Волчья ночь

      После суетливого и полного событий дня в доме было необычайно тихо. Сегодня семья Ким праздновала новоселье в кругу близких друзей, отмечая долгожданное событие, которому предшествовали долгий выбор жилья, ремонт, транспортировка вещей и сборка мебели. Не передать словами, какое же это было наслаждение – неделю назад въехать в свой собственный уютный и просторный дом с маленьким двориком, в котором был разбит небольшой сад. Собственно, свою двухкомнатную квартиру, которая в своих стенах хранила воспоминания всего их пути, продавать было тяжело и грустно, но обстоятельства вынуждали: их трехлетний волчонок Минки был необычайно активным ребенком, которому требовалось чуть больше свободного пространства, чем обычным детям. Для сына Тэхен и Чонгук были готовы не то, что квартиру сменить, но и на другую планету переехать, лишь бы их чадо бегало, заливисто смеясь, прямо на ходу перекидываясь в волчонка (впрочем, именно поэтому тесная квартирка и не подходила для их семьи) и не сшибало все на своем пути, добавляя себе новых синяков, а родителям – стресса. В сыне оба души не чаяли, стараясь дать ему как можно больше той самой теплой родительской любви, которую один в своем детстве не видел вообще, а второй потерял, хоть и приобрел взамен нечто не менее ценное – того, кто каждый день обнимает крепко, целуя с непередаваемо-щемящей нежностью, кто шепчет слова любви и ради которого до сих пор бьется сердце. Впрочем, даже после стольких лет вместе, они все равно выглядели как парочка в букетно-конфетный период, о чем им и сообщали при каждом удобном случае любимые друзья.       Вся их шумная компания, собранная не иначе как самой судьбой (хотя Тэхен был свято уверен, что все это заслуга Чонгука и его очарования, мимо которого просто нельзя пройти), такая разная, но ставшая настоящей семьей, спустя годы только окрепла: даже Тэхен и Джин, первое время недоверчиво скалящиеся друг на друга (один безбожно ревновал, вызывая недоумение Гука, а второй, считающий омегу частью своей стаи, заботился о нем как о родном), сейчас с хохотом вспоминали их былые перепалки, уже не представляя, как раньше могло быть иначе. Чонгук, когда-то яро избегающий Чимина, теперь относился к Паку хоть и более тепло (в чем сыграло огромную роль то, что тот уже год жил со своим альфой – высоким статным Намджуном, на первый взгляд суровым и неподступным, но растекающемся умильной лужицей рядом со своим омегой, улыбаясь даже от одного упоминания любимого имени и являя миру совершенно очаровательные ямочки на щеках, от которых умилением заходился уже Чимин), но близко к себе, как того же Юнги, мужа Джина, все равно не подпуская, большей степенью стыдясь своей давней ревности, нежели действительно имея что-то против него самого.       Отдельной историей в воспоминаниях Чонгука отмечен день, когда он впервые познакомился с Юнги, ныне ставшим близким другом и неоценимым помощником. Тогда, работая еще помощником администратора (теперь же он и сам уже был администратором в недавно открытой Джином новой кофейне), только разрешив свои личные неурядицы, Гук пришел на работу, немного опоздав, так как был на плановом осмотре по беременности и, зайдя в свой кабинет, едва не подпрыгнул от неожиданности, когда увидел в своем кресле невероятно красивого и изящного, как статуэтка, омегу, вальяжно просматривающего что-то в своем телефоне. Чонгук был настолько в ступоре от внезапного вторжения, что даже не смог спросить, кто это и что здесь забыл, только стоял и во все глаза откровенно пялился, пока прекрасный незнакомец с громким хмыком не поднял на него хитрющие лисьи глаза и, медленно встав, не подошел вплотную к ошарашенному парню (совсем близко мешал подойти огромный живот красавчика, который Гук и не сразу заметил от шока, лишь после отстраненно подумал, что совсем скоро сам станет таким же кругленьким и неуклюжим): - Так вот кем от моего мужа каждый день пахнет. А ты миленький. – Чонгук, аж поперхнулся на эту реплику, в удивлении еще шире открыв глаза, ставшие такими огромными, что казались нереальными, вспомнив, наконец, правила приличия, на всякий случай поклонился и уточнил, может ли он чем-то помочь (в конце концов, мало ли, что это за парень, да и вообще, не стоит забывать, что у беременных свои причуды), на что получил еще более хитрый прищур: - Ой, да не парься ты, зайка, я не кусаюсь. По крайней мере, не в этих обстоятельствах.