La défaite, c'est la mort. La victoire est la vie.

На больших настенных часах 16.58. Он отлипает от стены, телефона, сматывает наушники- теперь до его слуха доносится шум ветра, по-осеннему резко бьющего по стеклам и едва не снесшего его по дороге. Неприятный звук. Но теперь спасительные наушники спрятаны в кармане, и юноша устало проходит в кабинет. - Здравствуйте, доктор Нимечек. - Привет, Вольфганг! Как себя чувствуешь сегодня? Он плюхнулся в кресло и, задумчиво бегая глазами по стенам, через пару секунд ответил, по привычке запустив руку в волосы: - Разбито. Проблемы с работой, а еще меня мучает бессонница. После этого я могу отрубиться в любом месте днем. К тому же, я все еще его вижу. - Мальчика? - Да, - выдох. Вдох. Отвести глаза. Не смотреть на пол. - Приходит, но ничего не делает. Почти, - приподняв голову, он как-то задумчиво взглянул на психолога. - Он никогда не говорит. Не причиняет вреда ни себе, ни мне. Только пишет. - Что именно? - Музыку. Прекрасную музыку, великолепную, восхитительную. Слишком невероятную, чтобы ее можно было забыть. Франц Нимечек чуть наклонил голову и мягко заговорил. У него был мягкий, приятный голос, который казалось, мог успокоить даже девятибалльный шторм. Сквозь поток речи, до Моцарта доносились обрывки его слов. Но как юноша не старался, он не мог полностью сконцентрироваться на том, что ему говорили. - ...и да, я назначу вам новый препарат, для этого нужны анализы… симптомы на фоне хронической бессонницы… вы сможете почувствовать облегчение… 18.00 -Спасибо, доктор, до встречи. Вольфганг медленно встает и выходит из кабинета. Чуть пройдя по коридору и уже выйдя в холл, поправляет белую куртку, затем достает наушники - теперь он отрезан от мира, и ничто не способно его отвлечь. Находит в заднем кармане транспортный билет - обратная сторона достаточно чистая - кивает мальчику, что неотрывно за ним следит, и готов внимать его музыке. *** Вольфганг ненавидит эти приемы. Пока за окном наступает весне на пятки лето, сияет чистотой высокое небо, а шпили собора пытаются проткнуть пушистые, похожие на сладкую вату, облака, он сидит здесь, ждет в отвратительно бежевых стенах, обществе душащих пылинок и приторных духов секретаря, крадущих весь нормальный свежий воздух. Пытаясь снять раздражение, Моцарт укладывает припасенный лист на колени и аккуратно выводит ноты, стараясь не порвать тонкую поверхность ручкой. - Вольфганг, - ладонь, легшая на плечо, шершавая и теплая. И такая же фальшиво-мягкая, как и голос, разговаривающий с ним, как с душевнобольным. А он не такой. Вольфганг видел сумасшедших на улицах - ведь не все из них заперты, где надо. У них совершенно страшный взгляд, будто.. он не знает, что "будто", но уверен, что ничего хорошего. У Клоуна такой же взгляд, но видение пока удается прогнать взмахом головы. Моцарт прячет недописанные ноты в нагрудный карман, и заходит в кабинет, натягивая рукава куртки ниже, скрывая намотанные на запястье платки. Но чертов цепкий взгляд улавливает хвостик яркой ткани. - Снова? - забота в голосе заставляет юношу передернуть плечами и отвернуться. - Нет. - Мы договорились, что ты не врешь мне. - Я не вру. - Вольфганг, он заставляет тебя? - Нет. - Он приходит? - Нет, - когда это все кончится? Вольфганг раздраженно дергает носком ботинка, ловя яркий блик на лаковую кожу. - Я хочу тебе помочь. - А может, мне не надо? - Вольфганг. - Мгм? - Ты должен бороться, прогоняй его, - Клоун хихикает над ухом, облокотившись на плечи и навалившись всем телом. - До свидания, доктор. Вольфганг с большим удовольствием хлопает дверью и улыбается секретарше, вздрогнувшей от резкого звука. - Сквозняк, - пожимает плечами и художественно закатывает рукава. Из здания он уходит, спрыгнув с пятой ступени и подмигивая слепящему глаза солнцу. Еще полтора часа он не должен появляться дома, а значит, можно посидеть в парке и закончить начатую мелодию. Мостовая поет, машины фырчат, колокольчики на велосипедах звенят, кажется, из-за каждого угла, и Клоун вприпрыжку следует рядом, лопая не пойми откуда взявшиеся шарики. *** Асфальт под ногами теплый, так, что даже через подошву чувствуется, в воздухе пахнет растаявшим шоколадом и пылью, Вена млеет под выкрученными на максимум яркости лучами - Вольфгангу плевать на это. Все равно на влажную кожу под платками и длинными рукавами, на странные взгляды от девушек в шифоновых платьях, да даже на спутника, который крутится рядом, поминутно дергая за кофту. Он привык, так что какая к черту разница? Сзади неожиданно накидывается звонкий возглас "Осторожно!", и мимо буквально проносится велосипедист, влетая в узкое расстояние между домами. Вольфганг резко дергается и отскакивает к стене, снова собирая порцию недоуменных взглядов. - Ненавижу велосипедистов, - бурчит под нос, натягивая капюшон, и сворачивает в ставший почти родным проулок. Хотя, назвать родным его сложно. Привычным? Да, скорее так. Он снова проходит через поручни, стрелой взлетает по лестнице и замирает у двери. Боковым зрением видит мерцающего спутника. - Нет! Уйди, оставь меня!