Старейшина Илин лучше всех играет на флейте, нервах и мечах

      Вэй Ин виснет на плече Цзян Чэна и ноет о своей нелёгкой судьбе. Видите ли, завёл себе двух мужей, а толку-то?! Ни один из них не хочет уделять бедному ему внимание. Ваньинь, кажется, становится статуей и вообще не замечает лапающего его тёмного заклинателя, устало глядя на отчёты в руках. — Цзян Чэн! — от резкого вскрика названный аж вздрагивает и, наконец, переводит взгляд серых глаз на беспризорника. Убийственный взгляд. — Ты слишком много общаешься с Лань Чжанем. С каких пор ты умеешь быть таким мрамороподобным?       Цзян Чэн возводит глаза к потолку, раздумывая между тем, чтобы вышвырнуть Вэй Ина из своего временного кабинета, который ему выделил для работы Цзэу-Цзюнь в Облачных Глубинах, и между тем, чтобы вышвырнуть Вэй Ина из своего временного кабинета! Только во втором случае это будет сделано через окно.       Усянь смотрит упрямо, дует губы и совсем не понимает, как сильно Глава Цзян занят. — Я не мог находиться с ним слишком долго, так как прилетел два дня назад. Это ты с ним развлекаешься тут уже с неделю. — А вот и неправда! — Усянь нагло толкает его в плечо, заставляя откинуться на спинку стула, и перебрасывает ногу через бёдра брата, усаживаясь на колени, игнорируя попытки Цзян Чэна столкнуть его на пол. Он весь, словно взъерошенный и очень недовольный воробушек, сдувает прядь с лица и смотрит на осунувшееся лицо шиди. — Он за всю эту неделю даже не коснулся меня. Я уже волком выть начал, думал, ты приедешь и поможешь мне его расшевелить, а в итоге сам тут!..       Ваньинь знает, что поток недовольств и нытья можно остановить только одним способом — дать Усяню желаемое.       Он тянет старшего к себе за затылок, касается нижней губы своими, горячо опаляет её дыханием. Вэй Ин впивается в ответ, желая сожрать, распаляется мгновенно и несдержанно стонет, пытается стянуть фиолетовую ленту с пучка, но Цзян Чэн вовремя успевает подхватить того на руки и начать подниматься из-за стола. У Усяня от одного ощущения сильных рук на ягодицах сердце галопом заходит, а тут его ещё и несут куда-то. Возможно, просто посадят на стол, возможно, используют тот замечательный диванчик, где иногда засыпал Старейшина, когда засиживался допоздна с братом.       Ваньинь тоже скучает, сильно, тоже хочется до боли прижаться к родному телу, обнять и просто держать в своих руках, но сейчас он очень занят. Вэй Ин не успевает прийти в себя, как его, разомлевшего, выставляют за дверь. Он невольно пошатывается, так как ноги после поцелуя успевают стать ватными, и быстро-быстро моргает. — Цзян Чэн! — кулак врезается в запертую талисманами преграду. — Встретимся вечером.       Усянь настолько красный от негодования и злости несётся по Облачным Глубинам, что проходящие мимо адепты белеют под цвет своих одежд, испугавшись невиданного гуля с красной кожей и чёрной гривой. — Ну ничего, занятые вы мои, ещё на коленях меня просить будете.

***

— Цзян Чэн.       Ваньинь отрывает взор от дорожки и вскидывает голову, останавливаясь, чтобы Ванцзи успел к нему подойти. Мужчина идёт как всегда неспешно, концы ленты развеваются на ветру, путаясь в тёмных тяжёлых волосах; от сильной фигуры веет величием и холодом. Цзян Чэн в который раз засматривается на это божество, пока оно не оказывается совсем близко, замирает, осматривает внимательным взглядом, а после обнимает одной рукой, утыкаясь носом в макушку. Цзян Чэн вдыхает запах сандала с ключиц и позволяет себе несколько секунд постоять так, позволяет забыться и довериться кому-то сильному и любящему. Тому, кто действительно сбережет и не высмеет за секундную слабость. — Я думал, достопочтенный Ханьгуан-Цзюнь уже спит, — взгляд поднимается к небу, где давно зажглись звёзды. — Много работы, — ёмко отвечает Лань Чжань, проводит кончиками пальцев по мешкам под глазами возлюбленного, а после едва заметно поджимает губы. — Вэй Ин…       Ваньинь вздыхает, руку не отталкивает и видит в золотых глазах напротив, как сильно Ванцзи на самом деле сожалеет, что не может сейчас уделять должного внимания мужьям. — Это чудовище сегодня почти нарвалось на Цзыдянь! — гаркает Цзян Чэн в ответ, но хмурится, потому что тоже понимает, как неугомонному Усяню мало, скучно и одиноко все эти дни. — Я закончил с делами на ближайшее время. — Завтра возвращается брат. Я буду свободен.       Они переглядываются и улыбаются. Каждый по-своему: один больше усмешкой, а другой — самыми уголками губ. Лань Чжань помогает держаться на ногах уставшему Цзян Чэну и вместе они доходят до цзиньши, где их, наверняка, кое-кто заждался.       Не заждался.       Усяня не оказывается на месте. Оба заклинателя хмурятся и проходят в комнату, где на низком столе стоят три чаши горячего чая, источающие завитки белого пара, будто его налили буквально несколько секунд назад. — Вышел, скорее всего.       Ванцзи кивает и снимает с бедра Бичень, устраивая его на трёхступенчатой подставке выше всех. Переданный ему в руки Саньду он кладёт на средний держатель. Теперь все три меча, Бичень, Саньду и Суйбянь, оказываются на своих местах. Чаще всего какая-то из ступеней пустует, потому что либо Цзян Чэн находится в Пристани Лотоса, либо Лань Чжань уходит на ночную охоту, либо Вэй Ин опять где-то бросил своё оружие и забыл о нём. Сейчас же картина приносит покой.       