- И протянув Чонгуку руку для пожатия, наконец-то представился: - Я – Юнги, а ты – Чонгук, я полагаю, любимчик моего волка. Ммм, ты так вкусно пахнешь, что кушать захотелось. – И сразу, без какого-либо перехода или пояснения, все еще держа крайне смущенного и шокированного Гука за руку, чуть ли не в самое ухо заорал, будто точно зная, что его услышат: - Джин-и, солнце, ты здесь? Я клубники хочу, любимый! – Юнги улыбался, шкодливо подмигивал Чонгуку, тихонько отсчитывая обратный отсчет «три-два-один», когда в кабинет влетел обеспокоенный Джин, наблюдая самую смешную картину в своей жизни: его маленький беременный омега, спокойно держал за ручку чуть ли не икающего от испуга и нервно озирающегося по сторонам Чонгука. - Радость моя, ты что здесь делаешь? Отпусти уже ребенка, совсем запугал его. – Как Ким не засмеялся, осталось огромной тайной. Его омега был не самым общительным (также как и Гук), и то, что сейчас происходило что-то из ряда вон – невероятно веселило, при этом, альфа точно знал, что это не акт ревности, а съедающее его любимого любопытство: иначе Юнги бы не стал разыгрывать весь этот спектакль, а сразу бы с порога холодно озвучил все свои претензии, а если б не живот, то еще и мордобой бы устроил, как в старые добрые времена. - Ну Джин-и, он такой хорошенький, такой вкусненький, на зайчонка похож, как его отпустить? – Юнги бы и дальше продолжил паясничать, если б не внезапно собравшийся с силами Чонгук. - Прошу прощения, конечно, но может, мне кто-нибудь объяснит, что происходит? – Как бы ни хотелось, чтоб вопрос прозвучал твердо, но голос от напряжения все равно подрагивал, смывая на нет все попытки казаться серьезным и бесстрастным. - Прости, Чонгук-и, что напугали. Юнги – мой муж, и он очень хотел с тобой познакомиться, потому что я много о тебе ему рассказывал, и ему стало интересно увидеть тебя лично. Сейчас у него немножко шалят гормоны и таким вот образом он проверяет реакцию людей при знакомстве, но вообще-то он нормальный, можешь расслабиться, он и правда безобидный. – Джин все-таки захихикал, на что получил от Юнги кулачком по плечу и бурчание «Посмотрим, какой я безобидный, если ты мне клубнички не принесешь! Я тут с голоду помираю, а он ржет, волчара неблагодарный!». – В общем, не переживай и не бойся, вы точно подружитесь. Знакомьтесь, болтайте, а я пока что вас покину, чтоб не умереть во цвете лет из-за пакетика клубники.       Омеги действительно быстро нашли общий язык, что удивляло обоих. Чонгуку нравилось, что когда Юнги не играет, то становится спокойным, мягким, рассудительным и заботливым, а Юнги нравился Чонгук, с его скромностью, добротой и нежностью. Вообще оба заметили схожести в своих характерах, что со временем и вылилось в крепкую дружбу. После рождения детей тем для разговоров и поводов чаще видеться только прибавилось: сын-омега Джина и Юнги – Сонмин – был на несколько месяцев старше Минки, что не мешало маленьким озорникам трепетно дружить (Чонгук часто стал замечать в последнее время, что сын-волчонок по-особенному чуток с маленьким другом, выполняя все желания малыша относительно совместных игр и делясь всем, чем только можно, что подталкивало на мысли о том, что не просто друзьями вырастет неугомонная парочка), да и семьи по очереди часто брали в гости на несколько дней детей друг к другу, чтоб и мелкие поиграли вместе, и родители немножко отдохнули. Сегодня, после новоселья, был как раз такой случай и Юнги с Джином с удовольствием взяли к себе Минки на два дня, из-за чего Чонгук теперь переживал так, что Тэхену пришлось его минут пятнадцать уговаривать, что все хорошо и ничего с их малышом не случится (Гук и сам не знал, откуда этот страх отпускать от себя сына, ведь за все время действительно не было ни единого намека на беспокойство, но что-то внутри каждый раз сжималось, что-то дергало и не отпускало).       