Волчья ночь

Волчье право – вечно быть первым. Волчья доля – вечно сражаться. Волчья сила – стальные нервы. Волчья гордость – никого не бояться. Волчьи законы – стая едина. Волчья доблесть – до последнего драться. Волчья стая – непобедима. Если ты волк – никогда не сдавайся… (с)

      Спящий город медленно просыпался, скидывая с себя остатки сна, а ночная разгульная суета неохотно уступала место новому дню с его заботами и вечной спешкой, хлопотами, победами и потерями. На востоке только-только сквозь чернеющую мглу неба начала пробиваться еле заметная полоска света, гася невидимые жителям крупного мегаполиса звезды, растворяя мрачную синеву, грозясь в скором времени опалить улицы долгожданными яркими слепящими солнечными лучами. Совсем скоро улицы Сеула наполнятся привычным гомоном, и лишь только в одной небольшой больнице все останется привычно-тихим, изредка сменяя размеренное течение времени яркой надписью «ВЫЗОВ» на диспетчерском пульте и объявлением «Доктор Ким, Вас ожидают в приемном покое». К слову, сегодняшняя смена была как одновременно и самой тихой, так и самой сложной на практике доктора Кима. Пресловутое объявление с мигающим текстом, вкупе с раздражающим привыкшие к приглушенному свету кабинета глаза, в это дежурство сработало только раз, но зато какой же незабываемый раз…       Когда во второй половине ночи задремавший Тэхен по зову сигнала резко открыл глаза, он даже и представить себе не мог, чем обернется для него этот вызов. Непонятный шум настиг его уже на подходе к приемнику, указывая на то, что к ним на лечение заглянул весьма буйный пациент. Перебирая в голове все возможные варианты диагнозов и состояний буяна, начиная от алкогольной интоксикации и заканчивая различной степени переломов и передозов, доктор Ким непрофессионально впал в ступор, когда, открыв дверь, увидел брыкающееся рычащее нечто, находящееся в настолько избитом состоянии, что было непонятно, как оно вообще еще двигается. А, тем временем, двое крупных санитаров, чтоб дать доктору возможность провести осмотр, с трудом пытались удержать хрупкое тощее создание, с ног до головы покрытое кровью, грязью и гематомами. При тщательном разглядывании «нечто» было идентифицировано предположительно как парень-подросток, хотя, утверждать точно было практически нереально: в таком состоянии разобрать пол и возраст не представлялось возможным, а о том, чтоб дождаться ответа от самого страдальца и речи не шло – слишком не в себе тот был. Наконец, то ли у парнишки закончились силы, то ли санитары, не боясь больше навредить, смогли удержать подбитыша, которого все же удалось уложить на кушетку, где он немедленно и обмяк, потеряв сознание. Видимо, измученный организм, действующий на пределе своих возможностей, просто не выдержал нагрузки. Вся эта картина длилась едва ли больше минуты, но для Тэхена растянулась на длительные часы: даже на первый взгляд повреждения и раны на теле парня выглядели так, что он вообще должен был только лежать и скулить от боли, а здесь такой ужасающий акт активности, предположительно основанный на выбросе адреналина, либо под действием тяжелого наркотика… Впрочем, долго размышлять и думать времени нет, в конце концов, Ким врач, а не философ, и его первоочередная задача – спасать жизни, отгоняя недуги и смерть подальше, чтоб у этих напастей даже шанса на возвращения не было, несмотря на то, кем являлся его пациент и что именно его привело в заботливые врачебные руки. Надев вытащенные из кармана халата перчатки и натянув на нос нелюбимую маску, Тэхен, готовясь в любой момент столкнуться с новым актом возможной агрессии, осторожно подошел к кушетке, мысленно ужасаясь тому, как могли бы быть получены такие увечья.       Первичный осмотр странного пациента выявил далеко не утешительную картину: предположительный перелом двух ребер, рваные раны мягких тканей на левом бедре (чудом не задета артерия) и боку, трещина лучевой кости левой руки, возможно сотрясение мозга (судя по характеру ушиба затылочной части и наличию немалого количества крови, коркой покрывшей короткие волосы – скорее всего третьей степени), и просто невообразимое количество гематом. Плюсом ко всему, что особенно беспокоило Тэхена, по всем признакам у мальчишки открылось внутреннее кровотечение. А это уже было крайне нежелательно и опасно вплоть до летального исхода, чего допускать крайне не хотелось. Не медля, Ким велел санитарам везти парня в хирургию, пока сам связывался с дежурным хирургом, распоряжаясь срочно готовить операционную. Теперь жизнь пациента зависит от самого лучшего оперирующего хирурга их маленькой больницы и просто самого неравнодушного омеги на свете – Пак Чимина, который, несмотря на юный для врача возраст, творил чудеса, вместе со своей бригадой ассистентов буквально вытаскивая с того света даже таких безнадежных больных, от которых иногда отказывались куда более опытные специалисты.       