Песнь Беллоны

После долгого морского путешествия на корабле, набитом темными эльфами, юноша еще ни разу не останавливался на передышку. Ноги его опухли, налились свинцом и отказывались двигаться с той скоростью, с которой он начал путь по неизведанной стране. Как назло попутчик, согласившийся довезти его от причала, — куда торговая ладья пришвартовалась после трехдневного плавания, — до северной дороги, не сообщил, что путь к границе города будет лежать через плотные дебри. На перепутье дорог хитрый темный эльф прознал, что везет знатного господина, заломил за услугу несусветную сумму, которой в сбережении у Харуно не оказалось, и после долгих жарких споров высадил бедолагу посреди пустынного перекрестка. Без подсказок, без наводок. Все, что оставалось сделать бедолаге — гордо поправить завитую причудливыми колечками челку и незамедлительно тронутся вперед к своей цели. Так и продолжилось пешее приключение эльфа. Прошло около пяти часов, когда сухая, пыльная дорога сменилась гатью, заставляя уставшего путника комично скакать по старой, потрескавшейся коре. Бревна повалили на участок с грязью так неуклюже, что те доставляли больше хлопот, чем помогали справиться с проблемой. В родном Киото жители сделали бы все возможное для комфортного передвижения господина на дзинрикиси. Понятие ухабистых дорог отсувстовало на родине Харуно, ведь каждый путь представлял необычайную важность для быстрой доставки пропитания, передвижения войск и людей, которые в считанные сроки отстраивали разрушенные тайфунами и землетрясениями дворцы — живописные многоярусные деревянные сооружения на мощных каменных фундаментах. Да, это место разительно отличалось от родины. Италия с первых секунд произвела на юношу куда более смешанное впечатление, чем ожидалось, и соединяла в себе и восхищение от пышных виноградников, еще не освободившихся от тяжести сочных кистей, и недоумение от некоторых социальных манер. Например, мало кто вспоминал про одзиги, поклон, а уж если и кланялся, то напрочь забывал про продолжительность и глубину поклонов. Вместо этого люди предпочитали пожимать друг другу руки, и Харуно данный обычай не пришелся по вкусу — он вообще считал тактильные контакты излишним. Легкое шелковое походное кимоно с длинным рукавом в виде лепестков уже давно потеряло прежний воздушный вид, и нежный бледно-розовый цвет за время путешествия окрасился пылью и налипшей сальностью. Тканевый пояс, завязанный ранее в красивый бант, волочился по земле, а золотые пряди липли к потному лбу. Вместе с одеждой хотелось разорвать пропитанную липкой влагой кожу и перестать сходить с ума от зуда и омерзения. Невольно в голове вырисовывался образ отца, не имеющего изъянов: роскошная диадема в золотых волосах, горящие огнем безграничной мощи карие глаза… Харуно никогда не видел его растрепанным, неопрятным или невыспавшимся. Даже черно-зеленое кимоно будто зачаровали: мягкие складки тонкой ткани неизменно идеально очерчивали массивную фигуру. Его вечная опрятность и самовлюбленность заставляла народ вокруг благоговеть и трепетать перед величием имени Дио, единственного правителя высших эльфов. Безукоризненный образ отца растворился перед глазами, как только легкая балетка зацепилась за камень, и путешественник споткнулся, едва сохранив равновесие. Еще немного, и юноша не выдержит, упадет навзничь без сил и желания продолжать путь. Как бы много желания не было у Харуно уехать из Киото и убедить отца, а главное, самого себя, в собственной правоте, силы покидали изнеможенное тело быстрее ожидаемого. Он все еще помнил, для чего избрал вместо золотых хором пустой, зловещий лес, но стоило ли это того?.. Харуно мотнул головой, поборов желание дать себе смачную пощечину. Нет, отец хотел бы, чтобы он сдался. Но его путь только начался. Чистое золотое поле спелых пшеничных колосьев сменилось на непроходимые гущи с одной единственной тропой. До дождя оставалось совсем немного. Перистые облака двигались с запада, стремительно изменяя очертания на красном зареве. Лесная живность затихла, только густая тяжелая листва шумела, дрожа от сильных порывов ветра. Верные признаки скорой непогоды. «А я все еще не дошел и даже не знаю, сколько