Песнь Беллоны

Повозка качнулась в последний раз, скрипнула массивными колесами, и наконец остановилась. — Дальше мне не по пути, — потирая широкий нос, в который попали частички поднявшейся пыли, кучер повернулся вполоборота к пассажирам, — вам останется спустится по этой тропинке. Тут не далеко, — он вытянул руку и показал раскрытой ладонью в сторону вытоптанной дорожки. Мужчина, сидевший вблизи, полез в карман походных штанов, всколыхнув воздушные белые манжеты, и кинул взгляд на причудливое круглое приспособление, со сложными механизмами и парой стрелок разной длины. — Очень хорошо. Благодарю вас, синьор Полурослик, мы приехали даже быстрее, чем я ожидал! Второй пассажир скривил губы, грузно вылезая из деревянной телеги. Тяжелая амуниция состояла не из латных пластин, не из длинного меча или увесистых сапог, он был нагружен различными склянками и флаконами, которые свисали с его мантии, привязанные на тряпичный пояс. Живот алхимика защищал гибкий кожаный корсет из отдельных полос, покрытых мелкими бронзовыми чешуйками, а на ладонях были натянуты тонкие митенки, — перчатки без пальцев, — удобные при сборе трав. По эмблеме на сумке полурослик смекнул, что этот человек — выпускник Академии, но что делает благородный человек так далеко от Форио, спросить не догадался. Торговцы должны иметь подвешенный язык, но достаточно короткий, чтобы вовремя спрятать за зубами от острого лезвия. Бруно Буччеллати поспешил слезть с повозки следом за другом, решаясь не докучать низкорослому вознице. Мягкими шагами он бесшумно скользил по земле, колыхая широкие, воздушные манжеты белоснежной блузки, обтянутой черным корсетом с кружевной обвязкой. Шипованные кожаные наручи туго сжимали предплечье, служили дополнительной защитой, и только подчеркивали легкость рукавов. Квадратный вырез выделял ключицы, а завораживающий орнамент в виде черных капель на белом фоне приковывал внимание. Он обошел кибитку сбоку, погладил тяжеловозную лошадь по крупу и залез рукой в небольшой кожаный мешочек, висящий на ремне. Бруно достал пару золотых монет, покрутил в смуглых ладонях, будто задумавшись, и протянул их полурослику. Стоявший неподалеку Фуго недовольно заскрипел зубами, понимая, что в этих деньгах, вполне возможно, они вскоре будут нуждаться. И зачем Бруно торопился? Они могли бы спокойно добраться до Неаполя за пару-тройку дней. Чтобы точно не огрызнуться на старшего товарища, Паннакотта повернул голову в сторону вырисовывавшегося впереди города. Сильный поток воздуха подул в лицо, заставляя зажмуриться. Белые пряди всколыхнулись, настойчиво полезли в глаза, и Фуго пришлось заправить их за ухо. А когда порывы ветра утихли, взгляд сам собой упал на плоские крыши Неаполевских домов, которые с холма соединялись в один длинный прямоугольник. У Бруно было зрение рыси, настоящее сокровище, дар, Буччеллати мог в два счета пересчитать количество впереди стоящих зданий, Паннакотту же подобным боги обделили. Двухэтажные разноцветные домики тесно прижимались друг к другу, контрастируя с каменными дорожками из круглого булыжника. Между улицами протянулись джутовые нити, на которых висело мокрое белье, а веселый гул голосов долетал до самого верха холма. Повернуть голову левее, и холм превращался в утес, ниже которого располагался небольшой пляж. Вместо песка — раскаленная под солнцем галька, которая бы колола пятки, заставляя набирать скорость и мчаться к шумным волнам. Будь воля Паннакотты, он бы разбил палатку прямо перед соленым приливом, и ночевал под звездным небом, в тишине и спокойствии. Но решал не он, всем заправлял Бруно, тот, кого назначили лидером в их миссии верховные Искоренители. — Задумался? — до плеча Фуго осторожно дотронулись. Мягкое касание прервало бесконечный