся свежий шрам: сквозь кровавую корку торчали нитки швов, кое-где проступали алые капли. Редкие волосики были черными. — Что, вам не нужен? — настороженно и немного злобно спросил Юнги. — Не знаю, - пожал плечами Намджун, - жалко его... Мальчик родился у пары подзаборных алкоголиков. Папу с новорожденным сыном, несмотря на откровенно паршивое состояние обоих, выставили из больницы сразу, как только поняли, кто родился. Отец, проспавшийся после обмывания счастливого события, увидел сына и бесследно исчез. Омега какое-то время держался, но не вынес обрушившегося на него горя и попытался выбросить младенца в окно. Не смог — лишь разбил стекло, поранил ребенка и порезался сам. — Сильно? Он жив? — в голосе смертельно побелевшего омеги была паника. Намджун, не знавший всех подробностей детства Юнги, удивился: — Папашка что ли? Да куда он денется, сволочь! Жив, конечно. Но от ребенка, ясное дело, отказался. — Кто он? — Юнги сильнее отогнул край одеяла, рассматривая заплаканное личико. — Как его зовут? — Имени нет, пол неизвестен, состояние здоровья тоже… Аргументируя свою просьбу тем, что слегка оттопыривало левый борт пиджака, Намджун «уговорил» врачей зашить порез. И сразу же забрал мальчика — оставлять такого без присмотра даже в медицинском учреждении запрещали и инструкции, и здравый смысл: — …В остальном — ничего особенного. Колесо прокололи, да эти два мудака подрались, — Намджун кивнул в сторону ворот, за которыми скрылись его подчиненные. Машину окружили высыпавшие из дома дети. Коралловый омега по-хозяйски пробрался в салон и замер, разглядывая малыша. Детская ручка обычно смелого мальчика робко потянулась к черным волосикам. — Какой красивый, — прошептал омежка. — Очень красивый… Мой… — Видимо, альфа, — тихонько сказал Хосок, — дети сразу чувствуют. — Четыре года разницы… Не многовато? — Чимин теснее прижался к обнявшему его Намджуну. — Время покажет, — вздохнул Юнги. В салоне машины всхлипнул и затих черноволосый малыш. Коралловый омежка обнимал его поперек одеяла и осторожно гладил по голове: — Не плачь, маленький… Хочешь, я расскажу тебе про Ангелов?