***
По старой привычке, привезенной из поместья Шелби, я вставала уже восьмой день подряд в половину пятого утра. Солнце еще и не думало просыпаться, а Луна гордо висела над спящим городом. Я подумала, что можно еще немного понежиться в теплой кровати, ведь никаких распоряжений Соломонс не давал. Он вообще как будто не обитал у себя дома ближайшую неделю, лишь приходил поздно ночью и старался тихо ступать по некоторым скрипучим половицам. Но меня это больше радовало, чем наоборот. Всю неделю я провела в компании замечательной миссис Кац, которая провела мне более, чем подробную экскурсию по всему дому и его окрестностям. Она начала от ворот, а закончила чердаком, на котором мы провели всю ночь, рассказывая мне о прежней жизни.***
Песса нашла меня на въезде во двор. Я стояла около железных ворот и вглядывалась куда-то вдаль, пытаясь различить хоть что-то в беспросветной тьме, все сильнее укутываясь в свое прохудившееся пальтишко. Поодаль от дома Соломонса в разные стороны стояли еще дома, в окнах которых еще не было света, напротив — расстилались необъятные поля, а за ними — густые леса. — Не грусти, дитя мое, — старая еврейка обняла меня за плечи. — Ты привыкнешь. «Не хочется мне привыкать. Хочется вернуться…» Мы молча стояли около ворот, женщина легонько поглаживала меня по спине, каждая из нас думала о чем-то своем. Чтобы разрядить грустную ауру вокруг меня, миссис Кац повела меня в сторону дома, начиная рассказывать одну из своих многочисленных захватывающих историй. На подъезде к дому стоял небольшой фонтанчик, который по понятным причинам не работал, ведь сейчас зима. Вокруг него явно была и еще будет небольшая клумба с низкими разноцветными лепестками. Далее по нашему маршруту был дом, который меня очень удивил. Перед отъездом сюда, Томас говорил мне, что у Алфи очень много денег и я представляла себе примерно такое же поместье, как и у Шелби, но меня встретил двухэтажный деревянный дом в бело-кремовых оттенках, с коричневой черепичной крышей, с большими окнами, которые были расположены симметрично друг другу по всей площади стен, и высокими колоннами, гордо охраняющими покой жителей. Этот дом больше подходил для огромной еврейской семейки с кучей детишек и родственников, но никак не для человека, под покровительством которого существует Кэмден Таун, если не весь Лондон. За домом был большой яблоневый сад, с множеством кустарников и небольших клумб. Я была уверена: весной и летом находиться здесь — одно удовольствие. Мне представлялось все так, будто я уже видела все это: как будет благоухать яблоневый цвет, какими красками разольется все многообразие цветов, как громко птицы будут распевать свои трели наперекор друг другу или же в унисон, создавая красивые симфонии. «Как жаль, что сейчас зима, а вместо сочных красок — одни лишь белые пустыри и голые ветки» Миссис Кац отвела меня к главному входу. Над ним висела Звезда Давида. Я улыбнулась про себя. «Почти как дома» Первом делом нас встречала белая тяжелая дубовая дверь с позолоченными ручками, а за ней — прихожая, с высокими под потолок шкафами и широким зеркалом с массивной деревянной рамой, которое занимало чуть ли не всю стену. Повсюду было много небольших кованых светильников, которые приятно бликовали теплым светом на красивых молочных стенах. Снимая с меня пальто и все продолжая говорить, Песса вела меня вглубь дома. Пройдя через арку в прихожей, мы очутились в просторной гостиной. Слева от нас стояли открытые книжные шкафы до потолка, наполненные различной литературой на русском, английском, идише, немецком и итальянском языках. «А Вы-таки полиглот, мистер Соломонс» Ровно напротив располагался камин из темного кирпича, а перед ним стояли три дивана, обтянутые приятной на ощупь тканью в тон стенам — молочного цвета, образуя собой букву «П». По середине лежал мягкий бежевый ковер, а над всем этим великолепием возвышалась шикарная широкая люстра, которая переливалась всеми оттенками радуги в маленьких свисающих с нее стеклышек-капелек. На стенах висели изумительные картины и один портрет красивой женщины. Миссис Кац сказала, что это мать Альфреда — Меира Соломонс. Справа от нас находилась широкая лестница, за которой виднелась еще одна