Billie Eilish — Lost Cause
Sunday. December 24th, 2025. Christmas Eve.
[Воскресенье 24 декабря 2025 г. Рождественский вечер.]
Файв в курсе о всех видах крови в нём. Нажимал на курок миллионы раз. Файв знает вкус крови в людях живьём. Их запах всегда чудится во снах. Но её кровь на рыжих болью в нём. Её кровь сладкая. Внеземная. Он больше не хочет ни разу в жизни видеть её.Что-то намечается прямо сейчас Словно я теряю счёт времени.
В его голове воспоминания смешиваются с реальностью, нередко впихивая её персиковую улыбку в самые странные моменты жизни. Как сейчас на дне ржавого виски. Он поднимает глаза и смотрит на воображение. — Привет, — поднимает Файв бокал в тосте. — Здравствуйте, — она, игриво улыбаясь, опускает голову набок, — мистер Файв, — на «ф» практически слышится хриплое урчание кошки, и «а» тянется, как мёд с ложки в рот. — Я, — Файв откашливается, когда голос ломается от пересушенного алкоголем горла, — я похоронил тебя. Метафорично, — кивает в сторону, пожимая плечом, будто сомневаясь в своих словах, — конеч… — Ещё нет, — отбивает она, смотря в глаза и бесконечно улыбаясь, потому что он никогда не сомневается.Получить объятия от Ведьмочки
и сводящие челюсти от улыбки,
как бонус.
В то время он не мог себе позволить наглеть рядом с ней, но сделал достаточно, чтобы заполучить больше, чем захотел — привычка забирать себе всё, что плохо лежит, не более. А она была на самом видном месте — у него дома. Только решить, что она ему не нужна — было плохой идей. Сейчас ему недостаточно простых платонических воспоминаний. — Если бы Вы похоронили меня для себя, меня бы тут не было. Она не врёт. Хотя обычно делает это искусно. Сейчас это говорит Файв. Сам себе. Вспоминает прошлое, живёт в прошлом, любит то прошлое с ней. И её. Но её уже не существует ни в его жизни, ни в его мире. Файв вообще не знает, была ли она или снова привиделась. Существовала ли эта невозможная девочка. Её глаза блестят, а молчание застывает льдинкой на её языке, который проходит по зубам изнутри. Бесконтактный, платонический, пост-воображаемый поцелуй, и льдинка молчания уже на языке Файв. Но тает слишком быстро, Файв жарко от неё. А её не существует. — Давайте лучше потанцуем, — смаргивает игривость и надевает задумчивость. — Вставай, — решает Файв, заворожённый её живостью. — У меня отличное настроение для макабра. В беспроводных наушниках включается медленная музыка, и Файв ставит стакан на стол, гремя льдом, который он случайно проглотил. Раз уж теперь она не холодна и не беспристрастна, как раньше, когда была живой и ощутимой, надо пользоваться, думается Файв. — Вижу, — она поднимается, охает от резкого касания и расслабляется, чувствуя на своей талии крепкие руки. — Вы всё ещё холодный, может, мертвы Вы, а не я? — усмехается. — Договоришься, — подмигивает он, смотря в лицо и пытаясь не отрывать взгляда. Они кружатся по гостиной. Длинное розовое платье развевается волнами вместе с волосами. Кажется, развевается не только платье, но и его последние мозги по ветру, а шизофрения набирает обороты. Файв плевать… Он подхватывает её на руки, чувствуя, как те утопают в ней, словно в закатных облаках. Нос вжимается в плечо под карминовым хлопком, ощущая её запах трав и ванильной пастилы. Клаус же не мог его накурить? Или это запах гнилья и кладбища? …с высочайшей колокольни. Но руки скользят по спине, где должна быть её рана, размазывая кровь выше по земляничному атласу. Плечи перестают двигаться в такт, берут замедление. С опустившимся осознанием на них трудно танцевать. Файв никогда не было плевать на неё. — Не думайте об этом, — шепчет голос у уха, — только не думайте об этом. Я хочу побыть ещё чуть-чуть рядом. — Хорошо, не думаю, — покорно соглашается он с ней или скорее с собой. Он хочет побыть с ней бесконечность. Это же не кошмар, всё не должно заканчиваться плохо. И, зная это, он продолжает её кружить уже медленно, ставя на пол, но не отпуская. Он ведёт бедром и толкает её в талию, как пёс носом, мол, я всё тот же, всё отлично. Волосы под щекой щекотят шею, её сердце не бьётся в его грудь, дыхание пропадает, но она невесомо мажет поцелуй по открытой широким горлом свитера трапеции, как