***
Винчесто не мог сюда не полезть. Война есть война — одним убитым больше, одним меньше, в суматохе, как ни прискорбно признавать, никто не заметит. Если ему предначертано вырезать поодиночке всех сторонников Мальбонте и по капле перетащить море с одного места на другое — пожалуйста, он готов. Вот пипетка, чтобы воду набирать. К тому же, на его стороне элемент неожиданности. Биться с тем, кому у тебя на глазах отрубили голову — это всегда интересный опыт, иногда открывающий в бойце много нового, но по большей части вводящий противника в ступор. На долю секунды, не дольше, но этой доли обычно и хватает, чтобы вогнать лезвие в широко распахнутый глаз. Винчесто принимает удар на лезвие меча, со скрежетом уводит чужое оружие в сторону и внутренне морщится новым зазубринам. Ему повезло биться с кем-то, кто не Ребекка — она привыкла драться без правил. Пнула бы в голень, перекатилась и бросила в глаза песка или грязи, выпуталась бы из захвата, чихнув в лицо... Нет, головой скучать грустно, спору нет. Грустно и просто. Но когда Ребекку помнит тело, когда руки скучают по её напряженным мышцам, когда пальцам не к чему оказывается тянуться, это тяжело. Ребекка о чем-то похожем говорила, когда в срочном порядке бросала курить земные сигареты. Он пропускает мимо ушей брошенную шпильку — что-то про его отца, не иначе — а его соперница пропускает очевидный выпад. Один, второй, ребра, открытые для меча... Винчесто не убивает её исключительно из вежливости. Имельда, давняя знакомая отца, тоже, кстати, историк Мальбонте (беллетристка, как сказала бы Ребекка) застывает с опущенным мечом. И еще двое демонов рядом с ней, и еще, и еще — все непонимающе опускают оружие, присвистывают, и свист виснет в тишине. Винчесто тоже оборачивается, стараясь не выпускать Имельду из поля зрения. Первым делом он узнает технику, с которой женщина — Ребекка, не надо никаких женщин, Ребекка, Ребекка, Ребекка — ввинчивается крыльями в Сатану. Шурупом, с холодной яростью, до последнего не заваливая вертикаль. Вики и Люцифер остаются на месте — там, где только что стоял живой и невредимый Сатана. Когда Ребекка забрасывает его мертвое тело на летающий клочок земли, Винчесто запоздало узнает свой грязный мятый плащ, а секундой позже осознает, какой именно это остров. Винчесто на прощание колет свою случайную противницу в запястье — никакого вреда сухожилиям, просто чтобы привести в чувство — благодарит за красивый спарринг и закладывает вираж. Он летит к Люциферу. Нужно найти пацана и сплавить его куда-нибудь подальше отсюда — нет сына-единственного-демона-не-ступавшего-на-землю, нет ключевого компонента для ритуала по воскрешению Мальбонте. Это звучит слишком просто, очевидно и бесполезно, но Винчесто к бесполезной, выматывающей и доводящей до исступления работе уже привык. Вообще-то, Винчесто не сомневался, что его женщина — самая способная женщина в обозримой Вселенной. И ему не восемнадцать, чтобы из-за её триумфального возвращения терять голову (не хочется повторяться). И вообще думать надо о другом — о том, почему Люцифер и дочка Ребекки выглядят так, будто их сейчас вывернет наизнанку, например — но все эти бесполезные наблюдения перекрывает один железный факт. Ребекка жива. И так Винчесто, долготерпев, получил обещанное? Она жива, ослепительно красива — с гнездом на голове и ввалившимися щеками — она в паре махов крыльями, третьим махом её можно подтащить к себе и наконец-то обнять, она способна вытворять немыслимые вещи, она только что убила его бывшего начальника... Шепфа, какое счастье. — Люцифер, — наконец кивает Винчесто, не отводя взгляда от взлохмаченного светлого каре. — Адмирон. — Вики. Вики Уокер, — тяжело дыша и ошалело хлопая глазами, представляется девушка рядом с ним. — О, я знаю. Заочно знаком. Тебе от мамы большой привет. Винчесто даже нечего с себя снять, чтобы Вики так не трясло в её тоненькой шелковой ночнушке. — Люцифер, — Винчесто щелкает пальцами у него перед носом, и Люцифер морщится. — Блиц-опрос. Ребекку восстановили в сане? — Месяц назад, — зализывая разбитую губу, кивает он. — Посмертно через какие-то махинации с бюрократией. — Блиц окончен, — Винчесто чувствует, что о