Когда вся суета и беготня с отправлением бессознательного (не хотелось думать, что на совсем) бедняги в ласковые руки хирургов немного улеглась, Тэхен решил не идти сразу к себе в кабинет, а оформить все документы на вновь поступившего прямо в диспетчерской, где было не так сонно и чуть более живо, благо сегодня дежурил Хосок, который никогда не был против компании и с которым доктор Ким был знаком с первого дня работы в больнице, считая его своим приятелем. Оба альфы, чьи рабочие смены совпадали, любили коротать зачастую тянущееся резиной время за чашечкой кофе и разговорами абсолютно обо всем на свете, начиная от обсуждения миленьких омег их больницы, заканчивая влиянием современной культуры на молодежь. Иногда их мирные дискуссии перетекали в жаркие споры, после которых они могли даже не разговаривать друг с другом, потому что, например, один считал аморальным применение процедуры усыпления животных, а другой, руководствуясь жалостью к больным или умирающим зверушкам, всеми силами пытался доказать, что это, скорее, необходимость, чем живодерство. Таких примеров была целая куча, но большей степенью парни неплохо ладили, находя в таком общении свои прелести. Хосок, несмотря на то, что был старше Тэхена на пару лет и работал диспетчером приемного покоя не первый год, все равно остался впечатлительным (хотя, стоит признать, некоторые случаи впечатляли даже видавшего на своем веку многое Кима), стараясь на время поступления особо тяжелых пациентов, жертв ДТП или разбойных нападений, уходить в комнату отдыха, пережидая весь процесс осмотра там, чтоб лишний раз не мешать специалистам и не привлекать внимание своим предобморочным состоянием и позеленевшим от избытка неприятных видов лицом. В конце концов, он просто дежурный диспетчер, а не закоренелый медработник, поэтому стальной выдержкой и устойчивостью обладать не обязан, его дело – принимать вызовы, встречать бригады скорой и вести журнал поступивших. Сейчас Тэхен, именно там и обнаружив товарища, который в этот раз не успел вовремя слинять и видел всю картину от и до, тихо прошел к столику с кружками, устало здороваясь, с любопытством и сочувствием косясь на нервно вздрагивающего Чона, для которого и простая царапина была верхом ужаса, не говоря уж о таком количестве крови и травм, которыми сплошь был покрыт новопоступивший парень. Хосок же, казалось, все еще находился в легком шоке от поведения мальчишки, слегка отстраненно и бездумно насыпая себе и Киму в чашки сахар и растворимый кофе, с какой-то заторможенностью наполняя кружки кипятком, чуть было не проливая горячую воду мимо, вовремя спохватившись и останавливая так и не начавшийся маленький потоп. Молчание в такой ситуации совсем не давило, лишь подчеркивало особую атмосферу небольшой, скудно освещенной только почти беззвучно работающим телевизором комнатки, имитируя особенное чувство отчуждения этого островка спокойствия от остального больничного мира, одновременно и являясь его неотъемлемой частью, но находившейся словно в совершенно другом измерении. - Знаешь, Тэ, за все годы я видел всякое, в том числе и буйных алкоголиков, бомжей и разных обдолбышей, но такое вижу впервые. Чтоб с такими повреждениями так брыкаться, это ж сколько силищи надо иметь, чтоб двое взрослых мужиков удержать не могли. – Чон передал ароматно дымящуюся горячую кружку другу, присаживаясь рядом на старенький диван, осторожно делая маленький глоток крепкого черного кофе из своей чашки и потирая ладонью прикрытые веки, словно пытаясь стереть из-под надолго засевшей там картины отчаянно бьющегося в чужих руках хрупкого человека. - Я сам не понимаю, Хо. С такими ранами и такая агрессия… И я, конечно, еще не видел результатов анализов, общие будут только через час в лучшем случае, а экстренные сейчас у Чимина, но я на все сто уверен, что этот мальчик не под дозой, ну, или это первичное употребление, в чем я тоже сильно сомневаюсь. Откуда он такой вообще свалился на наши несчастные головы? – К сожалению, в их больницу, расположенную на стыке двух районов, не сказать, чтоб совсем часто, но и не совсем редко, попадали бывалые или только начинающие наркоманы (страшнее всего, что это были в основном неблагополучные подростки), принимающие иногда такую ядерную дрянь, что иногда вообще возникал вопрос, какой идиот додумался до создания такого дерьма, что Тэхен, насмотревшись на различные признаки и последствия от тех или иных веществ, мог со