***
Томас
Когда этот безумный вечер был наконец-то окончен, я знал, что это еще не конец всей эпопее. Самое главное было впереди — меня ждал разговор с Алфи и я должен был принять решение относительно Памелы прямо сейчас. Я помнил ее глаза: они молили меня о пощаде, молили меня остановиться. В ее сером глубоком взгляде я видел отражение своей жизни и мне впервые было непонятно, чего я хочу больше — ее или власти? Я шел длинными коридорами, направляясь на задний двор Эрроу-Хаус. Там я планировал немного подышать свежим декабрьским воздухом, выкурить пару-тройку сигарет и окончательно собраться с мыслями. Однако, не сложилось: меня нагнал Джонни Пес. — Том, ребята хотят веселья, — загадочно улыбался он. — Они хотят устроить пальбу по бутылкам на заднем дворе. — Что угодно, Джонни, — я выдохнул, — только чтобы никого не убили. — Как скажешь, Том! — весело отозвался мой старый друг, ударив меня по плечу в знак благодарности. Цыган в этот вечер было больше, чем самих гостей по одной банальной причине — они были охраной на сегодняшнем приеме, потому что дальней родне я доверяю больше, чем специально обученный людям. Вокруг поместья выключили свет, официанты прибирали зал, а я, накинув пальто, вышел на звуки выстрелов и дребезжание стекла. В первую секунду, как только я очутился на веранде, я почувствовал себя живым: холодный воздух декабря прошелся приятной волной по моим носовым пазухам, я прикрыл глаза и глубоко вдохнул. В эту единственную секунду мне было хорошо, а потом это невероятное чувство умиротворения меня покинуло и я снова вернулся в реальность. От той мерзопакостной погоды, которая стояла на дворе днем, не осталось и следа. Теперь на улице слегка подмораживало, на небе не было ни облачка, а Луна светила так ярко, отражаясь в тонком слое лежащего под ногами снега, что и освещения не требовалось вовсе. — Большое белое яблоко, — произнес я вслух слова Памелы, которая только так и называла ночной небесный объект. Я закурил в очередной раз за этот вечер и опустился на плетеное кресло, расположенное за небольшим круглым плетеным столиком и выпустил первый дым, подняв голову вверх, утыкаясь затылком в спинку. Там мои глаза зацепились за несчетное количество звезд на зимнем небе, я даже сумел найти пару созвездий, хотя имел довольно скудное представление. За спиной я услышал хруст снега из-за чьих-то шагов и прикрыл глаза, уже догадываясь, кто это мог быть. — Ты сегодня придешь? — поинтересовалась моя жена. — Попозже, ладно? — Томас, мы… — Лиззи запнулась, а я понял, что она в очередной раз хотела обвинить меня в чрезмерном холоде по отношению к ней, но что-то заставило ее изменить тактику. — Я соскучилась. Ее худощавые руки легли на мои плечи. Я открыл глаза и, вместо прекрасного звездного неба, увидел уставшее лицо жены. Она была по-прежнему привлекательной, благодаря своим генам или же моим деньгам, но что-то все же в ней было отталкивающее. Ее холодные пальцы коснулись моей скулы, а потом она нагнулась и коротко поцеловала меня. Сегодня она отвлекала меня и раздражала. Стараясь не выдавать искреннюю неприязнь к собственному выбору, я взял ее холодную руку в свою и поцеловал в выпирающие костяшки пальцев. — Я приду, Лиззи, — тихо ответил я, делая очередную затяжку, — обещаю. Тонковатые губы женщины, накрашенные помадой с каким-то приятным персиковым цветом, растянулись в подобие улыбки: мы вдвоем знали — я не приду. Я снова закрыл глаза и услышал хруст снега за спиной — она ушла. Сейчас Лиззи проронит пару слезинок, после зайдет в мой кабинет, снова стащит бутылку виски из всегда полного бара и отправится в нашу спальню, попутно расправляясь с горячительным напитком. Вдалеке снова прогремели выстрелы, звук битого стекла прошелся раздражающей волной по моим перепонкам, а после далекие отголоски девичьего смеха заполонили собою все вокруг. Я не мог не согласиться с собственными мыслями: мне стало дико интересно, почему это Памела сейчас смеется. Кто или что ее так развеселило? Почему она не у себя в комнате? Пару часов назад, когда я нашел ее на кухне, раненную и заплаканную, она смотрела на меня диким зверьком и не подпускала близко. А теперь она смеется с кем-то! Слегка ускорив шаг и преодолев небольшую горку, моему виду