обычно, как всегда, как год назад. — Что за провокации? — ухмыляется он и ведёт в ответ носом по артерии. Она смеётся, пытаясь прижать плечо к уху и закрыть кожу. Файв слышит почти живой выдох, почти ощутимый. Ему кажется. Кажется, что она всегда была рядом, что прошлое лишь страшный сон. Что она снова пьяна, а он только недавно привёл её домой, поэтому она так откровенна. — Намекаю, что я жива. — В моём воображении? — смеётся он слегка. — Ведьма, — гордо соглашается. — Моя милая Ведьмочка, не шути такие злые шутки. Это, знаешь ли, некрасиво, — он кладёт подбородок на её макушку, продолжая вести движения. Тело прижато к другому, Файв прикрывает в истоме глаза. Их непроизвольная волна входит в резонанс. Они как маятник, шагами пересекают время. В темноте век кажется, будто они и вправду только качаются, как судно. У которого, похоже, течь. У Файв только крыша протекает, а лёгкие тонут и идут ко дну, затягивая за собой, как булыжники. Её тонкие пальцы собирают светлый свитер на спине, держась будто за саму жизнь. А потом отпускают и, извиняясь, ведь не её жизнь, разглаживают, мягкой шерстью растирая кожу под ней. У Файв заикается сердце, не в силах больше говорить, как он скучает. Будто он когда-то мог сказать что-то такое же нежное, как она. Босые ступни шагают по дорогому, удивительно тёплому ламинату. Она, как всегда, движется плавно и аккуратно, и Файв не боится, что его голые пальцы растопчут туфлями. Он сам растоптан давно, привык к этому чувству. Его мутузили и похлеще, воздух выбит и мозг тоже. Он чувствует себя безбожно, безнадежно и бесконечно расслабленным. Или просто безумно. Одиноко без неё. Но ему хорошо в своём вечном одиночестве, никто не заменит её ласковую тишину, потому что только она знает, когда говорить и что именно. И как. Файв любит ушами, он не любит глазами. — А что бы Вы сделали, если бы я оказалась живой? — задумчиво спрашивает воображение. — Дал бы тебе пистолет, — без раздумий спокойно отвечает Файв, кажется, даже не переваривая вопрос. Она мычит и пытается поднять головку, чертовски милую, как он теперь замечает, когда её нет в реальности. Но Файв не даёт посмотреть в свои закрытые глаза. Он не должен чувствовать сомнение от своей же фата-морганы. От себя же. Он уверен, даже если частичка его и борется с идеей отомстить самому себе. — Чтобы ты убила меня, — он ухмыляется и растворяется в танце с ней. Она уже убила его, своей смертью в его жизни. Своим исчезновением. Файв до сих пор не знает, что именно произошло, хотя и видел это своими глазами. А она даже не смотрела на него тогда и пусть не смотрит сейчас. Пускай он потанцует со своим демоном, и на этом они закончат. Он любит своего бесёнка. Свою ведьмочку. Она смеётся ему в грудь, её плечи подрагивают, а Файв будто кошка пытается их схватить и удержать. Но не может удержать даже себя, а её никогда не мог. Не чтобы она останавливалась. Хаос не остановить. Громкий смех будит дом, а Файв прирос к нему, поэтому желает, чтобы разбудили и его. Потому что сны кошмарны, он ненавидит сны. В снах она всегда мертва. В снах в неё стреляют. И зачастую он сам. И там она никогда не смеётся, только изумлённо глотает вопль. И там её вьющиеся волосы не рыжие, и бледные глаза не голубые. Там всё в крови. Он сам в её крови. — Будто бы я смогла, — тепло выдыхает она в свободный серый свитер. — Будто бы я давал выбор, — «хоть раз», — заканчивает он про себя, забывая, что она и есть его мысли. Если бы он давал ей выбор хоть раз. Может быть, всё не получилось бы как… тогда. «Как всегда, — поправляет себя по привычке Файв. — С самого начала и до самого конца я не смог ей его предложить». Не давать выбор людям в его привычках. А в её всегда выкарабкиваться. Только, он не изменяет своим правилам, а у неё их просто нет. Она не смогла остаться в живых в последний раз. Она всё, что он не может контролировать. Они отлично подходят друг другу — так думали они. Вселенная решила иначе. Произошла квантовая ошибка, которую Файв не знает, как исправить и нужно ли. Он может, как всегда, сделать только хуже.Я думала, что ты контролируешь своё дерьмо внутри, но, блин, нет, я ошибалась. Ты определённо безнадёжный случай.
