— В чём дело, Кацуки?
Киришима крепко сжимает пальцы на его плече и слегка потряхивает, дабы тот наконец пришёл в себя. Бакуго настолько задумался, что даже пролил немного пива на свои любимые чёрные штаны.
Не отвечает. Только ведёт плечом и снова присасывается к бутылке безалкогольного, пока все остальные разбирают ящики с чем-то покрепче: виски, коньяк и водка. Вроде бы это Денки предложил скинуться всем классом на алкоголь, дабы отметить конец второго триместра третьего года обучения. Естественно, Серо и Киришима рьяно поддержали эту идею, остальной класс согласился по приколу (чтобы просто поэкспериментировать), а Кацуки и Мина отдельно купили себе безалкогольное пиво и бутылку игристого шампанского, чтобы чисто символически поддержать рвение остальных ребят (на самом деле, Бакуго просто быстро разносит от крепкого алкоголя, а Ашидо тошнит из-за причуды).
Айзава уехал на какую-то конференцию, поэтому общежитие постепенно превратилось в притон до утра. Неизвестно откуда Мидория и Тодороки притащили такую огромную колонку (даже больше наручей Бакуго), но звук от неё безумно чистый, да и тем более плейлист Джиро оказался вполне хорошим. Сидеть на диване в стороне с таким раскладом нормально. А ещё рядом стоит огромное комнатное растение, от листьев которого пахнет очень свежо (если что получится благодаря этому отрезвиться). Бесят лишь блики от диско-шара, который притащил Аояма. Устроили тут дискотеку, блять.
А ещё очень бесит Киришима. Просто до хруста костяшек, до дрожи по позвоночнику и до звёздочек в глазах. Танцуя, прыгая и подпевая знакомым песням, улыбался так, будто пытался заменить тот злосчастный диско шар и хлестал виски с колой из горла пластиковой бутылки прямо во время своих дрыганий, а сейчас сидит рядом и спрашивает: «В чем дело, Кацуки?». В тебе, объёбыш сексуальный.
Эйджиро весь красный, запыхавшийся и взмокший, будто только окончил тренировку. От него разит терпкой туалетной водой и алкоголем, но взгляд всё ещё пронзительный,
глубокий и ясный.
Красивый.
Чёрт возьми, какой же Киришима красивый! Впервые Бакуго об этом задумался, когда увидел Эйджиро в парадном костюме. Идеально выглаженные брюки, накрахмаленная рубашка, пиджак с веточкой африканской ромашки и галстук. Ох, этот галстук... Кацуки водил красноволосого за него, точно домашнего пёсика на прогулке, и это вполне устраивало обоих. Но потом Киришима предложил хвататься за руку, а не за галстук. Бакуго отказался. А потом, спустя почти полгода, понял, что нужно было согласиться. Потому что, как оказалось (Кацуки попросту не замечал, если честно), Эйджиро красив всегда: в любой одежде, позе и на любом фоне. Будь на нём геройский костюм, школьная форма или домашние шорты с бесячими кроксами – всё равно выглядит чудесно, просто модель с обложки GQ. Но самый кайфовый видок, конечно, когда Киришима моется после тренировки в кабинке напротив. Бакуго постоянно приходится стоять спиной, чтобы, чёрт возьми, скрыть
то самое. Но постоянно оборачиваться и глазеть на красноволосого, пока тот моет свои патлы с зажмуренными глазами – это Кацуки может.
А самое красивое в Красном Бунтаре – душа. Ранимая, доверчивая, яркая и вечно цветущая. Но несмотря на это он может быть жестоким, яростным и смертоносным. Помрёт, но победит гребанного злодея на практике. Это, по нескромному мнению Бакуго, охуенно. Поэтому Кацуки, совершенно не стыдясь, начал медленно открываться ему: допустил в круг друзей, вызвался на помощь с домашкой и стал понемногу рассказывать что-то из жизни. Эйджиро умеет слушать, понимает скверный характер друга, смеётся даже над самой неудачной и аморальной шуткой про Деку, кричит слова поддержки во время спарринга, а ещё постоянно улыбается той самой улыбкой. В душе Кацуки сразу становится тепло.
В конце второго года осознание пришло неожиданно – в момент, когда Киришима обнял его перед отъездом на каникулы. Внутри всё трепетало, на лицо полезла улыбка, а руки так и норовили прижаться ближе. Но Кацуки только оттолкнул, ворча: «Отлипни».
Дома он понял, что блядски влюблён.
— Эй! Так что случилось? — Эйджиро перекрикивает музыку (Джиро выкрутила громкость на максимум). Его дерьмовые патлы собраны хвост на затылке, и это выглядит завораживающе.
— Заебался конкретно.
Кацуки толкает голову друга подальше от себя, касаясь ладонью огненных волос. Слишком уж запашок алкоголя подбешивает.
— Идём танцевать с нами!
В толпе одноклассников энергичнее всех отжигает Мина, ведь, о боже, наконец она может потанцевать вместе со всеми. Так сказать, любимое занятие в кругу любимых людей. Она скачет, кружится и открыто показывает, насколько ей сейчас хорошо, даже не замечая, что Серо и Каминари смотались от неё. Два ушлепка теперь ошиваются рядом с Кьёкой, роясь в её плейлисте, чтобы найти что-нибудь поинтереснее, чем Дрейк.
— Иди один. Я в такой хуйне не участвую.
— Это не хуйня, а весёлое времяпровождение! Скоро экзамены начнутся, так нам вообще не до веселья будет, поэтому сейчас надо от души кайфануть!
Кацуки смотрит скептически.
— Под таким же предлогом ты нахрюкаешься на выпускном, мол, работа и взрослая жизнь, а потом мне придётся вытаскивать тебя из канавы и разгребать весь пиздец, что ты натворишь, — Бакуго подносит бутылку безалкогольного к губам, но не успевает даже глотнуть, потому что откуда-то сзади на диван плюхается Ашидо. Как она вообще смогла так незаметно подобраться, если парни не отрывали взгляда от танцпола? От неожиданности Кацуки проливает пиво на свою футболку. И, под тихий смех Мины, Киришима старательно вытирает пятно салфеткой, то и дело касаясь горячей груди друга, из которой вот-вот выпрыгнет сердце.
Девушка с смешком вырывает салфетку и толкает Эйджиро в лоб, дабы отстранился от Бакуго, сидящего посередине.
— Да хватит вам сидеть! Пошлите втроём потанцуем, ну, пожалуйста, — Мина дёргает парня за локоть, поднимая умоляющий взгляд.
— А розетка и скотч тебя кинули, да?
Кацуки скалится в некотором подобии ехидной ухмылки.