Тэхен как-то предположил, что этот психологический барьер был связан с последними тяжелыми месяцами беременности, во время которых Чонгук буквально не вылазил из больницы, потому что была неоднократная угроза выкидыша, а роды были невероятно трудными, когда чуть ли не ребром стоял вопрос, кого спасать – родителя или ребенка, но благо, все обошлось, спасибо нечеловеческим усилиям врачей, и в результате родился кроха ростом 40 см и весом 1.5 кг. Минки появился на свет раньше положенного срока, на восьмом месяце, и тот день ни альфа, ни омега, не забудут никогда. Вот они стоят в коридоре, собираясь в больницу на очередной осмотр, Чонгук улыбается и подшучивает над непопадающим в рукав куртки Тэхеном, трепетно поглаживая свой живот и успокаивая толкающегося малыша, а вот, спустя мгновенье, он уже бледнеет, оседая на пол и судорожно ловя губами воздух, как в тумане слыша обеспокоенный голос своего альфы, плавно погружаясь в темноту. Тэхен, испуганный не на шутку, за раз растеряв все свое врачебное хладнокровие, трясущимися руками с третьей попытки еле набрал номер скорой, которая, как ему казалось, ехала целую вечность (на деле прибыв очень вовремя). Путь до больницы прошел мимо сознания, все внимание было приковано к пришедшему в себя мечущемуся от боли омеге. По прибытии Чонгука сразу забрали в операционную, оставив паникующего Тэхена одного вздрагивать от каждого хлопка двери. Семь часов ада, чуть было не завязанная драка с ассистентом, который и был тем самым гонцом с дурной вестью, обещание под асфальт закатать каждого, если что-то случится с ребенком или мужем (они расписались еще на втором месяце, решив пока не делать торжество, повременив с ним до тех пор, пока не родится ребенок), укол успокоительного и, как апогей, поздравление с отцовством и благой новостью, что открывшееся кровотечение удалось вовремя остановить, а маленький новорожденный альфа самостоятельно сделал первый вздох. Когда после длительного пребывания в стационаре Чонгук и малыш Минки вернулись домой, измученный омега, тем не менее, сияющий от счастья как новенькая золотая монета, первым делом определив сына в специально оборудованную для него кроватку, сразу же повис на Тэхене, который в ответ крепко прижимал к себе, вдыхая родной запах и в первые на памяти Гука плача.       Первым шоком для альфы стало то, что их мальчик как истинный несмышленый волчонок еще не умел контролировать свою форму и иногда, вместо уже достаточно пухлощекого карапуза в колыбельке забавно кряхтел упитанный серый щенок. Собственно, по этой причине первые полгода, пока такие фокусы были для Минки явлением страшным и непривычным, Чонгук почти все время спал в кресле рядом с кроваткой их крохи, и Тэхен нередко, приходя с работы, наблюдал до боли в сердце прекрасную картину: омега чутко спал, прижав к груди посапывающего сына, который без капризов и рева засыпал только на руках у родителей. Сейчас, конечно, Минки спит обычно в своей кроватке, лишь изредка, когда его беспокоят типичные детские недуги, успокаивается только засыпая в теплых родительских объятиях. Да и первое время и Тэхен, и Чонгук, переживая о дальнейшем развитии своего ребенка старались не оставлять его одного и следить за малейшими изменениями, во избежание развития различных патологий. Но, на счастье, мальчик рос абсолютно здоровым и активным, любознательным малышом: он рано начал ходить и говорить, рано осознанно научился принимать свою волчью форму, и в свои три годика даже обгонял в развитии своих сверстников, радуя родителей каждой своей детской победой.       Вспоминая все это, Тэхен невольно улыбается, поражаясь, насколько яркой и счастливой стала его жизнь благодаря одному дикому омеге, попавшему некогда к тогда еще простому дежурному врачу (а ныне заведующему целым отделением экстренной и неотложной помощи), поразив, наверное, с первого взгляда альфу в самое сердце. А теперь, глядя на статного длинноногого красавца с невероятно тонкой талией, которой позавидуют все модели мира и соблазнительным изгибом бедер, сложно представить, что когда-то тот был взъерошенным несуразным подростком, а сейчас одним только взглядом из-под ресниц и лукавой улыбкой сражает наповал, заставляя оборачиваться себе вслед прохожих альф. Вот только к вящей радости Тэхена, который каждый раз мысленно показывал таким наглецам средний палец, каждый взгляд, каждая улыбка, каждый удар сердца мужа принадлежал именно ему и их сыну, впрочем, как и сам альфа целиком и полностью принадлежал своим малышам.       