Файв раскручивает её, выпуская из объятий и теряя с ней связь, — «будто попал в реальность», — сразу дёргая за руку обратно и прижимая к себе, получая платьем по ногам будто из мести. Но не такой строгой, как ему хотелось бы. Достаточной и необходимой мести. Невероятно бессмысленной. Как она. — Голова не закружилась? — спрашивает он в нос. — Я же всего лишь Ваше, — никогда не твоё, — воображение, — звучит с обиженными нотками в голосе и пренебрежением. — Было бы слишком глупо, не находите? Он находит глупым желание поцеловать воображение. А ещё глупо, что даже его воображение относится к нему уважительно, хотя в голове он уже послал себя ко всем чертям. Она всегда говорила так, будто Файв намного больше, чем один человек. Вы. Будто его не существует. Вы. Будто он значим. — Я в курсе. В этом вся и фишка, — подмигивает ей, когда она смотрит так пристально и с такой насмешкой в глазах, что хочется укусить за нос, — что ты моё воображение, не такая жестокая и холодная, как в реальности, — шепчет голос ей над ухом, руки проходятся по рёбрам вниз и останавливаются на покачивающихся косточках бёдер под платьем, — как живая. — Разве моя вина, что такой Вы меня запомнили? Бесстрашной? Лживой? Живой? «Какой?» — качает он головой. Была ли она всегда холодной? Или она говорит о том, что не была такой, как в воспоминаниях? Была ли она тёплой? Файв ни черта о ней не знал, потому что был уверен, что знает всё. — Я запомнил только то, что ты делала всё, чтобы быть моей, а потом решила, что уйти будет неплохой идеей, — он смотрит, немного злясь, прямо в глаза со льдом и возвращается в реальность, где это лёд в опустевшем стакане. — Чёрт, практически поверил, — фыркает Файв, ухмыляясь и качая головой. — Пора собираться к остальным. Стакан громко опускается на стол, оставаясь с трещиной, но яркий звук абсолютно не портит настроения. Ноги ведут его плавно на верхний этаж, а плечи всё ещё двигаются в танце. Файв пьян, а когда он пьяный, видит её, всё становится чуть лучше. Всё становится практически правильно. С фата-морганой этой девочки можно поговорить, пока тонешь, а в рот заливается алкоголь, расслабляя натянутые нити нейронов. Файв отпирает замок двери и понимает, что завернул в её комнату, когда включает свет, но вместо верхней лампы загораются фонарики на горчичных стенах. И под балдахином на апельсиновом покрывале лежит она, читая книжку и мотая ногами в воздухе. Белые носки и зелёная юбка на бёдрах открывают её бледную кожу с родинками. И Файв улыбается, будто всё так и должно быть. Приваливается к косяку, продолжая наблюдать за воспоминанием. — Подглядывать некрасиво, — не отрываясь от книги, которую перелистывает, поучает девушка. Волосы сползают по плечу, которым она дёрнула, оголяя шею с незаметными веснушками. Файв морщит нос, улыбаясь — его воображение учит его, как жить. А Файв не хочет. Жить вообще. — Так я некрасивый? — игнорирует он свои мысли и свои слова. — Когда молчите, очень даже, — раздаётся смешок. Ей всегда нравилось, когда он лекции читает. Когда он говорил, она смотрела на него с восхищением. С неприкрытым удовольствием и интересом. Жаль, что она так поздно узнала, что он не тупой. Файв думает, что она до конца считала его всё-таки немного пришибленным. Немножечко с придурью. Потому что Файв и сам так считает. Девушка закладывает страницу, откладывая книгу на тумбочку, поворачивается только плечами, стреляя взглядом и упираясь щекой на кулак. Веки прикрыты и оттянуты, рыжие ресницы практически теряются. Файв не находит в себе силы не подойти, не присесть перед кроватью и не положить голову перед её лицом. Файв вообще в себе силы не чувствует. — Не замечал раньше, какая ты красивая, — Файв не любит глазами. — А что замечали, раз не красоту? Файв замечал её острый ум, природный, а не начитанный, хитрый и бесхитростный. Не его ум, но часто его мысли, которые он не мог выразить словами или не хотел. Файв