***
Все же приняв пальто Соломонса, я проводила его в банкетный зал, а сама быстро, насколько это было возможно с раненой ногой, поковыляла на кухню. Я знала, что там у девочек официанток есть аптечка и там я смогу помочь сама себе. Сидя на кухонной тумбе, я скулила от боли и даже не хотела притрагиваться к ране. И все, кто пытался мне помочь, тут же были посланы в далекие путешествия. Я ругалась матом на всех языках мира, которые только знала и проклинала этого сумасшедшего жида. Жестокий, безжалостный, сильный, агрессивный, большой и злой… Обидных слов внутри было много, но эмоций было больше и я почти заплакала, но меня окликнул Томас. Я подняла взгляд и увидела обеспокоенные ледяные океаны, мечущиеся между проступающими слезами на моих глазах и капельками крови, размеренно срывающимися с пальцев моей ноги. — Что это?! — Шелби буквально подлетел ко мне. — Памела, что это?! Вместо объяснений, что произошло в гардеробе между мной и евреем, я зачем-то заплакала. То ли от боли, то ли от обиды, то ли от усталости. Все мое показное спокойствие и безмятежность в миг улетучились и я заскулила. Опустив голову, я ничего не слышала, что происходило вокруг. Хотелось в тот же миг очутиться в коконе — маленьком и непробиваемом — чтобы меня никто не видел и не знал. Но вместо кокона я почувствовала на себе руки Томми и тут же оттолкнула его. — Увидят, — тихо произнесла я, на несколько секунд прекращая плакать и с осторожностью осматриваясь по сторонам. — Я всех выгнал, — цыган смотрел на меня с толикой удивления, а потом вновь попытался обнять, но я снова его оттолкнула. — Он ненормальный, Томми! — я продолжила плакать, обнимая себя за плечи. — Он хуже неконтролируемого Артура! — Тише, малышка, — Том снова приблизился ко мне и протянул руки. — Вы оба ненормальные! — я стукнула по его ладошкам со всей силы и снова обняла себя. — Я не буду участвовать в твоем плане! Нужен он тебе — вот ты с ним и разбирайся! — Тебе стоит успокоиться… — Тебе стоит пойти в жопу! — я тут же перебила мужчину. Цыган удивленно смотрел на меня и молчал. Он закурил, негромко чиркая колесиком зажигалки и я дернулась от этого звука. Я подняла на него испуганный взгляд, а после снова опустила глаза, через слезы смотря на рану и пытаясь оценить, насколько все плохо. Буря внутри почти утихла, но Шелби вновь подал голос и ураган эмоций внутри меня закрутился с новой силой. — Можно тебе помочь? — Том наверно впервые видел меня такой, но на то были свои причины, которые уносили меня по закоулкам памяти о моем прошлом, и все виды физического насилия отражались на мне именно так — неконтролируемая истерика. — Я сама разберусь! — я перешла на крик. — Уйди! Уйди нахер! Шелби не стал мне противоречить и скрылся за дверями кухни, поручив кому-то приглядеть за мной. Но нянечки мне были не нужны. Мне надо проплакаться и наконец что-то сделать с раной на моей ноге, ведь с каждой минутой лучше мне не становилось. Утирая слезы белой тканью моей нарядной рубашки, я старалась внушить себе, что все прошло, что еврей больше меня не достанет и больно не сделает. И даже если мне придется смотреть на его наглую рожу весь вечер, то я выдержу это с той же стойкостью, как и перенесла стычку в гардеробе. «Конченные ублюдки, чтоб у вас кишки завернулись» Когда нескончаемый поток воды из моих глаз наконец приостановился, я поняла, что терпеть больше не в силах и, сцепив зубы от дикой боли, я подтянула ногу к себе, упираясь пяткой в мраморную столешницу. За моей спиной лежала небольшая аптечка, я выудила из нее маленький флакончик чистого медицинского спирта, пинцет и постаралась унять дрожь в руках. В каком-то забытие, я заранее закусила указательный палец левой руки и правой щедро налила спирт в свою рану, чтобы обеззаразить. Боль прошлась сильным разрядом по моему телу и зубы инстинктивно сильнее сжались на моем пальце. Пытаясь компенсировать болью от укуса боль от спирта в ране, я ничего не добилась и чуть не прокусила себе кожу. Как только ощущения слегка притупились, я взяла в руки пинцет и тоже облила его спиртом, а потом шумно выдохнула, сосредотачиваясь на содержимом в моей ноге. Один мелкий камешек, восемь ворсинок от моих чулок и еще тысячи пролитых слез — и наконец я забинтовала ногу, еще раз обработав ее спиртом. Этого