— Если дело касается Джиро, то Денки удержать невозможно! А ещё у него лексикон Минеты, поэтому Серо приглядывает и одёргивает, если вдруг что-то идёт не так. Это важное оправдание, чтобы откосить от танцев! — Мина важно поднимает указательный палец, а после цепляется своей ладошкой за большой палец Бакуго. — Но у тебя никаких причин отказываться нет, знаешь ли. Пожалуйста, пошли!
— Завались.
— Пожа-а-алуйста, — Ашидо тянет гласные, чуть ли не воя волком. И это раздражает. Она всегда говорила с крикливыми и писклявыми интонациями, но сейчас, когда её голос перекрикивает музыку, это попросту невыносимо. Отказал же уже. Зачем и дальше мозги ебать?
Бакуго делает глубокий вдох, готовясь прокричать прямо ей в ухо (чтоб наверняка уяснила), но не может выдавить из себя ни звука. А всё потому, что Киришима крепко сжал его левую руку, обращая на себя внимание.
— Да, Бакубро, чувак, пожалуйста!
Сердце Кацуки заходится в бешеном ритме, мысли скачут одна за другой. Но разве можно думать о чем-то помимо горячих ладоней Эйджиро? Да Бакуго чувствует себя чертовой свечой, с которой течёт воск от жара!
Он едва заметно шевелит пальцем: чувствует каждую мозоль, шершавость, ощущает линии жизни на коже друга. Прикосновение невесомое, до безумия лёгкое. И Киришима отвечает на него – усиливает хватку, сжимая ладонь Кацуки ещё крепче.
Бабочки в животе бьются в агонии, в горле сухо, а в мыслях, будто по щелчку, пусто.
Из глотки вылетает необдуманное: «Да и хуй с вами».
Бакуго резко поднимается на ноги. Мина встаёт следом с радостным визгом (угрюмый парень редко поддаётся на уговоры), а Эйджиро медленно, почти что лениво, подтягивается за руку блондина, дабы хоть как-то устоять в вертикальном положении (видимо захмелел, пока сидел).
— Скоро вернусь. Один твой танец будет со мной! — Ашидо подмигивает и уносится в направлении Джиро, Серо и Денки (явно неспроста).
А Кацуки только молча прячет улыбку в горлышке бутылки, пока делает глоток, потому что события принимают чудесный, просто прекраснейший расклад. Что может быть лучше пива и танцев, во время которых можно незаметно облапать мало соображающего Эйджиро?
— Мне в голову дало не хило... — красноволосый, шатнувшись вправо против воли, подносит тыльную сторону ладони Кацуки к своему лбу. Они держатся за руки до сих пор. И это просто рай на земле. — Я весь горю, чувствуешь?
— Я чувствую только пот и потёкший лак для волос, придурок.
Бакуго ставит пустую бутылку на столик.
— Прикалываешься? У меня даже глаза вот-вот расплавятся!
— А мозг видимо уже, — Киришима на это только глупо смеётся, случайно икнув пару раз.
Эйджиро милый. Безумно. Даже в таком состоянии.
Неужели он думает, что Кацуки не видит этого? Когда их дружба только зарождалась, Киришима старался казаться крутым парнем, который заботится только о тренировках и своих мышцах. Так сказать, строил перед Кацуки образ эталона мужественности. Но Бакуго был сыт такими мужланами по горло.
Постепенно Эйджиро начал жёстко палиться. Стоило блондину согласиться вместе сходить в бассейн – Киришима сразу же открылся ему как книга. Теперь перед глазами Бакуго был не тупой пацан, помешанный на бицепсах и спортивном питании, а сильный и достойный юноша, идущий к мечте сквозь терни. В такого грех не влюбиться.
Наверное также подумали и девчонки академии, потому что Кацуки заебался замечать их восторженные взгляды, направленные на красноволосого. Эйджиро стал местным Джастином Бибером, только не поющим и не женатым (последнее Бакуго готов исправить хоть сейчас, если б не постоянные сомнения).
Блондин боится, что попросту болен всей этой влюбленностью. Боится, что однажды проснётся и больше не почувствует к Эйджиро ничего трепетного и нежного. Может, это даже хорошо? Если они так и не сойдутся, то Кацуки наконец сможет говорить с ним как раньше, не ища никаких скрытых посылов в собственных словах, а-ля, «Я сейчас флиртую или огрызаюсь?» или «Надеюсь, что он воспринял «надеру задницу» не в смысле оттрахаю». А если они всё же начнут встречаться? Вдруг в этот момент перед глазами всё прояснится и окажется, что Бакуго вообще не по мальчикам?
Эти мысли убивают.
А ещё ебёт факт, что детство полностью заканчивается, а он испытал слишком мало всего, живя своим типичным «Быть первым!».
Насчёт расставания с сквадом после выпуска Бакуго даже не парится: Ханта и Денки всегда согласятся на любой движ, а Ашидо ближайшие пару лет будет жить с родителями в родном спальном районе, где блондин уже присмотрел квартирку. Для себя и Киришимы. Инициатором такой идеи был именно Эйджиро, кстати. Просто однажды вечером Кацуки ляпнул, что зарплаты начинающего героя хватит только на затхлую однушку, а красноволосый сразу же, прям буквально через секунду, подорвался на месте и выдал: «А давай вместе найдём миленькую двушку!». Поиск квартиры полноправно перешёл в руки Бакуго, потому что Киришима ни черта в этом не смыслит (на самом деле просто постоянно выбирает жилье, где гостиная больше спальни раза в два, чтобы было удобнее играть в приставку с сквадом. Сука, и так только две комнаты! Где спать собрался? Вдвоём в комнатке метр на метр?).
— Помнишь, что скоро залог надо внести? Деньги, надеюсь, не все проебал на выпивку? — Кацуки выпускает ладонь приятеля из своей, делая шаг в сторону. Жар уступает место дикому холоду. И Мина сейчас из штанов выпрыгнет, если блондин не подойдёт на её зов.
— У меня осталось... — Киришима неожиданно замирает, раскрыв рот. — О-о-ох, чёрт, чувак! Я не помню... Я...
— Посмотри в онлайн-банке, дебил, — Кацуки оборачивается на Ашидо, что так и продолжает звать его, всячески жестикулируя руками с размахом. Видимо дело действительно крайней важности. — Я пошёл.
— Куда?
— Танцевать, блять! Сам меня уговаривал же.
— Я с тобой!
Бакуго раздражённо вздыхает и толкает красноволосого на диван.
— Сиди! Смотри свой счёт в банке! — Кацуки достаёт из переднего кармана джинс Эйджиро его телефон, впихивая в руки. — Покажешь мне, когда я вернусь, понял?
Даже не дождавшись хотя бы кивка, блондин разворачивается, быстрым шагом идя прямо к Мине. А она, светя своей улыбкой, подзывает ладонью, мол, «Давай скорее!». На её рожках висят малюсенькие новогодние шарики, в ушах длиннющие серьги в виде ёлочек, а на шее яркая разноцветная гирлянда. И только сейчас Кацуки вспоминает, что конец второго семестра — это синоним Новому году.