мне осталось…» — Харуно неподвижным стеклянным взглядом смотрел на небо, сам не зная для чего. Будто ожидая внезапное знамение, которое озарит голубые просторы. Он закрыл глаза, вдыхая полной грудью вместе с сухим воздухом едкий привкус воспоминаний старого леса. Природа частенько говорила с ним в моменты, когда позволяла себя услышать, позволяла обычному существу прильнуть к непостижимому, считала достойным простого смертного понять замысел высших сил. Иногда этот шум не нес в себе ничего путного, иногда спасал от передряг и наставлял. Все зависело от… Юноша дернулся как тот, кого внезапно вывели из крепкого сна резким хлопком по затылку. Совсем рядом кто-то ударил лезвием топора о дерево, проникая и раскалывая ствол: этот стук ни с чем нельзя было перепутать. Глухой звон сообщил о низкой плотности стали, о дешевизне орудия труда. Харуно вздрогнул, поворачивая голову к источнику резкого звука. Уши забавно зашевелились, улавливая направление ворвавшегося с лесную тишину человека. Человека… Зная по рассказам с корабля, что жители города щепетильно относятся к вопросам чистой крови и терпят иностранцев лишь в качестве торговцев, Харуно был уверен, что лицо с грозным оружием в руках являлся обычным человеком. Бирюзовые глаза загорелись интересом, а на вытянутом лице появилось выражение, которое появлялось на лице охотника, выжидающего добычу. Он провел ладонью по мокрому лбу, стряхивая налипшие пряди, и тихо, подобно лисице, направился в сторону интересующего объекта. Человек. Человек, который не должен узнать правду о происхождении эльфа, если верить информации от третьих лиц. Но если с ним удастся установить контакт, возможно, он мог бы отвести Харуно в город и помочь освоиться? Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву столетних деревьев, освещали чуть впалые от усталости щеки, пока путешественник осторожно прокрадывался через густые заросли и колючие кусты. Внешний вид давно отошел на второй план, ничего кроме горячей бани не могло перебить желание посмотреть на человека вблизи, и даже мнимая опасность, которую вдалбливал с самого рождения отец в белобрысую голову, не могла заставить Харуно отказаться от мечты. Он желал узнать правду об этих диковинных существах. Доказать всему высшему совету, что они ошибаются на счет людей… — Гвидо, покатай меня на плечах! — Сейчас моя очередь, Терзо! — Эй, эй, ребятня, что я вам говорил? Когда у меня в руках топор, никто ко мне не лезет, вам ясно? Ладони легли на мягкую листву, отодвигая ветки кустарника в стороны и открывая тем самым вид на небольшую опушку. Журчащая речка с чистейшей водой огибала поляну, сплошь усеянную пнями от срубленных деревьев. Взгляд Харуно сам собой метнулся к вытоптанной годами тропинке: она обрывалась у двери двухэтажного квадратного домика из камня. Посередине опушки, перекинув топор через плечо в охотничьей манере, стоял молодой человек с густыми кудрявыми волосами. Короткие завитушки были черными, словно смоль, и разительно отличались от всего, что до этого видел Харуно. У темных эльфов хоть и были разные оттенки волос, от пепельно-серого до цвета вороньего пера, но они не имели формы и объема, свисали с головы тонкими прядями. В отличии от сородичьих, эти волосы были плотные, упругие и крепкие, в них хотелось запустить всю пятерню, потянуть, пощупать каждый кудрявый локон. Когда же взгляд пополз ниже, Харуно неосознанно прищурил глаза. Бликующая на солнце, темная кожа практически ничем не стеснялась — мускулистый торс был оголен, а под тонкими рабочими штанами вырисовывались крепкие бедра. Парень тяжело дышал после продолжительной работы, его грудь вздымалась порывисто, как волны в бурю, но это не мешало ему задорно улыбаться шестерым мальчишкам, что облепили со всех сторон, очень настойчиво требуя от человека внимания. — Так нечестно! — Мама сказала, что ты присматриваешь за нами, пока они в отъезде! — наперебой друг другу звонкие голоса восклицали в лесной тиши. Юноша вздохнул и опустил топор к земле, нарочито серьезно хмуря густые брови: — Ну-ну, вы забываете, что с их отъездом основные обязанности легли на мои плечи. Кто же вам еще дров нарубит, чтобы вы с голоду не померли, а? — он