***
Норма оказывается учёной из Португалии с глубокими карими глазами и IQ под 180 баллов. Шото ничего не сообщают о проводимых здесь исследованиях, он даже не до конца посвящён в детали того, что ему предстоит охранять, но приоритета оказывается два: сама Норма и неприметный чемодан, от сохранности которого зависит оценка их небольшого путешествия с одного конца материка на другой. А теперь, уважаемые знатоки, внимание, вопрос: «Что в черном ящике?». Шото старается свести свой интерес к минимуму. Ему хватает того, что их с этим должны пустить в самолёт, а значит вероятность внезапного взрыва или химического отравления близка к нулю. В пятницу утром Тодороки знакомится с Нормой Невис, а уже в воскресение они сидят в аэропорту Ханеда, в ожидании объявления посадки их рейса. Шото привык к таким резким изменениям в графике. С его темпом жизни иногда кажется, что слово «график» и вовсе придумали лишь для того, чтобы создать иллюзию контроля над своей жизнью, мол, что вы, поезд не слетел с рельс, у него всего лишь небольшое отклонение от графика. Гораздо больше пугает вероятность, что кто-нибудь из толпы проходящих мимо людей на лишнюю секунду задержит свой взгляд на лице Шото и узнает его. Это не совсем то внимание, которое хотелось бы получить, притворяясь парочкой обычных гражданских, поэтому волосы Шото собраны в хвост и спрятаны под кепкой, а на лице медицинская маска, как и у многих других японцев. Из багажа у них с Нормой только по рюкзаку на каждого и небольшая спортивная сумка, выполняющая роль чехла для ударопрочного кейса-дипломата, где хранятся те самые чрезвычайно важные образцы, природа которых так и неизвестна Шото, но нуждается в его защите. Здесь даже нет смысла гадать: наверняка что-то связанное с причудами. Тайны мирового океана и природные ископаемые, к счастью или к сожалению, давно отошли на второй план. Теперь будущее зависит от того, сколько детей с исцеляющими причудами родится в новом году и как много полезных способностей правительство заметит до того, как их носители заметят несправедливость системы. Что бы ни находилось внутри, при осмотре им лишь кратко кивнули и пожелали приятного полета. Всё-таки управление справляется с раздачей приказов с точностью швейцарских часов, как это управлению и подобает. Норма мелодично мурчит себе под нос какую-то песню и с улыбкой смотрит в телефон, в то время как Шото скользит взглядом по залу, проверяя, не следит ли кто за ними. Всё-таки он на работе, не стоит терять бдительность. — Нервничаешь перед полетом? — спрашивает Норма, не поднимая лица от экрана. Шото смотрит на неё и вдруг неожиданно для самого себя понимает, что — да, нервничает. Даже ладошки вспотели. Может, заболел? — Нет. Я привык к самолетам. — Наслышана, что из первой десятки Японии именно тебя чаще всего отправляют в командировки. Нравится путешествовать? — и не дожидаясь ответа, она продолжает: — Кажется, после завершения миссии ты планируешь остаться в Португалии? Наверное, теперь особенно сильно хочется, чтобы всё прошло без лишних приключений, а? — А часто на учёных нападают злодеи во время перелётов? — На меня — ни разу, но мы ведь не хотим испытывать судьбу? Шото коротко улыбается от того, что весь диалог строится на вопросах, и решает не ломать эту закономерность. — Если я спрошу, что внутри, вы не ответите? — Норма только пожимает плечами и прикрывает глаза — в этом жесте легко читается «Извини, но нет», что вполне ожидаемо. — Ясно. Но это что-то действительно важное, раз уж комитет выбрал меня для сопровождения? Вопрос о том, почему выбор пал на обычный рейс, а не частный транспорт, остаётся неозвученным. Шото и без того прекрасно знает, что это только вызвало бы больше ненужного шума и внимания. Если хочешь что-то спрятать — то положи это на видное место, а для игры в прятки не найдётся места лучше людных аэропортов столиц. — Это не оружие, — говорит Норма, на корню убивая все догадки и волнение внутри Шото, — но плохим ребятам не всегда нужно оружие — у них такого добра хватает. Иногда информация гораздо важнее, именно