чем-то забыл, и последнее добавляет после некрасивой паузы. — Мои соболезнования, Люцифер. Сатана был ужасным боссом, и мне не жаль. — Да из него и отец так себе, — скалится Люцифер, запрокидывая голову и пытаясь что-то высмотреть на островке, висящем над его головой. Видно, что там полыхает какое-то дерево, и угадывается босая отцовская стопа. — Но мне жаль. К счастью, Люцифер не пытается возражать или посмертно защищать честь Сатаны. Он что-то бормочет растерянной Вики, отвешивает ей отрезвляющую пощечину, а Вики тут же ахает и бьет наотмашь в три раза сильнее. Сейчас самый подходящий момент, чтобы упросить их улететь отсюда. Но Винчесто молчит. Какая-то его часть заранее знает о том, что скрыться ни у кого из них не получится. Бьющее по самолюбию "Винчесто ничего не стоит!" в предсказании вполне ясно об этом говорит — но он не успевает проследить или как-то помочь Люциферу с Вики, потому что в виски ввинчивается острая боль, а Винчесто наконец заново находит свое любимое светлое пятнышко. Ребекка отлепляется от каменеющего тела Сатаны, немедленно начинает с кем-то ругаться и прерывается только из-за того, что её невовремя тошнит желчью. Боль в висках Винчесто — слабый отзвук того, что чувствует серафим, сыгравший свою роль в исполнении пророчества. Ноги Сатаны оторвались от земли? Оторвались. Война идет? Идет. Значит, технически, "На войне Ребекка Уокер вознесла Сатану до небес". Все условия соблюдены, а Ребекку опять выворачивает наизнанку. Шепфа, да сколько уже можно. Так и до сожженного пищевода недалеко — хотя, если уж Ребекка вернулась с новыми крыльями, то, скорее всего, перестала разваливаться на куски от всяких мелочей. Но ему все равно неприятно, когда ей неприятно. — Господа, — Винчесто, пытаясь привлечь внимание, без энтузиазма хлопает в ладоши. — Пожалуйста, хлоп-хлоп крыльями, и- Люцифер — маленький принц, как Винчесто с Мамоном его называли между собой — не реагирует. Это, впрочем, объяснимо: смерть отца — это смерть отца... Шок. Как бы он при жизни ни издевался над своим ребенком, нельзя просто так взять и смириться с тем, что считавшаяся пропавшей без вести Ребекка Уокер нанизала его на свои новые пуленепробиваемые крылья. Вики тоже молчит. В её огромных пустых глазах отражается горящее дерево, и Винчесто еще раз убеждается в том, что ему снова придется заниматься бесполезным, ни на что не влияющим и изнурительно тяжелым делом. На этот раз — разбираться с зазомбированными подростками, готовыми послушно лететь на огонь и возвращать из небытия Мальбонте. Раз за разом, раз за разом. Мучиться с чертежами и высчитывать скорость полета... непонятно чего — чтобы потом начисто забыть все правильные ответы. Что будет лететь? Что ему нужно бросить? Откуда? Зачем? Методично и безразлично убивать тех, кто в теории может собраться проводить ритуал, но так и не угадать: столько ампул с ядом, столько совершенно случайных несчастных случаев, столько пьяных потасовок с несчастным исходом — и, тем не менее, долбаное дерево все равно горит, а кто-то, до кого Винчесто так и не добрался, готовится набрать целый кубок крови Бонта. Что-то придумывать, таскать воду в решете, но так ничего и не добиться — и не потому, что он бесталанный, ни на что не способный идиот, а потому что Лапис, черт бы его побрал, Фаторум решил, что как бы Винчесто ни старался, все будет зря. И — если всех этих унижений было недостаточно — в последнюю секунду Винчесто надо будет провернуть что-то такое, что сделает его "достойным мизинца Его Темнейшества". Вспомнить бы ещё, что от него требуется. Именно вспомнить — Винчесто уверен, что мозговые штурмы с Геральдом и Ребеккой не могли пройти даром, и он уже все знает. Но ничего, абсолютно ничего не помнит и не понимает.***