открылась картина маслом. На заборе стояли пустые бутылки, явно сворованные из кухни после сегодняшнего приема, на земле валялось огромное количество осколков. Меня совершенно не удивил разведенный костер и несколько бревен вокруг. Куча цыганских ребят толпились вокруг Пса, распивая алкоголь прямо из горла. А сам Джонни громко оповещал всех присутствующих о ставках на следующую пару дуэлянтов. — Том! — весело вскрикнул цыган, пробираясь сквозь толпу. — Не желаешь сделать ставку? — Памела тут? — проигнорировав вопрос друга, я высматривал девчонку в толпе, но так и не нашел ее. Джонни хотел было уже ответить, но не успев и рта открыть, передо мною открылась еще одна картина: Майкл нес на руках Памелу, а сзади шел Исайя, держа в руках разобранные картонные коробки. Лицо Пэм было озарено прекрасной улыбкой, ее щеки стали розоватыми от легкого мороза и, скорее всего, от подвижных игр. Я опустил взгляд на ее больную ногу: на ней не было ботинка, но было надето много пар чулок, отчего нога казалась неестественно огромной. Она радостно помахала мне рукой, второй крепко держась за шею моего кузена. Исайя кинул на снег картонки и сел первым, упираясь каблуками ботинок в липучий снег. Следом Майкл усадил Пэм, а сам устроился сзади девушки, ближе пододвигаясь к ней телом и обхватывая ее талию руками. Сама Памела обхватила за тело Исайю, он осторожно положил ее больную ногу себе на колено и прижал поближе и они с веселым визгом понеслись вниз по горке. Вновь далекий девичий смех перекрыл собою остальные громкие звуки всех цыган и я почувствовал крепкий укол ревности, хотя такое видел не впервой. — Ты ставку делать будешь, а? — из глубоких переживаний меня выдернул грубый баритон Соломонса. — Будешь, нет? Потому что я, друг мой, да, я сделаю одну ставку! Еврей всунул пару шиллингов в руки Джонни, заранее зная о своем проигрыше, и улыбнулся одними губами. Пес не был дураком и понял этот незамысловатый жест Альфреда, потому так же ему улыбнулся и развернулся в противоположную сторону с криками: «Кто еще желает сделать ставку?!» Алфи прошел к костру и уселся по середине одного из бревен. Его борода стала огненно-рыжего цвета из-за цвета пламени, которое теперь показывало всю палитру эмоций на его лице. Золотые перстни поблескивали на его руках, которые почти мирно покоились на рукояти его трости — именно той трости, которой он чуть не проделал дыру в ноге Памелы. Я понимал, что излишняя эмоциональность или вспыльчивость в данный момент совершенно ни к чему, а потому проглотил жгучее желание перемкнуть пару раз еврею и сел на бревно рядом с ним. Закуривая очередную сигарету, я видел боковым зрением, как он наблюдает за Пэм. Теперь она одна сидела на картонке, а Майкл тягал ее по всей округе. Сзади них бежал Исайя, подстраховывая девушку и изредка меняясь с моим кузеном местами. Памела смеялась от души и на ее глазах были слезы радости. Или это произошло из-за морозного ветра, норовящего пробраться под нежную девичью кожу. — Как ее зовут, Томми? — наконец заговорил Соломонс, у которого подвижными были только глаза. — Я в душе не ебу, Алфи. — Так почему же она до сих пор у тебя, а? — коротко усмехнулся жид. — Ты, не иначе, влюбился, дружок, так да? Ты влюбился в нее, скажи мне? — теперь его взгляд был устремлен на меня и я усмехнулся ему в ответ. — Да иди ты. Я снова нашел глазами Памелу, которая лежала на снегу и что-то рассказывала парням, которые столпились вокруг нее. Я почти завидовал им, но знал, что в любой момент сам смогу сегодня ночью прийти к ней. Однако, я не был уверен, что она с такой же охотой будет мне что-то рассказывать. — Просто она помогает мне. Помогает справляться с теми вещами, от которых у меня едет крыша, — тихо произнес я. — Она не требует от меня, чтобы я изменился, и не пытается меня изменить сама. Она просто принимает меня таким, какой я есть. Она не ждет хороших поступков. Она не ждет плохих поступков. Она вообще ничего не ждет. Я взглянул на еврея и его глаза были по-прежнему устремлены на Пэм. Он прищурился от света костра и стал похож на какого-то безумца, в голове которого происходит нечто, что не известно даже Богу. Я мог лишь предположить, о чем думает Соломонс, но даже тут я мог бы проиграть. В шести