Тогда
Вечером в квартире Хвана раздался звонок в дверь. Хозяин квартиры, переглянувшись с Минхо и Сынмином, на цыпочках крадется к двери и заглядывает в глазок. — Я от Чонгука. — Говорят ему, и тот открывает дверь. — Ким Хэиль. — Мужчина проходит в квартиру и закрывает за собой дверь. — Вы хоть знаете, с кем имеете дело? Кристофер Банчан родом из Австралии, малоизвестного городка Джелонг, с количеством населения около двухсот тысяч. Рождённый с редким генетически заболеванием — прогрессирующая оссифицирующая фибродисплазия — был брошен родителями на произвол судьбы и оставлен в детдоме. Всю жизнь потратил на поиск лекарства, но последнее время болезнь начала прогрессировать, поэтому Чан изменил правила игры. Погибшая санитарка Пак Сона — стала первой жертвой Кристофера. Больница попыталась замять скандал и избавиться как от Чана, так и от патологоанатома Со Чанбина, который, по их мнению, вступил в сговор с преступником. Чтобы скрыть свою деятельность, Чан вступил в сговор с бандой «Дьяволы», осуществляющих сбыт органов на чёрном рынке. Остатки, под видом биологического материала, он сжигал в крематории по предварительному сговору с Со Чанбином. Чанбин прикусил губы, неверяще мотая головой. — Хорошо. — Минхо кивнул, не сводя глаз с вошедшего. — Дальше что? — На данный момент Хан Джисон находится в квартире Чана, и мы не можем утверждать, что он также не является соучастником его преступлений. — Он марионетка в руках убийцы. — Тихо шепчет Чонин, мгновенно сжавшись от холодного взгляда. — Ян Чонин. Молодой наркодиллер, владевший сетью клубов и распространяющий метамфетамин, морфин и его производные. По данным следствия, вы пропали около месяца назад и вот, пропажа нашлась. Неожиданная и приятная встреча. — Не сомневаюсь. — Парень откинулся на стену, прикрывая глаза. — По делу можно?! — Конечно. — Хэиль раскрыл папку и уставился в её содержимое. — На данный момент он зачищает снятый в аренду гараж, но там мы его накрывать не будем. Мои люди, — он смотрит на авторитета, — уж простите, явно профессионально квалифицированнее ваших, следят за ним, и когда тот доберётся до дома — его будет ждать сюрприз. Мне велено взять с собой только Ли Минхо, по просьбе Чонука. Ян Чонин и Со Чанбин отправляются под стражу немедленно. — Он закрывает папку и смотрит прямо. — Вы готовы?Сейчас
Ли пожал руку Чонгуку и прокурору Пак, смотря вдаль, словно выискивая взглядом кого-то. Пак кивнула в другую сторону, и он заметил Сынмина и улыбающегося Хенджина с небольшой коробкой в руках. — Я не знаю, зачем вам понадобилось забирать прах Хана, вместо того, чтобы отправить тело обратно в Ичхон. — Он сбежал из Ичхона и думаю, что хотел бы быть похороненным здесь. Чонгук внезапно вздрагивает и достаёт из кармана листок, сложенный вчетверо и протягивает Минхо. — Я договорился, чтобы это не пришивали к делу. Чан подписал чистосердечное, и приговор будет воспроизведен в скором времени. — Что это? — Потом прочтёшь. — Чон нахмурил брови, прикусывая губу. — Ты проделал огромную работу, раскрыв два дела и рискуя своей жизнью. Я уверен, мы сможем выиграть дело о твоих нарушениях в суде. Если ты хочешь, я могу устроить тебя в прокуратуру. В отдел по расследованию убийств. Нам нужны такие люди, как ты, Минхо. — Спасибо, сонбэним. — Минхо кланяется низко, сжимая в руке листок и пряча его в карман. — Дело назначено на следующую неделю, советую хорошенько отдохнуть и быть готовым к бою. — Пак пожала руку и улыбнулась. — Хэиль рвал и метал, что Банчана удалось прижать благодаря вам, и выйти на «Дьяволов» тоже благодаря вам. Но… — Но? — Я надеюсь, вы присоединитесь к нашей команде, и мы будем работать вместе. Попрощавшись, он подходит к ожидающим его парням и кивает на коробку. Он был морально опустошен, и все еще ментально находился рядом с телом, в которое чуть не врезался, влетая в комнату. Хан казался самым живучим, выбегая из отделения легкой трусцой навстречу предзакатному солнцу. Если бы только Минхо знал, что видит в последний раз, перед дверьми бы лег, никуда не отпуская. Собственноручно заковал в металл, никуда не отпуская. И где ты сейчас, малыш? — Мы подумали вначале пойти с тобой, но… Это твоё личное дело. Можем вечером посидеть у меня, если захочешь, хен. — Хорошо. Как прошли похороны твоего…? — Чхольбома? Да нормально. Сказал, что собираюсь менять что-то в жизни, а у них там перевороты, амбиции до небес. Смотрю, смешно, и в то же время, странно, не быть больше часть этого. — За Феликсом рванешь? — Нет. — Хенджин по привычке хотел взмахнуть копной волос, но осекся — все прошлое оставил вместе с длинными прядями и резинкой на чужом запястье. Покрасился в черный, перечеркнул все. — Я пойду, до вечера. — Минхо покачивает коробку в руке. Нужно завершить это.***