дверь, ведущая в кабинет Алфи. Песса утверждала, что без него туда войти никто не может, так как ключ он носит всегда при себе. «Я туда точно попаду. С Алфи или без него, но я побываю там» Чуть дальше за шкафами оказалась еще одна арка и маленький коридор, ведущий к столовой, в которой ровно по середине висела такая же люстра, как и в гостиной, переливаясь красотой. На стенах висели маленькие светильники, на полу лежал белый ковер с затейливым узором, стоял круглый объемный стол глубокого цвета каштана. Он был застелен белоснежной скатертью, а в середине находилась плетеная ваза в фруктами. Вокруг стола были расположены стулья, каркас которых был того же цвета, что и стол, а вот мягкая обивка на спинке и перпендикулярной ей сидушке были выполнены в теплом оливковом оттенке. За столовой была кухня, небольшая прачечная и пара хозяйственных помещений, на которые, как утверждала домохозяйка: «Таки нечего тратить время!» Мы поднялись на второй этаж и там нас встретил длинный коридор с парой поворотов, за которыми скрывались двери в разные комнаты. В целом на этаже было пять спален и три ванных комнаты, а также одна загадочная дверь с узкой лестницей за ней, которая вела на пыльный чердак. Там хранились старые личные вещи еврея и его матушки. Миссис Кац работала у Соломонсов еще при жизни Меиры, которая, по ее словам, была необычайной женщиной во всех смыслах этого слова. Она помнила нищету, драки, маленького Алфи, его отца-прощелыгу, который ничего полезного не сотворил в этом мире, кроме своего отпрыска, и миссис Соломонс, которая гордо держалась при любых обстоятельствах судьбы и делала все возможное, чтобы жизнь ее единственного сына совершенно отличалась от той, которая у них была в те годы. Так и не сумев расслабиться в воспоминаниях, я все же решила подняться. Одеваясь потеплее, ведь за окном вовсю падал снег, на меня нахлынула непонятная тоска. Хотя, что уж скрывать — тоска была понятной — я скучала по огромной чете Грей-Шелби. В доме Соломонса было непривычно тихо, в то время как в поместье Шелби постоянно стоял галдеж: то Артур ругается, на чем свет стоит, то тетя Полли отчитывает нерадивых племянников, что аж стены дрожат. Естественно, основной шум создавали дети, которых было много. Очень много. Иногда Эсме привозила весь выводок Джона и, казалось, других детей Ли, а сама сбегала обратно в табор, чтобы хоть немного передохнуть. Тогда я днями была нянечкой «в детском саду», но мне нравилось это. Нравилось постоянное движение жизни, когда вокруг этой большой семьи кружила смерть. Сморгнув дрожащие на ресницах слезы, я неспеша натягивала чулок на больную ногу. Почему-то рана снова начала гноиться, однако ничего лучше, чем делать перевязки и вкладывать туда самодельную мазь, я не придумала. Теперь к врачу идти не хотелось, потому что я никого не знала в Лондоне, кроме самого Альфреда и его некоторых подчиненных. А говорить миссис Кац об этом не стоило — она обязательно бы спросила, откуда у меня почти дыра в ноге размером с винную пробку. Я закончила одеваться и, умыв лицо и снова собрав свои короткие волосы в маленький хвостик, побрела вдоль по коридору второго этажа и вниз по лестнице. Стараясь ориентироваться по маленьким светильникам на стенах, я тихо ступала по лакированному деревянному полу, половицы которого скрипели в некоторых местах. Большим соблазном было прямо сейчас, пока весь дом находится в сонном покое, разобраться с замком на двери кабинета Алфи. Это как будто было первоочередной задачей. Я не могла ничего выяснить за прошедшую неделю по одной простой причине — около меня всегда была миссис Кац, которая не оставляла меня ни на минуту, каждый раз увлекая за собой, показывая мне что-то новое. Я была безумно благодарна ей за это, но все-таки у меня были свои планы, которым, увы, но не суждено было сбыться. Не спеша хромая на кухню, я вновь осматривалась вокруг себя, пытаясь прижиться в абсолютно чужом мне месте. Я зашла на большую кухню, зажгла два светильника над тумбой, которые лениво освещали некоторую часть помещения, и плотно закрыла дверь. Что еврей ест, что ему нравится или нет, чего бы он хотел — я не знала. Миссис Кац не оставила мне дословного плана, а лишь выдала инструкцию. Потому