эдем

       Сынмин разваливался изнутри.        Находиться рядом с Хенджином и не чувствовать его близость, оказалось для Кима непосильной задачей. Возникало стойкое ощущение, что он разрушается изнутри, наблюдая за тем, как Хван спокойно разговаривает со всеми, кроме него в этой комнате, а на Сынмина даже не смотрит — будто не существует. Его собственные решения ломаются о мягкие черты лица, взлетающие пряди волос, которые тот перебирает, волнуясь. Искусывая губы в кровь, думает, что принял одно-единственное верное решение.        Они заперты все в одной комнате, разные люди, которые ни при каких обстоятельствах даже не пересеклись бы в одном пространстве, если бы не паренек, запавший всем в душу своими большими глазами. Он проходит к Минхо, закрываясь с ним в комнате, и присаживается на диван. С Минхо также не получалось сработаться, хоть и прошло немало времени, и между ними все еще висел разговор, который оба оттягивали до последнего. Сынмин покусывает губы и зачесывает волосы назад, привлекая чужое внимание. — Ты бы мне так и не сказал о Мунбине? — Что? — Ким, казалось, летал в своих мыслях. — Я хочу просто понять. — Хо отодвинул бумаги по собственному делу и скинул очки. — Ладно, ты выгораживал Хвана, хотя это глупо, и я бы с радостью съездил тебе по физиономии, но твой бойфренд, — Минхо показательно фыркнул. — Уже дал отворот поворот. Я чувствую руку кармы. — Вернись сейчас назад, я бы не стал с Хенджином даже разговаривать. — Но мы уже прошли этот этап, и давай смотреть вперёд. Что ты будешь делать? — Думаю, расстаться. — Опять? — Ли даже сдернул очки с носа. — Поговори с ним. Скажи, что все серьёзно. Я даже уверен, что дальше просовывания языков в глотки друг друга вы не заходите. Разве нет? — Сонбэним!!! — Всё. Я больше не твой начальник. — Старший потирает глаза. — Объясни ему хоть раз, что ты чувствуешь. — А вы? Что будете делать, когда спасёте Хана? — Понятия не имею. Определённо, заберу его домой. А там посмотрим. — Минхо вздыхает, смотря в окно. — Не этого моя мама хотела, когда говорила, что мне пора найти семью. Не бродячего ребёнка, с непонятного района на отшибе столицы. — Какая разница? — Сынмин пожимает плечами. — Моя мама продолжает устраивать мне обеды с дочерьми подруг, а на Хенджина смотрит, как будто тот исчезнет в любой момент. — Действительно. Два полицейских, состоящих в нездоровых отношениях с уголовниками. — Тот хмыкает, перебрав листы. — Так что, насчёт Мунбина? — Что я сейчас могу сказать? Слова раскаяния? Я желал, чтобы вы не бросили это, и хоть кто-то довёл это дело до конца. — Сынмин подорвался с дивана, начал бродить по комнате. — Мунбин-сонбэ не устраивало это общежитие, и он захотел его прикрыть. А начав копать, увяз в этом на полную катушку. И он все делал напоказ: устраивал допросы, приводил подозреваемых, вменял им убийства. Они уходили, потому что нельзя было впаять ничего. Вы сами помните, жертвы отдавали все добровольно. Я понимал, что это не та ситуация, где можно попытаться расколоть виновного, но он и слушать не захотел. Я был для него сопляком. — Для меня тоже, позволь заметить. Однако.        Ким сел напротив, сгорбившись и расположив голову на сложенных накрест руках. — Мне нравился ваш стиль ведения дел. Чувствовался профессионализм. Бесило, безусловно, что вы по головам прошли в начальники, но это справедливо. — Эй! — Минхо тычет ручкой в младшего. — Я начинал с таких же низов, но в другом отделе. Думаешь, недостаточно хлебнул от начальников, которым своя жопа важнее?! — А что у вас за дело было? — В глазах Кима неподдельный интерес и Ли хмыкает, окончательно откладывая бумаги. — Не самый благополучный район Гудам. Все настолько погрязли в коррупции и наркотиках, что убили священника, пытавшегося спасти приют, и девочку, что