было мало и я решила, что, скорей всего, мне придется поехать в больницу на днях и зашить ногу, если станет еще хуже. «Хотя кажется, что хуже уже и не придумаешь» Просидеть весь вечер на кухонной тумбе я не могла — слишком много обязанностей было в этот вечер. Тем более, я потратила целый час на безрезультатную истерику. Я побрела длинными коридорами в свою спальню, аккуратно натянула на больную ногу очередной черный чулок и привела себя в порядок. После слез лицо слегка припухло, глазные белки покрылись красной сеткой, а макияж слегка расплылся. Исправив все оплошности, которые могли бы меня выдать перед гостями, я взглянула в зеркало: глаза пустые, лицо грустное. Машинально фальшиво улыбаясь, мои глаза вновь загорелись, а лицо приобрело более или менее привлекательный вид. — Замечательно, — прошептала я сама себе, теперь зная, как буду выглядеть через три минуты. Выходя из спальни, я услышала небольшой шорох в детской и решила, что стоит заглянуть и проверить малышей, несмотря на то, что весь вечер с ними кто-то был. Возможно, я рассчитывала на то, что смогу отвлечься и забыть о дурном жиде и бесноватом цыгане. Приоткрыв дверь детской, я увидела наимилейшую картину, которая вызвала искреннюю улыбку на моем лице: Чарли и Карл мирно спали посреди комнаты в своем большом шалаше, построенном из подушек, стульев и покрывал, а малышка Руби неспокойно ворочалась во сне. Мальчишки заботливо обнимали свою сестру, лежа на мягком ковре. Их нянечка тоже уснула в кресле с книгой детских сказок в руках и я решила, что будить ее сейчас не стоит — скорей всего, эти сорванцы вымотали из не всю душу за сегодняшний день. Проверив, как плотно закрыты окна, я тихо прикрыла за собой двери одной из комнат поместья, где можно было чувствовать себя в безопасности. Не успела я и двух шагов проковылять, как твердая рука прижала мое горло к стене. Я несильно ударилась головой и даже звука произнести не смогла. Не открывая глаз, я почувствовала знакомый запах и уже привычную границу грубоватой кожи и металла. — Любишь детей, да? — приятный баритон Соломонса ласкал мой слух; его рука переместилась мне на талию и теперь мужчина прижимал меня к стене своим телом. — Вы меня убить сегодня решили, мистер Соломонс? — я слегка усмехнулась и подняла взгляд. Теперь на меня смотрели почти добрые, серо-зеленые глаза, а его губы растянулись в легкой улыбке под рыжеватой непослушной бородой. Почему-то мне показалось, что ему жаль, что он сделал со мной ранее, но я тут же отогнала эту дурацкую мысль, ясно осознавая, кто передо мной стоит. — Ну как же, ага, — усмехнулся мужчина в ответ. — Как же я могу убить такую прелесть? — Отпустите или и дальше будем зажиматься в чужом коридоре как стыдливые подростки? — Ты трахаешься с Томми? — прямо спросил еврей, смотря мне в глаза с прищуром. — Я буду трахаться только со своим мужем, мистер Соломонс, — проговорила я четко, — а насколько Вам известно, мистер Шелби не мой муж. — Ага, да, — тихо заключил еврей, отойдя от меня, и вновь его взгляд блуждал по мне с головы до ног. — Я могу Вам чем-нибудь помочь? — я достала из арсенала свою самую дружелюбную и милую улыбку, которую тренировала буквально недавно. Алфи ничего не ответил, лишь побрел куда-то к лестнице, бубня себе под нос одно и то же предложение на иврите. «Что хотел?.. Так и не понятно» Неспеша спускаясь на первый этаж ко всем гостям, я лишь надеялась, что все идет, как и планировалось: все пьют, алкоголь льется нескончаемыми реками, веселье везде и всюду. Стоя у дверей в банкетном зале, я пристально наблюдала за официантом, которого послала к Томасу. Стоило наконец обсудить, что было и что делать дальше. Я увидела, как парнишка деликатно наклоняется к Шелби и просит его покинуть стол для важного разговора. Я слегка прищурилась и прочитала по губам цыгана, как он отказал. Мои брови взметнулись вверх. Тогда официант уточнил, что я жду Шелби у дверей и мой взгляд тут же перехватил взгляд Тома. Я слегка кивнула головой в сторону и собиралась выходить, как почувствовала среди присутствующих еще один взгляд на себе. Алфи Соломонс неустанно смотрел на меня и единственное, что я могла сделать — это мило улыбнуться, кивнуть головой в знак уважения и наконец-то скрыться за дверью.***