Ваньинь расстёгивает тугие наручи, стряхивает с себя верхние одежды, оставаясь в одних нижних, чёрных, и наконец расслабляется под защитным куполом этого места. Он убирает скинутую ткань, потому что один его муж не любит беспорядок, а второй совсем расслабится, если увидит такое, и тяжёлым грузом падает на подушку возле столика, где Ванцзи пододвигает ему одну из чаш.       Ваньинь делает первый глоток, пока Второй Нефрит раздумывает над тем, куда мог уйти Вэй Ин на ночь глядя. Нефритовый кулон молчал, а значит ни один из его мужей не пересекал барьер. — Подождём его? — Цзян Чэн пододвигается ближе, опирается плечом, старается создать контакт. — Мгм, — Лань Чжань подносит к губам чашку и делает несколько глотков, отмечая, что чай весьма недурён и такой обычно делает его брат, Лань Сичень. Откуда только Вэй Ин его достал?       Странно, Ванцзи думал, что Усянь будет обижаться или провоцировать их любыми способами, но вместо этого он заварил им вкусный и очень расслабляющий чай. Даже слишком расслабляющий… Мысли остаются всё такими же ясными, а мышцы же становятся хуже ваты. — Лань…       Цзян Чэн не договаривает, начиная скатываться по плечу Нефрита. Тот спешит его подхватить, но поднятые руки опускаются, так и не коснувшись. Они шумно падают на деревянный пол, не в силах пошевелиться. Даже веки становятся тяжелее, держать их открытыми кажется невозможным. Ванцзи пускает по телу ци, выводя яд, который явно попал в организм с чаем. Позади него мычит Цзян Чэн, воздух вокруг него искрит всполохами.       Это нападение? Кто-то устроил ловушку прямо в их цзиньши? Но пробраться сюда без дозволения Лань Чжаня практически невозможно. Если только не уничтожить сам купол, который точно не был потревожен.       С их уровнем совершенствования вывести из тела яд можно за три минуты. Этому учат ещё с семи лет.       Цзян Чэн считает удары сердца и надеется, что под действием снадобья оно не перестанет работать. Не убьют же их столь простым способом? Какой позор. Мадам Юй скинет его с небес толчком ноги, если он явится к ней после такого.       Сзади раздаются отчётливые шаги. Ванцзи прислушивается и не узнаёт их. Плохо, очень плохо. Он думает призвать Бичень, но сражаться с противником с закрытыми глазами почти невозможно — большая часть ци уходит на выведение яда. Создать защитный купол над ними с Цзян Чэном? Можно попробовать, вот только… — Чш-ш. Не бойтесь.       Была бы возможность, мужчины бы взбрыкнулись от звука этого голоса. Он патокой течёт по помещению, передавая шаловливое настроение никого иного, как Старейшины Илин.       Вэй Ин довольно хмыкает себе под нос, глядя на лежащих мужчин. Его босые ноги ступают плавно и медленно, почти танцуя, создаётся впечатление, словно Усянь плывёт по воздуху, а не идёт. Обычно шумный, подпрыгивающий, резкий в движениях, сейчас он напоминает лиса, красующегося перед тем, как напасть. — Мои занятые мужья. Такие плохие, — горький вздох. — Вэй Усянь, — кое-как рычит сквозь онемевшие губы Цзян Чэн.       Он явно хочет сказать много хорошего о своём дражайшем супруге, но Вэй Ин не даёт ему этого сделать. Он подходит и садится на корточки, нажимая на акупунктурные точки. Ци перестаёт течь по телу Ваньиня, заставляя его задыхаться на мгновение от этого чувства. Слишком плохие воспоминания влечёт за собой такое опустошение. Усянь понимает и помнит это, каким бы обиженным не казался сейчас. Он не отходит какое-то время от младшего мужа, гладит по плечу и продолжает ругать их за то, что так надолго оставили его без внимания. — Лань Чжа-ань, я и о тебе не забыл, — Второй Нефрит клана Лань шумно выдыхает. Усянь почти слышит недовольное «Вэй Ин!», пока лишает и его возможности пользоваться ци. — Скоро действие яда кончится, — задумчиво тянет тёмный заклинатель и расплывается в хитрющей улыбке. — Мне нужно поспешить.       Он исчезает в другом конце комнаты, где заглядывает в свой сундук. Крепкие веревки, по типу сетей Божественного плетения, кольцами лежат на вещах, приманивая взгляд своим золотым цветом. Вэй Ин подготовил их заранее и сейчас неспешно доставал, наматывая на руку и что-то напевая себе под нос.       Он не соврал про яд. Цзян Чэн смог приподнять онемевшие веки как раз, когда Усянь возвращался. Саньду-Шэншоу в шоке замирает, на мгновение даже забыв о своём положении, рассматривая мужа. Тот надел на себя новую накидку, широкий разлёт шёлковых тёмных одежд с неизменными красными вставками, которую когда-то ему подарил Не Хуайсан и которая была убрана за ненадобностью, распустил волосы и подкрасил лицо белилами, а глаза — красными тенями. Сейчас он, как никогда после перерождения, походил на Старейшину Илин того времени. Не хватало только неизменной Чэньцин в тонких пальцах. Эдакая плохая личина беспризорника Вэй Усяня. Казалось, что даже тени привычно шевелились и ластились к магистру, погружая комнату во мрак и холод. — Нравлюсь? — ласково спрашивает Вэй Ин разинувшего рот брата. — Да ты!.. — тут же взвился Цзян Чэн, скрипя зубами и дёргаясь в его сторону. — Мгм, — доносится со стороны Лань Чжаня, и Усянь заливается хохотом, чуть запрокидывая голову и открывая вид на красивую тонкую шею. Всё же тело Мо Сюаньюя было таким хрупким… — А Лань Чжань честнее тебя, А-Чэн! — Немедленно отпусти нас, что за шутки?!       Усянь вмиг становится серьёзнее и, наконец, берётся за дело: подходит к Ваньиню и заводит его руки за спину, привязывая запястья друг к другу, усаживает его на колени, опирая на своё плечо, чтобы не грохнулся вперёд, и уже тут верёвка продолжает свой путь окутывая лодыжки. Поза неудобна, но как только действие яда спадёт окончательно, Цзян Чэн сможет расставить колени в стороны и держать равновесие самостоятельно. С Лань Чжанем оказывается сложнее, Ханьгуан-Цзюнь тяжелее Главы Цзян, но даже так Вэй Ин умудряется окутать его сетями. — Прости, Лань Чжань, но придется их убрать.       