отравилась плохой едой. Ниточка за ниточкой, раскрутили такой клубок, что самому хотелось из органов бежать. — Я что-то такое припоминаю. Там все шишки оказались при делах. И русская мафия, и проституция. — Наркотики. — Вау. — Сынмин мечтательно усмехнулся. — Я тоже хотел раскрыть что-то стоящее, а в результате…        Минхо потряс бумагами перед носом. — Ты заложил основу этому делу. Вы проделали немало с Хваном, пролистывая всех пропавших мелких преступников. Хотя можно было спихнуть все на «Эдем» и забить болт. — Я думал, что вы убьете меня, если с Ханом что-то случится. — Конечно. — Минхо подбирает с пола своего кота и тщательно вычесывает шерстку. — Чем вы его кормили? — Таким же кормом, как и у вас был. Честно. — Ким пугается. — А что? Им плохо? — Да нет. Слишком хорошо. — Хо возвращает взгляд на младшего. — Ты хороший коп, Сынмин. И мозги у тебя есть. Я просто боялся, что если буду говорить тебе это, ты зазвездишься и пустишь все на самотек. Знаешь, сколько я таких пижонов видел? Что-то одно раскроют, даже не самое серьезное, и все. Гонору такого напустят, смотреть смешно, а потом все сквозь пальцы. — Что уж об этом говорить теперь? — Я понимаю тебя, — Хо покачнул головой. — С одной стороны Хван того стоил, но с другой…. Своя голова ближе, Сынмин. Ты иррационально спасал человека из болота, не видя, что тонешь в нем сам. Хенджин — свободен как ветер, и если решит взяться за голову и бросить это все, то у него получится. Понимаешь, что самое обидное? Получится. А ты просрал свою жизнь, годы в академии и шансы выбиться в люди. — Я все понимаю. — Ким кивает, стискивая руки в кулак. — Понимаю.        Сынмин выходит от старшего, глупо усмехаясь. Хотелось найти поскорее мелкого и закрыть все это. Он не знал, чем заняться, когда и это дело будет закрыто. Уезжать, как Феликс? Он не хотел покидать страну, уезжать в никуда, его дом здесь, в Корее. Единственное, он хотел бы съехать от матери и её постоянных «дочек подруг» и завести собаку. С этого, кажется, начинают новую жизнь?!        Сынмина тянут за руку в комнату и закрывают дверь. Хван кажется таким хрупким, слегка ссутулясь и смотря в глаза, пробегая по лицу. Откидывает свои волосы назад и снимает с чужого запястья резинку. — Ты всегда её носишь. — Привычка. — Сынмин… — Хватит. Ты достаточно сказал в парке. Я собака, которой нужно было одобрение. Ты оставил меня в лесу, и я умер от голода. — Что ты несешь? — Хван пытается словить чужой взгляд, склоняя голову ниже и ниже. — Ты, правда, хочешь закончить это все? — Да. Только прошу не появляться на пороге дома. Исчезнуть навсегда, как только в деле Банчана будет поставлена последняя точка. Ты можешь даже валить к своему Феликсу.        Хенджин молчит, играясь желваками. Ляпнул не подумав, на эмоциях, теперь сжирает себя, наматывая круги по району в попытках подобрать слова, вымолить прощение, укрыться в человеке, не отпуская больше. — Сынмин. Дай мне последний шанс все исправить. — Нет, Хван. Ты исчерпал все шансы, возможности и даже вероятности. Я принял это решение, и оно не принадлежит обжалованию. — Сынмин смотрит открыто, проходясь взглядом по любимым чертам, стаскивая резинку с волос и позволяя волосам рассыпаться. — Это неправильная любовь, и её не должно было быть с самого начала. Но я думал, что… Заслуживаю её. За все то, что я совершил, прикрывая и свой зад тоже, я думал, что заслуживаю быть твоей собакой на коротком поводке. Но сейчас я так не считаю.        Ким притягивает чужое лицо ближе, оглаживая пальцами щеки и стирая слезы. Дарит поцелуй, лишь слегка касаясь языком губ. Он любит так сильно, что хочется сжать это лицо и уничтожить, только не отпускать, не отталкивать. Смотрит на дрожащие ресницы, губы, пальцы, сильно сжимающие его запястья. — Отпусти меня, Хван Хенджин.