— Что стряслось? — Бакуго строго смотрит на девушку (должна быть важная причина, чтобы отлучить его от Киришимы!), мысленно оценивая её внешний вид. Ашидо хватает за локоть и тянет к углу гостиной. — На тебе, блять, моя майка?
— Ага. А это – твой одеколон, — Мина достаёт из кармана блестящих алых брюк флакончик, обрызгивая шею Кацуки со всех сторон, пользуясь его недоумением.
— Охуела? — парень хмурится. — Или от меня воняет?
— От тебя всегда воняет тухлыми ирисками! А ещё Эйджиро очень нравится твой одеколон, типа, мужественный запах и всё такое. Теперь, благодаря мне, ему будет намного приятнее танцевать с тобой, знаешь ли.
Когда Бакуго шёл на зов Мины, то надеялся, что она придумает что-то получше. Кацуки и сам собирался потанцевать с Эйджиро, не тупой же. Ради этого он проходил сквозь толпу надоедливых одноклассников? Сейчас мог сидеть рядом с пьяненьким Киришимой, который обязательно бы завалился башкой на его плечо...
На лице парня застывает угрожающе недовольное выражение.
— Я всё продумала, так что не кипятись! — девушка достаёт из того же кармана расчёску с редкими зубчиками, решительно потянув руку к волосам Кацуки. Он, скрипя зубами, склоняет голову пониже. Как ни крути, но Мине такое проделывать можно. Тем более, только она может справиться с буйной шевелюрой юноши, особенно когда это так нужно. — Когда эта песня закончится, сразу же включится любимая медленная песня Эйджиро. Ты, как истинный джентльмен, подойдёшь и пригласишь, но танцевать вы пойдете обязательно в этот же угол, потому что сюда падает не так много света. Видишь? Всё идеально продумано! Я даже учла твоё нежелание быть в центре внимания!
Ашидо заговорчески улыбается, продолжая расчёсывать блондина. И её план, стоит сказать, не так уж плох. Потанцевать по-тихому в темном углу гостиной – не так уж херово.
— Ладно. Нормально звучит.
— А ещё в конце ты будешь обязан хотя бы чмокнуть его, — девушка убирает расчёску обратно в карман и смотрит невинно-невинно.
В ушах белый шум.
Бакуго хочет этого до безумия, ведь, наверное, целоваться с Киришимой просто нереально кайфово. Но надо ли ему это всё сейчас? Быть может, лучше дождаться подходящего момента, когда они уже съедутся?
— Нет. Ни за что, блять. Ты как себе это представляешь?
Кацуки раздражённо хмурится.
— Очень четко и ясно! Ты обязан сегодня сделать это, понимаешь? Ты поцелуешь его и признаешься во всём.
— Это само случится через какое-то время, так что не еби мне мозги!
Мина тяжело вздыхает, всем своим видом показывая осуждение.
— Когда ты уже перестанешь игнорировать сам себя и сделаешь это?
Сколько Кацуки себя помнит, он всегда так делал. Всегда, каждый чёртовый день, видел перед собой только цель стать героем. А у героев нет времени на эмоции, чувства и остальную дребедень. Герой только спасает, подписывает бумажки и совершенствует свои навыки на тренировках раз за разом. Места семье, любви и другим заботам здесь нет. Иначе можно раскиснуть.
Но Бакуго не мог держать абсолютно все эмоции под контролем: злость постоянно вырывается из оков. То, каким его знают все, – всего лишь тяга к успеху и моральная подростковая нестабильность. Он не специально. Ему просто сложно.
Слишком сложно.
Неудача – сложно. Заводить друзей – сложно. Идти к цели — сложнее с каждым разом.
Но с появлением Эйджиро стало терпимо. Бакуго знал, что у него теперь есть поддержка и первый настоящий друг. А на спаррингах больше не мелькали мысли, по типу: «Пиздец, а если я всю жизнь буду одиноким номером один? Любовь фанатов ведь всегда липовая».
Зато Эйджиро со своими лучами любви настоящий.
С Киришимой неудачи стали пустяком (блондин просто обвинял в своих промахах Деку). С Киришимой найти друзей стало легче. С Киришимой идти к цели стало по плечу.
А потом Бакуго влюбился. Впервые и бесповоротно.
Теперь уже на тренировках Кацуки то и дело думал не о том, совершенно. Главной темой размышлений, помимо траектории движений, во время спарринга стал пресс Эйджиро, его сосредоточенное лицо и тихие хрипы от усердия. Теперь уже оканчивать бой, сидя на бёдрах Киришимы и ликуя своей победе, хотелось больше и больше. Поэтому работоспособность и рвение к успехам только возросли. И тогда Бакуго понял, что влюбленность помогает. Признался себе, что чувства не так уж плохи. Но вести себя иначе, не срываясь на злобу, уже непривычно и сложно. С этим всем ему помогла Мина.
Но любить Эйджиро со стороны – это одно. Признаться – уже другое. И тоже безумно сложно. Бакуго не готов к отказу. Он ни к чему, блять, не готов.
— Когда, Кацуки? Когда? — Ашидо охватывает ладошками щеки парня и касается носом его носа, будто прося не отводить взгляд. Во время зрительного контакта блондин всегда становится спокойным. — Давай сегодня, я прошу тебя!
— В следующий раз, Ашидо.
— Пожалуйста! Ради твоего же блага! — девушка слезливо надувает губы.
— Ты, блять, вообще слышишь, что я говорю? Не сегодня.
Мина расстроенно опускает взгляд. Она слишком много волнуется и заботится о Кацуки, и он сам это отлично понимает, поэтому за глаза уже давно считает сестрой. Пусть и не родной, но любимой и важной. Никто, даже родители, не знают столько, сколько Ашидо. Ей доверять можно. Она – своя.
И её обижать не очень-то хочется.
— Успокойся, мать Тереза! Всё случится однажды.
Юноша закатывает глаза.
— Песня закончится через полминуты, так что поспеши, — Мина снова натягивает на лицо улыбку и оставляет на щеках Кацуки едва ощутимые поцелуи. Парень проделывает тоже самое в ответ. Маленькую традицию нужно соблюдать. — Удачи! Напиши мне потом.
Блондин кивает, разворачивается к дивану, где оставил Эйджиро. А того уже и след простыл. Теперь красноволосый в противоположном углу гостиной чуть ли не падает от смеха, а рядом Серо и Каминари. Задумка потанцевать резко становится идиотизмом (ему что, придётся приглашать Киришиму на глазах у этих двух идиотов? и Эйджиро явно не захочет идти так далеко, значит предложит остаться чуть ли не посреди гостиной). Но с каких, собственно, пор Кацуки не наплевать на мнение остальных?