любит ушами, а она часто говорила то, что он любил. — Ты просто была. Читала вдумчиво, анализировала и рассказывала мне всё подряд, — он засмеялся от воспоминания её возбуждённого лица новой для неё информацией. — До сих пор храню твои блокноты с незнакомыми понятиями, — он достаёт из тумбочки из-под досье один и разворачивает, стреляя глазами в девушку и хитро улыбаясь. — «Десятое ноября. Слова: синий, квант, минимализм», — Файв перечитывал уже сто раз это и каждый раз понимал снова и снова, почему она искала синий цвет — дальше следовали записи совсем не о истории цвета или не зарисовки с ним. — «Файв любит синий, потому что он спокойный. Силы тоже синие. Многие Харгривзы могут любить его по привычке. Он верен этому цвету. В народах он означает вечность, — Файв проводит по синей ручке рукой. — Его дом в стиле минимализм, но не потому, что он разбирается в стилях, ему просто не интересна жизнь, — читает он, понимая, как сильно она увлекалась им. — А ещё, мне кажется, он просто всё разбил ночью», — приписка немного другим оттенком. Она знала, как никто другой цену кошмарам. Она знала Файв лучше, чем сам Файв. То, о чём не знают Харгривзы. Иногда даже чувствовалось, что она любит его только за то, что для неё он не представляет хаоса. Для неё Файв единственно понятное в этом мире. — Ты писала о квантах ещё десятого ноября. Задолго до того, как попросила о них рассказать. Ты просто хотела послушать меня. Ещё ты очень боишься всего плохого. Мира, как минимум, — он снова смеётся, хлопая блокнотом и убирая его от греха подальше в тумбочку. — Мне нравилось тебя защищать в такие моменты. — Вам просто нравится кого-то защищать. Вы чувствуете свою важность. — И это тоже, — он снова кладёт лицо перед ней. — Некоторые могут сказать, что тебе не интересно ничего, кроме космоса, но я знаю, что ты хочешь понять всех людей, — в её глаза взрывается галактика, когда цвет фонариков меняется. — Но рядом с ними тебя нужно держать за руку. Ты стараешься выглядеть прямолинейной, но боишься, что когда-нибудь будешь судить кардинально и субъективно. Хотя иногда ты такая безответственная, но безумно настойчивая. Не аккуратная, однако манерная. А из простого, — он заминается, вспоминая, — сухие цветы, которые собирают пыль. Музыка с завываниями, где ноты просто, как упали, легли. Как-то рандомно, но, соглашусь, удачно иногда. Твой почерк всегда разный. Иногда вправо, иногда влево, потому что ты пишешь разными руками. И смешно путаешься иногда из-за этого. Ты же даже не различаешь, где лево, а где право. — Когда Вы узнали? — Я не подавал вида, когда ты меняла вилку в руках, чтобы удобнее подцепить макаронину. Пистолет иногда брала в левую руку, чеку дёргала с разных сторон, в зависимости от направления. Да и ручка в библиотеке часто лежала с разных сторон. Догадался. А твоя формальность? Я тоже её сначала не замечал, она будто не резала слух. Вся ты органичная. Поэтому я не замечал, что ты красива. Просто ты это ты. Отдельный человек. Но твои бантики… «Чем больше, тем лучше». Бесят до одури. Вот эти твои отвлекающие внимания рюши. Они сбивают иногда с мыслей. Она смеётся заливисто, громко и так по-настоящему, что Файв ничего не остаётся, как провести по спине рукой вместе в молнией на платье, расплетая один из узелков лент. Выпирающие лопатки с веснушками и маленькими красными пятнами от прыщиков. Выключатель щёлкает, когда Файв в реальности проводит ладонью по стене. Видение выключается вместе со светом. Файв отталкивается от косяка и запирает дверь, улыбаясь. Он никогда не зайдёт к ней в комнату, пока она там. Таков уговор. Тем более, если бы он и правда сел на колени, то заснул. Но он никогда не встаёт на колени, тем более перед своим воображением. В наушниках всё ещё играет мелодия, пока он смотрит на себя в зеркале, понимая, что лучше не идти в домашних трениках и сером не совсем рождественском свитшоте на праздник. Поэтому расслабленно