— Шепфа, — кривится Фенцио. — Это священная земля, и ты не можешь удержаться от- Он закрывает глаза, кажется, мысленно считает в обратном порядке от десяти до нуля и пытается смириться с тем, что остров, на который ступит нога сильнейшего, могущественнейшего создания Шепфа и остров, на который от очередного приступа боли вырвало Ребекку — это один и тот же клочок земли. Ребекка еще раз сплевывает, упирается ладонями в колени и почти лениво расправляет за спиной крылья. Она не вселяет ужаса, не вызывает желания немедленно сдаться, признать авторитет Эрагона и, подставив руки кандалам, отправиться в Цитадель на суд. Единственное, что в ней поменялось с той встречи в кабинете Фенцио — то, что тогда она балансировала на грани жизни и смерти и гнила заживо. Теперь не гниет, но обезвоживание, голод, психологическую встряску и банальную измотанность все равно нельзя списывать со счетов. Ребекка позволяет себе оглянуться вокруг. — Глупо с твоей стороны. Я- — Ты бы мог меня убить, пока я по сторонам глазею, — рассеянно тянет Ребекка. — Но ты посмотри на это все. Как мы до этого докатились. Фенцио, не отходя от примотанного к дереву Бонта, подозрительно стреляет глазами вправо-влево, фиксирует для себя маленькую Ребекку, в буквальном смысле одетую с чужого плеча (свитер Геральда, плащ Винчесто) и мертвого Сатану, напоминающего огромную каменную глыбу. Бонт жалобно ойкает, и Фенцио оборачивается на звук: тлеющие, пряно пахнущие листья срываются с веток, падают ангелу на лицо и плечи, с одинаковой скоростью прожигая нежную кожу и ткань серой толстовки. Фенцио не о чем говорить с Ребеккой, но он не может прямо сейчас её убить: как им обоим известно, нет ничего капризнее пророчеств. Фенцио для обряда, помимо убитых особым способом ангела, демона и Непризнанного, нужна дочь единственного Серафима, рожденного на земле. Если Ребекка вдруг умрет, её родственные связи с Вики никуда не денутся... Но вдруг. Вдруг Вики резко ощутит себя сиротой, мироздание откликнется на зов чистого девичьего сердца (Шепфа, какой бред) и все отменит. Так не пойдет. Труп Сатаны не так тревожит Фенцио. Люцифер демон? Демон. Нога Сатаны ступала на землю? Нет. Он единственный подходит под требования пророчества, и то, что обе его стремительно коченеющие ноги находятся в Раю, Фенцио только успокаивает. В крайнем случае, Ребекку можно убить и потом, не нарушая торжественности момента. С вероятностью в девяносто процентов это сделает Мальбонте, как только заново обретет свою светлую половину. Поэтому волноваться, в общем и целом, не о чем — но теперь возникает другая проблема: Фенцио нужно о чем-то поговорить со своей бывшей. — Тебя восстановили в сане, — как бы невзначай бросает Фенцио. — Знаю. Торендо рассказал. — Это я поспособствовал. Для ритуала нужна именно дочь Серафима. Не "бывшего Серафима". — Как предусмотрительно. Фенцио понимает, что слишком занудствует. Объясняет очевидные вещи — конечно, куда ему до клоуна, который думает синхронно с Ребеккой и заканчивает за нее фразы. Он барабанит подушечками пальцев по тыльной стороне ладони, складывает губы в тонкую линию и искренне жалеет, что здесь сейчас именно Ребекка. Была бы Вики — он бы выдал заранее приготовленную речь о том, как Мальбонте выбрал его, потому что посчитал достойным, рассказал бы в деталях, как убивал ангелов, демонов и Непризнанных... Он бы говорил, говорил и говорил, с каждым словом распалялся, а в какой-то момент в состоянии аффекта распорол бы кожу Бонта. Сейчас Фенцио его почти жалко: Бонт слишком глазастый и безмозглый, чтобы его получилось порезать без чувства вины. Ребекке не нужна патетика, и она заражает все вокруг своей усталостью, раздраженностью и полным отсутствием настроя на борьбу. Священная битва, задуманная в качестве огромной кровавой жертвы Мальбонте, в неё не вселяет ни ужаса, ни трепета. У Фенцио просто не получается чувствовать себя жрецом, совершающим подаяния новому богу. Невозможно не смотреть на себя её глазами, невозможно не понимать, что он не больше и не меньше, чем жестокий, тронувшийся рассудком фанатик — просто потому, что его долбаная бывшая устала и не собирается его ненавидеть, бояться, втайне обожать или снабжать хоть какими-то еще чувствами. — Нет. Я так не могу. Это какая-то пытка. — Это пытка?! — взвивается Ребекка. — Это я! Дорогая! Это её клоун. Клоуна буквально тащат за собой Вики и Люцифер — две бесчувственные, лишенные сознания куклы, которых тянет к огню и Бонту нечто... Величественное. Что-то, с чем, естественно, не в силах бороться недоумок, у которого на судьбе написано, что он никогда ничего не добьется. "Адмирон