Вот именно, ни с каких. Он уверенным шагом подходит к ребятам, и две пары глаз сразу же устремляются на него с нескрываемым любопытством, а Киришима, будто ожидав его, делает шаг вперёд. Кацуки вытягивает руку, щурится и выдавливает:
— Танцевать пошли, дерьмоволосый.
А тот не колеблется ни секунды.
— А, да, — Киришима лыбится и поясняет двум идиотам. — Мы с Бакуго уже танец забили, так что без меня продолжайте.
— Эй! Я с вами так-то хочу, — Денки вытирает салфеткой остатки сливочного крема с щеки. Ест подобно свинье, ей богу. — И Серо тоже!
Ханта только лишь хмурится. Смотрит прямо на Бакуго, оценивает ситуацию. Кацуки готов поклясться, что слышит шестерёнки в его бошке.
— Бро, ты уверен, что хочешь пойти с ними на т-а-н-е-ц? — темноволосый говорит по слогам, вскидывает брови и смотрит на Денки в упор.
— Ну да. А что такого?
Видимо Каминари действительно ничегошеньки не понимает. Личные границы для него попросту не существуют. Он из тех людей, кто танцует медленные танцы в кругу из человек эдак десяти, обнимающих друг друга за плечи.
Ну, Денки, здесь романтика, а не «братки кайфуют под девчачий музон».
— Прости, чувак, но я уговаривал Бакуго только для себя. Попытай удачу в другой раз! — Киришима буквально впихивает свою руку в ладонь Бакуго, когда начинается медленная песня.
— Да нахуя вы с ним церемонитесь вообще? Отъебись, Пикачу, — Кацуки грубо тянет красноволосого в сторону местечка, где, согласно плану, они должны танцевать. Болтать с придурками – тратить драгоценное время. Но блондин всё равно кричит растерянному Каминари: «Лицо попроще сделай, дубина!».
Киришима останавливается, как вкопанный, как только они пересекают бо́льшую половину гостиной.
— Зачем так далеко? Мы уже весь зал почти прошли.
Он потирает свободной рукой веки, моргая глазами поочередно, будто сонный дракон (поправочка: пьяный дракон, у которого перед глазами плывет всё, кроме предметов ближе одного метра).
Кацуки ничего не отвечает. Только останавливается рядом, незаметно вытирая вспотевшие ладони об штанины.
Вот и всё. Так сказать, момент икс настал. Сердце пляшет, кровь приливает к щекам и шее, а в ушах бьёт сильнее, чем в часовой башне.
Бакуго встаёт в базовую позу для вальса: руку правую вытягивает в сторону, выпрямляет спину чуть ли не до хруста, а левая ладонь так и зудит от ожидания прикосновения к талии красноволосого.
А Киришима смотрит на это всё и тихо смеётся. Придурок.
— Ты серьёзно? Собираешься танцевать вот так? — бунтарь повторяет позу друга, передразнивая.
— А как, сука, ещё?
— Я не буду танцевать с тобой вальс! Даже музыка не подходящая же!
Эйджиро так и продолжает посмеиваться.
— Охуел? — Бакуго хмурится. Киришима совсем уж страх и совесть потерял. — Твои «буду – не буду» и «хочу – не хочу» мне по барабану. Встань рядом!
— Никакого вальса, чувак, — Эйджиро похоже отказывается прямо-таки наотрез. — Я просил простой танец, а не вальс, в котором ты, как всегда, лучше всех!
Комплимент греет душу. А ладони всё ещё жаждут прикоснуться.
Чесслово, Кацуки старался быть спокойнее, чем обычно. Но видимо сегодня не судьба.
— Ты что вообще хочешь? — Бакуго дышит глубоко и громко, раздувая ноздри и напрягая скулы. Не зол. Просто нервничает. И предвкушает.
На лице Киришимы появляется ухмылка. Довольная и многообещающая. У Кацуки аж колени подрагивать начинают.
Красноволосый подходит неспеша, сладко потягиваясь, раскинув руки в стороны. «Какие же широкие у него плечи», – несвязной мыслью пробегает восхищение в голове Бакуго. Да, Киришима однозначно хорош собой, особенно с этой ухмылкой,
о, блять, боже. Кацуки облизывает пересохшие губы, постепенно опуская руки из позы для вальса.
— Я жесть как хочу танцевать вот так, — Эйджиро обвивает свои крепкие и поджарые руки вокруг шеи блондина, буквально повиснув. Бакуго чувствует ухом горячее, обжигающее дыхание, а кожу головы щекочет нос Киришимы, уткнувшегося куда-то по линии роста волос. — Потому что ты такой тёплый...
Поддатый Эйджиро или не соображает, или попросту лишился инстинкта самосохранения. У остального класса, к счастью, таких бед нет, поэтому никто не рискует даже украдкой глянуть на смущенного и одновременно довольного Бакуго. Но он всё равно окидывает взглядом всю гостиную, выискивая наблюдателей: Серо снимает видос, а Каминари прямо перед камерой замер, делая вид, что что-то держит (фотка, а-ля, держу солнце на ладошке, но вместо самого солнца танцующая пара? серьёзно? Кацуки обязательно отберёт телефон потом и перекинет себе в лайне).
Бакуго резко и грубо охватывает талию Киришимы, притираясь бёдрами поближе. Спина расслабляется и тяжёлая блондинистая голова опускается на широкое плечо.
Танцевать – хуево. Кацуки всегда так считал и мнение менять не собирался. Но танцевать с Эйджиро, тем более в обнимку – просто охуенно. Они стоят так уже минуту, а сдвинулись максимум на шестьдесят градусов правее, медленно и едва ощутимо качаясь из стороны в сторону.
Бакуго закрывает глаза. Вдыхает всё тот же родной запах терпкой туалетной воды и алкоголя. Он не знает о любви ровным счётом ничего. Это ему далеко также, как далёк Меркурию Сатурн, но Кацуки готов попытаться познать всё это ради таких моментов. Блондин уверен, что дружелюбие Киришимы не знает предела, и сам Эйджиро мог бы танцевать так же с любым из их тупых одноклассников. Но факт остаётся фактом – он сейчас с Бакуго. От этого на душе теплеет. Теплеет настолько, что хочется наконец признаться.
— Эй, дерьмоволосый, — Кацуки открывает глаза. Надо бы придумать какую-нибудь хорошую речь, ведь сказать просто «Я счастлив с тобой, будь моим» как-то слащаво. Сердце начинает биться быстрее (хотя куда уж ещё?), ладони вновь потеют, и Бакуго попросту цепляется за футболку на спине Эйджиро.
Вдох. Выдох. Вдох.
— Да, бро?
Киришима поднимает голову, притираясь своей щекой о щеку блондина. Они оба горят и не спешат потухать, когда песня заканчивается.
Как же Кацуки сейчас благодарен Мине! Она стоит рядом с Кьёкой, когда по гостиной разносится голос Бейонсе. Конечно, не все согласны с ещё одним медленным танцем подряд, но у них нет выбора. Сегодня Бакуго – король вечера.