раздевается, запрокидывает голову, лохматя пушистые волосы, не оживлённо танцует-покачивается на точке замерзания в одних штанах и прикидывает, понравилось бы Рыжей это представление. Будто решая, впускать её к себе в комнату или нет. Но зная её, она просто отвернётся и достанет книжку, возможно, краснея. Плечи двигаются из стороны в сторону. Штаны со слабой резинкой держатся на честном слове. Застолье и праздник хочется послать куда подальше, потому что у него тут намного веселее. Пускай сами напиваются. Файв и один справится с одурманиванием себя. Тем более, что он не один. Но на отглаженную белую рубашку надет синий свитер, а под брюки подобрана обувь. Файв поправляет галстук, выходит и снова запирает дверь. — Соскучилась? — ухмыляется он, подавая локоть тоже переодетой девушке. Тонкая рука мягко втекает, будто в брешь в его обороне, под плечо, цепляется за свитер и смешивает ткани рукавов на палитре ультрамарина. Сегодня же праздник. Всё должно быть красиво. Поэтому на ней его любимое васильковое платье с сапфировой кофтой. Его подарок на зиму-рождество. Кажется, единственный подарок, и тот в любимом цвете Файв. Эгоист, собственник, убийца. И больше он не успел, не смог ничего ей отдать. Только отобрал. Чуть больше, чем всю жизнь. — Сердце пропустило удар, — смеётся она, когда они спускаются по лестнице вдвоём. Файв оценивает глупый и жестокий каламбур, закатывая глаза. Останавливает её у выхода, подаёт яркое песочное пальто, помогает надеть, укладывает воротник, расправляет волосы по плечам и отряхивает пылинки со спины и думает о том, что нужно бы рыжие пряди заплести хоть раз. И все движения скорее неосознанны, чем с реальным желанием дотронуться. Кажется, никогда ему не хотелось просто трогать её. Он хотел её держать всю жизнь, но не смог удержать даже одну холодную зиму. Прошлую зиму. С наступлением весны она умерла, пропала, простилась и не попрощалась. Файв до сих пор кажется, что сюр слишком реален в его жизни, начиная от семьи с очередью к психологу, заканчивая на их силах от дьявола, не иначе. Файв в комиксе, в чьём-то потоке сознания, разорван с логикой, доведён до абсурда, будто пеной из рта бешеной собаки написан. Она в свою очередь тоже берёт пальто и потряхивает его, приглашая. Файв поднимает бровь, усмехается, но всё-таки наклоняется, чтобы его девочка закутала в чёрный кашемир. Не застёгиваясь, он подхватывает её руку и суёт в свой карман, выходя и запирая очередную дверь. Пальто приятно оттягивается. Настолько приятно, что не чувствуется груз на сердце. Его сознание всё ещё плавает, но тонет чуть медленнее. И мираж складывает из его жизни неплохой сценарий на будущее и прошлое. Будто Файв никогда не знал об апокалипсисе и смерти. Будто он и правда идёт к семье на Рождество и будет рад подарку. Но сразу вспоминает, что они не смогут подарить ему Рыжую Ведьмочку, ведь она уже не его девочка. Он идёт по ночной улице, сливаясь с небом, выглядя слишком неброско в своей угольной одежде на фоне ярких огней вывесок и роботами Санта Клаусов, которые поют и хохочут наперебой, предлагают купить у них подарок, достать его из красного мешка. Они уже с ноября достали его, потому что никто из них не продаёт живых ведьм, а мёртвые и у него имеются. Точнее, у Файв даже мёртвой нет, адрес могилы не прислала. Поэтому теперь он держит аморфную руку в своей, поглаживая большим пальцем её костяшки. Грудина под одеждой пьяно двигается в такт песни, ставшая после танца любимой. Или, может, это она её любила. Файв бросает взгляд на девушку рядом, та чувствует и не торопиться отвечать. Не её любимая, значит, просто какая-то похожая песня. — Но мне нравится, — шепчет она в пустоту, а Файв и не сильно верит, потому что руку он на самом деле не держит, пульс не чувствует, а она явно не может слышать музыку в его наушниках, но он улыбается.Как будто мне сейчас уже глубоко всё равно, Но, наверное, это нормально.