Вэй Ин ласково шепчет на покрасневшее ушко мужу, приподнимая его и опирая спиной на низенькую, но широкую кровать, недалеко от чайного столика. Тяжелые пряди волос красиво ложатся в тонкие пальцы Усяня. Он пропускает их сквозь, расчесывает, а после обвивает верёвкой, закручивая в небольшой низкий пучок в районе лопаток. Руки оказываются связаны той же верёвкой предплечьями друг к другу. Теперь Ванцзи приходится держать голову в чуть запрокинутом положении. — Усянь, ты объяснишь нам что ты тут творишь? — почти «оттаявший» Цзян Чэн переминается с колена на колено, возвращая контроль над каждой мышцей тела. Даже попробовал подёргать верёвки, но добился лишь мягкого золотого свечения от них, тонко намекающего, что порвать их без ци будет сложной задачей. — Вы не заслужили объяснений так скоро, а будешь кричать… — закончив связывать ноги Ванцзи отдельной верёвкой, тёмный заклинатель поднимает взгляд на шиди, поднося свободный край Божественного плетения к лицу, чтобы и то, и то было прекрасно видно. — Я засуну эту прелесть тебе меж зубов.       Усянь подходит к нему, касается щеки кончиками пальцев, плавно оглаживает его и ведёт щекотную дорожку к уголкам рта. — Ты не сможешь внятно говорить, будешь только мычать и кричать от негодования. Верёвка натрёт тебе губы, и до самого утра я смогу созерцать эти красивые алые следы. — Ты извращенец, — рычит утробно Ваньинь, глядя исподлобья на мужа, раздумывая откусить ли ему наглый палец, что продолжает гладить уже подбородок. Его дико бесит и злит данная ситуация — потеря контроля, сил и способности двигаться — но и так же дико заводят слова Вэй Ина, его голос и движения. Дав себе мысленную пощёчину, Цзян Чэн закрывает серые глаза, чтобы не показать Вэй Ину всех беснующихся там чертей. Тот лишь понимающе улыбается и убирает руку, отходя на несколько шагов назад, оценивая открывшуюся ему картину.       Лань Чжань смотрит на него ясным взглядом. В нём недоумение смешивается с виной. О-о-о. Вот уж кто точно знает, что заслужил какого-никакого, но наказания. А-Чэн наверняка тоже догадывается, но считает это вопиющей несправедливостью. — Я столько дней хотел внимания, — горестно начинает тёмный заклинатель, откидываясь на стену спиной. — Мы уже слышали это, — громко фыркает Ваньинь, чем вызывает недовольство со стороны Вэй Ина. Был бы у него хвост сзади — ходил бы сейчас из стороны в сторону. — Ты продолжаешь меня злить. Я несомненно учту это, — ослабляя свой пояс, тянет гласные и облизывает губы. — А теперь будь хорошим… Шиди. И не перебивай меня.       Цзян Чэн хочет взвиться, начать орать, но его бледные, чуть суховатые, губы резко смыкаются и больше не открываются. Колокольчик духа в его одеждах в шкафу тревожно звякает. Тут даже Усянь в шоке застывает, поворачивая голову к Ванцзи. — Так будет лучше, — вздыхая бесшумно, молвит Нефрит и закрывает на мгновение золотые глаза. И вправду, если сейчас Вэй Ин и Цзян Чэн поссорятся, это всё никуда не приведёт, либо же приведёт к ещё большим проблемам.       Усянь прикусывает губу и чуть ли не мурлычет от восторга. Его такие разные, но такие любимые мужья. Огонь и лёд. Бушующие воды и нерушимые скалы.       Вэй Ин закатывает глаза от прострелившего поясницу удовольствия, ведя указательным пальцем по шее, открывая ворот, по груди и до живота. Он слышит недовольное, разъяренное дыхание брата, чувствует обжигающий тело взгляд Лань Чжаня и буквально задыхается от всего этого. Вседозволенность пьянит похлеще самого крепкого вина во всей Поднебесной.       Он покажет, каково это, видеть и не иметь возможности коснуться. Испытывать желание и не получать его удовлетворения. Это будет бой на тонкой грани лезвия. Лезвия…       Вэй Ин скашивает взгляд в сторону стойки с мечами, прикусывая губу. О… Идея загорается в его глазах ярким огнём, она полыхает и тлеет алыми отблесками. Губы растягиваются в жуткой гримасе. Это будет величайшее бесстыдство. Мужчина вновь смотрит на супругов и, словив оба взгляда, сгибает ногу в колене, упирая ступню в стену позади. В тёмной юбке появляется прорезь и из неё медленно показывается бледное бедро. Слышится судорожный вдох. Бесстыдник даже не подумал о том, чтобы надеть хоть какое-нибудь нижнее одеяние! Ханьфу скользит и с изящных плеч, стоит им слегка быть отведёнными назад, открывая тонкие ключицы и один розоватый сосок. Вэй Ин касается его кончиками прохладных пальцев и принимается пощипывать и покручивать. — Вэй Ин… — в голосе Лань Чжаня появляется то ли паника, то ли злость. Наверное, он и сам не особо осознаёт что именно испытывает.       Цзян Чэн фыркает через нос и резко мотает головой в сторону. Ему даже не нужно говорить, чтобы передать весь тот спектр юньмэнских ругательств, которые он выливает на брата.       Вэй Ин смотрит, как живо покрывает чужие радужки глаз туман, понимая, что собрал в своей власти самые красивые драгоценности. Чистейшее серебро глаз у Цзян Чэна, гладь озёр Пристани Лотоса, по которой бежит рябь от приближающейся бури. Золото в каждой крошечной частице расплавленного солнца у Лань Чжаня, тягучий мёд. Вэй Ин тонет в них и всплывает резким осознанием, что тонуть сегодня будет явно не он.       