— Потанцуем ещё, а? — блондин даже не делает угрожающий тон, а просто поудобнее укладывается на плече парня, чувствуя затылком его тихую усмешку и «угу». Вот, идеальный момент, чтобы сказать что-то о чувствах. — Мне нравится. Всё это нравится. И ещё мне...
— Вот, видишь, тебе понравилось! Я был бы плохим другом, если б соврал насчёт танцев, — Киришима попросту перебивает его, так и не дав договорить «мне нравишься ты». И Кацуки, будучи излишне взволнованным, сердится. Ладно. Признается потом.
Бакуго больно щипает того под рёбрами.
— Заткнись. В ушах от тебя звенит.
Оба прижимаются ближе.
***
Последняя ночь до отъезда на зимние каникулы морозная и свежая. Ветра почти нет, за окном валит снег крупными хлопьями и уличный фонарь едва-едва заливает теплым светом комнату Эйджиро.
Они сидят на кровати Киришимы, смотря какой-то новенький сериал про супергероев во времена, когда причуд ещё не существовало. И между ними с того танца ничего не изменилось. «Мужская дружба не запрещает нам танцевать. Вон, девчонки тоже так делают!», – зачем-то оправдывался красноволосый, уже уходя спать в тот вечер. Бакуго его, естественно, не слушал, утопая в эйфории (правда на лице всё равно было только раздражение).
Сюжет сериала – сплошное клише. Главный герой по уши влюблен в свою лучшую подругу, её похищают, и он вынужден спасать её задницу на протяжении нескольких сорокаминутных серий. От скуки Бакуго прикрывает глаза. Эйджиро сидит рядом, громко хрустя чипсами, и это даже немного умиротворяюще.
Кацуки без понятия сколько прошло времени (может, он даже успел впасть в дрёму), но неожиданно Киришима толкает его плечом, заставляя вновь вернуться в реальность.
— Серия закончилась, чувак.
Блондин лениво открывает один глаз. Эйджиро стучит по клавишам ноута.
— Можем ещё одну глянуть, — Бакуго разминает плечи. — Если опять будет нытье этой девки на половину серии, то вырубим.
Киришима послушно включает следующий эпизод, садясь по-турецки.
А сюжет так и продолжает крутиться вокруг спасения девчонки, которая с каждой серией кажется тупой всё больше и больше. Решила сбежать через камин и застряла в трубе дымохода. Мда.
Похититель похоже догадывается об этом: подкидывает дрова и поджигает их. Девушка вот-вот сгорит и отравится от дыма, но тут появляется тот самый супергерой, наспех придумывая план действий. Напряжённый момент и...
— Я считаю, что секс по дружбе – это норма, — Киришима так и смотрит на экран. Бакуго, до этого затаивший дыхание на важном моменте, давится воздухом.
— Чего, блять?
Пиздец. Дерьмоволосый превратился в дерьмомозгового.
— Ну, секс по дружбе имеет место быть. Прикольно же, — Эйджиро пожимает плечами и выглядит абсолютно невинным, будто он сейчас не говорит ничего такого смущающего. — Я бы хотел попрактиковаться в таком.
Бакуго хмурится, ищет, что вообще можно ответить на это. Они никогда не говорили о подобном. Тем более о ориентации. Может, Киришима вообще натурал? Тогда...
— Если ты хоть пальцем тронешь Мину...
— Да нет, чувак! Я хочу попробовать такое только с братаном. Ну, с лучшим другом. Мужского пола, сечешь? — красноволосый поворачивает голову в его сторону и улыбается как-то лукаво. Бакуго чувствует, как щёки и уши начинают гореть. Намёк понятен, чёрт возьми! Но виду подавать не стоит, иначе этот придурок напридумывает чего-нибудь и будет припоминать всю жизнь.
— Хочешь подбить на это Пикачу или Скотч? Ебанутый совсем?
Киришима пожимает плечами и смеётся. Снова отворачивается к экрану ноута, продолжая смотреть как ни в чем ни бывало. Ублюдок! Кацуки дышит, как загнанный кролик, руки подрагивают. Когда твой краш говорит такое, то сложно сдержать себя в руках.
Серия подходит к концу. Досмотрели они в тишине. Эйджиро ставит титры на паузу и...
— Я тебя окучивать пытаюсь.
С ума сойти.
У Киришимы – милого, добренького и открытого, будто ребёнок из детсада, который делится со всеми своими формочками для песка – эротические фантазии с грубым и чёрствым Бакуго. В такое поверить трудно, но сам Кацуки делает это охотно, потому что вся эта ситуация возносит на вершину восторга и удовлетворенности.
Блондин выдёргивает из руки Киришимы банку с чипсами. Молчит упорно. Решил поиграть в непокорную принцессу? Возможно. В этом есть доля кайфа. Особенно когда Эйджиро вот-вот из штанов выпрыгнет во всех смыслах.
— Ещё серию и спать, — Кацуки делает вид, что совершенно ничего не слышал. Пусть Киришима или мозги не ебёт попросту, или действует. Третьего не надо. Бакуго самостоятельно переключает эпизод, залезает ладонью в банку с чипсами, вытаскивая и поштучно облизывая ломтики со всех сторон, дабы затем положить себе на язык.
Эйджиро рядом неймётся. Он сидит какой-то напряжённый, кидает взгляды украдкой всё чаще и чаще. Может, в карты на желание проиграл? Хотя, как парень, помешанный на мужестве и постоянно говорящий, что никогда не причинит вреда друзьям даже с дулом у виска, может согласиться на такое желание? Точно, походу сам додумался (или это всё влияние общения с Пикачу и мелким извращенцем).
Когда тайминг показывает уже двадцатую минуту от серии, Бакуго передаёт чипсы обратно Киришиме. Тот лишь закрывает их, жуя что-то другое (вроде бы грызёт своей акульей пастью сосательные леденцы).
Тридцатая минута, и красноволосый откидывает банку за пределы кровати.
Тридцать третья, и Кацуки невзначай проводит пальцами на ногах по открытой лодыжке друга.
Тридцать шестая, и Эйджиро уже оказывается сидящим на бёдрах Бакуго. Кацуки чуть вздрагивает от прикосновения мозолистой ладони к щеке и совершенно бесстыдно облизывает губы, когда левая ладонь Киришимы находит лазейку, проникая под футболку на спине.
— Ты меня сейчас раздавишь, придурок... — голос Кацуки хрипит (не от тяжести, конечно). Красноволосый на это только хихикнул.
Когда Бунтарь, сидя на кухне с горелой яичницей, предложил посмотреть годный фильмец и пожрать чего-нибудь на несколько тысяч калорий, Бакуго не думал, что всё обернется в такое русло. Ему даже не показалось странным, что Каминари и Серо молчат и не просятся тоже, будто такая «закрытая тусовка» их совершенно не интересует. Только Ашидо прятала улыбку в кружке с кофе, под столом пиная блондина.