поток внутреннего диалога. На мгновение опешив, Фуго заставил себя благодарно кивнуть, поворачиваясь лицом к лицу напарника, — Бруно знал, как Панни сторонился грубых хлопков по плечу, и алхимик был благодарен за понимание. — Все еще думаю о прежнем, — губы Паннакотты сжались в тонкую линию, — зачем мы приехали сюда? Я знаю, что это твой родной город, и ты питаешь к нему глубокие… — Это наш родной город, — спокойно поправил его Бруно и вдохнул полной грудью соленый влажный воздух. Взгляд Фуго метнулся вверх, выхватывая отдельные черные точки на фоне синевы неба. Наверное, чайки? Кто еще мог кружить над Неаполем с таким упорством? Все детство в этом городе он провел в окружении плачущих в крик птиц с темными треугольниками на крыльях. — И тем не менее, — Фуго закатил глаза, возвращаясь к реальности. Он давно не считал себя частью этого места, выкинув Неаполь из прошлого, словно давно мешающий камень с души, — это не Рим. Тут ты не найдешь такого количества даровитых синьоров. Взять бы нашу Академию. Столько способных учеников расхаживает, родом из столицы, и… — Согласен с тобой. Талантов там действительно много, — Буччеллати улыбнулся и двинулся по пыльной дорожке вниз, к высоким деревянным воротам с ковкой. Фуго ничего не оставалось, кроме как пойти следом, — и ты еще одно подтверждение этим словам. Пытаясь идти ровно по прорисовывающейся среди зеленой травы дорожке, Фуго невольно перемотал воспоминания на месяц назад, когда они впервые столкнулись с Бруно в стенах Академии. Витражи с изображением героев прошедших времен окрашивали золотом лунный свет, струящийся сквозь окна под высоким потолком. Мягкие лучи падали на удивленное лицо Буччеллати, который и не думал застать кого-то бодрствующим в столь поздний час. Тогда, держа во рту сладкий рулет с маковой прослойкой, в одной руке третий том зельеварения, а во второй большую кружку свежезаваренного чая с молоком, Фуго даже не успел возмутится, когда настойчивый мужчина поплелся следом, заинтересованный в столь сильном рвении к учебе. Уже тогда Буччеллати имел второй ранг, наравне с опытными учителями, а через пару недель после знакомства с алхимиком дорос до первого и смог претендовать на звание Магистра. Каково же было удивление Фуго, когда очередной тихий вечер был прерван внезапной новостью о том, что он теперь часть команды Буччеллати, и через день они вместе выдвигаются в Неаполь. Пришлось отложить книги и ступку — Буччеллати обещал, что приобретет все необходимое на месте. Но Бруно не оповестил юношу о цели миссии, и Фуго праведно гневался на первые возникшие тайны в их недавно сформировавшейся группе. — Так зачем нам это путешествие, с какой целью? — когда до ворот оставалось каких-то пару метров, а острые пики полусонных стражников направились в сторону путников, Фуго не выдержал, на одном дыхании выпалил вопрос. Буччеллати тяжело вздохнул, будто рядом с ним стоял не талантливый алхимик, чьи яды мгновенно убивали цель, а целебные припарки избавляли от мучительной боли. Сейчас Бруно отчетливо видел в Фуго нетерпеливого, капризного ребенка. Несвойственное рассудительному юноше поведение имело вполне разумное объяснение — нежелание сталкиваться с прошлым, и лишь поэтому Бруно примирительно вымолвил: — Не думай, что я стану впустую тратить твое время, Фуго. Я обязательно всем с тобой поделюсь, но позже. Как только мы пересечем ворота. Я взял тебя с собой, потому что уверен, что ты мне поможешь, имей терпение. Слова сами собой застыли в горле, стоило алхимику открыть рот для очередной возмущенной тирады. Бруно был первым человеком, с кем у Фуго не получалось пререкаться, не удавалось доказывать свою правоту научными терминами и обширными знаниями. Перечить Буччеллати не просто не