***

       Хан приходит в себя внезапно. Как будто очень долго находясь на дне, внезапно всплывает, и легкие, полные воды, мешают сделать вдох. Вокруг все мутное, пахнет тошнотворно, тело адски чешется и горит. Чертова жизнь с ее приколами. Матери стоило сделать аборт вместо того, чтобы бросить на произвол судьбы. Не рождаться лучше, чем проживать такую жизнь.        В квартире стояла оглушающая тишина, а мутный взгляд не различал картинки. Вроде бы он все еще был в своей комнате, а может, уже в другой. Тем не менее, он пытается подняться, и хотя бы попытаться принять сидячее положение. Его никто не будет искать, он никому не нужен. Нелепый мальчишка, крадущий пару сотен вон, чтобы подольше продержаться на плаву. Чего ради? Уставшего копа? Его улыбки? Собственной иррациональной мечты пробиться вверх и стать кем-то? Смешно. Он хочет отомстить Чану. Он хочет отомстить за свое использованное тело, за разбитое сердце, разодранную душу. За плевок, недоверие. За все. Курчавые мягкие волосы, пухлые мягкие губы, сильные красивые пальцы и даже уродский шрам, — он это все полюбил, он это все боготворил за одну лишь попытку обрести дом, за то что спасли, не прогнали, не ударили. И все ради чего? Чтобы быть убитым от неизвестной болезни, о которой тот парень знал больше. — Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ ЧАН — кричит Джисон из последних сил, медленно оседая обратно на диване.        Он пробует снова через какое-то время. Просто найти что-то, на чем можно писать, и успеть начертать пару строк, запрятав подальше. Хан протирает глаза и видит неясные очертания бумаг, карандашей и канцелярского ножа, что царапает кожу ладони в кровь. Садится за стол, смотрит расфокусировано, и слезы застилают глаза вновь. Он чувствует слабость во всем теле, боль, волнами накатывающую, словно в бушующем океане, но он хочет сделать что-то, что приведёт их к Чану и заставит заплатить. Вытирая глаза от потока непрекращающихся слез, переворачивает первый попавшийся лист бумаги и начинает царапать буквы, что неровно ложатся, образовывая слова. Коп. Прости, что называю так, просто ты — такой ТЫ…        Дописав, складывает в четверти и засовывает под клавиатуру. Смотрит на нож в своей руке и делает решающий вдох. Но его тело, словно почувствовав решение сдастся, помогает ему в первый и последний раз. Тело ломает и скручивается от голода, боли, зуда, и кажется, что во всем теле нет ни одного участка, что не вопило бы нервными окончаниями о повреждениях. Он был сломан. Воспроизведение на свет не понятно с какой целью, брошенный всеми и по-всякому и заканчивающий здесь — один, в агонии лихорадки, поглощающей его сознание. Не хватает сил даже полоснуть себя по горлу, заканчивая эти игры, и сидит, ссутулившись, проваливаясь в незабытье. И лишь отдалённо чувствует, или хочет почувствовать чужие руки, нежно прикасающиеся к его щекам. Чувствует такой знакомый запах, видит сквозь пелену участливые беспокоящиеся глаза. Простите меня, Минхо. — Мяу.