- юноша взмахивает руками, и видение исчезает, но только лишь затем, чтобы материализоваться в другой стороне. Моцарт обхватывает себя руками и тихо шепчет: - Еще раз появишься и мой психотерапевт… Бледная ладонь тянется к его плечу, но юноша шугается и вваливается в кабинет, словно ища там спасения. Напрасно. Он уже сидит в его кресле. - Садись, Вольфганг, - доктор Нимечек, как всегда, слишком дружелюбен, но, может, так и надо. В голове плещется страх вперемешку с кашей из всех остальных мыслей, и Моцарт не способен выдать адекватной анализ даже самой простой из них. - Я постою. - Расслабься, ничего страшного в этом кресле нет, ни призраков, ни зомби. "Этот хуже призраков" - отстраненно думает юноша, наблюдая за издевательской улыбкой и жестами, приглашающими сесть. Стараясь не коситься на слишком реального для глюка, он садится на нагретое предшественником сиденье и огрызается на стандартный "Как твои дела?" - Ты боишься. - С чего Вы взяли? Нимечек принимает позу, характерную для любого учителя, которого готовы слушать. - Обычно страх прячется или за юмором, или за агрессией. И чем сильнее страх, тем ярче проявляется защитный механизм. Ты можешь рассказать мне, я не причиню тебе вреда. "Зато он причинит" - Вольфганг замечает усевшегося на стол и подозрительно косившегося на ручку в руках доктора спутника. И он уже точно не мерцает. - Мы с тобой уже говорили об этом, но я повторюсь - ты не виноват в том, что с тобой происходит. У тебя было крайне сложное детство, которое оставило после себя травмы. Эти серьёзные, разрушительные для психики события в жизни заставляют наш мозг каким-то образом защититься от неблагоприятных воздействий на психику и нервную систему. Это необходимо для нашего выживания, и это заложено в нас эволюцией. Если бы наша нервная система не выработала защитных механизмов от стрессов и неприятных воспоминаний, наш вид был бы едва ли жизнеспособен. Психологическая травма может убить в нас желание вообще что-либо делать, ввергнув в депрессию и вынудив бесцельно смотреть в одну точку. Наш мозг устроен таким образом, чтобы защитить нас от разрушительной мощи эмоциональных травм, - доктор чуть наклоняется вперед, закончив свой монолог - все можно исправить, поверь. Это не приговор. - Закончили?- юноша саркастично усмехается. Да да, детство, отец, он это уже слышал миллион раз. Но это никак не решало его проблему - ту, что сейчас сидела на столе, болтая ногами и немигающим взглядом уставилась на него. -Он и сейчас здесь? Юноша нервно сглотнул и медленно кивнул. - Выйди на контакт с ним. Я здесь, и смогу помочь тебе. Попробуй, Вольфганг. Моцарт поворачивает голову- но видения там уже нет. Вместо этого сзади раздается смех. Вольфганг быстро облизывает губы и сжимает кулаки, ощущая холод. - Его здесь нет. - Ты его прогнал? Юноша неуверенно кивает. - С ним надо бороться. Быть сильным, а не убегать от проблем, слышишь меня? Он мешает тебе нормально жить. - Единственный, кто мешает мне жить - это Вы. Вы со своими глупыми советами, с фальшивой улыбкой! Да кому нужна Ваша помощь! - Вольфганг вскакивает, тяжело дышит, голову ведет от переизбытка кислорода. - Вы тут сидите, говорите какие-то слова, такие же гадкие, как и то, что сидит у Вас внутри! Вы - лишь жалкое подобие человека! Посмотрите на себя! Вы такой же сумасшедший, как и все, кто приходит к Вам! Такая же подделка, пародия на реальную жизнь! Вольфганг опирается на подлокотники кресла доктора, нависает над ним. Ближе, надеясь увидеть хоть каплю того страха, который разматывал свои склизкие кольца внутри него самого. И он есть. Есть. Есть. - И все равно Вы не поймете. Никогда не поймете. Никогда, слышите?! В груди клокочет ненависть, отдаваясь в ушах похоронным маршем крови. Хлопок двери сотрясает стены, и бежевая пыль краски оседает на плечах. Кровь грохочет все громче, и теперь яркий солнечный день кажется темным. Чернота лезет из каждого угла, шепчет голосами все громче, и Вольфганг зажимает уши, выныривая из стремительно сжимающихся стен проулка. Вена слепит огнями, бликами на натертых до блеска витринах магазина. Зеркальный лабиринт плодится стенами, сужается, расширяется, раскачивается вокруг, искажая пространство. Моцарт мечется, пачкает пальцами стекла, бьется раненой птицей, а голоса глушат, кричат, рвут барабанные перепонки. Боль вырывается страшным неконтролируемым криком из горла, мир плывет, двоится, кружит в своем калейдоскопе, оставляя алые пятна на слепящих гранях осколков. Голубая радужка мелькает в отражении. - Что..? Снова карий в окружении угольной черноты. Золотая поталь моментальным всполохом граничит с небесно-голубым. - Нет.. что?.. Нет-нет-нет, - в груди ходуном ходят хрипы, Вольфганг оседает на обжигающий асфальт. Город дрожит, сотрясается безумным хохотом, которому вторит колокольчиком детский смех. Виски больно пульсируют, выпавшие из карманы ноты кровоточят, под платками резь дерет кожу. - Нет! Отпусти меня, уйди! - слезы жгутся, оставляя ожоги, глубокие полумесяцы расцветают на ладонях. Мальчик прижимается к Клоуну и поднимает голову с довольной улыбкой. - А мы молодцы с тобой, Амадей.