хотелось, — не получалось при всем желании. Так что когда стражник выставил ладонь вперед, останавливая путников, он был благодарен случаю, что его неловкое молчание можно списать на обязательную проверку. — Благопочтенный доминус, есть ли у вас документы на разрешение для въезда в город? Вместо ответа Буччеллати открепил от плаща маленькую аметистовую брошь, служившую застежкой. Фуго с завидной реакцией протянул руки в сторону командира, не давая темно-синей ткани упасть на пыльную дорогу. Как и всегда, самопровозглашенный протеже был готов оказать помощь в поспешных и резковатых действиях лидера их дуэта, однако все чаще Фуго ловил себя на мысли, что Бруно делает это специально, прекрасно зная характер и привычки внимательного напарника. Стражи переглянулись, а затем опустили взгляд на украшение. Посередине темного круга, обрамленного серебряным кастом, семь ярких звезд соединялись тонким светящимся контуром. Знак орла, птица Юпитера, главного из пантеона богов. Подобный знак присутствовал и на сумке Фуго, доказывая его принадлежность к Академии Искоренителей. — Простите, но нам нужны документы, — настойчивее повторил привратник, но тон его заметно смягчился. — Излишняя осторожность с чем-то связана? — Бруно без споров и отстаивания беспрекословного права проходить, где вздумается, полез в карман походных штанов, потревожив висящую в ножнах шпагу: та двинулась, лязгнув каленым металлом. Буччеллати не имел привычек показывать характер и скалить зубы на людей, которые добросовестно исполняли свой долг. Небольшой документ, идентифицирующий личность, он протянул в руки стражнику. Тот лениво, будто нехотя, стал переписывать на отдельный пергамент имя, фамилию и место рождения Бруно, затем повторил действие с бумагами Фуго. — Префект Доппио приказал осведомлять о каждом новоприбывшем с особой дотошностью. Буччеллати скрестил руки на груди, задумчиво разглядывая уставших от палящего солнца стражников. Даже Фуго на мгновение перестал дышать, ожидая дальнейших слов от командира. Когда глаза Бруно начинали переливаться, словно неспокойный океан, это значило, что мужчина всерьез задумался над полученной информацией и максимально сосредоточен на своих мыслях. Убрав возвращенные документы обратно в карман штанов, Буччеллати наконец задал уточняющий вопрос: — Это связано с предстоящим праздником? Или с чем-то другим? Бруно улыбался, с искренним любопытством осведомляясь о ситуации в городе, но Фуго не обманывался — он-то знал, что за маской дружелюбия скрывался хитрый лис, который мастерски добивался от людей своего. Даже сейчас, расправив плечи, мужчина испытывающе прожигал взглядом служащих, готовый при необходимости уличить их во лжи и увиливании. Охранники переглянулись. Один из них кашлянул, второй неловко потупил взгляд, будто до конца не разобравшись, можно ли делиться подобного рода информацией конфиденциального значения. Бруно не давил, не торопил, однако рука на талии и прямые плечи негласно обозначали его как человека, который уверенно шел к поставленным задачам, и не терпел, чтобы внезапные секреты сбивали его с толку. На руку так же играла репутация искоренителей, которые пользовались среди обычного люда небывалым уважением, так что вскоре один из охранников неуверенно протянул: — Думаю, дело в новом советнике префекта. Появился, как гром среди ясного неба, немногим раньше вас. Дня три понадобилось ему чтобы магическим образом завоевать доверие нашего доминуса. Кажется, он один из иссушителей, и… О Боги, вы бы видели его глаза. Словно багровая луна посреди ночной черноты! — Простите? Ночной черноты? — Фуго нахмурил брови, быстро выуживая несоответствие в словах охраны. Как же глаза могут быть одновременно двух контрастных цветов? Но тот