Томас плотно закрыл за собой тяжелую дубовую дверь своего кабинета и тут же вновь закурил. Выпуская куда-то в потолок тяжелые клубы дыма, он медленно подошел ко мне и положил руку на плечо. — Ты как? — тихо спросил Шелби. — В порядке, — также тихо ответила я. — Извини за цирк на кухне, я не должна была. — Почему такая реакция? Что-то из прошлого? Сидя в довольно удобном кресле перед рабочим местом цыгана, я поняла, что сейчас не хочу скрывать что-то, однако и правду вывалить на него я не собиралась. Потому лишь утвердительно махнула головой и погладила мужскую ладонь, лежавшую у меня на плече. — Ладно, — заключил Том. — Я на счет Соломонса, — начала я. — Это он мне дыру в ноге пытался продавить своей тростью. — Еврейский ублюдок, — зачем-то вставил Томас и я лишь подтвердила гулким «ага». — Зачем? — Хотел знать, как меня зовут. Возможно, хотел еще чего-то, раз так близко прижимался. — Ладно… Пэм… — Я не закончила, — я подняла голову выше, чтобы взглянуть на Шелби. — Когда я выходила из детской, я и двух шагов ступить не успела, а он снова был там. Его интересует не трахаемся ли мы с тобой. Скажи мне, какое ему дело? Томми замолчал и присел в соседнее кресло, устало потирая глаза. В воздухе витало напряжение, ведь и Шелби, и я знали, что прямо сейчас стоит отказаться от безумной идеи узнать о делах еврея и придумать другой, более гуманный план. — Он конченный, Томас. Я не смогу. Я здесь его еле выдерживаю, — я пыталась достучаться до цыгана, потому что знала, что что-то для него значу. — Я вскроюсь, если мне придется проводить с ним время. — Пэм, ты же понимаешь меня. — Понимаю, Томми. Потому прошу тебя прекратить. Я не хочу в Кэмден, мне нечего там делать. Мое место здесь, рядом с тобой и твоими прекрасными детьми. Томас держал мои руки в своих и нежно водил большим пальцем по моим костяшкам, пытаясь как будто заколдовать меня. Эти руки не дарили мне тревоги, но и покоем от них не веяло. Я слышала, как огромный рой мыслей вертится в его голове и не дает покоя беспокойному цыгану. Его красивые голубые глаза были опущены и как будто выискивали правильный путь на ковре под ногами. Длинные ресницы подрагивали, а напряженные мышцы, казалось, вот-вот вырвутся наружу из-под нескольких слоев одежды. Шелби молчал и думал. Думал и молчал. Хотела бы я совершенно не знать о всех делах Шелби? Сейчас, как никогда, мой ответ исключительно положительный. Да, я бы хотела ничего не знать. Просто следить за домом, за детьми и за тем, сколько кокса сегодня употребит Артур, чтобы либо откачать его, либо просто помочь улечься в кровать. — Ладно, Памела, времени мало, но все-таки. Я надеялась на благоразумие сумасшедшего. Он взглянул на меня и я увидела пару голубых океанов, которые впились сейчас в мои глаза. Том долго и внимательно смотрел. Я видела, как Шелби пытается подобрать слова, чтобы наконец вынести вердикт. Он умелый оратор, может манипулировать толпой — это то, что у него получается лучше всего. Но сейчас перед ним сидела только я. А учитывая, что Томас имел ко мне некоторые чувства, и я не имею в виду интимные, хотя и в этом не уверена, то ему было сейчас намного сложнее заставить меня слепо и безоговорочно следовать за ним. — Ты очень мне нужна, — наконец начал Том. — Ты меня спасла однажды и теперь спасаешь всегда. Ты помогаешь не только мне и моим детям, которые любят тебя больше, чем родную мать, но также ты помогаешь моему бизнесу и домашнему очагу. Без тебя это все раньше было другим, но с твоим приходом это преобразилось. Я благодарен тебе до глубины своей пропащей души. Я очень тобой дорожу. Шелби наклонился ко мне, его мягкие губы накрыли мои. И я зачем-то ответила на этот поцелуй. Были ли у меня к цыгану какие-либо чувства? Были. Но это было не то, чего хотел бы мужчина. Это было другое. Потеряв всякий разум от неожиданности такой близости, я абсолютно не поняла, что Томми хотел мне сказать. Он оставит свою безумную затею или уже завтра я буду сидеть на чемоданах в ожидании бешеного Соломонса? — Иди в зал, все будет хорошо, — прошептал Том. Я погладила цыгана по гладковыбритой щеке и грустно улыбнулась. А после вышла из кабинета, оставляя Шелби одного наедине со своими мыслями и всемирными планами. И я, и он, мы понимали, что как раньше, а уж тем более хорошо, уже не будет никогда.