Видимо, Эйджиро настолько хитрый чёрт, что всё спланировал и подговорил сквад.
— А с тобой по-другому никак, — Киришима плотнее притирается бёдрами, дабы у блондина попросту не осталось пути для отступления. Если окажется, что этот придурок и дверь запер, то Кацуки даже не удивится.
— Слезь с меня, нахрен!
В ответ снова хихиканье.
Эйджиро с довольной ухмылкой припадает к шее Бакуго. Ведёт носом по вздутой вене, специально прерывисто и безумно горячо дышит на молочную кожу, гоняя по ней табуны мурашек. Кацуки хмурится: ощущения непривычные, странные, и точно не те, какие должны быть между друзьями, когда речь заходит о чувствах.
Хотя, какие тут чувства. Эйджиро просто секс по дружбе захотел, а Бакуго слишком заворожен происходящим и самим Киришимой. Его сверкающими глазами, в которых блещет свет от ноута, его щекотными длинными ресницами, его пальцами...
Пальцы Киришимы длинные, с покоцанными ногтями и выбитыми костяшками в некоторых местах. «Поистине мужицкие руки! Идеально же, ну», — однажды ляпнул он, в очередной раз бинтуя глубокие порезы. Тогда Бакуго не согласился, покрутив пальцем у виска. А сейчас готов забрать слова обратно. Пальцы действительно идеальные: скользят по спине бережно и не спеша, как по самому дорогому шёлку, покусанные ногти царапают, оставляя после себя приятную ноющую боль. А когда ладонь находит место, на котором уже давно сказалась сутулость Кацуки, и давит на выпирающие позвонки, Бакуго впервые хочет выпрямиться по чужой прихоти. И выпрямляется, выгнувшись навстречу Эйджиро.
Сукин сын, похоже, на это и рассчитывал. Ждал отдачи и ручки в мыслях потирал.
Киришима целует шею Кацуки мягко и не спеша, так, как нужно, чтобы задобрить дикого зверя перед одомашниванием. Бакуго прерывисто дышит и всеми силами пытается не закрывать глаза (иначе сдаст себя с потрохами, что в восторге). Не то чтобы он слылся неженкой, просто, как оказалось, ласки ему по душе. Такие невинные, осторожные и бескорыстные, как и сам Киришима, который, наверно, тоже хочет чего-нибудь в ответ от блондина.
Кацуки не намерен никак отвечать на всё происходящее. По крайней мере, пока не поймёт, что всё это значит. Он не дешёвая шлюха, чтобы по одному лишь желанию Эйджиро ноги раздвигать. А тот пока что только ластится, умалчивает о чувствах. Пусть скажет хоть что-нибудь, например, «Я по тебе сохну» или «Ты такой мужественный, поэтому ты мне нравишься, мужик!» или что-то другое в его стиле. Не молчи, Эйджиро, только скажи что-нибудь, и Кацуки Бакуго рыбкой приплывёт прямо в твоих руки!
Любви Кацуки на двоих не хватит. Он-то в принципе подобное чувствовать почти что не способен. Удивительно, что вообще смог влюбиться (и на этом спасибо).
Киришима очерчивает поцелуями линию челюсти. Бакуго непроизвольно дёргается (ему, чёрт возьми, щекотно!) и напрягается, а дабы отвлечься решает глазами в экран ноута упереться. Эйджиро на это снова тихо усмехается (с хера ли ему последние пару минут так весело? хи-хи да ха-ха сплошные. это тебе не цирк, уебырь!) и меняет тактику: вылизывает острые ключицы, смакуя привкус нитроглицерина. Кацуки пробивает дрожью до самых костей.
Бакуго всегда был подобен мензурке: наполняется теми эмоциями, которые дают ему окружающие. Обычно это происходит только со злостью, раздражением или весельем (и то только в компании сквада при условии, что шутка действительно смешная и его не касается), но раньше он был способен и на любовь. В совсем раннем детстве Бакуго наполнялся заботой и нежностью родителей до краёв, вторил им любовь и был открыто счастлив. С возрастом характер, как говорится, берёт верх: теперь он просто молча обнимает мать и отца перед разлукой, позволяя трепать себя по волосам, но всё равно злобно шипя и огрызаясь (а вот руку отцу он жмёт охотно, потому что мужик что надо – и готовит отменно, и злую каргу заткнуть умеет, несмотря на свой мягкий характер). С родителями просто – Кацуки знает, что любим, и любит в ответ, хоть и чёрта с два он скажет это вслух. А с Эйджиро сложнее – Бакуго любит, но не знает о чувствах Киришимы ровным счётом ничего.
Если б красноволосый только знал, что Кацуки готов впитать в себя каждую крупицу любви...
Эйджиро, продумавший каждую деталь этого плана по совращению – восьмое чудо света. Этот придурок ел ментоловые конфетки, поэтому сейчас Кацуки потряхивает от прохладного жгучего языка на своей коже, а аромат ментола повис в воздухе вместе с едва слышимым запахом дыма. Ладони Бакуго дымят, рискуя сорваться на взрывы, как только Киришима протяжно проводит языком по шее вверх, к уху. Держаться Кацуки становится всё труднее – соблазн пленяет.
Эйджиро утыкается губами прямо в ушную раковину. Блондин задерживает дыхание.
— Я так тобой заворожен, — горячо шепчет Киришима. Бакуго всеми силами старается нахмуриться в своей привычной манере, но получается только зажмуриться, поджав губы. Можно ли считать всё это за признание? Если с каких-то пор «заворожен» стало синонимом «влюблен», то Кацуки завтра же напишет всем редакторам словарей и сообщит об этом. — Ты восхитительный.
Кровь стучит в висках. Чёрт возьми, это определённо можно считать признанием! Киришима только что сказал, что влюблен! Ну, подразумевал-то точно. По крайней мере, Бакуго безумно хочется в это верить.
Блондин непроизвольно кривит губы в улыбке.
— Ты бесподобен, когда улыбаешься.
Эйджиро знает самый наилучший способ задобрить его. Вот же сукин сын! Хотя догадаться, что Кацуки любит комплименты, всё равно что в учебнике прочесть.
— Потом попиздишь, дерьмоволосый, — Бакуго зарывается пальцами в красные пряди, грубой хваткой прижимая теснее к своей шее.
Киришиму дважды просить не нужно. Он закусывает кожу прямо под ухом, тянет, оглаживает языком и наконец, выпускает. Красное пятнышко с различимыми следами клыков становится не единственным – Эйджиро повторяет всё тот же путь, что и с языком, кусая и зализывая. Теперь на шее Бакуго Кацуки «бусы» из засосов и лёгких кровоподтёков. Самое то перед поездкой к родителям, не находите?