Чонгук, как раз закатав рукава белоснежной приталенной рубашки, заправленной в узкие черные брюки, подчеркивающие каждый сантиметр стройных ножек и сочных ягодиц, собрав прилично отросшие смоляные волосы в маленький хвостик на затылке, убирал в холодильник контейнеры с оставшейся от ужина едой. Словно почувствовав на себе вожделенный взгляд любимых глаз, омега повернулся, упираясь руками и поясницей на кухонную тумбу, с нежностью улыбаясь своему альфе, восхищенно глядя сверкающими глазами. Чонгук часто задавался вопросом, засматриваясь на своего мужа, как он вообще смог привлечь такого шикарного альфу? Высокий (хоть и сам Гук не был низким, но альфа все же был выше), сильный, до помешательства красивый (темноволосый и темноглазый, чьи руки и чувственные губы до сих пор вызывали у омеги восторженный писк), с огромным добрым сердцем и необъятно широкой душой. Волк внутри гордился и восхищался своей парой, радостно скуля и с радостью подчиняясь, считая его самым достойным кандидатом в спутники жизни.       Тэхен, завороженный обманчиво расслабленной и завлекающей позой своего ненаглядного, медленно, словно хищник, подошел к Чонгуку, устраивая руки на его талии, провел носом по открытой изящной шее, вдыхая такой родной и сладкий запах, ловя блики от примостившегося в глубоком вырезе рубашки бессменного кулона-клыка, тихо-хрипло произнося, почти касаясь губами кожи там, где бешено бьется пульсирующая жилка «Какой же ты у меня красивый, Гук-и», заставляя омегу в наслаждении откинуть голову, прикрывая глаза, приоткрыть в тихом вздохе сладкие коралловые губы и податься ближе, подставляясь под желанные ласки. Альфа уже своевольно и совсем незаметно, под шумок, вытащил рубашку из брюк, выводя руками только одному ему известные рисунки, ощущая, как под ладонями напрягаются мышцы пресса, а сам Чонгук выгибается навстречу подобно натянутому луку, плавясь от ощущения жара там, где губы оставляют чувственные поцелуи. Воздух вокруг раскаляется, обжигая и без того разгоряченную пару, для которой весь мир кроме друг друга перестал существовать: не волновал стрекот сверчков за окном и начинающийся мелкий дождик, не волновало черное покрывало ночи и гавкающая где-то вдалеке соседская собака. Они были поглощены друг другом, не замечая ничего, как и всякий раз, когда оставались наедине.       Губы с жадностью сливаются в нетерпеливом поцелуе, с переменным напором сминая нежную плоть, языки переплетаются в борьбе за главенство, отчего тянет первыми искрами ядерного возбуждения. Когда альфа намеренно слегка обводит пальцами под рубашкой соски своего омеги, задевая чувствительные комочки ногтями, с губ Чонгука срывается сладкий тихий стон, Тэхен, ловко подхватив его под бедра (от чего Гук от неожиданности ойкнул и тихонько рассмеялся), снова приникая к зацелованным поалевшим губам, крепко сжимая ладонями упругие полушария ягодиц, бережно усаживая его на широкий подоконник, окно которого выходило во внутренний дворик, скрытый от посторонних глаз, стягивая попутно с плеч ненужную белую ткань, оголяя красивый торс, изученный уже до последней родинки, но все равно манящий каждый раз с новой силой. От контраста холодного стекла и горячей кожи Чонгука прошибает током, заставляя издать до того чувственный глубокий стон, что уже и так каменный стояк в штанах альфы дергается, больно упираясь в ширинку брюк, но по сравнению с тем, как хочется измучить ласками до мольбы и хриплых стонов своего мужа, все это такие мелочи, что на собственный дискомфорт откровенно некогда обращать внимание. Куда там до себя, когда в твоих руках, полностью отдаваясь во власть и подчиняясь, сходит с ума гордый и неудержимый, настоящий волк. Ладони сминают бархатную кожу на боках, спускаясь вниз, туда, где уже изнывает от желания возбужденная плоть, а губы следуют по маршруту сильных рук, очерчивая влажными дорожками и яркими метками каждый сантиметр своего пути, пока проворные пальчики Гука путаются в его волосах, тянут вниз, недвусмысленно намекая на более смелое продолжение. Омега всегда был нетерпелив и жаден до удовольствия, что