Вэй Ину нравится их внимание, он распаляется, раскрепощается, сдёргивает с себя ленту для волос и гладит её шёлк губами, небрежно повязывает на шее. Воспоминания, фантазии покрывают сознание: как мужья в четыре руки раздевают его и ласкают во всех местах, не оставляя и миллиметра, как Лань Чжань сжимает его талию и ягодицы, как Цзян Чэн собственнически кусает за шею и плечи, зализывает широкими мазками подтеки алого. Такие грубые и сильные, такие ласковые и заботливые. Их прижимающиеся со всех сторон сильные горячие тела, чуть взмокшая кожа, пульсация золотых ядер.       Стон сам срывается с губ тёмного заклинателя, столь неожиданно, что заставляет удивлённо застыть развратным изваянием, сошедшим рисунком со страниц сборника Лунъяна. Но, боже, удивлён не один он. Цзян Чэн рычит-мычит и брыкается, его скулы полыхают алым. — Ой-ой-ой, оказывается, я и вправду способен на многое, важно лишь внимание. Внимание моих наказанных супругов.       Вэй Ин смеётся и резко запахивает одежды, скрывая все соблазнительные части тела тканью. Он невозмутимо следует к тайнику в полу, достаёт оттуда три кувшина «Улыбки Императора» и возвращается обратно к стене. Взлетают полы одежд, показывая ещё раз стройные длинные ноги, Вэй Ин опускается на пол и с хлопком откупоривает вино. Оно приятно льётся по языку, проскальзывает меж губ по шее, прячется под воротом. Облизываясь, Усянь думает о том, как этот напиток красиво оттенит его губы в бордовый. Он позволит, пожалуй, Лань Чжаню сцеловать этот вкус, дабы не опьянеть, но разделить его с супругом. А Цзян Чэн пускай смотрит и слюни пускает.       Он выпивает полтора кувшина и разводит ноги неприлично широко, откидывая голову назад, затылок холодит дерево стены. Бёдра взлетают вверх, он ухмыляется, смотрит поверх них алыми глазами на Лань Чжаня и Цзян Чэна, а руку укладывает в точности на виднеющийся бугорок, лаская себя через ткань. — О чёрт, а это может быть слишком хорошо, — член напрягается под его ласками. — Вам хочется подойти ко мне?       Никто ему не отвечает, но Усянь и не пытается различить реакцию, прикрыв веки. — Чья бы рука сейчас могла лежать вместо моей? Чьи бы губы первые захватили мои? — пальцы свободной руки сжимают нижнюю губу и оттягивают вниз и вбок, оголяя ровный ряд белых зубов. Его голос то понижается до неслышимого шепота, то взлетает красивым стоном. — О Небеса… Кто бы из вас первый вытряхнул меня из этих одежд?..       Вопросы не требуют ответов, но Ванцзи приоткрывает губы и шумно выдыхает, словно хочет сказать одно единственное слово. Он впервые за вечер отворачивает голову, понимая, что уж слишком быстро распаляется от этой игры. Он дёргает пару раз руками, но добивается лишь неприятного натяжения волос и в итоге фокусируется на Цзян Чэне. Тот смотрит в ответ, хмурит брови и поджимает губы почти до побеления, после закатывая глаза и отворачиваясь обратно к Усяню. Мол, сам виноват, что рот мне закрыл, теперь сам и терпи своё недержание, я тебе не помощник. Да и трудно быть помощником, когда ты точно так же ограничен во всех действиях. — Ой-ой, что-то вы меня почти не слушаете. Неужели мои рассказы не столь интересны двум великим заклинателям?       Вэй Ин обиженно дует губы, а после вновь хитро улыбается и переворачивается на четвереньки, медленно подползая к ним. Ворот открывает вид на ровные ключицы, ямочку меж них, напряжённый торс. Ваньинь шумно сглатывает и старается смотреть только на широкую улыбку. Легче не становится.       Вэй Ин садится меж ними, довольный тем, как никто не может его коснуться, хотя, казалось бы, всего лишь протяни руку и вот он, словлен в цепкие объятия. Но нет. Игриво и будто случайно задев Цзян Чэна ногой, он вальяжно раскидывается, принимаясь вновь за кувшины. — Дядюшка Цинь в этот раз постарался на славу. Так сладко и так лёгко, что даже и не замечаю, как оно пьянит меня, — Вэй Ин лукаво смотрит на Цзян Чэна, который сглатывает, явно желая тоже освежить горло после таких сцен, но стоит и самому одуматься — вино и вправду крепко, даже для такого знатока, как Усянь, голова становится легче пера, а сознание слегка мутит.       Тёмный заклинатель вдыхает и смотрит на Лань Чжаня, с трудом сдерживающего эмоции. — Вэй Ин… — в хрипящем голосе столько жажды, что Усяня в пот бросает. — Лань Чжань! — на автомате звонко смеётся мужчина, ослабляя на себе одежды и, наконец, сбрасывая их по пояс, а колени сгибая. Теперь тёмные ткани прикрывают лишь самые интимные и интересные места.       Усянь сдувает чёлку с глаз и елозит на месте, проводя хладными пальцами по шее, желая убрать жар. — Я так изнывал по вам, — со стороны доносится чей-то фырк. — Мне было так пло…       Он резко закрывает рот, аж щелкая звонко зубами, и опускает взгляд. Весь, словно сжимается и прячется в себя, пытаясь заглушить ту тоску, что мелькнула в его глазах. — М-м! — Цзян Чэн бьёт глухо коленом о пол, привлекая внимание, но Вэй Ин лишь закрывает веки и старается вновь вернуть настрой, с которым всё это затеял.       О-о, сколько бы лет не прошло, а он всё такой же. Никогда никому не пожалуется, не скажет, что у него грусть и безнадёга на душе, не скажет, как ему тяжело без возлюбленных. А сколько было мыслей, что если бы он не вернулся, Цзян Чэн и Лань Чжань так и так сошлись бы вместе и им было бы лучше, спокойнее, не счесть. — Подними, — произносит Ванцзи, и Вэй Ин не может не подчиниться, не поднять глаза, пытаясь неловко улыбнуться, чтобы тут же задохнуться, как только видит всю ту любовь и раскаяние в золотистых глазах.       