закивал, подтверждая то, что только что произнес вслух: — Красные, как сама кровь, и такие кровожадные, страшно смотреть в них. Как омут, одна лишняя секунда, и ты… — Клянусь Юпитером, он дракон! — перебил его второй охранник, и глаза Бруно сами собой расширились в изумлении. Фуго смотрел на спину напарника, пытаясь понять, насколько же тяжко носить такое грузное размышлениями тело. Сгорбившись, Бруно неторопливо вышагивал по улицам родного Неаполя, и усиленно шевелил мозгами. Это отражалось в каждой клеточке нервного тела, в каждой напряженной мышце, каждом брошенном косом взгляде. Новость про иссушителей оба восприняли остро — враждебная команда под боком смутила бы каждого, но в отличие от алхимика, Бруно полностью сосредоточился на волнующей ситуации. Темнее грозовой тучи, казалось, что Буччеллати вот-вот выхватит шпагу из ножен и твердым шагом направится прямиком во дворец, выяснять причины внезапного появления иссушителя с черно-красными, волшебными глазами на пути у искоренителей. Паннакотта не отвлекал лидера от тяжелых дум и молча шел по пятам, понимая, что легко попадется под горячую руку. Буччеллати никогда бы на него не накричал, не выместил злобу. Казалось, этот человек, с большой душой и добрым сердцем, всегда справедливо расценивал свои эмоции, направленные на людей вокруг себя. Но Фуго был приучен к другому, и воспитание родителей не мог выбросить из головы по желанию правой пятки. Наученный горьким опытом, состоящим попеременно то из холодного, напряженного молчания, то из горячей, брюзжащей брани, он не рискнул заговорить с Бруно, давая ему право первым объявить о своем решении. Голова трещала от напряжения, а ноги сами собой вели его за лидером. Мысли хаотично крутились у него в сознании, пока утопающие в зелени оливковых садов двухэтажные обособленные домики медленно сменялись тесными городскими постройками. Броские пейзажи в лучших традициях Италии были ярки и приветливы глазу, но совершенно не радовали хмурого алхимика. Они не были знакомы с Бруно достаточное количество времени, чтобы сетовать на неизменную доброту побратима, и Паннакотта ждал от Буччеллати если и не взрыва, то громких выяснений отношений с враждующей организацией. Золотистые лучи солнца то тут, то там окрашивали здания, отблескивали от окон и людских украшений, и, разгораясь, подсвечивали вершины беломраморного дворца на главной площади Неаполя. Мерный плеск воды из круглого фонтана в самом центре улицы создавал успокаивающий контраст с шумными улочками города: люди сидели на каменных плитах по краям, читали книги, вели культурные беседы или в молчаливом благоговении любовались на статую девушки, из кувшина которой лилась в основную фонтанную чашу струя воды. Брызги окропили загорелые щеки Буччеллати, и он резко затормозил, вздрогнув от неожиданности. Фуго остановился одновременно с ним, на мгновение оторопев. Значит, Бруно решился? У алхимика холодок прошелся по спине, а в голове сразу замелькали картинки грозного искоренителя, который одним своим словом ставит на место всех врагов, быстро очищая город и от нового советника, и от его возможных приближенных. — Фуго? — когда напарник поравнялся с ним, Бруно развернулся в сторону Паннакотты, и тот незамедлительно поднял взгляд на чужое лицо. — Да, Буччеллати? — приглушенно поинтересовался Фуго, готовый для любых возможных испытаний. Ведь не зря Бруно, молодой самородок академии, взял его с собой. Не зря Боги даровали возможность проявить себя, свои многочисленные знания и умения, полученные в академии… Он замер, внимательно слушая своего наставника. — Вообще-то, неплохо было бы перекусить. Давай пройдемся по городу, заодно поглядим, что изменилось за время нашего отсутствия. Бруно улыбнулся. У Паннакотты