поэтому сначала мы летим в Лондон. Нужно передать образцы и копии моих заметок в один исследовательский центр, чтобы в случае чего работа могла продвигаться дальше, — её голос всё такой же любезный, а с лица не исчезает спокойная улыбка — очевидно, что такие перелёты от лаборатории к лаборатории её привычная рутина, — уже затем отправимся в Лиссабон, потому что здесь, — она приставляет указательный палец к своему виску, — хранится больше, чем в кейсе. Я люблю поболтать и с радостью утолила бы твой интерес, но в такой обстановке это не совсем профессионально, я ведь тоже сейчас на работе. Интонация Нормы чем-то напоминает учительскую. Шото с лёгкостью представляет её в лице преподавательницы и на самом деле оказывается не так уж далёк от истины. Но улыбка… Улыбка у этой женщины действительно обворожительная, такими улыбками можно рушить империи и исцелять сердца. Когда в конце фразы она ему улыбается, чтобы сгладить ощущение от отказа в прямом ответе, Шото на секунду теряется, он цепляется взглядом за её кудрявые каштановые волосы и думает «Как?». Как в сорок с лишним лет она хранит в себе легкость ветерка в знойный летний день? Откуда у неё силы на эти улыбки, в искренности которых не сомневаешься, и где она отполировала свои глаза до такого блеска? Шото кажется, что к сорока он превратится в пересушенную курагу и ему уже не поможет ни одна причуда. Он хочет сказать ещё что-нибудь. Продолжить диалог просто ради общения, почувствовать себя человеком, но компьютерный голос оповещает о начале посадки на рейс 1917 в Лондон. Норма встречает его взволнованный взгляд на своем лице, и Шото говорит: — Нам пора идти.***
Они улетают из Токио в пять часов вечера, когда небо покрыто тучами, а дышать в полную грудь становится слишком тяжело из-за спертого воздуха. Спустя двенадцать часов и почти десять тысяч километров дождь догоняет Норму и Шото в Лондоне. Город встречает их настойчивым стуком капель о крыши машин, солнцем, наполовину скрытым облаками, как на картинке с сайта прогноза погоды, и пробкой по дороге из аэропорта. В машине, которую им вместе с водителем любезно отправила лаборатория, Норма уговаривает Шото распить на двоих бутылку вина, купленного в Duty Free. Шото сдерживает смешок, не понимая, она шутит или говорит с ним на полном серьёзе. — Сеньор Тодороки, — важно говорит Норма, и её произношение слова сеньор отдает океанским бризом, пряным портвейном и шумом летних фестивалей, — до Портон-Дауна ехать ещё два часа, поэтому нам нужно либо срочно выпить, либо очень хорошенько постараться не заснуть. — Я не пью на работе. Да и вне работы тоже. Полёт был долгим и тяжелым. Шото смог уснуть всего на два или три часа и теперь его тело ломит от усталости, а мозг и вовсе грозится взорваться, отказываясь принимать реальность, в которой находится. Они вылетели во вторник вечером, летели двенадцать часов и по местному времени приземлились в девять вечера того же дня, что и вылетели. В Японии сейчас пять утра, и Тодороки думает, что вряд ли он способен ненавидеть кого-то сильнее, чем того мужчину, что сидел позади него и прохрапел весь полёт. Шото искренне скучает по тем временам, когда мог спокойно заснуть в любое время и в любом месте, если была такая возможность. — Совсем-совсем не пьешь? — удивленно спрашивает Норма, но решает не настаивать дальше. — Ладно. Предлагать водителю не буду, значит придется оставить вино в качестве подарка для мужа. Вспомнив о водителе, Шото говорит: — Нам стоит перейти на английский? — Можем хоть на португальский, но я думаю, что этому молодому человеку всё равно. — Боюсь, что к разговору на португальском я пока не готов, но ваш японский очень хорош. — Obrigado, senhor Todoroki! — отвечает она с улыбкой, но следом задумчиво хмурится. — И всё-таки не могу не спросить: совсем не пьёшь, работая героем? Тогда каким образом ты снимаешь стресс? — Сон, физические нагрузки, вкусная еда, — он отвечает, как по методичке, но на самом деле напротив каждого пункта можно поставить минус. Спорт никогда не был его отдушиной, а спокойный сон — это что-то из ряда фантастики. К еде на вынос у Шото нет никаких претензий, но вряд ли она обладает лечебными свойствами и способностью восстанавливать нервные клетки. — Хотя в последнее время сон достаточно тревожный, — признается он, — но в целом я не жалуюсь. — О! Значит, ты из тех ребят, что геройствуют на чистом энтузиазме? — Что-то вроде того, — с трудом выдавливает из себя Шото. Есть что-то ужасающее в том, что стоит разговору зайти о работе, — а Шото кажется, что других разговоров уже и не бывает, — как в горле появляется этот дурацкий ком, перекрывающий свободу слова, которой он самостоятельно себя лишил. Как будто речь идёт не о помощи людям, а о чьей-то смерти. И, к сожалению, с его работой эти понятия очень тесно между собой связаны. — Очень похвально, но, наверное, тяжело. Как там у вас это называется… Кажется, кароси? Вы жуткие трудоголики, у нас всё совершенно иначе. В Португалии хватает организаций, отвечающих за оказание психологической помощи профессиональным героям. Не только для тех, у кого посттравматический синдром, хотя таких большинство, но и в качестве проверки на эмоциональное выгорание и переутомление. А ещё у нас очень хороший алкоголь! Не подумай, что все поголовно страдают от алкоголизма, мы умеем пить правильно и любим отдохнуть. Может быть, поэтому у нас так мало преступности? У злодеев ведь тоже должно быть время на сиесту. В Японии всё действительно немного иначе. «Кароси», которое упомянула Норма, — это старый термин, означающий смерть от переработки. Пожалуй, мало что изменилось с тех пор, как по нему собирали отдельную статистику смертности. Геройский комитет следит за многими вещами, но на некоторые, из-за присущего менталитета, им нравится смотреть сквозь пальцы. Каждый квартал Шото заполняет тесты на стрессоустойчивость и эмоциональное выгорание, которые необходимо отправлять вместе с остальными отчётами, но ещё ни разу ему не пришло ответное письмо с приказом отдохнуть. Отпуск он действительно выбил чудом. Очевидно, в Японии ты не считаешься достаточно уставшим до тех пор, пока можешь стоять на ногах и использовать причуду, но это всё тоже не то, о чём можно или хочется разговаривать с иностранкой. Вместо этого он спрашивает: — А у вас разве не тяжелая работа? — Если исключить небольшую вероятность покушения на мою жизнь из-за мирового масштаба исследований и ненормированный рабочий график, то… Это не так уж и важно, я люблю свою работу и надеюсь, что смогу помочь кому-то. Думаю, ты понимаешь о чём я. Шото неловко переводит взгляд на свои руки. Эта поездка и вся миссия в целом отдаёт ноющей болью в груди с тех пор, как он переступил порог кабинета Майсуто Кобуто. Как будто с глаз спала пелена и теперь жжётся в разы сильнее. — Понимаю, — с опозданием отвечает он, — временами это всё, за что я держусь. Шото неловко и даже немного боязно поддерживать с ней зрительный контакт. Ему кажется, что в этих карих, почти черных, глазах скрывается бездна и что-то ещё, мертвой хваткой цепляющееся за собеседника. У Нормы ужасающе любопытный взгляд, способный расщепить человека на атомы, но на этот раз Шото читает на её лице только немое непонимание и назревающую жалость, так что он добавляет: — Мне нравится читать старые книги. Те, которые писали в мире до причуд. У меня мало времени на это, да и не так уж хорошо я разбираюсь в литературе, но они… Хм, очень интересные и помогают отвлечься. Обычно я об этом не говорю. Они проезжают мимо длинного ряда полей, рассекая колесами свежие лужи. Шото опускает стекло, чтобы впустить свежий воздух в салон, и думает о том, как приятно будет пройтись босиком по теплому песку на пляже в Лиссабоне. — Você tem olhos tão tristes, — вздыхая, говорит Норма, и Шото, конечно же, не понимает ни слова. Пожалуй, в этом была и суть. — Извини, что снова докучаю вопросами. Надеюсь, ты хорошенько отдохнёшь в Португалии. И советую совершить набег на рестораны, у нас превосходная кухня!***