Он счастлив таким явлениям и пытается удержать их, как её несуществующую руку в кармане и еле слышное холодное дыхание. Это спасёт его на этот вечер. А нож пройдёт насквозь сердце завтра. Снова, как и каждый день весь этот год. Разрежет его кошмар и явит реальность. Файв не будет спать в особняке Харгривзов, чтобы они ничего не заподозрили. Он придёт домой и сгорит там. А сейчас всё лучше, чем нормально. Если бы ещё по её руке не стекала кровь в его, не огибала его пальцы, не окрашивала карман в алый, напоминая ему о возможном прошлом, было бы волшебно. Потому что переживать нет смысла. Нервов было достаточно. Он просто хочет подержать счастье хоть раз. Сегодня нет планов об этом думать, потому что она сжимает его руку, поддерживает его осознанно его же подсознательным. Может, так и лучше. Может, у него получится только с Делорес и воображаемой подружкой. Может, так лучше для всех. Кроме неё. Ей уже наплевать. Даже к Клаусу не пришла призраком. А Файв справится. — Вы и правда справитесь, — улыбается она ему, а он отвечает взаимностью. В поддержке, конечно, его мозг слаб, но примерно такой посыл бы она вложила в свои всегда правильные слова. А он, как всегда, молчит, смотрит в небо, на котором не видно её любимых звёзд, потом на неё, в чьих глазах они отражаются, и силится не сморгнуть слёзы от дыхания города в глаза. Молчит, потому что на улице по-праздничному людно, но по привычке, отдёргивает её от прохожих в блестящих зелёных и красных платья из-под расстёгнутой верхней одежды — им жарко, но не от пламенной девочки рядом с ним. Файв находит это странным, а потом вспоминает с ненавистью для себя, зачем он с опаской тянет её за руку на себя и толкает в стороны. Для того, чтобы никто не прошёл сквозь неё, оставляя после себя только шлейф пыльцы и мишуры из неё. Не ломайте Файв праздник. Скоро он придёт в дом и отпустит её, поэтому просит, чтобы это продлилось подольше. Ночь не спрячет её солнечное пальто и медные струны волос, на которых играет ветер. — Давайте свернём на безлюдную улочку. Заодно пройдём подольше, — тянется она к его уху, шебурша мысли и щекоча солнечное сплетение до мурашек своим голосом, нажимает неощутимо на плечо, а в сущности на его самообладание, и он кивает, затягивая её в переулок. Смиряется, потому что готов прямо тут прижать её к стене, но понимает, насколько глупо будет выглядеть со стороны. — Вам бы девушку найти с такими мыслями. Или парня, — улыбается снова, и Файв роняет смешок. — Тсс, я ещё не наигрался, — игриво подмигивает, поддаваясь на её настроение. — Да и кто будет лучше моего воображения понимать меня, — на свою настроение забыть всё плохое. — Только я, — всё, что из прошлого, кроме неё. — Вот именно. И где ты после того, как поняла меня? — смотрит он вперёд, не оглядываясь. — В могиле? — Что и требовалось доказать, — пожимает плечами. — Повременю пока что. А то ты такая шумная. Боюсь, все разбегутся со свидания. Она смеётся, а Файв чувствует себя богом юмора, потому что девушка мало смеялась раньше. Навёрстывает свои неудавшиеся отношения. Накручивает лебёдкой свою тревогу, тонкую и обрезающую все связи с его уверенностью. Потому что он мало шутил тогда, а следовало хвататься за каждый блеск в глазах, как за руку сейчас в озере крови кармана. — Я бы, конечно, не согласилась. — Я привык к этому, — он толкает её плечом, зажимая руку в руке сильнее, поэтому она отшатывается недалеко, оставаясь рядом. Потому что это его воображение, не сбежит, как девочка из прошлого. Потому что она была тогда для него. А сейчас наконец-то его. И навсегда. В этом тёмном переулке, где её волосы горят солнцем, а в глазах плывёт млечный путь. — Навсегда, — кивает она, целуя его мимолётно в скулу. Они идут в тишине, но у Файв бешено бьётся сердце. Не из-за поцелуя. Алкоголь выветривается медленно, но верно, и он не видит ничего привлекательного в том, что ведёт под ручку мёртвую девушку с дырой в груди. «Полярон в квантовом поле», — как бы он сказал, а она бы переспросила, если бы не… Кровь, пропитавшая пальто в спине на месте раны, и кажется будто даже следы от её туфель из алой ньютоновской жидкости. Файв гонит мысли, сжимает руку, выскальзывающую с каждым шагом, чувствует её обеспокоенный взгляд и её слова «не думайте», которые она не произносит. Но это и не нужно. Он знает, чего ждать от своего воображения. А ещё знает, чего ожидать от себя, когда это видение пропадёт. Он вслушивается в песню, слова в которой резко всплывают и становятся значимыми. Он пытается переключиться на ритм, но в голове лишь застрявшие строчки.Тебя в тот день там даже не было, А я ждала тебя.