нервно дернулась бровь. — Что… У алхимика перехватило дыхание от неожиданной смены настроения, но он проглотил свое возмущение и молча перевел взгляд на уходящую вглубь улиц гладкую, не разбитую колесницами дорогу. Панни был из числа тех, кто строго следовал указаниям свыше, помня о задании и долге перед академией. Но перечить Бруно, как старшему в команде, он также не имел никакого права… В отличие от строгой, гордой столицы, живущие в Неаполе люди были проще, и славились любовью без стеснения набивать животы. На каждом шагу можно было найти лавочку со свежими продуктами, аппетитно пахнущей выпечкой и только выловленной рыбой. — Я не отказался бы от жаренной рыбы, — задумчиво протянул Буччеллати, перебирая в голове варианты сытного обеда. — И от бокала вина, — с язвительными нотками продолжил за него Фуго, раздраженно поправляя зеленую мантию. Больше, чем отчий дом, он ненавидел пустую трату времени. Для алхимика была важной расстановка приоритетов, и собственные потребности он считал вторыми по значимости после посещения префекта Доппио. Зачем откладывать на потом то, что от них требовалось в первую очередь, в угоду пустому наполнению желудков? — И от бокала вина… — не замечая недовольства напарника, повторил за ним Буччеллати, потирая острый подбородок. Синие глаза Бруно, выискивающие место поприличнее, наконец остановились на деревянной вывеске рядом с дубовой дверью. На ней тончайшими линиями мастерски выжгли силуэты греческих дам в развевающихся на ветру туниках. Вокруг арочной двери вились цветущие композиции из роз и клематисов, и пчелки летали от бутона к бутону, задорно жужжа какие-то свои, понятные лишь миру насекомых, песенки. — Думаю, это подойдет. Ну что, перекусим? — закончив оценку интерьерной составляющей, Буччеллати повернул голову к верному алхимику, однако тот особой радости предстоящему отдыху не показывал: его губы были плотно сжаты, а брови хмуро сведены к переносице. Однако, когда до Фуго дошло, что предводитель их небольшого отряда неотрывно смотрит на него, он стер с лица нарастающее напряжение и спокойно махнул рукой. — Дай мне пару минут. Подышу свежим воздухом. Фуго стойко выдержал откровенно испытывающий взгляд лидера, который раза три прошелся по алхимику с ног до головы. При этом у Панни осталось четкое ощущение того, что Бруно, наделенный небывалой проницательностью, догадался об истинной причине внезапного разделения, но лукаво промолчал. — Замучил приступ ностальгии? Конечно, осматривайся. Я пока займу нам место и закажу чего-нибудь. Буччеллати исчез за расписной толстой дверью так быстро, что Панни не успел и глазом моргнуть. Фуго остался стоять на месте, неподвижно, будто статуя. Морской соленый ветер ласкал щеки, пока он с упоением слушал шелест ветра в густой листве оливкового дерева. Даже такой исполнительный человек, как он, на мгновение потерял связь с реальностью, утопая в приступе неожиданной ностальгии. Он успел отвыкнуть от дома, от атмосферы праздного существования жителей, которое Фуго не мог терпеть, от которого невыносимо свербило в носу и хотелось как можно быстрее убежать, сверкая пятками. По спине пробежался табун мурашек, спускаясь к копчику и дальше, по бедру. Он резко повернул голову в сторону темного переулка, откуда ощущал того незримого незнакомца, который наблюдал за ними с первого шага за пределы городских ворот. Что этот человек хотел? Был ли это враг, которого послали устранить мешающих путешественников? И почему Бруно, которого поставили главой их отряда, ничего не заметил? Обладал ли он вообще достаточной компетенцией для предводителя?! Темно-зеленый бархатный подол мантии, расшитый серебряными нитями, мягко и бесшумно скользил по земле, пока Фуго бесстрашно двигался к интересующему