особого выбора не было и я решила вспомнить детство и свою маму, которая так усердно каждое утро готовила завтрак для всей семьи. В просторной столовой я включила все настенные бра и накрыла стол на одного, закрывая жестяными куполами шакшуку*, салат из овощей и свежеиспеченный хлеб. В маленьком заварочном чайнике томились чайные листья с примесями сладких трав, а под плотным полотенцем дымился яблочный пирог. Домыв использованную посуду, я потянулась закрыть маленькое окошко, которое открыла, чтобы вся жара от плиты сменялась свежим морозным воздухом. Я услышала движение за спиной и обернулась. В дверях кухни застыл большой бульмастиф приятного золотистого цвета, рассматривая меня умными глазами. В знак дружбы и благих намерений я протянула ему руку. Он неспеша подошел ко мне и стал обнюхивать, а после довольно потерся мордой о мою ногу. Я отложила полотенце и присела на колени, почесывая собачью холку. Пес смиренно сидел рядом и принимал мои ласки. — Как же тебя зовут, мой мальчик? — вслух спросила я, будто рассчитывала, что животное мне обязательно ответит. — Сирил его зовут, — моего уха коснулся приятный мужской баритон с хрипотцой после сна. — Сирил, — повторил я, улыбаясь, — а меня Памела. Пес недовольно рыкнул и поднялся, отходя от меня на пару шагов своих собачьих лап, а после и вовсе укладываясь у ног хозяина. — Видала, ага? — Соломонс довольно хохотнул, выпивая стакан воды. — Даже он тебе не верит. Я подняла глаза и увидела Алфи, лениво потиравшего глаза ото сна. Его волосы были немного растрепаны, ночная рубашка небрежно свисала с одного плеча, оголяя один из многочисленных шрамов мужчины и Звезду Давида на крупной цепи. На его пальцах не было колец, а сам Альфред твердо стоял на двух ногах. Правду говорят, что люди дома и вне его — абсолютно два разных человека. Он не был похож на безжалостного преступника, совсем нет. Весь его заспанный вид и нейтральное выражение лица придавали ему харизмы, что ли. Движения были плавными и размеренными, а дыхание спокойным. — Доброе утро, мистер Соломонс, — я сделала вид, что не услышала его замечания. — Я уже накрыла на стол, завтрак ждет Вас. — Угу, — безразлично отозвался мужчина, выходя за пределы кухни. — Пса покорми. Накормив Сирила, я прошла в столовую, где при полном параде, уже одет и причесан, сидел Алфи перед своей тарелкой, чего-то ожидая. — Где Песса? — как-то угрюмо отозвался он, осматриваясь по сторонам, будто ища несовершенство вокруг. — Вчера днем я заметила, что миссис Кац нездоровится, однако она упорно продолжала делать вид, что с ней все в порядке, — я присела на стул напротив еврея. — Я заставила ее уйти чуть раньше, чем обычно. Я звонила ей поздно ночью, но подняла ее дочь и слезно благодарила, что я вовремя заметила недуг ее матери: дочь Пессы сказала, что у нее подозрения на пневмонию. — С каких это пор ты распоряжаешься моими людьми, а? — злобно выплюнул Соломонс. — Миссис Кац действительно больна, — я пошла наперекор мужчине. — Она столько впахивает на Вас и имеет право, чтобы выздороветь, а не умереть прямо здесь! Альфред угрюмо глядел в свою пустую тарелку, изредка потирая бороду, ведя монолог внутри себя, утвердительно качая головой. Я встала и открыла перед ним завтрак, аккуратно накладывая пищу в его белоснежную тарелку. — Миссис Кац дала мне все указания, — осторожно начала я. — Вы можете не волноваться, я со всем справлюсь. Без нее тут ничего не рухнет. Я постараюсь сделать все так, как мне было велено ею. И я знаю… — Так, стоп, — грубо перебил меня еврей. — Хватит тут уже в уши мне ссать, ага? — он как-то небрежно жестикулировал рукой у своего правого уха, изредка задевая мое плечо. — Я уже жалею, что ты здесь, чтоб меня. Да насрать мне было на его сожаления. И все на этом. У меня есть работа, я ее выполняю. Слова Соломонса в мой адрес совсем меня не задели. Он снова задумался, когда я опустила тарелку перед ним. Он перевел взгляд на окно и я снова принялась его разглядывать, изучая поведение: два глубоких серых кристалла с ноткой грусти смотрели на снегопад за окном; он скрестил пальцы рук между собой, его плечи были очень напряжены, казалось, что он не дышит. Еще казалось, что он умышленно старит себя, вычурно