— Мне не нравится песня, выключите её. Файв повинуется сам себе. Потому что нет этой Ведьмы рядом. Он одинок сейчас. И он не лучший собеседник. И всё, что его обнимает сейчас — пальто. И плевать. Абсолютно. Он шагает, гулом выбивая туфлями стук сердца. Быстро, сгорбившись, холодной тенью мелькая между высоких домов, в которых не горят огоньки, потому что все они офисные здания. Такие же пустые, как и он сейчас. Он сплёвывает и искрит повреждённой проводкой. Растворяется в воздухе, как и она минуту назад. Уходит в портал, как все воспоминания о том вечере. Ведьма всё равно песню больше никогда не услышит. Нечем. Выходя из синей вспышки в особняке Академии Амбрелла, он жмурится от приглушённого света немногочисленных ламп и свечей, от рождественской песни звенящей бубенцами и хором поверх наушников. Щёки и нос ожидаемо покалывает теплотой. Файв телепортируется к дивану и осушает стакан Клауса, определённо точно зная крепость. Плюс-минус бесконечно. Мелькает у вешалок, потом у бара, разваливается на диване, хочет вновь дезориентировано рвануть, но его останавливают, опуская мягко руку на плечо. — Не думала, что ты придёшь. Ваня улыбается мягко, сидя рядом на диване, и только сейчас Файв понимает — вокруг люди. Живые. Тут все Харгривзы, которые смотрят с губительной жалостью. Будто Файв и правда бледен, будто у него в глазах горит нездоровый блеск, будто его рука и правда размазывает по стеклу стакана её кровь. Что правда и что неправда, Файв знает точно, но в голове набатом стучит пульс с прибавившимся градусом. Ударяется с размаху, по пи-радиусу лижет черепушку изнутри, снова переворачивая его мир на сто восемьдесят. Файв откидывается на диван, опускает стакан, насколько можно плавнее, пряча дрожь с рукой в кармане, закидывает ногу расслабленно и поднимает бровь. — Я же сказал, что доделаю дела и приду. Пришлось задержаться. — А имя у этих дел есть? — грустно хмыкает в стакан Диего напротив, непонятно на что намекая: то ли на убийство, то ли на свидание. — Работа. Или лучше сказать, чтобы ты понял, не мытьё полов? — Файв тычется языком в щёку, проходясь по резцам, отвечая более озлобленно, чем хотелось бы. — Загадаю, чтоб ты сдох, — приторно улыбаются ему, поднимая тост. На плечо опускается вторая рука с явным, но игривым давлением. Файв понимает, что его ревнуют, но, как всегда, лишь в его воображении. Рыжая бы не стала ревновать, поэтому он видит её улыбку, а потом тяжесть на подлокотнике рядом, куда она садится. — Загадайте амнезию, — подмигивает, а Файв начинает дышать глубже, спокойнее, опуская руку сзади её спины. — Обязательно, — поднимает тост с Диего, а тот жмурится, не понимая, где кроется сарказм, но выпивает. Файв и рад бы сдохнуть, только кажется это самый лёгкий вариант из всех. Эллисон только хмыкает и пускает острую шутку Ване на ухо. Та улыбается неуверенно и виновато, берётся за скрипку, вытягивая почему-то минор, но после пары нот смотрит в потолок, собирается, вспоминает о Рождестве и резко переходит на мажор. Джингл расходится каким-то тускло- и пусто-веселым эхом, а сила пробирается под рёбра вымораживая всё хорошее, что разожглось алкоголем. И пока все отвлечены на музыку, закатывая глаза, махая Ване увеличить энергию радости, Файв отвлечён на талию девушки. Та ловит взгляд, улыбается и садится на место Вани, проводя подолом по его коленкам, как духами по шее. На спине всё ещё виднеется бордовая бахрома крови, но Файв не запрещает пачкать диван. — Меня здесь нет, разве забыли? Ничего не испачкаю, — Файв бросает взгляд на свою руку — крови всё ещё по рукава. Он грустно усмехается — душу его даже пыталась отбелить когда-то, а теперь он за диван какой-то будет переживать? Нет. Ей можно всё. Она будто рок ядерно-пламенный за его адский синий огонь. Девушка