рассмеялся, видя задумчивые физиономии молодняка, и потрепал по волосам двух ближайших ребят. — Эй, и вообще, несите хлеб и сыр, мы перекусим. Поляна окрасилась восторженными голосами довольных детей, и совсем скоро они наперегонки поспешили в дом. Лишь один отстал от основной компании ребят, посмотрел на Гвидо зашуганно-вопросящим взглядом, хлопнул длиннющими, как у брата, ресницами, и протянул писклявым голоском: — И даже колбасу можно? — И даже колбасу, Куинто, — согласно произнес человек, кивком головы подгоняя брата к остальным. Немного неуклюже тот побежал следом, удовлетворенный ответом взрослого. Все это время Харуно неподвижно сидел в укрытии из веток и листвы, пытаясь слиться с окружающим пространством, и наблюдал за семейной идиллией с неподвластной пониманию тоской на сердце. В груди что-то стягивалось в тяжелый комок от вида счастливых лиц, которых связывало нечто большее, чем предписывали родственные узы. У них была искренность и в словах, и в действиях, и совершенно отсутствовали вымученные ужимки из комплиментов и обязательных ритуалов. В этот раз идеальный, вылизанный образ отца предстал перед глазами с физиономией отвращения. Такое бывало, когда Харуно говорил что-то, не предписанное нормами поведения. Этикет закреплял рациональную модель формальных, пустых отношений, и не позволял лишних высказываний даже в сторону родного человека. Дио не мог терпеть ничего, что не восхваляло его натуру, что противоречило его идеологии. Любые дикие идеи Харуно он жестоко пресекал, прикрываясь благими намерениями. “ Я забочусь о тебе, Харуно, ты этого не понимаешь, “ — часто говорил отец наедине, но даже не старался смягчить холодный и острый, как сталь, голос. Так что Харуно это завораживало, гипнотизировало, от семейной идиллии невозможно было отвести взгляд. До самой двери в двухэтажный домик счастливые голоса детей украшали опушку, и Харуно готовился к тому, чтобы выйти на свет, представиться по всем нормам приличия и попросить взрослого человека о маленьком одолжении. Однако, когда шестеро ребят удалились от широкоплечего Гвидо, настроение последнего резко изменилось, и выражение лица внезапно стало строгим и злым. На черных, подобно ночному небу, радужках заиграли блики от яркого солнца, а брови устало нахмурились. — Эй. Чего тебе надо? Харуно не двинулся с места на обращение человека, застыв в недоумении. Более того, он был уверен, что не выдал себя ни единым лишним шелестом зеленой листвы, ни одним резким звуком. Мысли о налаживании контакта отошли на второй план. Листочки вокруг бесшумно задвигались. Эльф внимательно слушал голоса леса, мастерски находил контакт с живой природой, выполнял просьбы и небольшие поручения, а она, в свою очередь, помогала ему при необходимости спрятаться от опасности. Но человек продолжал смотреть в сторону укрытия Харуно, нервно потянувшись рукой к топору. Неужели не он один умел находить общий язык с деревьями, неужели этот чудной юноша так же улавливал малейшие подсказки в донесенных ветрами словах от старинных стволов? Эльф напрягся, но продолжал неподвижно сидеть на затекших коленках, готовый в любой момент обороняться. — Если не выйдешь сам, пеняй на себя. Я успею тебя прикончить быстрее, чем ты досчитаешь до пяти, — Гвидо аккуратно завел ладонь за спину, словно боясь спугнуть дикого зверя. Харуно и глазом моргнуть не успел, как в руках у человека, заместо ожидаемого топора, оказался легкий рычажный арбалет на две стрелы. Упругая дуга, концы которой соединялись натянутой до предела тетивой, была заряжена, и от выстрела эльфа спасал только фиксатор. Стрелы, уложенные в канавку на ложе, ярко блестели острой кромкой, недвусмысленно намекая о смертоносности оружия и нешуточных угрозах Гвидо. Но Харуно продолжал безмолвно наблюдать, ощущая, как адреналин звенит в висках вместе с дикой, безосновательной радостью от сменяющих друг друга, подобно урагану, действий человека. Это было так непохоже на родину! Усталость сошла на нет, тяжелый камень в момент исчез, позволяя расправить плечи. Стрела пронзительно просвистела, рассекая воздух, и Харуно почувствовал, как щеку обожгло острым металлом. Горячая капля крови стекла по подбородку, пачкая