Точно. Они бы не смогли. Слишком разные характеры, слишком замкнутые и неумеющие подступаться. Ведь лучше, чем Вэй Ин прячет своё горе, эти оба умеют прятать чувства привязанности и любви, скрывая всё холодностью и агрессией. Усянь мельком глядит на Ваньиня и успевает заметить в серых радужках невысказанный упрёк и колючую, но такую уютную, знакомую с детства, нежность.       Теперь оба, Цзян Чэн и Лань Чжань, лучше понимают что творилось все эти недели на душе Вэй Ина и к чему всё это представление. Это немного успокаивает клокочущее в груди раздражение. Хорошо, если тот хочет поиграться, то они не против. Цзян Чэн значительно расслабляется, переминается с ноги на ногу и пытается немного размять затёкшую спину. Ванцзи, несмотря на запрокинутую голову и натяжение волос, недовольства не показывает.       Вэй Ин рассеянно улыбается, окутанный их теплом, и придвигается на коленях ближе сначала к Ванцзи, а потом к Цзян Чэну, целуя их лица, веки, сжатые губы брата, зная, что тот все равно не сможет их разомкнуть. В серых глазах стоит спокойствие, а в приподнятой брови — призыв к продолжению.       «Сдаёшь позиции.» — Что ж! Лирическое отступление! А теперь, всё внимание на меня… — Усянь смеётся и машет руками в свою сторону. Будто их внимание может быть направлено не на него, ха. — У меня даже промелькнула мысль, чтобы освободить вас, но вы ещё не в полной мере осознали тот ужас, что постиг меня! — вздох, достойный театра при дворе императора. — Ужас? — переспрашивает Лань Чжань, его голос ровен, но в полуприкрытых глазах танцуют смешинки. — Ужас одиночества и страха, конечно же, — вскрикивает Вэй Ин, оскорблённый до глубины души его неверием. — Сковавшим меня холодом.       Он обнимает себя за плечи, растирает их и откидывает скользящим движением волосы за спину, возвращаясь в облик беса и негодяя. Его подведённые алым глаза сверкают. — А-Чэн, я представлял, как мы с тобой отправляемся на охоту за водяными гулями. Мы, конечно, делаем это и так на постоянной основе, но в этот раз у меня была отличная идея. Пока наши шиди и твои подчинённые ныряют за нечистью, мы с тобой, как в детстве, опускаемся на самое дно, прячемся за водорослями и…       Вэй Ин выдерживает долгую паузу, смотрит в заинтересованные глаза Цзян Чэна и облизывается от вновь пришедшей в голову картинки. Щёки обдаёт жаром. — Мы ведь были лучшими в задержке дыхания, а? Но сейчас я намного слабее, тебе пришлось бы делить со мной кислород, — задумчиво, гортанным голосом тянет Усянь. — Я бы хватал твои холодные губы, сладкие от речной воды, и прижимался так крепко, пытаясь не отплыть. Я не говорил тебе, но на сколько мне не нравится иметь слабое тело, на столько я обожаю нашу разницу теперь. Ты бы видел себя со стороны, такие широкие плечи и сильные руки. У Лань Чжаня они сильнее, конечно, а всё из-за их жутких тренировок, но твои ноги… Можно понять, почему ты лучший пловец, только взглянув на них! Меня ревность дерёт за горло, когда вижу, как кто-то посторонний пялится на них!       Цзян Чэн так ярко краснеет от каждого срывающегося с уст брата слова, что вынужден отвернуть голову и вновь подёргать плетение на руках и ногах. Ему неудобно в такой позе, верёвки натирают, пучок растрепался, невозможность коснуться в такой ситуации Вэй Ина бесит, а сомкнутые губы и вовсе выводят из себя. Взбрыкнуться бы, разорвать это дерьмо и отыметь одного похотливого кролика во все дыры в два члена, чтобы раз и навсегда запомнил, чем чреваты его выходки. Но нет. Он будет слушать, заинтригованный, и наблюдать за мужем, как и Лань Чжань позволяя ему слишком многое. — Лань Чжань, подтверди же! Не заметить, как ты любишь закидывать его стройные ноги себе на плечи невозможно! — Мгм, подтверждаю, — мочки ушей под волосами стали под цвет щёк Ваньиня, но Ванцзи не мог не ответить и не поддержать супруга в этом вопросе.       Усянь звонко смеётся. — Так вот под водой мы бы с тобой творили такие вещи, что назад ты бы летел ярче по цвету, чем солнце!       Как же прекрасно смотрелся бы Цзян Чэн под водой в своих фиолетовых одеждах с развевающимися волосами. Словно водяное божество, которое совратил простой смертный. Вэй Ин выгибается в пояснице и откидывает голову назад, когда чувствует фантомные руки на себе, крепко сжимающие его талию. — Воды Юньмэна столь чисты, что… Нас могли бы и увидеть в этот момент, — дрожь пробегает по телам всех присутствующих в комнате. Заниматься развратом, зная, что в любой момент может подплыть незадачливый адепт и увидеть их… Ох.       Вэй Ин распускает последнее, что держит его одежды — пояс — скидывает с себя одежды на пол и устраивается поверх. Член упруго шлепается о живот, оставляя на нём мокрое пятнышко. Его обнаженное тело жадно рассматривают, у Усяня аж пальцы на ногах поджимаются от удовольствия. Ему жарко.       Он тянет ножку, касается кончиками пальцев колена Цзян Чэна, медленно ведёт выше по внутренней стороне бедра и с нажимом давит на паховую область. Ваньинь издаёт скомканный звук, после шумно сглатывая. В его глазах вспыхивает пожар, не обещающий ничего хорошего. Вэй Ин массирует его член прямо через одежду, с трепетом чувствуя, как с каждой секундой он всё больше и больше твердеет, становятся видны очертания сквозь тонкие нижние одежды, чувствуется горячая пульсация. Вэй Ин восхищенно задыхается, ёрзая и шире разводя ноги. — Но! — резко сбросить оцепенение и отползти, чтобы не поддаться искушению, дорогого стоит. — Ты не позволил мне этого, зарывшись с головой в свои скучные бумаги, хотя я не один раз говорил тебе, что ты можешь обратиться к заместителю Цзян или ко мне!       