безумно нравилось и до красных всполохов перед глазами заводило Тэхена. Альфа, выцеловывая поджимающийся судорожно живот, быстро расправляясь с ремнем и застежкой брюк Чонгука, немного приподнявшегося, чтоб было удобнее, ловко стягивает мешающую ткань с ладных стройных ног, оглаживая нежную гладкую кожу, перемещаясь поцелуями на внутреннюю сторону бедер, умышленно обходя стороной аккуратный возбужденно прижавшийся к животу член с блестящей липкой капелькой, стекающей по головке и испачканное выделяющейся смазкой колечко мышц, проходясь языком в опасной близости, слыша сверху нетерпеливый скулеж и морщась от усиливающейся хватки в волосах. Самого уже почти трясло и ломало, но, не наигравшись, он не сорвется. Тэхен все еще дразнит, но уже более изощренно, легкими широкими мазками языка лаская изнывающую плоть своего извивающегося в нетерпении, непрерывно стонущего мальчика, слизывая терпкую вязкую смазку, обводя по контуру розовую нежную головку, пока без предупреждения не вбирает глубоко, полностью на всю длину, расслабляя горло и удерживая сильной хваткой вскинувшиеся на встречу влажному обволакивающему жару бедра, несколько раз то приподнимая, то опуская голову, пуская по стволу вибрацию стоном, снова выпуская и пережимая у основания, не давая кончить, мучая, так несколько раз подряд, получая удовольствие от самого процесса и той отдачи, которая следует на каждое его движение (громкие стоны и сорванное дыхание уже давно разбили тишину кухни, а окно за спиной омеги запотело от разницы температур), пока не слышит нетерпеливое: - Тээ, хватит меня дразнить, трахни меня уже наконец, ну! Тэхен, выпуская изо рта член, обдавая чувствительную кожу теплым дыханием, получая еще один нетерпеливый стон в ответ, ухмыляясь, ответил: - Мой волчонок надумал дерзить? - Твой волчонок, родной, сейчас спит и видит десятый сон у Джина и Юнги, а я, ей-богу, клянусь, что если ты меня не трахнешь сейчас же, нагну тебя сам! – Чонгук уже мало что соображал, плавая в пелене болезненного возбуждения, а единственным желанием, бьющемся в каждой частичке тела, было почувствовать внутри твердый горячий раздвигающий тугие стеночки член своего альфы.       Тэхен обожал такого Чонгука: мокрого, немного властного, требовательного и одновременно ведомого. Буквально вгрызаясь жарким поцелуем, терзая опухшие губы, прикусывая и зализывая, не давая оторваться, альфа приставил к истекающей смазкой мокрой дырочке сразу два пальца, мягко толкаясь, начиная нетерпеливо растягивать без перерыва, дурея от того, как Гука прошибло крупной дрожью и он, ухватившись в поиске опоры за плечи Тэхена, подаваясь навстречу движущимся внутри в идеальном темпе ловким пальцам, знающим, где надавить, где невесомо погладить, в порыве ярких вспышек наслаждения оставляет на коже мужчины наливающиеся краснотой царапины, заглушая собственный крик в поцелуе, сильно прикусив его губу. Чувствуя, что еще немного и он кончит только от одной растяжки, так и не получив желаемого продолжения, Чонгук резко отпрянул, пытаясь соскочить с пальцев, но ему не дали этого сделать: Тэхен снова пережал у основания его напряженный орган, быстро расстегивая и стягивая брюки вместе с бельем, пока не контролирующий свою силу омега в прямом смысле сорвал с него рубашку, вырвав неподдающиеся пуговицы, не заморачиваясь долгим обнажением любимого тела. Дернув Чонгука за бедра, притянул его к себе и просто резко и без затей насадил его на свой каменный от перевозбуждения член, замерев на мгновение, чтоб не кончить только от одного ощущения горячей бархатистой узости, охватившей давлением плоть, получив в награду полустон-полукрик, порцию новых царапин, на этот раз на спине, и неслабый укус в шею. Переждав, и дав заодно привыкнуть Чонгуку, Тэхен сразу взял глубокий размеренный ритм, размашисто двигаясь, задевая заветный бугорок чувствительной железы, внезапно останавливаясь, замирая до невозможности глубоко, отчего омегу начинает трясти как в лихорадке, выбивая из него надрывное «пожалуйста, еще», а потом, начал с силой толкаться в податливое, напряженное, изгибающееся в агонии экстаза тело, чувствуя, как у самого все стягивает и горит внизу живота, давая понять, что долгожданная разрядка