В исследовательском центре Портон-Дауна они проводят двое суток: сначала заселяются в небольшой коттедж на территории лаборатории, а уже следующим утром идут к главному зданию из красного кирпича, где их встречает пожилой мужчина в строгом костюме и приторной улыбкой на лице. Шото смотрит на табличку «Лаборатория оборонной науки и техники», и ему становится тошно. Норма поворачивается к нему лицом, упрямо повторяет ту же фразу, что и в аэропорту Ханеда: «Это не оружие», а затем её темно-каштановые кудри исчезают за металлической дверью. Она проводит за стенами из красного кирпича целый день, пока Шото успевает рассмотреть сотни метров колючей проволоки, предупреждения об опасности черным по желтому и познакомиться с главой чего-то там, который просит подписать бумаги о неразглашении, а затем выдаёт пропуск. Ему говорят: «Мы передадим вашему начальству, что дорога прошла без происшествий», и Шото улыбается сам себе от этого бесконечного «мы» и от мысли, что, наверное, кто-то думает, мол, профессиональные герои это люди без начальства. Он улыбается, вежливо отвечает и не задает лишних вопросов, а затем отправляется под дверь кабинета, в котором Норма увлеченно занимается переговорами, ведь её безопасность до сих пор в приоритете. Содержимое кейса — уже нет. Теперь оно в распоряжении Портон-Дауна и, к сожалению, у Шото слишком много мыслей на этот счёт. Это не оружие. Может быть, она думает, что это не оружие? Может быть, Норма из тех фанатиков, считающих, что ради мира нужно постоянно готовиться к войне? В конце концов, Шото никогда не разбирался в людях достаточно хорошо. Если в этом кейсе хранится не потенциальное оружие, то почему они приехали в место, где занимаются его исследованием со времён первой мировой войны? Этот красный кирпич и колючая проволока вызывают внутри Шото чувство, похожее на изжогу. Он хочет, чтобы ему было всё равно, но в то же время боится этого больше всего на свете. Вечером Норма объясняет: — У них невероятное оборудование, не думала, что мне повезёт продвинуться настолько далеко в своих исследованиях. Чтобы ты перестал смотреть на меня как зверёк, попавший в капкан, скажу, что мы далеко от тех зданий, где занимаются оружием. Во-первых, нас туда не пустили бы, во-вторых, я хочу помочь людям, а не уничтожить их. Не у всех такие удобные причуды, как у тебя, некоторые от них страдают. И больше ни слова на эту тему не произносится. Чтобы отвлечься, Шото смотрит прогноз погоды в Лиссабоне, а спустя сутки они снова сидят в аэропорту. Рейс задерживают на полчаса, и Норма видит в этом возможность для предпрощального разговора. — Я уже могу поздравить тебя с успешно выполненной миссией? — по её глазам видно, что этот трёхдневный трип утомил её, и к тому же Шото понятия не имеет, как долго она пробыла в Японии и когда в последний раз была дома. — Давайте подождем до прилёта в Португалию, заодно поздравите меня с началом отпуска. — Хорошо, пускай будет как ты скажешь, — ласково отвечает она, но даже не думает заканчивать беседу. — Ты бы знал, как я соскучилась по дому и по своему пёсику! Только не говори об этом моему мужу, он и без того бесконечно ревнует меня к Марти. — Я помню фотографии, что вы показывали. Он очень милый. — Муж или Марти? — Эм… Оба? В промежутке между заливистым смехом Норма хвалит чувство юмора Шото. То самое, которое появляется от нервов во время неловких пауз, но ей знать об этом не обязательно, так что Шото просто улыбается в ответ. — Уже составил себе список планов и мест, которые планируешь посетить в Лисабоне? — Я ничего не планировал, — честно признается Шото, — у меня только забронирован номер в гостинице, а насчет остального… Не знаю. Посплю, похожу по улицам, совершу набег на рестораны, как вы и советовали. — Вот как, — Норма выглядит слегка шокированной, — извини, мне казалось, ты из тех людей, у которых куча списков и всё разложено по полочкам, но, видимо, я ошиблась. Шото закусывает губу и снова переводит взгляд на руки, обдумывая, как бы сказать, что он скорее из тех людей, которые пускают всё по течению, пока их вселенная не начинает рушиться. — Нет, я нет. Но у меня есть друг, который обожает списки, и он бы