месту. Его хилые руки не умели держать шпагу, он не знал искусства войны и ведения боя, но понимал, как куется сталь и как затачивается металл. Алхимик всецело посвятил себя сохранению знаний из библиотек Академии и мог похвастаться теоретическими сведениями в любой области. Он не был Бруно, ловкости которого позавидовали бы самые отпетые разбойники, но в их деле зачастую решал ум, а не физическое развитие. И, сказать по правде, Фуго начинал разочаровываться в молодом лидере. Паннакотта частенько с искренним удивлением наблюдал, как поутру, с первыми лучами солнца, когда сам он только собирался отправиться на боковую, Буччеллати выходил за пределы мраморных ворот. И если в это время, влеченный искренним любопытством, Фуго поднимался на самый последний этаж белокаменной башни, взгляду открывалось поистине волшебное зрелище. Бруно вынимал шпагу из ножен, и цельный холодный металл тут же начинал поблескивать под светом колесницы бога Сола, который своим ранним появлением будто благословлял Буччеллати на усердную работу. Босые ступни обжигала холодная, студеная роса, пестрящая в упругой зелени. Тонкое лезвие ручной работы описывало сверкающие круги, пока Бруно, с завидным мастерством, танцевал с невидимым врагом до седьмого пота. Фуго смотрел на боевую пляску издали, почти каждое утро, стараясь не пропускать. Зрелище интересовало, если не гипнотизировало, и оторвать взгляд было практически невозможно. Нередко он так и засыпал рядом с широким окном, в окружении книг, склонив голову на сложенные руки… Он мотнул головой, мысленно коря себя за отвлечение на сторонние темы. Тот утонченный образ Бруно мерк по сравнению с тем невежеством, которое он успел продемонстрировать за столь короткое время. Если их взгляды на ответственность и дальше будут настолько сильно различаться — Фуго не побрезгует вернуться и составить рапорт на полное невежество Бруно как командира. Темный переулок был совсем рядом, а тот преследующий незнакомец, который не слишком удачно прятался за колонной, дышал так громко, что сомнений попросту не оставалось — этот человек явно не подосланный убийца и не шпион по части секретов организации. — Но как же раздражает, когда следуют по пятам… — шумно выдохнул алхимик, доставая из сумки маленькую продолговатую бутыль с фиолетовой шипучей жидкостью. Да, Фуго не умел управляться с холодным оружием. Но все же обладал достаточными знаниями по умерщвлению человека. С помощью его ядов любой воин становился еще смертоноснее, еще опаснее, и эта заслуга тешила эго алхимика. — Если не выйдешь, мне придется кинуть это, — он специально громко потряс бутыльком в своей руке, — и думается мне, ты растворишься вместе с колонной быстрее, чем вознесешь молитву богам. В кого бы ты там ни верил… Кажется, за колонной напряглись, но упрямо вымолвили, выдавая себя и заодно такие приметы, как возраст и пол: — Не-а, не кинешь, — мальчишеский голос храбро прозвенел в узкой улочке. — Простите? — Панни выгнул бровь, оскорбленный столь дерзким выпадом в сторону его высказываний. Темная макушка показалась из укрытия. Юноша, ниже самого алхимика, прижал ладонь к холодному камню и хмурился так, будто у него хватало сил вырвать колонну с основанием и кинуть в противника. Дешевая, измазанная мазутом и маслом туника выдавала в нем обычного подмастерья, но глаза горели словно два ярких чистых аметиста, как у человека сильного и душой, и телом. — Не кинешь. Вы же не убиваете людей просто так, я знаю! И вообще, — парень замолчал на мгновение и выпалил следующее еще увереннее и тверже, — убери свои микстуры куда подальше! И уйди, ты мне мешаешь. — Чт… Ах ты! — Фуго дернулся, чтобы схватить юнца за ухо, но тот ловко пригнулся и вновь спрятался за колонной. Застыженный, Фуго