Болек и Лёлек. Приключения.

Антон любит, когда на Бестужева находит. Когда он достает из комода и молча кладет перед ним черные кожаные браслеты и ремни. Смотрит на Антона выжидающе и уже в этом взгляде читается вся его покорность — Миша примет любой его ответ: согласится ли Арбузов в этот раз в этом участвовать или нет. Антон еще ни разу не отказался. Хотя, если честно, это невыносимо. То, как охренительно выглядит огромный и сильный Бестужев, когда послушно защелкивает наручники на своих запястьях — Антон любит, чтоб он делал это сам — сжимает и разжимает кулаки и так же послушно подставляет шею под кольцо ошейника. Арбузов смотрит на его золотистый затылок, склоненную голову и замечает, как сбивается его дыхание, когда щелкает замок. Антон не может удержаться, чтоб не пройтись ладонями по широким рельефным плечам, сжать их и выдохнуть в ухо, приподнявшись на носках и вжимаясь всем телом со спины: «Какой же ты большой и красивый» и, прикусив позвонок на шее: «Мой большой и красивый» Бестужев невыносимо красивый, когда лежит, вытянувшись на кровати, прикованный к спинке. Произведение древнегреческого искусства, думает Арбузов, оглядывая его сильное белое тело, и облизывается. Вздымающаяся грудь с темными сосками, которые Антон щекочет языком и пока разрешает Мише стонать в голос, закинутые вверх руки, которые он оглаживает ладонями, сжимает, целует трицепс, предплечье, ведет языком вдоль кольца наручников, а затем вдруг сгибает пальцы и с силой проводит ими вниз, впиваясь короткими ногтями в кожу. Миша матерится и захлебывается стоном, выгибается и снова стонет, а Антон наконец шепчет в самое ухо: — Тиииишшше, ты должен быть тише. И для проверки оставляет отпечаток зубов на груди. Миша послушно не издает ни звука, лишь снова резко выгибается, натягивая ремни, и дышит чаще. — Молодец, — хвалит Арбузов и зализывает место укуса. Это, блин, определенно совершенно невыносимо, то, как Миша жадно вылизывает пальцы Антона, когда он подносит их к его рту. Обходит языком каждый, обильно смачивает слюной и мычит довольно, смотрит в глаза так умоляюще, сумасшедше, что у Антона едет крыша. Он сам готов стонать и мычать от удовольствия, но это не сегодня, это потом. Сейчас же больше всего ему вдруг хочется другого. Арбузов снова скользит ладонями вверх по Мишиным по рукам и отстегивает наручники. Бестужев хмурится, смотрит непонимающе и вопросительно, и Антон, обхватив руками его голову, говорит, глядя в глаза: — Хочу, чтобы ты сам себя растянул. И думает, что нет ничего красивее Мишиных глаз, когда до него доходит смысл, и он совсем шалеет. А потом настает очередь Антона шалеть и сходить с ума. Потому что Миша лежит перед ним на постели с разведенными ногами и обводит скользкими от смазки пальцами анус. Пальцами второй руки оглаживает собственный живот, подбирается ими к члену, но тут же послушно останавливает ладонь, когда Антон отрицательно дергает головой. Она так и остается лежать на животе, пока пальцы второй руки скользят внутрь и наружу. Вначале один, потом почти сразу же второй. Миша растягивает себя, разводит пальцы, а Антон от него глаз отвести не может: от двигающейся руки, стоящего члена, вздрагивающего, уже покрывшегося испариной живота, от выгнутой шеи. Хочется смотреть на эту красоту бесконечно, хочется уже быть внутри этой красоты, и Антон, склонившись, цепляет ошейник пальцами, выдыхает «Иди сюда» и тянет Бестужева на себя. Тот, приподнявшись на локте, подается навстречу, и они целуются мокро и жадно: Миша, все так же толкающийся внутрь себя пальцами, и Антон, устроившийся между его ног, сжимающий ошейник так, что Бестужев начинает задыхаться. Он дышит тяжелее, откидывает голову, распахивает рот в беззвучном стоне, и именно в этот момент Антон отпускает черную полоску кожи и, уперевшись рукой в матрас, второй обхватывает ту ладонь Миши, что двигается в паху. Скользит пальцами по мокрым Мишиным пальцам и говорит: «Нет, оставь», когда Миша пытается их убрать. И теперь внутри Бестужева оказывается два его пальца и два пальца Антона. Миша снова откидывается на спину и выгибает шею, кусает губы, чтобы не стонать в голос, и cмотрит на Антона умоляюще, но послушно молчит, ведь ему по-прежнему нужно быть тихим. Вот только у Антона нет сил больше никаких, и он, вынув пальцы, нависает над Мишей, шепчет в губы: «Не сдерживайся» и улыбается безумно и довольно, когда входит в него и слышит протяжный стон.