Но блондину слишком хорошо. Обжигающие ладони Киришимы стягивают с него любимую футболку с черепом, укладывают на мягкие подушки и поддевают подбородок. От самой челюсти снова тянется цепочка сладостных поцелуев, на которые тело Бакуго охотно отзывается дрожью и шумными вдохами. Грудная клетка вот-вот треснет от дикого сердцебиения, вторая ладонь тоже находит место в красных волосах, оттягивая пряди, а в мыслях застряло одинокое «Пиздец».
Эйджиро целует каждый кубик пресса, очерчивает языком, и Кацуки еле находит в себе силы взглянуть на него. Тот стягивает с себя футболку и улыбается.
Блядски красивый. Просто пиздецки.
Губы Киришимы меняют цель – несмело касаются губ Бакуго в секундном касании. Так сказать, пробуют на вкус запрещённые ранее земли, какие они на ощупь... Да просто офигенные.
Оба смотрят друг другу в глаза, прежде чем сорваться на самый сладчайший и сногсшибательный (и первый в жизни Кацуки) поцелуй. То, как Эйджиро тянет его губы, напирает языком, кусается, просто не описать словами. Да Бакуго и не смог бы. Он даже, чёрт возьми, нормально ответить на поцелуй не может – не поспевает за темпом красноволосого. А что же будет, когда дело дойдёт до секса?
Внутри всё непроизвольно сжимается от предвкушения.
Они перекатываются: Бакуго снова находит идеальное местечко на бёдрах Киришимы, потираясь о пах через ткань. Поцелую это ничем не мешает, разве что красноволосый начинает тихо постанывать и жамкать задницу Кацуки, но от этого мушки перед глазами становятся ярче, ноги будто опущены в воду, а сердце забивается. Надо бы хоть чуть-чуть вдохнуть кислорода...
Взрывокиллер разрывает поцелуй первым, иначе бы попросту начал взрываться без контроля. Ладони горячие до безобразия, а он всё равно лезет за резинку пижамных штанов Эйджиро, чтобы оголить сильные и безумно привлекательные ноги.
— Спасибо, — со стоном выдыхает красноволосый.
— Что?
Это благодарность за то, что он наконец прикоснулся к нему там, оглаживая ласково и нежно (какой, сука, ласково и нежно? рука горячая до пизды, скоро уже или ожог, или искры во все стороны полетят)? Ни чёрта не ясно, что в бошке у дерьмоволосого.
— Спасибо говорю... Ну, за инициативу, которую проявляешь сейчас. Не думал, что тебя так воодушевит эта идея... Вот увидишь, бро, тебе понравится, — Киришима щёлкает пряжкой ремня на брюках блондина. — Не парься, на нашу дружбу это никак не повлияет. Всё будет как раньше.
Стоп. Стоп-стоп-стоп. Какого чёрта?
— Что? — Кацуки хмурится, смотря на красноволосого, что соединяет мизинец и большой палец, изображая скаутский жест обещания.
— Чесслово, ничего не поменяется. Завтра хоть рожу мне взорви! Я больше не буду доставать тебя «сексом по-дружбе», даже руку на сердце могу положить.
Киришима пролезает ладонью в штаны парня, пока тот находится в ступоре. Весь в непонятках, обманутый и обескураженный... Сердце больше не стучит от счастья, а просто тяжело качает кровь. Неприятно. Больно. Всё себе надумал. Ощущение, будто он разбит вдребезги вместе с этим самым чёртовым сердцем.
Руки Бакуго покидают тело друга.
— Я передумал... — хрипло выдаёт Кацуки, пнув Эйджиро коленом. В душе разжигается привычная злость. Он, чёрт возьми, не тряпка, чтоб об него и его чувства ноги вытирали! Блондин скалится и тихо рычит, а сердце всё болит и болит. Глаза неприятно жжёт. — Ты меня, блять, вообще слышишь? Я передумал!
Киришима только глубже просовывает руку в штаны парня, с искренним недоумением смотря на него.
— Да что не так?
— Я уже сказал! Руки убери! — Бакуго слышит скрежет собственных зубов. Сука, больше всего он ненавидит, когда его просьбы и приказы не исполняют. Особенно в такой отвратительной ситуации. — Ты что, оглох?!
Эйджиро послушно убирает руки от тела блондина и смотрит обеспокоенно. И правильно. Беспокойся, волнуйся, идиота кусок! Заслужил, уёбырь. Пусть тебя вина сожрёт с костями.
— Но всё же было нормально...
Было да всплыло.
Бакуго смотрит диким зверем.
— Да потому что я думал, что ты пытаешься залезть мне в сердце, а не в ебаную ширинку джинс!
Вот он и сказал. Выдал себя с потрохами. А Киришима смотрит и рот открывает, как рыба. Растерян до чёртиков, это по глазам видно.
Может, скажет хоть что-нибудь? Оправдается? Нет, только молчит и смотрит обескураженно. Его проблемы. Кацуки задерживаться здесь не планирует.
Бакуго замахивается и бьёт прямо по челюсти. Киришима, не успев ни увернуться, ни укрепиться, глупо хлопает глазами.
— Иди нахуй, понял? — юноша вскакивает с кровати, напоследок толкнув красноволосого пяткой. Грузными шагами блондин подходит к двери, бросая последнюю фразу. — Уёбок!
Дверь захлопывается. Перед глазами Киришимы только белые мушки, в голове пусто, а сердце ноет.
За стеной бесшумно рыдает Кацуки.
***
Безусловно, Эйджиро славился своей мужественностью, смелостью и другими качествами типичного парня, что стремится стать клёвым мужиком, которого уважать хочется. Но храбрость написать одно единственное сообщение появилась только утром.
red riot
чувак ты футболку у меня забыл
(30 декабря, 10:48)
Katsuki Bakugou
И без тебя знаю.
(30 декабря, 10:52)
Katsuki Bakugou
Потом отдашь.
(30 декабря, 10:52)
red riot
с новым Годом бро!!
(1 января, 0:01)
red riot
следующий новый год уже вместе встречать будем, прикол да
(1 января, 0:02)
Katsuki Bakugou
Отъебись от меня и иди нахуй.
(1 января, 0:34)
Вот и вся переписка за каникулы. Слава богам, что Киришима не стал писать каждую секунду, иначе Кацуки взорвал бы ему лицо при встрече. Все каникулы, кстати, Бакуго занимался примерно этим: взрывал от злости всё подряд, проклиная воротник шерстяной водолазки. Но тот сериал всё-таки досмотрел, невольно вспоминая вечер в комнате Эйджиро и то, как плакал с каменным лицом у себя в комнате после. Но зацикливаться на этой хуйне больше не планировал (даже кивнул другу, когда зашёл в класс в первый учебный день после каникул).