Винчесто ничего не стоит" — все, пожалуйста, это факт объективной реальности. Он убил кого угодно, но не Фенцио, с горем пополам сымитировал свою смерть, не смог увести подальше от этого проклятого острова Люцифера и Вики... Шепфа, это просто жалко. То, как Ребекка моментально оживает — это жалко, но еще хуже то, что Фенцио приходится стоять у дерева, трясущимися от ревности и онемевшими от нервов пальцами приматывать к стволу Вики и Люцифера и слушать, как же именно бравый Адмирон Винчесто всех обманул. Как он сотни лет назад стал закадычным другом богатейшего демона в Преисподней, и как они вдвоем, нализавшись глифта — конечно, конечно, женщина всегда выбирает алкоголика с хорошими волосами — отправились подкупать палача. — ...И когда он увидел, какой у Мамона монетный двор, он уже не мог желать моей смерти! Что дает нам... — Лазейку. Бессмертного нельзя убить, если искренне этого не хотеть, — кисло заканчивает Фенцио. Поэтому убийство Ребекки придется перепоручить кому-то другому. — Браво. — Увы, увы, коррупция... Рассказать, каково мне было без головы, ангел Фенцио? Это целая глава моих приключений. — Воздержитесь. Фенцио задирает рукав толстовки Бонта, уже без сожалений вспарывает его руку глубоким продольным разрезом и подставляет к запястью кубок. — Что было однажды, то будет и дважды.***
До последней минуты все происходящее не кажется Ребекке реальным: сначала она слишком вымотана, чтобы хоть о чем-то волноваться (призывайте Мальбонте, разрушайте мир, запускайте конец света), потом — слишком шокирована. Она не отзывается на "дорогую", вполуха слушает Винчесто с его бравадой, подслеповато на него моргает и не понимает ровным счетом ни-че-го. Как это он живой, если только что был не живой, и она уже начала проходить через стадии принятия неизбежного. Почему он хотя бы не извинился за свою смерть. Это шок. Просто шок, из-за которого у неё не получается вовремя собраться — по-хорошему, надо было просто придушить Фенцио, как курицу, в первые пять минут. Или перерезать ему горло, не размениваясь на любезности и разговоры о бюрократии — или чего-нибудь хорошенько испугаться и всадить между глаз одно из своих новеньких перьев — но теперь, когда пророчество с её стороны исполнено, а кубок до краев заполнен кровью Бонта, метаться уже поздно. Фенцио монотонным, почти убаюкивающим речитативом повторяет по кругу одни и те же слова, и Ребекке кажется, что он её гипнотизирует. Вики могла бы для приличия что-нибудь сделать — дернуться, взвизгнуть, пожалобнее позвать любимую маму, которую двадцать лет не видела. Хоть что-нибудь сделать. Но её подводят и ноги, и еще слабоватое, неокрепшее сознание, не закаленное хотя бы сотней лет на Небесах. Она теряет сознание, виснет на золотых нитях, врезающихся в шелковую кожу рук и перебивающих кровоток, а Ребекка почему-то ничего не делает и не чувствует. Хотя должна снова всех спасти и взвалить все на себя. Нужно перерезать Фенцио вены. Нужно впасть в панику от чувства беспомощности — это же действительно её пугает, в чем проблема? — и забросать все своими перьями-дротиками. Но она как будто не здесь: от неё остаются одни глаза (большие и пустые), и от Фенцио (насмешливые и снисходительные), и от Люцифера тоже. Люцифер, в отличие от Вики, сознание не теряет — скорее всего, с выходными дома у папы эти золотые нити не сравнятся — и раздраженно наблюдает за их переглядками. Слишком сосредоточенно наблюдает. Чтобы случайно не посмотреть Ребекке за спину и никого не сдать. — Улетел. Он серьезно... просто так с ним улетел, — в следующую секунду озабоченный тон Люцифера обрывает тлеющий листик, плавящий его щетину. Ожогов на коже, правда, не остается: Бонт все же нежнее, на него все по-другому действует. — Серьезно улетел, — беззлобно подтверждает Фенцио. Воздух после всех его заклинаний сгущается, разряжается, и дышать становится невозможно. Как в запертой комнате после пожара. — Потому что он расчетливый трус. — Шепфа. Ты идиот, — плюется Люцифер. Он пытается отрезать одной из сковывающих его нитей рукав рубашки, преуспевает, высвобождает еще и руку (ободрав несколько слоев кожи) и прижимает обрывок ткани к носу Вики. — Спасибо. Поздно