Минхо остановил машину на окраине. Заглушил мотор и уставился взглядом в никуда. Пред ним все ещё стояло тело Хана — такое же худое, измученное, с бледным тоном и синяками под глазами, на шее бесконечная череда следов от уколов. Глаза закрытые, рука в порезах, а нож валялся рядом с каплями крови. Упасть хотелось рядом, прижать к себе невероятно-хрупкое тело и зарыдать в голос, но не мог, сжимая рукава хвановской толстовки, наспех одетой. Вспоминалось, как он кивал, привычно прикусывая губы и усмехаясь. Смотрел так, будто пред ним не полицейский, а старый знакомый, с которым и пили вместе, и сражались бок о бок. Минхо думал, что было бы безопасней возбудить уголовное дело и упрятать его за решётку, подальше от Чана, подальше от всех. Момент безвозвратно упущен и все, что осталось — горстка пепла. Он достаёт лист бумаги и разворачивает его. Буквы кривые, косые и сливающиеся, будто не видел, как писать, но слог грамотный и от того, ещё больше дерет где-то глубоко внутри. Коп. Прости, что называю так, просто ты — такой ТЫ… если честно. Я думаю, назови я так тебя в участке, ты бы закатил глаза и начал стряхивать ворсинки кошачьей шерсти, чтобы скрыть смущение. Или презрение. Я, всегда с лёгкостью отличающий истинные эмоции к себе, запутался в твоём к себе отношении, не мог понять, почему ты такой. У меня никогда не хватало смелости спросить тебя о твоих котах: сколько их, какой породы или пола. Мне хотелось вызвать улыбку на твоём всегда уставшем лице, ведь ты наверняка любишь и заботишься о них. А теперь я лежу тут, в опостылевшей комнате, и могу обрывками вспоминать твой образ. Я знаю, что умру, это отразилось в глазах Чана, когда он, бешеный от злости, прижал меня к стене и ввёл что-то в шею. Я не виню его, просто хочу, чтобы это поскорей произошло. Черт знает что творилось в моей голове, когда я открыл дверь гаража и увидел этого парня. Мне казалось, что я сплю, но эта была чёртова реальность в этом несправедливом мире. Когда Чан похитил меня, я был слеп как ребёнок и надеялся, что это ты. Сейчас понимаю, насколько глупым и бессмысленным был, но мне так хотелось, чтобы это был ты! Я лежу здесь, в луже своей мочи и слюнях и мечтаю, чтобы ты гладил меня по голове в мои последние минуты. Ты бы гладил как своих котов, черт, я готов даже мяукнуть. И мне плевать, насколько грязные мои волосы. Надеюсь, тебе тоже наплевать. Я не хочу думать о тебе плохо. Прости, что из-за меня было столько проблем, надеюсь, ты достигнешь своей цели. Я устал писать. Надеюсь, это сожгут вместе со мной, а не разорвут в клочья, как от предательства, чёртов Банчан. Я буду ждать своей смерти и думать о том, что ты был рядом со мной. Мяу Минхо чувствует что-то, будто его разрывает на части и он откидывает записку, сжимая волосы в кулаках. Он рычит отчаянно, цепляясь за грудь, будто сердце могло выскользнуть прямиком в пепел, мечтая воскресить Джисона и его глупую беличью улыбку. Будто бы сейчас эти слезы раскаяния могли вернуть его мальчика назад. Он задыхается от всхлипов и вытирает рукавами лицо, продолжая плакать от бессилия и ненависти к себе. Куча ошибок, бессмыслицы, привели его к новому этапу жизни — работы прокурором, и он мечтал об этом, застревая участке, но чего это стоило? Потери работы его друга, смерти Хана и других людей. — Их зовут Суни, Дуни и Дори, Сонни. Я думаю, ты бы им понравился. — Минхо икает, вытирая остатки слез, гладит коробку и выходит из машины. Перед обрывом перечитывает письмо ещё раз и подносит зажигалку к бумажке, позволяя ей исчезнуть. Высыпает чужой прах, наблюдая как он растворяется, оседает над океаном, смешивается с водой и солью, становясь ничем. Так легко раствориться в сером океане, стать неосязаемым, выветриться из чужой памяти. Ветер шелестит в волосах и кажется, будто слышит редкий смех юноши, его самодовольство и чувствует пальцы в своих волосах. Сердце будто каменеет, не позволяя остаткам симпатии раствориться вместе с пеплом. Минхо отворачивается к машине. — Прощай, Хан Джисон.