футах от нас парни и взрослые мужчины стреляли по бутылкам. Кто-то играл в снежки, кто-то в догонялки. Все они были давным-давно «навеселе». Какими бы они не были устрашающими и властными — у каждого глубоко внутри сидел мальчишка, безрассудный и дерзкий. И именно из такого мальчишки и я, и Алфи, и все они выросли в суровых и непреступных мужчин. Сейчас, откуда-то из глубин, мой мальчишка кричал, чтобы я все бросил, наплевал на статус и скорее ушел с головой в такие старые, добрые и забытые всеми игры. Я готов был поставить все свои деньги — Соломонс думал об этом же. А еще он думал о женщине. Собственно, как и я. Не были бы мы мужчинами… — Том, ты знаешь почему я не люблю змей? — смена темы разговора для Альфреда была его отличительным знаком, но моя загруженная голова не хотела сейчас понимать что к чему. — И почему же? — Змеи умеют быть красивыми, да. Их переливающаяся чешуя привлекает тебя, а после ослепляет. Ага, и вот ты сраный слепой крот, который дальше своего хуя не видит! Ты — сраный слепой крот! — Соломонс перешел на крик, но никто не обратил на него внимания, продолжая кувыркаться в снегу. — А потом они душат тебя и выбрасывают в ближайший канал, так да. После внезапной вспышки лицо еврея снова было каменным, словно ничего минутой ранее и не произошло. — По-твоему, все женщины — змеи? — зачем-то уточнил я. — Именно это я и говорю тебе, друг мой. Именно, блять, это и говорю! Помолчав с минуту, я решил, что пора заканчивать эту словесную прелюдию и переходить непосредственно к делу, ради которого старый жид до сих пор топтался по моей земле, но он опередил меня. — Что на счет долга, Шелби? — в его голосе больше не слышалось веселых ноток озорства. — Я же говорил — что захочешь, — я утвердительно махнул головой и кинул окурок в костер. — Прям-таки все? — Соломонс снова хитро прищурился. — Как и договаривались, — я снова подтвердил свое обещание, данное Альфреду за одну его еврейскую услугу с моим продвижением в Парламенте. — Хорошо, да, — протянул Алфи и на его лице проскользнула масляная улыбка, — хорошо. Мы снова смотрели на свору цыган, которые столпились уже в одном месте и лежали на снегу, рассказывая друг другу разные истории. Все они были пьяны, веселы и беззаботны в этот момент. Я заранее знал ответ на свой вопрос, который так и крутился на кончике языка, отдавая неприятной горечью. Не спросить я не мог — было бы очень странно. Но и спросить язык не поворачивался. — Заберешь у меня именно ее? — поинтересовался я в надежде, что еврею не интересна Пэм. — Я же должен как-то ослабить тебя, Томми, — улыбнулся еврей и, почти приятельски, похлопал меня по плечу. Зная исход всего плана, зная его «от» и «до», потому что именно я и придумал этот исход, почему-то в следующую же секунду после ответа Соломонса, мне резко перехотелось всего на свете. Я подумал о детях, которые привязались к Памеле, и о себе подумал, утешая свое эго, потому что, кажется, я не смогу без нее. Я крепко вляпался. — Алфи, что угодно и еще заплачу сверху, но только не она, — серьезно предложил я, делая особый акцент на денежную составляющую, которая интересовала еврея на этом свете в первую очередь. — Я вижу тоже самое, что и ты, мой друг. Свет, так да? Именно свет. Дааа! — довольно протянул Соломонс. — Ты просто такой же. Такой же, как и я, мой друг. Мы оба — проклятые ублюдки. А она светится, как блядская звезда на рождественской елке! И мы все ее хотим достать, чтобы выиграть билет в счастливую и спокойную жизнь, но она находится, охуеть, как далеко, ага! — он протянул руку в мою сторону и начал загибать пальцы. — Грейс Берджесс, Лиззи Старк, Джесси Иден — никто из них! Памела Торнтон, ну или как ее там, блять, на самом деле — да! Взгляд еврея был полон решимости и безумия. И я понял, что уже проиграл. Опираясь на свою массивную трость, Соломонс встал и поправил шляпу. Не прощаясь, он сделал пару шагов и, оказавшись у меня за спиной, вновь заговорил: — Я знаю, что ты там задумал, цыганский ублюдок, знаю. — О чем это ты? — отозвался я, не поворачиваясь к старому другу и не удостоив его даже поворотом головы. Алфи промолчал, снова делая пару шагов от меня, а потом с ноткой издевки добавил: — Но большой все равно трахнет мелкого, так да, Томас?