наверняка сделал около ста заметок перед поездкой со всеми достопримечательностями, которые стоит посетить, а после скупил бы все магниты и сувениры в качестве подарков друзьям и маме. В школе у него была тетрадка, где записывал данные о героях и их причудах. — Я вела похожую тетрадь, — улыбается Норма, — мне нравится составлять планы и иметь перед собой четкую цель, но в то же время если планы меняются, то я вижу в этом новую возможность. И я тут подумала, раз уж ты не обременён подобным, то… В нескольких часах езды от Лиссабона есть небольшой городок, называется Лагос — очень уютное и тихое место, у меня там домик, доставшийся от тётки. В детстве родители отвозили меня туда на каникулы, не такое райское место, как Мальдивы, но всё равно приятное для жизни. Я просто хотела предложить тебе остановиться там на время отпуска. Удивления Шото хватает только на короткое «Что?». Он правда не понимает, с чего бы Норме предлагать это, но она жестом показывает, что ему стоит сейчас помолчать и выслушать её до конца. — Там очень спокойно. Есть небольшой задний двор, где растут манго, и до пляжа идти не больше пятнадцати минут, а самое главное — никакого шума и никаких толп. Я просто… Да, это звучит странновато, но мне хотелось бы выразить так свою благодарность. Извини, если лезу не в своё дело, я снова могу ошибиться, но я не думаю, что неугомонный Лиссабон сможет в полной мере освежить тебя. Это чудесный и яркий город, но в нём так легко потеряться, если бродить без цели и в одиночестве. Шото говорит: — Вы мне ничего не должны, я всего лишь делал свою работу. — Да, я знаю. Это жест доброй воли. Мне не хотелось бы, чтобы тот дом продолжал пустовать, а в качестве оплаты тебе всего лишь нужно будет избавиться от пыли, но можешь пожить и с ней, если тебе будет так комфортнее. — Я не могу. — Но почему? Действительно, почему? У Шото забронирован номер в отеле и нет ни одной причины соглашаться, начиная с того, что это действительно странно, и заканчивая тем, что ему неловко, но Норма аккуратно кладёт свою ладонь поверх его рук, которые он бесконечно сверлит взглядом и говорит: — Если тебе хочется согласиться — не сдерживай себя. И Шото думает, что в этом есть определённая логика. — Никогда не ел домашнее манго, — смущенно отвечает он, и этого оказывается более чем достаточно, чтобы спустя четыре часа оказаться на заднем сидении машины Томаса — мужа Нормы, который без лишних вопросов вызвался подвезти его до Лагоса.***
Шото просыпается от жажды. Его пробуждение впервые за долгое время не похоже на выныривание из холодной воды за глотком воздуха, оно вязкое, тягучее, как жвачка, и тем не менее всё равно гадкое. Он тянется к бутылке с водой, которая всегда стоит на прикроватной тумбочке, но под рукой ничего нет, только и остаётся, что хватать воздух руками. Приходится хорошенько проморгаться прежде, чем его глаза начинают нормально видеть. Первая реакция — паника. Шото не понимает, где он, и все мысли направлены на то, чтобы найти угрозу и уничтожить её. С годами он превратился в подобие робота-убийцы, у которого вместо глаз оптические прицелы, только он совсем не крутой и не бесчувственный. У него просто понемногу начинает ехать крыша, и понимает он это, когда видит своё размытое отражение в грязном окне. «Значит, придётся не только убрать пыль, но и вымыть окна» звучит в его голове мягкий голос Нормы, и он наконец-то вспоминает, где он, и успокаивается. Это всё проклятый джетлаг, решает Шото, и устало зачесывает волосы назад. Ему срочно нужно в душ и снять с себя провонявшую потом одежду, а со всем остальным от разберётся потом. Душ. Свежая одежда. И только потом самокопания. В ванной остатки сна стекают в канализацию вместе с дорожной пылью, грязью и потом. Здесь — под струями холодной воды в узкой душевой кабине — становится окончательно ясно, что Шото не в четырехзвёздочном отеле, где у него был забронирован номер. Здесь ему никто не предоставляет услуги, на кровати его не ждут накрахмаленные белоснежные простыни, а на полках в ванной нет маленьких бутылочек с