Вид Цзян Ваньиня так и говорит, мол, тебе доверить бумаги? Смешно. Вэй Усянь расфыркивается и отворачивается от этого неверующего, оставляя его с проблемой в штанах, что наверняка чертовски давят, тут же натыкаясь на Ванцзи. — Лань Чжа-ань! — Вэй Ин.       Усянь встаёт на четвереньки перед ним и тянется, выгибает поясницу, рассматривая идеального Второго Нефрита клана Лань. Ванцзи, кажется, дёргается, чтобы также податься ближе, но он лишь может ненадолго оторвать спину от кровати, а после вновь упасть на неё, терпя боль от натяжения волос. — Чш-ш, Лань Чжань, не беспокойся так. Просто смотри на меня.       И Лань Чжань смотрит, впитывает каждое движение Усяня, сам желает больше жизни коснуться его, будто иначе умрет. Вот прямо здесь и прямо сейчас. — С тобой мы бы поступили по-другому, — кивает Вэй Ин пару раз, мурлыча. — Ты так занят Орденом, так верен брату, что заставить тебя пойти против него было бы нельзя. Нет, ты, конечно же, согласился бы, но ведь мне так не хочется, чтобы ты потом страдал от чувства вины перед Сичень-гэ.       Усянь прерывается, хитро щурится и делает несколько глотков вина из кувшина. Вино течёт по его телу, проскальзывая меж губ. От этого ласкового «Сичень-гэ» слышится очень ревнивый рык. И Усянь не берётся утверждать, что это только со стороны Цзян Чэна. — Грязно.       И это всё, что может сказать Ванцзи, с тяжёлым сердцем всматриваясь, как алые капли душистого вина скользят по каждому изгибу, проскальзывают возле соска к рёбрам, пересчитывают их, собираются во впадинке пупка и текут ниже, где, наверняка, щекотно обводят ствол члена. Приходится сглотнуть. — Грязно — это когда я забрался бы под стол и там чувственно отсасывал твой огромный член, — Усянь с восторгом замечает, как этот самый член под белыми тканями призывно дёргается на его слова, сочится смазкой так, что аж пятно уже виднеется. Во рту тёмного заклинателя скапливается вязкая слюна, заставляя его громко сглотнуть. — Медленно… Тихо… Чтобы ни один адепт, пришедший к тебе с поручением, или старикан не узнали, чем именно занимается их любимый Второй Нефрит на рабочем месте.       Усяня ведёт, он заводит пальцы назад и входит двумя в себя, совершенно без сопротивления. На подготовку у него было непозволительно много времени ещё до прихода супругов. Пальцы внутри гладят, массируют, но не создают и толики того, что хочется почувствовать сейчас. Мужчина издаёт изнывающий всхлип и слышит мстительный смешок Цзян Чэна, который у него в голове складывается в слова.       «В твоём плане появились прорехи.»       Хитрый взгляд служит ему ответом.       Сверкающие в темноте своим томным изяществом мечи хорошо ложатся в руки Усяня, те знают его, отзываются всплохами духовных сил. Он берёт Саньду и Бичень с трепетным благоговением. Каждый связан с ним по-своему. Саньду, знакомый с давних лет, такой же острый и неукротимый, как и хозяин. Бичень — горечь разлитого по черепицам вина и аура холодного отчуждения.       Усянь любит эти мечи, они служат его возлюбленным той непередаваемой верностью, которой не хватает людям, а ещё по их же приказам защищают его самого.       Духовное орудие — не простой резной клинок. В нём настоящая душа, крепко связанная с душой хозяина. Если бы они имели способность выходить из своих ипостасей, то не было бы людей, которые смогли бы познать их хозяев так, как они. Наверное, именно поэтому Суйбянь никогда не обижался на Усяня, знал его ветреный характер и служил верой и правдой, даже если Вэй Ин закидывал его куда попало.       Нежно прикасаясь к ножнам, будто разговаривая с орудиями, Усянь даже не сразу слышит, как его зовут. — Что ты делаешь? — коротко спрашивает Лань Чжань, переводя взгляд с Бичень на мужчину.       Усянь улыбается и подносит хладный меч, послушно сверкающий в его руке, к губам, жарко и томно выдыхает на его рукоять. — Вэй Ин!       Вэй Ин его не слышит, потому что увлечённо гладит ртом навершие. Каждый серебряный узор так прекрасен, так искусен, так соблазнителен, напоминает знаменитый образ облаков с герба Гусу. Кисточка длинная, щекочет обнаженную грудь и вспухшие соски, вызывая содрогание.       Лань Чжань взирает на это с шоком и лёгким ужасом. Он чувствует буквально каждое прикосновение к Биченю, чувствует, как в непонимание пульсирует его душа, взывая к своему мастеру. Атаковать? Не позволять такие непотребства с собой? — Нет, — чётко и машинально вырывается изо рта. Он не позволит собственному мечу навредить Усяню, пусть тот и ходит по очень тонкому льду, рискуя провалиться в хладные воды.       Тёмный заклинатель отвлекается на столь резкий звук от ласкания эфеса и переводит взгляд, сверкающий алым, на мужа. — Прекрати. Ему не нравится. — Не нравится? — изумляется Вэй Ин и вдруг смеётся. — Наверное, я просто плохо стараюсь! Господин Второй Нефрит тоже любит, когда я стараюсь лучше, верно?       Он опускается обратно на свои смятые одежды, укладывая рядом орудия. Взмокшую кожу холодит воздух цзиньши, пропитанный нотками сандала. — Или же мне стоит обратить внимание на великое орудие Саньду-Шэншоу?       