дорогой шелк. Эльф не успел предвидеть внезапную атаку, полагая, что если Гвидо и не шутил, то уж точно не знал местоположение невидимого наблюдателя. Человек сделал шаг вперед, принял боевую, напряженную стойку, и Харуно почувствовал, что пронизывающий, орлиный взгляд безошибочно направлен в его сторону. — Я предупреждал. У тебя было время удрать после первого выстрела. Уши эльфа задвигались одновременно со спусковым рычагом, и когда следующая стрела оказалась запущенной в воздух, Харуно был готов к атаке. Ласковые стебли, словно живые, обвили талию эльфа, а толстые ветви сплелись перед ним в щит, не пропуская угрозу извне. Он пружинисто подпрыгнул, совершая кувырок из кустов на голую землю, наконец оказываясь лицом к лицу с человеком. Стоило пяткам коснуться земли, как эльф угрожающе выставил руки вперед, и корни на земле, подобно змеям, зашевелились. Гвидо лихорадочно перебирал длинными пальцами, пытаясь быстро перезарядить арбалет, но ни на секунду не отводил взгляд с бледного лица неприятеля. Зрачки буравили, прожигали насквозь, сообщая о готовности провести серию смертельных выстрелов. В груди стукнуло раз, другой. Время точно застыло. А ведь стоит просто сообщить, что Харуно не с дурными намерениями прятался в кустах. Нужно только открыть рот и… — Гвидо, Гвидо! Сэсто не делится! — Куинто ябедничает! — Харуно вздрогнул одновременно с человеком напротив, который в ужасе раскрыл глаза. На несколько мгновений он замер в растерянности, после чего на его лице отразился неподдельный страх. Ребятня, перебивая друг друга, неслась на всех парах к старшему, но завидев чужака всей толпой одновременно застыли как вкопанные. Впереди бегущему Куинто досталось больше всего: братья налетели на него, как на первого, кто приметил неладное и затормозил. Сэсто непредумышленно толкнул брата в плечо, и бутыль с молоком полетела из рук Куинто на голую землю. Толстое стекло со звоном разлетелось на десятки осколков, а следом за бутылью на землю приземлился мальчишка, обдирая коленки. Он хлопнул большими, выразительными, и такими же темными, как у старшего брата, глазами, и Харуно увидел, как в самых уголках начинает собираться соленая влага. Внутри друида что-то дрогнуло и отозвалось мучительной, тянущейся болью. Нет, пожалуйста, пусть он не будет причиной детских слез. В голове калейдоскопом событий замелькали воспоминания от которых тяжелела голова, а дыхание становилось рваным и прерывистым. Кажется, когда-то давно и он падал на белокаменный пол, в кровь разбивая острые колени, только каждый в том золотом замке старательно игнорировал боль молодого господина. Эмоции — слабость. Слезы — слабость. Харуно задрожал, пытаясь взять себя в руки. Нет, он искренне желал, чтобы этот жизнерадостный юный человек никогда не испытывал той бесконтрольной, неподвластной безнадеги на сердце, той тяжелой тоски в душе, от которой хотелось выть, прячась под толстым одеялом. Потому, что никто не должен был видеть немощности Харуно. — А ну, малявки, живо в дом! — взревел Гвидо, подкрепляя слова резкими взмахами руки. Эльф завертел головой, оглядываясь то за спину, к кучке перепуганных детей, то возвращая взгляд к Гвидо, который успел уложить пару стрел в канавку и направить арбалет в сторону незнакомца. Харуно двинулся к Куинто, медленно протягивая ладонь к темной макушке. — Еще шаг и…! Харуно не послушал человека, не внял предостережению держаться подальше от чужой семьи. Выпущенная в ту же секунду стрела была отбита озлобленными корнями, но сам Харуно больше не обращал внимание на битву. Он осторожно, чтобы не спугнуть маленького человека с большими влажными глазами, опустился перед ним на колени и вновь протянул бледную ладонь. — Простите, я могу помочь? — он говорил на итальянском, но с заметным акцентом, который на слух не ассоциировался ни с одним языком, который знал Гвидо. Говорил с сопливым ребенком так учтиво, будто перед ним стоял взрослый, состоявшийся в жизни человек, от которого зависело будущее его финансового положения. Куинто испуганно замер, глядя на иностранца перед собой. Спокойные глаза незнакомца, подобно океану, переливались ультрамариновым сиянием, которое юный Миста ни разу в своей жизни