спокойной душой защитить звание нарколога через пару лет, основываясь только на практическом опыте. Так что в этом случае, он больше склонялся к версии, что их пострадавший влип в какие-то разборки и на чистом выбросе адреналина и отключенном инстинкте самосохранения старался избежать постороннего вмешательства в свое личное пространство (кто знает, может, там прогрессирующая гаптофобия, а тут сразу два здоровенных лба своими ручищами-кувалдами держат). - А вот это, Тэ, пиздец как странно. Его дальнобойщик нашел на обочине у трассы, парень лежал без сознания в канаве между дорогой и лесополосой. А там, на минуточку, из ближайшего жилья – только пригород в тридцати с лишним километрах и один лес. Мужик отлить остановился, увидел подозрительное тело, подумал, алкаш, а когда подошел ближе и присмотрелся получше, испугался и вызвал скорую и полицию, до их приезда даже боясь лишний раз взгляд отвести от то ли трупа, то ли полуживого тела. Кстати, жди, в ближайшее время уважаемые товарищи следователи заявятся брать у нас показания. Там еще так запутанно все, при парне ни документов, ни телефона, только его лохмотья порванные и он сам. По сводкам не проходит, в розыск не объявлен, есть ли родственники и где их искать – неизвестно. -Замечательно. Просто прелесть. И что вот теперь с ним делать? – Тэхен устало откинулся на спинку дивана, прикрывая глаза. Подросток-беспризорник с таким букетом травм – это проблема. Киму-то, по сути, без разницы, он в любом случае будет курировать его лечение, если тот выкарабкается, но вот бесконечная бумажная волокита, которую обеспечат на этом фоне доблестные стражи порядка, не вызывает даже проблеска положительных эмоций. – Сам он, естественно, ничего не говорит? - Какое там «говорит»? Этот мелкий берсерк, чуть машину скорой не разнес, когда очнулся. Все тоже самое, что ты и сам видел: рычит, как бешеный брыкается, норовит укусить, вырывается и не дает к себе приблизиться. Успокоительное ему колоть сразу не стали, потому что вариант с наркотой никто не отменял, а ты сам знаешь, как иногда сходу сложно определить, что там в крови у этих ненормальных пляшет, чтоб еще какую реакцию не спровоцировать. – Тэхен на эти слова лишь отстраненно кивнул, медленно делая глоток обжигающего бодрящего напитка, раздумывая, как же ему лучше оформить карту на безымянного пациента и как после общаться с полицией, потому как он вообще понятия не имеет, каких последствий стоит ожидать от всей этой ситуации.       На несколько минут в комнате воцарилась тишина, изредка нарушаемая звуком шагов санитаров в коридоре, наводящих чистоту в приемном покое. Каждый погрузился в свои собственные мысли, которые, впрочем, все одно крутились вокруг странного дикого парня: очень уж интересный был случай. Однако молчание это было комфортным, не напрягающим и, в какой-то степени, спокойным: если тишина – значит, все хорошо, гораздо хуже, когда вокруг крики и экстренная суета. Допив кофе, мужчины вернулись обратно в диспетчерскую, где Тэхен, параллельно слушая рассказ Хосока о просмотренном недавно фильме, заполнял карту поступившего пациента. Когда же с документацией было покончено, Ким, договорившись с приятелем вместе идти домой после смены (хорошо все-таки жить на соседних улицах и недалеко от работы), собрав все бумаги, вышел через черный вход на улицу, решив покурить перед возвращением в свой кабинет, хоть и курил альфа редко, но сегодня было простительно. К тому же, работа научила его использовать свободное время правильно, зная, что в любой момент могут доставить очередного больного. Ночной воздух обдавал прохладой и сыростью, начало апреля теплом особо не баловало, а ветер, унося струйки сизого горьковатого сигаретного дыма, умудрялся забираться своими колючими прикосновениями под тонкий халат, надетый поверх легкой рубашки, вызывая по телу мурашки и заставляя ежиться. Огонек сигареты слабо мерцал в темноте оранжево-алым, постепенно подбираясь все ближе к фильтру, а внезапное желание оказаться дома под одеялом постепенно разрасталось. Что-то подсказывало, что добром сегодняшнее происшествие не закончится.       