близко. Подстраиваясь под темп толчкам внутри, Тэхен обвивает пальцами член Гука, размашисто проходясь ладонью по всей длине, массируя головку и размазывая уже безостановочно выделяющуюся из маленькой дырочки уретры смазку, специально ловя своим властным взглядом затуманенные страстью, из черных ставшие волчьими синими, утягивающие на самое дно расширенных зрачков глаза, в предвкушении чувствуя, как сильнее напрягается омега, как пульсирует растянутое вокруг его собственного члена колечко мышц, как Чонгук сжимается, словно пружина, с криком кончая, откинувшись назад, кусая собственную ладонь, пачкая семенем и себя, и альфу. От пульсации внутренних стеночек, так ярко и сильно пробирает огненной волной жара, что не сорваться следом просто невозможно. Тэхен, толкнувшись еще несколько раз, изливается глубоко внутрь разомлевшего, почти задыхающегося мужа, хрипло протяжно простонав, в противовес ласково и нежно целуя его покрасневшие щечки, осторожно выходя, заставив омегу поморщиться от ощущения стекающей по внутренней стороне бедра смазки вперемешку со спермой.       Около минуты они оба пытаются отдышаться и прийти в себя, медленно лениво целуясь, пока постепенно волна безумного оргазма не отпускает, оставляя после себя лишь приятную негу и сладкое удовлетворение. - Пойдем в ванную, малыш? – Тэхен натягивает обратно свои брюки, накидывая на Чонгука его рубашку, собирая разбросанные по полу вещи, и помогает подняться на непослушные ноги омеге, сладко целуя за ушком, слыша в ответ ленивое «Угум».       Несмотря на позднее время и общую усталость, одним приемом ванны дело не ограничилось. Еще в самом начале, нежась в теплой воде, намыливая-лаская друг друга, не в силах противостоять вновь разгорающемуся в крови пожару, переходя к тягучим поцелуям и обжигающим касаниям, и вот уже Чонгук стоит, выгнув призывно поясницу, опираясь руками на влажную от пара стену, а Тэхен входит в его растянутую мокрую дырочку, трахая в нежном медленном ритме, не давая прикоснуться к себе, и выбивая из него звонкие стоны, отражающиеся эхом по всей комнатке, которым вторит и сам, более низко и хрипло, но чересчур для возбужденного нетерпеливого омеги. И снова все по созданному первобытными инстинктами сценарию: истинное единение переплетенных тел, опаляющее все внутренности удовольствие, соединенные в замок руки, движения в унисон – и, как итог, новый, вспыхнувший и ослепляющий оргазм, один на двоих, помноженный своей яркостью на все сто, а то и тысячу единиц. Истинные пары – как дар небес, чувствующие себя одним целым, не разделенным на «ты» и «я», создающие одно единственное «мы», и счастливцы те, кто в своей жизни нашел свою пару, испытав на себе все прелести истинности, перенося в этом понятии не только великую радость, но и трудности и ответственность, даже мысли не допуская, чтоб отречься в угоду себе, забыв о благе для своей половины.       Остывшая вода неприятно холодит расслабленные тела, так что домываются по возможности быстро, путаясь в конечностях и хихикая, как малые дети, когда в тесной для двоих ванной они периодически сталкиваются и запинаются друг о друга. Сил хватает только на то, чтоб доплестись до кровати, рухнув в объятия таких притягательных сейчас воздушных одеял и мягких подушек, чтоб мгновенно уснуть в теплых объятьях друг друга, пожелав спокойной ночи и слепо, в полудреме, соприкоснувшись губами.       А утро, непривычно позднее, но такое приятное, встретит яркими солнечными лучами, переливающимися прозрачными каплями от прошедшего ночью ливня (который они так и не услышали) на изумрудно-зеленой листве сада, переплетенными во сне ногами, сонными улыбками, влюбленными взглядами и пришедшим от Юнги сообщением «Доброе утро, родители, я все еще сплю, но у меня все хорошо, вечером ждите меня домой. Я очень соскучился» с прикрепленной фотографией, где в одной кроватке, нос к носу, трогательно держась за руки, спят Минки и Сонмин, вызывая непроизвольную улыбку у счастливых родителей при виде такой уютной сонной идиллии.       «Закон волков гласит, что за любовь, свободу и семью можно отдать и свою жизнь. Волк выбирает одну пару на всю жизнь. Волк – это сила и преданность, страсть и ярость, любовь и свобода…» (с).