не встречал в людских радужках. Золотые пряди, волнами спадающие на плечи, напомнили мальчишке про пшеничные колосья, которые они с братьями приносили матери на помол. Весь портрет представшего человека отдавал теплом и невольно вынуждал испытывать к нему исключительное доверие. Куинто мокро шмыгнул носом, глядя на то, как руки чужака достают из-за пазухи темно-зеленый кусочек ткани и медленно протягивают к его коленке. — Вот, смочите водой и приложите к ране. Эти измельченные травы помогут ране зажить быстрее и воспрепятствуют заражению. Когда припарка была передана в руки мальчику, Харуно поднялся на ноги и повернул голову в сторону ошалевшего Гвидо. Немного поразмыслив, он сделал несколько шагов вперед и низко наклонил голову, прижав руки к бокам. Человек глупо хлопнул длинными ресницами, невольно опуская арбалет. Кажется, он не был готов к подобному жесту от незнакомца, но не успел ничего вымолвить, — эльф начал первым, перебив Гвидо: — Прошу простить за вторжение, — голосом ровным и спокойным начал Харуно, — я не хотел конфликта. Я — обычный путешественник, который заплутал. Гвидо медленно почесал затылок, попеременно глядя то на брата, то на пригнувшегося путника, и Харуно показалось, что смуглые щеки человека покрылись румянцем. — Это… — Гвидо прокашлялся, вновь серьезно насупившись. — Не стоило красться в кустах, что я еще мог подумать, кроме того, что ты какой-то вор. Так ведь и убить тебя мог, если бы не…твои фокусы, — на последних словах он странным образом зажевал слова. Харуно выпрямился, глядя прямо в глаза Гвидо. — Могли бы, это правда, — меланхолично отметил эльф, не сразу замечая, как внимательно смотрят на него со всех сторон. Очухавшиеся дети — как на чудаковатого иностранца в невиданных одежках, а взрослый… Слишком внимательно, слишком дотошно. Харуно невольно поежился от простого осознания, что неопрятное одеяние и растрепанная прическа его не красят, и выглядит он, по меньшей мере, жалко. — И откуда же ты такой? С таким знанием итальянского? — Гвидо подошел ближе, без стеснения осматривая юношу с ног до головы. — Как зовут, что тут забыл? — Вы все еще подозреваете меня в чем-то? — осторожно поинтересовался Харуно, и Гвидо весело фыркнул. — Ну, судя по дорогой ткани твоего странного платья, ты не воришка. Но не могу же я довериться человеку, не зная ни его имени, ни намерений, правда? — Резонно. Харуно на мгновение замер, начиная в голове продумывать план рассказа о своей личности. Что можно, что нельзя, прощупывал грани допустимого. Он был из касты высших эльфов, из тех, чьи волосы отливали золотом, а магические способности поражали воображение. Из тех, кто правил над темными, обделенными, из тех, кто с ненавистью и пренебрежением относился к иным расам. При всем безобразии его соотечественников, Харуно должен быть особо презираем в кругу людей, как отпрыск самого Диодзина, — прозванного Дио в людских краях, — того, кто начал почти столетнюю войну, кто оборвал все связи с внешним миром и стал инициатором частых кровавых стычек за территории у западных границ Японии. — Так что? — поторопил его Гвидо, облизывая губы. В книге, попавшей в руки Харуно во время плавания, так красочно описывалась вся ненависть людского рода к чужеземцам, что в голове устаканилось негласное правило никому и никогда не раскрывать свою личность во избежание брезгливой, ошибочной ненависти. Ведь Харуно, в отличие от отца, никогда не относился к людям, как к кускам гниющего мяса, что стремительно тлели под роком быстротекущей временной линии. Книга! Брови Харуно приподнялись сами собой. Вот и выход из затруднительного положения. «А автор книги…» — Джорно Джованна. Мое имя, — медленно проговорил Харуно, отводя взгляд к журчащей речке, — мой отец — итальянец, — моментально вставил эльф, как ответ на вопрос про явно выраженный акцент и чудные черты лица. Его острые уши пока не были заметны человеческому глазу, спрятанные за копной волос. — Хах. Тезка писателя-историка? А родители у тебя с чувством юмора. Ну и дела… А зачем сюда приехал, отца повидать? — Это… невозможно, он покоится в могиле, — быстро вымолвил новоназванный Джорно, качая головой, — считайте, я обычный турист. Шел по