маша своей толстой тростью, отращивая небрежную рыжеватую бороду, все чаще хмурясь, надвигая широкие брови к переносице. Его руки были сильными и не такими уж старыми — рукава льняной чистой рубахи были закатаны до локтя. «Все-таки интересно, сколько же ему лет?» — Слушай меня внимательно, девочка, я повторять не буду, да, я тебе не птица-говорун, — наконец заговорил Альфред, рассматривая свои руки, лежащие на коленях. — Я еще не знаю, что с тобой делать, так, и нахера я, блять, припер тебя к себе домой. Ты знаешь, чем я занимаюсь, поэтому для тебя не новость, что вокруг будет кружить костлявая, так да. Делай только то, что тебе, блять, велено или твое юное тело будет гнить где-то под мостом, ага. Он поднял глаза на меня и долго смотрел. А после взял вилку и нож в руки и принялся завтракать, будто ни в чем не бывало. — Дома делай, что хочешь, да, — он повернул нож в своей руке кончиком лезвия вниз, к столешнице, и добавил: — Если я увижу, маленькая ты шавка, что ты пытаешься копать под меня, то я, блять, обязательно вскрою тебя, так да, понятно? — Приятного аппетита, мистер Соломонс, — я добро улыбнулась ему и пошла мыть миску Сирила, который уже довольно облизывался, укладываясь около ног хозяина. «Ох, и похлебаю я горя с этим бешеным псом… И я совсем не имею в виду Сирила» — Памела, радость моя, подойди-ка, а, — мужской баритон довольно громко подзывал к себе, вырывая меня из размышлений. — Давай-ка, побыстрее, ага, не заставляй меня ждать. — Что-то не так, мистер Соломонс? — я спокойно стояла перед ним, когда его вид буквально кричал, что произошло что-то очень важное! — Ты ела? — он проигнорировал меня, вслед задавая собственный вопрос, указывая ножом в свою тарелку. «Блять, пересолила? Или что? Что случилось?!» — Я не завтракаю, только чай, — медленно отозвалась я, стараясь сохранять спокойствие. — Зря, да, — Алфи довольно улыбнулся и протер губы салфеткой, — очень зря. Я вновь присела напротив мужчины, улавливая подходящий момент для интересующего меня разговора. Еврей выглядел сытым и довольным, и когда он принялся уплетать мой пирог за обе щеки, я решила, что это самый подходящий момент. — Могу ли я предположить, что мой долг начнет гаситься, если я буду некоторое время вместо миссис Кац, пока та не придет в полное здравие? — Можешь, да, — улыбнулся Алфи. — Но лучше не стоит, да: тебе не идет, когда ты умничаешь. — Мне нужно чем-то заняться, а не сидеть и ждать Вашего благословения. Тем более долг меньше от этого не становится. Боюсь даже подумать, что как раз наоборот… — Спасибо, Памела, — произнес Соломонс, отставляя о себя тарелку, тотально игнорируя меня и то, что меня волновало. — Это был завтрак из детства, да. Моя матушка наверно улыбается на небесах, ага. Кошерная еда, чтоб меня. Что ж, раз этот жид не хотел хоть как-то облегчить мою жизнь, загружая работой, то я сама решила, что найду, чем себя занять в пределах этого дома. Я вдруг вспомнила, что миссис Кац недавно обмолвилась, что подходит время большой стирки и это был отличный шанс. Собирая посуду со стола, я совсем не обращала внимания на Альфреда и его поведение. Он неожиданно схватил меня за запястье и я чуть не выронила весь поднос из рук. — Не-не-не, — он забавно сложил губы бантиком и вновь свел брови к переносице. — Поставь, кто-нибудь разберется с этим. — Что? — недоумевающе произнесла я, неосознанно оставив рот приоткрытым от удивления. — Ох, ну чтоб меня, — он прошелся серым взглядом по моему лицу и облизнулся. — На сегодня у меня были другие планы. — У меня тоже были планы на сегодня, мистер Соломонс, — я все еще с недоумевающим выражением лица и взглядом провожала мужчину из столовой. — Ты посмотри на нее, а, — усмехался еврей, — планы у нее были, ага?! «У меня тоже были планы на сегодня» — передразнил он меня. — Удивительно! Соломонс стоял в дверном проеме, широко разведя руки и подтянув плечи к голове. Его брови взметнулись вверх, а пухлые губы превратились в тончайшую полоску. И как мне хотелось выдернуть свой нож из портупеи на ноге и метнуть ровно между нахальных глаз еврея. — Собирайся, да? — он неоднозначно махнул рукою в воздухе перед собой. — Вот эти ваши женские штучки, ага. Собирайся и я жду тебя в машине.