молчит на все его мысли, идёт помехами из-за проходящей через неё — розовое счастье — волны солёной бирюзовой грусти. Потому что Файв бы себя обвинил во всех грехах, а ободрительного он ничего придумать не может. Даже без этого минора и панического мажора, Файв бы завис. Так и приходится сидеть с Рыжей на первом в её жизни концерте скрипки. Молча слушать музыку и себя. И свой голос мыслей он бы убавил чуть тише, поэтому снова отпивает. Не хочется думать о своей вине в её незаметности для остальных. Рука мягко опускается на спинку, а палец пробирается сквозь густые волосы, разводит локоны в стороны и проходится по атланту и аксису, оставаясь поглаживать позвонки шеи. — Ему даже манекен теперь не нужен. Как ты, общается с пустотой, — хмыкает Диего, смотря на то, как расслабленная рука Файв покачивается в воздухе, явно не дирижируя. Его словно единственного безумно выводит такой Файв. Будто человек решил, что мира вокруг не существует, будто они для него пустое место, декорации для его музея безумия, по которому он призраком перемещается, а никто и не видит. Он на другой стороне, с изнанки происходящего, хуже призрака, с которым не завести контакт. В детстве Диего всегда хотелось растормошить, задеть Файв, и ему отвечали: ударом, колкой фразой, но не игнорированием. Неужели они все смирились и согласились побыть статуями его прошлого. А в следующий раз что? Он приведёт новую девушку на них поглядеть и не поздоровается? Поднимет ли он взгляд? И та обвернёт его вокруг пальца, ведь он долго пробыл в Комиссии, не научился выбирать и приводит таких же лицемерных и лживых как те, как Куратор и Лайла. Как Ведьма. Комплекс брата к маминому прибавить? Ревность на зубах скрипит. С того дня Файв практически не отвечает им, только на вопросы в лоб. Хотя и раньше с ними не делился ничем, но хотя бы замечал, что уже можно прировнять к уважению, заботе и ценности в лексиконе Файв. Но он утопает в своём придуманном одиночестве, которое раньше делил с ней, с надувным кругом из пяти сиблингов в телефонной доступности (Диего признаёт, что Ведьма была в шаговой, но всё же). Ничего сильно и не поменялось. Файв не находит своё место уже давно, но раньше хотя бы знал путь до Академии. Раньше и у Диего был только этот путь. И Диего тоже работал на Комиссию и пробыл аж три месяца в психушке один. Его тоже обманула и кинула баба. Чего так убиваться, он не понимает. Короткое время отношений этой парочки только больше усугубляло мнение Диего о пассии брата. Всего лишь Ведьма ушла к другому, сбежала и пса оставила на цепи. А Файв привязать к себе необходим талант. Диего не нравится мысль о слабости брата. Ведь если слаб Файв, то что из себя представляет Диего? Уж легче винить Ведьму, чем признать, что бесит собственная неполноценность Диего, которого хочется спрятать и который прячется. — С воображаемыми хотя бы никаких проблем, — хохочет Клаус. Понимая, какого это приблизиться к ощущению потерянности в толпе. Не задаёт вопросов, отшучивается, ничего не знает, а если и догадывается, не вмешивается. Не представлял ни разу себя на месте Файв, но понимает до глубины души, уже находясь в похожем положении. Будто успел на уходящий поезд, не догонял, но прицепился корзиной для багажа, без оного. Поймал гребень эмоциональной волны брата. Точнее, его задело случайно и снесло за ним. Радоваться ли тому, что Файв ему хотел разок довериться? Клаус не рад, что ему. Его оставили без выбора. Файв не хотел помощи, а Клаус, как назло, тот, кто её не предложит и не сможет дать. Клаус не предатель, не сплетник и не истина в каких-либо инстанциях Харгривзов — ему не поверят, расскажи он. Клаус — мишень для нераспространяющегося самостоятельного Файв. «Незнание — душевное равновесие», — апостроф на могиле Клауса.