Ночное дежурство шло своим чередом, Тэхен, после возвращения в свой кабинет, доделав пару отчетов, решил сделать обход и заодно подняться в хирургию, узнать, как проходит операция. Но, судя по тому, что сейчас готовили реанимацию, Чимин все еще оперировал, делая все возможное для спасения своего пациента. Этого странного ребенка было по-человечески жалко, судя по всему, мальчишке выпала не самая сладкая доля, а если еще и родные не объявятся, вообще пиши пропало. Ким, выросший в приюте, даже сейчас, в свои 25, будучи самостоятельным человеком, достаточно успешным и состоявшимся как личность, до сих пор иногда просыпающийся в холодном поту от ночных кошмаров, картинок из детства, и врагу бы не пожелал оказаться в детском доме, и уж тем более, ох как несладко там придется в случае чего этому дикому своенравному мальчишке. К слову, операция завершилась только около четырех утра, а паренька, как и ожидалось, перевели в реанимацию, где он проведет пару дней, о чем и сообщил уставший, но довольный собой Чимин, ввалившись в кабинет Тэхена как к себе домой. Оба доктора симпатизировали друг другу, однако эта симпатия пока что грань дружбы (насколько вообще возможна дружба между альфой и омегой) не пересекала. Хотя, Тэхен неоднократно подмечал милое смущение Пака на некоторые свои, казалось бы, безобидные действия, предпочитая, впрочем, пока строить из себя ничего не понимающего и не замечающего человека, ведь потерять друга в угоду зову плоти не хотелось совсем (но и отрицать, что чисто физиологически изящный и утонченный, с яркими полными губами и хитрыми ласковыми сияющими глазами Чимин был во вкусе Кима, было бы глупо). Но, как бы то ни было, на данный момент Тэхен искренне любил своего друга сугубо платонически, без какой-либо выраженной романтической окраски, ценя, в первую очередь, того как замечательного и надежного человека. А Чимин, тем временем, устало развалившись на своем стуле, откинув голову и расстегнув свой халат, под которым обнаружилась миленькая серая футболка оверсайз с забавным принтом желто-черного банана и какой-то совсем уж бессмысленной надписью, явно раздумывая, будет ли огромной наглостью закинуть свои длинные, но дико уставшие после многочасовой сложной операции ноги, облаченные в светло-синие с потертостями джинсы, на рядом стоявшую кушетку, заваленную различными папками (которые Тэхен все никак не находил времени сдать в архив), решив, что за ноги на кушетке можно все же получить, начал делиться своими выводами и впечатлениями о проделанной работе. Не без некоторой гордости, конечно: друг явно знал свою профессиональную цену и любил, когда его хвалили. - Тэхен-и, ты себе не представляешь, как же я вымотался! Этот мальчик, кстати, омега, из меня все силы вытянул, я уж думал, что не вытащу его, два раза чуть ли не смерть констатировали, у него то пульс падает, то дыхание до критического замедляется, то внезапно резко давление подскакивает, аппаратура с ума сходит, мы тем более, только одно восстановим – другое сбивается и так все мать его время, но мы справились, ты представляешь? Мы, блять, почти невозможное совершили! Я еще никогда не видел подобного и, если честно, чуть ли не впервые мысленно готовился к плохому результату. – Взволнованный Чимин, в процессе рассказа вскочивший со стула, уже стоял, опираясь руками на рабочий стол Тэхена, заглядывая ему в глаза. В уставшем взгляде хирурга светились такие неподдельные радость и счастье за еще одну спасенную жизнь, что Ким, не удержавшись, с улыбкой запустил руку в его волосы, ласково перебирая мягкие пряди и совершенно неожиданно для самого себя нежно выдал: - Чимин, ты – молодец! Ты просто ангел, ты знаешь? В тебе я никогда и не сомневался. Иногда мне кажется, что с тобой сама смерть связываться боится. И раз уж ты в очередной раз нагнул все законы естественного отбора, давай завтра вместе в кофейне посидим по такому случаю, говорят, там в меню новую выпечку добавили, что скажешь? Они частенько проводили время вместе, но Чимин не был бы Чимином, если б не подкалывал каждый раз друга, колкими фразочками, рассчитывая смутить его, но зачастую смущаясь сам. - Оу, это свидание? Тогда я согласен! - Пока что это просто ужин, шалунишка. – Оба рассмеялись, сбрасывая гнет напряженной ночи, а смущенный Чимин, показав на прощание Тэхену язык, скрылся за дверью, пообещав завтра ближе к вечеру созвониться. Тэхен, буквально физически чувствуя, как на него падает огромное облегчение от исхода операции, легко улыбается, сам не понимая, почему он так печется об этом безымянном дикаре, который, как выяснилось, еще и омега, и зачем своим предложением дал Чимину повод для надежды на что-то большее (как бы то ни было, но предложение посетить кофейню и правда было больше похоже на приглашение на свидание, а не привычные дружеские посиделки у кого-нибудь дома с играми на консоли или просмотром глупых комедий). Впрочем, обо всем этом можно подумать и дома, на свежую голову, а сейчас нужно готовиться к пересменке и собираться домой, чтоб не заставлять ждать и без того перенервничавшего Хосока, который, скорее всего, после сегодняшней ночи еще долго будет экспрессивно рассказывать своим многочисленным знакомым, какой ужас он испытал.