действительно убрал смесь в сумку с эмблемой Академии, но проигнорировать словесные унижения не мог: они распоясывали демона внутри него, которого алхимик так старательно скрывал под маской интеллигентности. Он потер переносицу суставом указательного пальца, пытаясь вновь взять контроль над эмоциями, и тихо шепнул: — Скажи на милость, что же тебе нужно было нам поведать. Ты шел за нами от самых ворот, а сейчас говоришь мне, чтобы я ушел. Это наигранная дерзость, или… — Где тот высокий темноволосый парень? Он с тобой ходил. Вы разделились? — вновь юноша показался из-за колонны, и воспользовавшись случаем, Паннакотта без стеснения принялся разглядывать его острые черты лица, прищурившись. Пересохшие, потрескавшиеся губы выделялись на смуглом лице одним: они единственные не были тронуты черной копотью и грязью, наспех вытертые рукавом. Глаза упрямо блестели глубоким фиалковым цветом, и Фуго чувствовал в них неозвученный вызов. В тот момент, когда парень шмыгнул носом и потер кончик костяшками, вся злоба Фуго внезапно исчезла, и на ее месте осталось лишь неподдельное любопытство. — Темноволосый? Ты про Бруно?.. — Фуго скрестил руки на груди, разумом понимая, что не должен испытывать жалости к незнакомцу, но сердцем чувствовал, что этот мальчишка не принесет им вреда. — А, так его имя Бруно! — губы незнакомца сами собой растянулись в улыбке. Паннакотта потер подбородок, про себя обдумывая дальнейшие действия с этим шумным, восторженным юнцом. Черно-белая шахматная доска с резными фигурками выстроилась в голове, и Фуго не спешил со следующим ходом. На вид юноша — точно младше алхимика, но уже обладающий крепким, атлетическим телосложением. Он не был широким в плечах или излишне мускулистым, подобно выступающим на аренах гладиаторам, однако тяжелый труд за столько времени изваял из него прекрасного юношу, который даже в таком неопрятном облике четко вырисовывался в голове Фуго. Мышцы вздымались с каждым вздохом запыхавшегося преследователя, приковывая взгляд, а мокрая от пота бронзовая кожа блестела на солнце. — А как зовут тебя? И что такому молодому юноше надобно от Искоренителей? — спросил Панни, пытаясь выбросить из головы тот обидный факт, что его фигура не приковывала такого щедрого внимания. Но парень не ответил, попятился назад и сдвинул брови к переносице. Чем-то разозлившись, он опустил взгляд на свои старые сандали, надул молодые, чувственные губы и тяжело задышал, раздувая ноздри. — Я не… — голос преследователя дрогнул и потух, застывая невысказанным комом в горле. Алхимик не давил на юношу, терпеливо ждал, пока тот созреет, чтобы сказать о причинах нездорового интереса к их организации, однако живот сводило от мысли, что Бруно уплетает уже третий кусок свежеиспеченной пиццы в одиночку. Видимо, звук завывающих китов был слышен на расстоянии, потому что незнакомец схватился за свой живот и смущенно зажевал губы, вероятно приняв это за собственный голодный спазм. Внезапно Фуго почувствовал, как засосало под ложечкой, но не голод был тому виной: он испытывал легкие уколы жалости, граничащие с уважительной нежностью к храброму преследователю. — Голоден, — констатируя факт, Фуго одернул помятый подол легкой мантии и развернулся спиной к мальчишке, — я тоже. А на голодный желудок что языками трепать? Идем. Юноша моментально вытянулся в струнку, невольно расправляя понурые плечи, и Паннакотта хмыкнул себе под нос: видимо, настраивал себя на встречу с важной шишкой. И когда Фуго, звеня бутылями, неспешно направился по узкой улочке обратно к таверне, мальчик осмелился поравняться с ним шагом, вымолвив: — Наранча. Алхимик перевел взгляд на лицо парня, который старательно отводил взгляд от красноватых радужек Фуго: — Наранча Гирга. Мое имя.