Вокруг вздрогнувшего Цзян Чэна сверкают искры, он смотрит с неприкрытой угрозой, всё ещё не имея возможности говорить. Вэй Ин даже удивляется, что тот не пытается раскрыть губы, наоборот жмёт их до побеления, будто сдерживаясь. Как хочется их поцеловать… Увести в кусачий до крови поцелуй, борьбу, подчинение и противостояние. Внизу начинает ныть ещё больше. — Укротитель Саньду, — пальцы проходят по фиолетовым ножнам, пока меч в них предостерегающе дрожит. — Этот меч столь своенравен, что и тебе-то, Цзян Чэн, не хотел подчиняться по началу…       Напряжение со стороны Ваньиня можно разрезать этим самым мечом. — А может его стоит приласкать, как и тебя, чтобы не кусался?       Поглаживая пальцами отложенный Бичень, губы берутся за эфес Саньду. Цзян Чэн предостерегающе клокочет. Саньду не станет спрашивать хозяина, если ему придётся что-то не по нраву — он атакует, а отрезанный язык будет минимальным наказанием с его стороны.       Но это же Усянь…       Первое прикосновение все в комнате переносят с затаённым дыханием. Саньду гудит, но жалить не спешит, прислушивается, узнавая Вэй Ина. Он помнит его и знает, что в пустой голове много глупых идей, да и что-то похожее этот неугомонный делает периодически с его мастером.       Цзян Чэн пытается порвать верёвки вновь — те уже знатно натёрли кожу, пощипывая на холодном воздухе. Ему определённо не хочется видеть, как его собственный меч так бесстыдно облизывают широким мазком языка, целуют бегло по гарде и урчат довольно на лёгкие всплохи духовных сил. Почему-то внутри поселяется что-то вроде ревности и это до того глупо, что Цзян Чэн недобро смотрит на Саньду, но из-за заблокированных потоков ци ничего не может сделать.       Ему определённо не нравится, но, о небожители, как же это заводит: не чувствовать прикосновений на себе, но знать их через своё мощнейшее боевое оружие, представлять, как мягкие губы брата могут также бесстрашно ласкать его собственный нефритовый стержень, как могут эти ровные зубы прихватывать кожу бёдер и как мягкая щека трётся о ствол и головку, размазывая семя.       Цзян Чэн резко содрогается, чуть сгибаясь, шумно дышит и не прощает себя за такие мысли. Внизу у него уже горит всё адским пламенем. Ванцзи рядом с ним неотрывно смотрит потемневшим взглядом на Вэй Ина, который загоняет навершие Саньду за щеку и сладко стонет, чуть подпрыгивая на широко разведенных коленях, словно сидит на члене. Ох… Вид сзади наверняка невероятный.       Вэй Ин смотрит на своих мужей, пока заглатывает глубже рокочущий меч, пока ласкает свой член, пока пред-став-ля-ет только их.       Мокрые от масла и слюны пальцы оглаживают Бичень, смазывают быстрыми движениями кусающийся холодом металл и под судорожный вздох и сдавленный стон со стороны загоняют по середину рукояти в растянутые мышцы ануса. Медленно, сладко.       Тело Вэй Ина дрожит от холода внутри и бьющих кусачих разрядов в руку и губы. Справиться сразу с двумя всегда было сложно, но невообразимо приятно, не говоря уже о фактически четырёх.       Бичень бунтует, его используют так низко. Усяню же хорошо и сладко-больно одновременно. Рукоять с навершием тоньше достоинств его супругов, но твёрже. Совсем неподатливый и не согревающий. У Саньду острые рубцы у основания клинка, дорогого стоит не порезать о них руки или того хуже — язык.       Но Усянь, словно извращённый любитель боли, продолжает, мучает себя и терпит сухой оргазм от громкого стона Цзян Чэна и прожигающего взгляда Лань Чжаня. — Лань Чжань! А-Чэн! — с закрытыми глазами вскрикивает тёмный заклинатель, роняя Саньду и падая следом на грудь, всё ещё сжимая глубоко внутри себя Бичень. Он сдавленно дышит и слышит шуршание одежд впереди. Поднимая затуманенный взгляд, Вэй Ин задыхается окончательно, когда видит супругов: мокрые от пота, с прилипшими на висках волосами, горящим взглядом и недвусмысленно оттопыренными ханьфу в районе паха.       Усянь сдаётся в этой игре. Дрожащими пальцами призывает тьму и ею развязывает путы золотого плетения на Лань Чжане. Тот ждать себя не заставляет — в сию же секунду рядом оказывается, даже не пытаясь размять затёкшие от неудобного положения конечности. Он лишь чудом заставляет себя терпеливо и медленно достать из возлюбленного бесстыдника Бичень. — Вэй Усянь! — разносится громкий хриплый возглас по цзиньши. С Цзян Чэна наконец полностью спало заклятие молчания и оцепенения, теперь тот готов отыграться по полной.       Вэй Ин хнычет от его тяжёлого дыхания, от того, как руки Лань Чжаня позади разводят в стороны его ягодицы и горячей головкой скользят ко входу. — Ши-кх-ди… Ты зря со мной пререкался, — тяжело, но всё также соблазнительно и хитро. — Будешь… Ещё смотреть и дальше. — Нет, — раздаётся резкий голос за спиной. Усяня вздёргивают за волосы и подхватывают поперёк торса, чтобы поднести ближе к третьему супругу и почти воткнуть между ног головой в ночные чёрные одежды.       В растянутый ранее проход резко входит горячий и огромный, по сравнению с эфесом меча, член. Вэй Ина подбрасывает, из глаз слёзы брызжут, а руки цепляются за бёдра Ваньиня. — Усянь, чёрт тебя подери! — рычат сверху. Вэй Ин судорожно кивает головой и отбрасывает в сторону ночные одеяния, что только раздражают теперь.       Мысли о наказании вылетают из головы, даже на секунду не задерживаются, лавируя меж пьяным туманом, стоит только к губам прижать не бьющую духовными силами рукоять Саньду, а горячий ствол, который пропустить в рот, в горло, кажется жизненно необходимым. Позади уже голый Ванцзи вбивается, втрахивает Вэй Ина в Цзян Чэна, заставляя брать глубоко в горло. Усянь стонет, вскрикивает и плачет от количества ощущений, которые мечтал испытать все эти дни.       