дороге в сторону города и заплутал в лесу. Гвидо присвистнул, уперев руки в бока. Он не стал выпытывать место рождения нового знакомого, оставив в тайне степень доверия, но в честь примирительного жеста выставил руку вперед, заставляя Джованну на мгновение оторопеть. — Отлично, мое имя — Гвидо Миста. Приятно познакомиться. Ну, пойдем в дом что ли? Джорно растерянно наклонил голову вбок, не привыкший к подобной спешке, и Миста поторопился пояснить, неловко убирая нетронутую рукопожатием руку: — Да у тебя щеки уже впали, когда ты в последний раз ел? — впопыхах Гвидо схватился за чужую ткань, оттянул ее в сторону, и хлопнул пару раз по дорогому крою. — А что это такое? Одежда скоро от количества дырок перестанет что-то скрывать! Обескураженный вторжением в личное пространство, несвойственное его народу, Джорно не смог быстро вымолвить ничего вразумительного. Первые холодные капли, ударившие по носу, лишь подкрепили его уверенность не отказываться от навязанного гостеприимства, пусть и со стороны того, кто пару минут назад готов был пойти на убийство. — Что, неужели дождь? А на небе же ни облачка не было! — раздосадовано протянул Гвидо, утирая со лба дождевую воду. — Эй, ребятня, собираем с улицы все рабочие инструменты и бегом в дом! И ты, Джорно, давай помоги. В домике, окруженном лесом, были созданы все условия для комфортной жизни большой семьи. При всей невзрачности помещения, основную функцию защиты от непогоды хижина выполняла безукоризненно. И даже в отдаленном от города доме индивидуальный характер Рима передавался через атриум, маленький дворик перед входом, сделанный для гостей и их отдыха. Как только Джорно пересек порог, он оказался в главном помещении дома, отличавшегося значительной высотой потолков, как и полагалось в странах с жарким климатом. Кухонная печь, стоявшая в центре, была снабжена дымовой трубой, а рядом с очагом стоял длинный стол на девять мест: четверо с каждой стороны и одно главенствующее. Джованна начал снимать свои легкие балетки, но увидев изумленные взгляды вокруг себя, притормозил, выпрямился и, как ни в чем не бывало, отвел взгляд. — У вас тут… мило, — прекратив оценку помещения, протянул эльф, проходя в центр просторной комнаты. Миста хмыкнул, намекая этим, что никто не спрашивал мнение гостя о чужом доме. Он был простым человеком, но точно не являлся глупцом, понимал свое иерархическое положение в обществе и видел, в каком месте живет. В дешевых комплиментах он нуждался меньше всего. В его случае жилье использовалось для двух вещей — поспать и поесть, остальное он делал за пределами родных стен. В отличие от братьев, Миста часто посещал город, торговать выращенным и полученным в хозяйстве и относить отцовские заказы для легиона. Мог сравнить собственную жизнь с теми, кому больше повезло по праву рождения… — Ага, — чтобы не браниться о несправедливости бытия, спокойно согласился Гвидо. Одновременно с тихим угуканьем по крыше затарабанил дождь. Смышленая ребятня, дабы не мешать взрослым, убежала на второй этаж, слушать мерный стук капелек о крышу и заниматься своими делами. Джорно же продолжал неподвижно стоять посреди комнаты, ожидая команды располагаться. Пользуясь тем, что дети находились далеко, Миста криво ухмыльнулся, указывая ладонью за спину Джованны. Дверь, крепкая и толстая, скрывала еще одно помещение. — Прошу вас в банную, — протянул он, с явной издевкой пародируя вежливый тон иностранца. — Благодарю, — преспокойно отозвался Джорно, медленно сбрасывая грязное розовое кимоно. Ткань волнами заструилась к полу, обтекая изгибы аккуратного, подтянутого тела. У Гвидо глаза на лоб полезли от подобного непотребства, но к своему стыду, отвернуться он уже не мог. Несмотря на чумазые пятна то тут, то там, от безупречной фарфоровой кожи, нежной, молочно-белой и по-аристократически блестящей, невозможно было отвести взгляд. Странная набедренная повязка не только ничего не скрывала, но будто издевалась над фантазией Гвидо, который, после детального осмотра чужого тела, заострил все внимание на куске оставшейся ткани. Джорно повернулся к нему спиной, приобнял себя руками за плечи и вкрадчиво, с придыханием произнес: — Простите, вы обещали ванную?