кондиционером и шампунем, здесь он всего лишь гость на самообслуживании, и если ему нужен завтрак в постель, то придётся самому вставать и идти готовить. Он полностью предоставлен самому себе, на улочках этого маленького городка он никого не знает и никто не знает его. Господи… Какое же это блаженство. После душа Шото решает ещё раз обойти все комнаты и понимает, что ему здесь уютно. Дом действительно небольшой, но каким-то образом выглядит доброжелательно, можно сказать, гостеприимно. Наверное, это всё из-за окон, решает Шото. Он привык к панорамным, когда чувствуешь себя не более чем, рыбкой, запертой в аквариуме, и уже непонятно: красивый вид перед тобой или этим видом должен быть ты, но здесь иначе. Становится понятно, почему Норма так по-доброму называла это место «домиком». Что-то неуловимо родное и теплое витает в воздухе, как тонкий шлейф от аромата хороших духов остается на одежде, точно так же стены здесь впитали счастливые моменты из жизни прошлых хозяев. Фуюми могла бы сказать, что это всё остатки положительной ауры. Тодороки вспоминает о Японии. По сравнению с этим домом его квартира кажется одиноким ледником на просторах Северного Ледовитого океана, но гостиничные номера, пожалуй, ещё холоднее. С собой Шото взял всего лишь один рюкзак, и вещей у него немного, но всё же какое-то время он тратит на их распаковку и небольшое обустраивание комнаты под себя. Первым делом он ставит стул возле кровати, чтобы у изголовья всегда стояла вода и было место для мобильного. Он ходит из угла в угол, будто кот, знакомится с новой территорией и ищет подходящее для себя место, пока наконец не выходит на веранду и понимает — вот оно. Одного взгляда на плетенный столик и такое же кресло рядом хватает, чтобы представить, как он завтракает здесь, а диван в углу кажется невероятно мягким и удобным — самое то, чтобы открыть одну из тех книг, что скачаны у него на телефон, и потеряться во времени. Но самое главное не удобная мебель, конечно. На веранде Шото знакомится с воздухом Лагоса и понимает, что дышится здесь по-другому. В Токио душно, в Токио хочется задержать дыхание, а в Лагосе хочется задержаться и дышать полной грудью, даже если от жары капли пота точно так же неприятно скатываются за шиворот. Шото закрывает глаза и делает глубокий вдох, представляя себя свободным человеком. Он делает выдох и позволяет предзакатному солнцу ослепить себя. Ему давно не было вот так.***
Найти продуктовый оказывается вовсе не сложно, и в нём Шото заново учится жить. Вспоминает, что он любит есть и что может сам себе приготовить, вспоминает, каково это — ходить по магазину, не останавливаясь для селфи и не прислушиваясь к перешёптываниям за спиной. Ему это нравится гораздо больше, чем ночные заходы в 7Eleven после вечернего патрулирования. На обратном пути он любуется голубой полосой между небом и землей — океаном и думает о том, что утром обязательно наведается на пляж. В Португалии ему впервые настолько приятно чувствовать себя никем. Это не то геройское обезличивание, где чужие «надо» занимают в нём больше места, чем он сам, это «никем» с перспективой в развитие, с возможностью стать кем угодно на эти десять дней. Шото думает, что Норма была права, сказав, что в этом городе он сможет найти умиротворение. За этими мыслями он не замечает, что врезается в прохожего, и уже начинает вспоминать, как по-португальски будет «Извините», но слышит родной японский и с испугом переводит взгляд от горизонта. — Неуклюжий болван, — говорит Кацуки Бакуго и, не обращая на него внимания, идёт дальше, очевидно думая, что столкнулся с кем-то из местных. Испуг уступает своё место удивлению: Кацуки Бакуго — для Тодороки один из бывших одноклассников, для всех остальных — японский про-герой, входящий в топ-3, который пропал с радаров ещё год назад. И вот Шото находит его в крошечном городке на юге Португалии. Он не успевает подумать дважды, когда зовёт его по имени и видит точно такой же испуганный взгляд, который был у него самого секундой ранее. До окончания отпуска остаётся девять дней и одна ночь.