Всё, что хочется сейчас – спать и обратно домой, потому что в академии холодно, неуютно и также громко, как и всегда. А душа-то требует тишины и умиротворения (и кружку горячего какао). Настроение на нуле, силы на минимуме, потому что все восемь уроков были заполнены сплошь новыми темами и самостоятельными, а заебаться при таком раскладе – раз плюнуть. Вот Кацуки и заебался. Да настолько, что притащился на послеобеденную тренировку чуть ли не самым последним, занял фиговый шкафчик в углу раздевалки и в сотый раз начал думать почему у него руки, как из ваты, будто он слабак какой. Это бесит до дрожи. А красный вихрь рядом – до белого каления.
— Как каникулы? — Киришима занимает соседний шкафчик в раздевалке перед тренировкой, когда бо́льшая половина парней уже свалили. Лыбится как обычно, аж бесит. — Чего нового?
Ведёт себя так, будто ничего не случилось. Ну и ладно. Ожидать другого было глупо.
— Пиздецки.
— С хера ли? — Эйджиро надевает геройские штаны, а на Бакуго даже не смотрит.
— Карга меня подстричь захотела. Я, блять, все каникулы ножницы прятал, чтобы она меня во сне не стала стричь. Видите ли, у неё творческий порыв! — Кацуки натягивает верх геройского костюма, тихо пыхтя. — Отец принёс себя в жертву, поэтому она от меня отстала наконец.
Киришима тихо отвечает что-то наподобие «Весело» и продолжает переодеваться. Разговаривать больше не о чем. Да и есть ли смысл? Дружба, чёрт возьми, в тот вечер сильно пошатнулась, а может даже и разрушилась.
Бакуго поднимает маску на лоб, дабы убрать чёлку с глаз. Уже порывается выйти вслед за Сато, ведь оставаться с Эйджиро наедине в пустой раздевалке не хочется совершенно, но...
— Вот ты сказанул, конечно.
Кацуки хмурится и поворачивается.
— А?
— Ну, про сердце и ширинку, — Киришима застёгивает ботинки.
Как же Кацуки, блять, надеялся, что избежит типичного разговора, по типу: «Братан, мы просто друзья, сорян, что надавил с этим сексом по дружбе, но встречаться с тобой – хуйня полная и мне оно не надо», но, видимо, или Бакуго навлёк на себя эту участь, или у Эйджиро нет никакого чувства такта (и инстинкта самосохранения).
Но чёрта с два блондин сейчас даст слабину. Нет уж, будет стоять слушать, а в конце пошлёт нахуй (ну, или взорвёт на крайняк).
— И что?
Киришима пожимает плечами.
— Да просто я задумался, где именно сердце находится? На биологии сплю обычно, вот и подзабыл.
Бакуго даже не удивлён. Он тяжело плюхается на скамью и смотрит с привычным недовольством.
— Ты ебнутый. Сердце по центру со смещением влево, — закатывает глаза. — Элементарные факты о строении тела слишком сложны для твоей тупой головы?
— Просто убедиться хотел, куда именно мне стоит лезть. Ну, по твоим словам.
Следующие пару мгновений Кацуки не дышит, не шевелится, потом и вовсе будто слепнет, ведь возносится на самую вершину восторга. Киришима попросту опускается перед ним на колени, обнимает за талию, утыкаясь носом в самое сердце.
Внутри всё сжимается с дикой болью, но резко отпускает, а Бакуго всего за секунду впадает в эйфорию. Киришима дышит горячо и бесшумно, руки, мозолистые и поджарые, без привычной мужицкой грубости оглаживают бока. От нежности по коже бегают мурашки.
Одним словом, всё настолько охуенно, что план «взорвать и послать» оказывается в долгом ящике.
— Не помещаюсь, — мурчит Эйджиро.
Чего, блять?
— Где? — голос Кацуки хрипит сильнее обычного. Интересно, почему?
— В сердце твоём.
Бакуго хмурится. Смотрит на макушку Киришимы серьёзным, глубоким взглядом.
Что это может быть? Очередной дружеский подкат? Попытка снова уломать на секс по дружбе? Фиг поймёшь этого дебила.
Кацуки быстро отворачивает голову в сторону, когда Эйджиро отрывается от его груди и пытается заглянуть в глаза.
— Для тебя... Место для тебя в сердце найдётся. — блондин грузно вздыхает, а краем глаза всё-таки улавливает улыбку Киришимы. Но не тупую, а ласковую, приятную и безумно тёплую.
— Прости меня, ладно? — красноволосый виновато опускает взгляд. Кацуки только ведёт плечом на всё это. — Мне стоило раньше сказать, что ты мне нра-а-авишься.
Эйджиро смакует сказанное, тянет гласную, ведь впервые сказанные слова звучат совершенно не романтично, а как-то обыденно и более дружески, поэтому спешит добавить:
— И я просто хотел прощупать почву через эту затею. Но вышло дерьмово, да?— Киришима осторожно тянет Бакуго за щёку обратно в свою сторону. — Я сказал тогда... Ну, помнишь, что я сказал, когда мы уже штаны поснимали? Я думал, что ты наорешь и скажешь, мол, «Да мы после такого встречаться должны!». А ты принял всё близко к сердцу... Короче, извини за это.
Кацуки щурится, глядя, как Эйджиро неловко кашляет в кулак. Ну ладно, он ведь не так сильно провинился, верно? Бакуго сам отчасти виноват, так что сейчас можно и простить этого дебила... Ну да, блондин найдет оправдание любому, так сказать, «кнуту» от Киришимы, если после него последует «пряник». Особенно в качестве поцелуя.
Когда их губы встречаются в нежном касании, мир вокруг растворяется, распадается, тухнет и возрождается вновь. Руки на боках перемещаются на спину, дабы Эйджиро смог прижаться ближе, стараясь утонуть в океане сладких ощущений. Кацуки запускает ладонь в красные волосы, чертит языком что-то в чужом рту, пока поднимается на ноги и оттаскивает Киришиму к стене, вжимая в шкафчики.
Бунтарь довольно стонет, когда нога Бакуго находит место у его паха.
Как говорится, понежничали и хватит.
— На самом деле, я знаю, где сердце находится, — лукавый голос Эйджиро слаще мёда. — Просто повод искал, чтоб что-то романтичное сделать и грудь твою полапать.
Хитрая улыбочка на его лице заставляет колени Кацуки мелко задрожать на секунду.
— Что же я слышу, — голос хрипит. — Ты соврал мне ради личной выгоды? Ты же в курсе, что это противоречит уставу геройства?
— Ага, — Киришима прижимается пахом к колену взрывокиллера, снова утягивает в поцелуй. — Накажешь меня?
Бакуго хватает парня за задницу, пока тот крепко обвивает ногами его талию, чтобы не свалиться прямо на пол. Шаги блондина тяжёлые и целенаправленные. Куда они идут? В душевые?
Отлично.
Как оказалось позже, секс там особенно хорош.