Лань Чжань входит глубоко в скручивающиеся возбуждением внутренности, задевает простату и держит за бёдра, чтобы Вэй Ин не упал на дрожащих натёртых коленях.       Усянь слышит, как над ним начинают целоваться Цзян Чэн и Лань Чжань, тем самым зажимая до крайности его тело, почти не давая вдохнуть из-за пульсирующего препятствия во рту. Вэй Ин пытается помогать себе руками, ласкает основание и яички, размазывает слюну, но больше плачет и хнычет от того, как ему хорошо. Это не холодные мечи, это не длинные пальцы и пошлые мысли, которые стали ему утешением в дни одиночества. Это животная страсть, такая вязкая, жаркая и необузданная. Его буквально дерут в два ствола с обеих сторон, не жалеют, ведь сам нарвался. А собственно, этого и добивался. У него внизу всё сводит только от одних мыслей и даже не понимает, что уже как несколько минут назад выплеснулся и дошёл до точки финала, но под умелыми движениями пальцев Лань Чжаня по его естеству вновь возбуждается.       Момент, когда вместо одной руки в волосах появляются ещё две, тянут за пряди, заставляя запрокинуть голову, Вэй Ин не замечает. Лишь когда встречается с горящим и убийственно-тёмным взглядом Цзян Чэна, понимает, что ему конец, потому без вопросов вновь берёт в рот и даже спрашивать не хочет, как муж освободился сам.       Лань Чжаня всегда хватало на долгое, очень долгое время любви, а Цзян Чэн сейчас на одной раздражённости сможет вспахать Вэй Ином поле. Усянь уже даже не стонет — горло сорвано — лишь хнычет и кричит, прикрывая закатывающиеся от удовольствия глаза. Пройди сейчас мимо цзиньши Учитель Лань и не будь на ней талисманов тишины, он бы не то, что поседел, он бы искажение ци словил. И никакие холодные источники Гусу не помогут.       Его ещё очень долго не отпускают, умудряются разукрасить всё бледное тело, восстанавливая зажившие за недели отсутствия близости метки. Сквозь полубред Усянь осознаёт, что на рефлексах сглатывает плеснувшую в рот мускусную горечь, чувствует внутри сильную пульсацию распирающего члена.       Ноги отказываются работать, кажется, Вэй Ин даже падает в небытие, но очухивается уже на постели, укрытый и всё ещё подрагивающий от пережитого. Совсем рядом лежит на спине Цзян Чэн, а сверху него — Лань Чжань. Они целуются, медленно, кусаче до стонов обоих и сбитого дыхания. Только через время до Усяня доходит, что они надрачивают два зажатых возбуждения меж ними. Присоединиться бы, встать, тоже попросить ласкающий поцелуй, вот только ни сил, ни голоса для этого нет. Они будто поменялись лодками, и в водоворот чувств от одного созерцания уплывает уже Усянь.       Губы танцуют так страстно, так мокро. Складка меж бровями А-Чэна наконец разглаживается и теперь его лицо безмятежное и возбуждённое, с поволокой алого на щеках. Он зарывается пальцами в волосы Лань Чжаня и сжимает их, когда доходит до кульминации, сладко простанывая в потолок имена обоих супругов. Вэй Ин был готов умереть во второй раз.       Он понимает, что вновь успел заснуть, когда открывает глаза уже в полной темноте… И жаре. С обеих сторон его прижимают к себе, ласково держат в своих объятиях, намытого, но всё ещё голого. Мышцы гудят от напряжения, а голова полностью пуста.       Цзян Чэн прямо перед лицом, тихо сопит во сне. Вэй Ину нравится смотреть на него такого, будто вновь юношу из прошлого. Он тянется к его губам, пока хватка на талии усиливается, а в загривок горячо выдыхают. Лань Чжань даже во сне его не отпускает далеко. Улыбнувшись этой мысли, тёмный заклинатель гладит пальцы на своём животе, расслабляя, и вновь тянется ко рту шиди, ласково накрывая лепестки губ своими. — Тебе мало было? — вдруг шепчет охрипшим голосом Ваньинь, лениво приоткрывая глаз.       Вэй Ин мнётся, дождичком поцелуев усыпает красивое лицо. Цзян Чэн не двигается. — А-Чэ-эн, — кое-как удаётся выговорить Вэй Ину, чтобы не разбудить сорванным голосом Ванцзи. — Что? — вздёргивает бровь Цзян Чэн, точно зная чего ждать и не давая Вэй Ину ни единого послабления в этом деле. — Прости меня, — стыдливо опускает глазки и прикусывает губу.       Повисает молчание, а после раздаётся шумный вздох. — Спи. — А-Чэн! — Прощаю-прощаю. Спи только. — Тогда целуй!       Спустя пару секунд в комнате повисает звучание ласкового медленного поцелуя и шорох кожи о кожу, одеяла. Вэй Ин осторожен с намученными губами Цзян Чэна, как и он с его. Ваньинь прижимается ближе, Вэй Ин просовывает бедро ему меж ног, дабы и миллиметра свободного не осталось.       Усяню нравится, какой Цзян Чэн всегда нежный после секса. Он ласкает его губы, шею, соски, пока Вэй Ин медленно берёт их эрекции в руку и гладит с нажимом. Горячее дыхание спящего Лань Чжаня лишь подначивает. Вэй Ин не без удовольствия оставляет яркий след на ключицах Цзян Чэна, а тот в свою очередь трётся бёдрами о бёдра всё быстрее, вновь утягивает в развязный поцелуй, позволяя кусать себя за язык и до боли сжимать руками.       Приходится вытираться скинутыми на пол одеяниями Вэй Ина, которые теперь пригодны разве что на тряпки, но тот об этом ни капли не жалеет. Он удобно устраивается в тесных объятиях, прижимается спиной к груди Ванцзи и утыкается носом в шею Цзян Чэна. — Так как ты всё-таки снял верёвки? — уже сонно вопрошает. — Цзыдянь. — Чё-ёрт.       Под тихий смех шиди, Усянь всё же засыпает, пока за окном начинает светать, а в углу обиженно гудят Бичень и Саньду под смеющийся скрежет Суйбяня.