уже отвлекать, Люцифер, — Ребекка ненадолго отмерзает, ради приличия поднимает с земли один из мечей и понимает, что запястье выворачивается под тяжестью. Скорый приход Мальбонте все меняет. Давление, температуру воздуха, возможность сопротивляться. Люцифер пытается дышать через рот, но у него носом идет кровь, и он чаще отплевывается — Фенцио, кажется, единственный, на кого все это вообще никак не влияет. Он с победным видом (и притворной скромностью) кивает Ребекке, переворачивает кубок с вязкой, почти почерневшей кровью над головой у Бонта... А мощная соленая волна сшибает Ребекку с ног — как и всех, кто не примотан к дереву. Ребекка инстинктивно жмурится и сначала думает на кровавый дождь — кровавое цунами — но ей холодно и не то чтобы липко. Это соленая (возможно, морская, но она не ручается) вода. Ребекка, лежа на спине, снова и снова смахивает тяжелые крупные капли, неосторожными рассеянными движениями втирает соль глубже в мелкие ранки, и сперва до нее не доходит, что не так с небом. — Хм. — Хм, — отзывается Люцифер. Либо он внезапно проникается к ней уважением, либо ей придется узнать новости сомнительного характера о новоиспеченном Сатане и Вики. — Голубое. — Да-а, — тянет Ребекка. Вода льется явно не с неба: оно прозрачно-голубое и чистое, как глаза Бонта. Он, кстати, сейчас мелко дрожит и, как ребенок, рыдает в три ручья. Кровь смешивается с водой, коричневатыми разводами стекает по его лицу... И прежде чем Фенцио что-то успевает сказать, подумать или хотя бы подняться на ноги, барабанные перепонки Ребекки раздирает тошнотворный бой, снова и снова встряхивающий её мозги в черепной коробке. Винчесто что-то сделал, Лапис Фаторум это что-то с удовольствием принял, а надпись на обсидиановой поверхности камня впиталась в нее, как чернила в бумагу. Ребекка лежит на спине, раскинув крылья и руки, и неуверенно, на пробу посмеивается. До неё доходит, что эта шутка про главу приключений от Винчесто была, вообще-то, туповатой, и что ей, как обычно, понравилось, и что он не может по-идиотски шутить, если он мертв- Фенцио отходит от шока быстрее, чем Ребекке хотелось бы. Надо отдать ему должное — первым делом он бросается не убивать её, а в лихорадочном припадке собирать остатки разбавленной крови обратно в кубок и выкрикивать обрывки заклинаний. Что было однажды, (вытереть Бонту лицо, попытаться ткнуть ножом в Люцифера) то будет дважды... Вики он пока что не трогает, но Ребекка поднимает себя усилием пресса, садится на мокрую землю, уперевшись локтями в колени, и расправляет крылья. Любое поползновение в сторону Уокер-младшей, и перья его прогрызут — Фенцио, кажется, тоже это понимает, и они молчаливо соглашаются на условия договора. Пока никто не делает глупостей, никто никого не пытается убить. — Эй. Фу, какой Винчесто отвратительно сопливый и банальный, он к ней подбирается со спины, проводит черным перышком от челюсти до шеи — ни "Здравствуй", ни объяснения, куда он в самый ответственный момент пропал — и надеется, что это сработает? Не зря надеется. Это работает. Ребекка улыбается, как последняя дура. — Между прочим, я думала, ты мертв. — Ах, так меня встречают, — наигранно оскорбляется Винчесто. — Я тоже много чего думал. Он выглядит помятым и давно не спавшим. И у него явно вывихнуто правое плечо — рука висит, как плеть. — Что ты сделал? — мурлычет Ребекка, устраивая подбородок на сцепленных в замок ладонях. Винчесто любит хорошую завершающую речь, нельзя ему отказывать в этой маленькой жизненной радости. — Что ты сделал?! — почти синхронно с ней орет Фенцио. — Что ж, — свободной рукой Винчесто выуживает из нагрудного кармана маленький невзрачный амулет, бросает его в сторону Вики — прицел явно сбит, но умная крошечная штучка угадывает, кого конкретно ей надо окутать дымчатым защитным полем. — Поскольку я абсолютно бесполезный, я год занимался абсолютно бесполезной работой и уничтожал все возможные трактовки пророчества. Поскольку Адмирон Винчесто — как там?.. Ребекка с удовольствием морщит нос. Надо же. Пять минут (в её понимании) как ожил, вывернул плечо, и уже кокетничает. Она не против: мужчина только что спас мир и он в душе гуманитарий, он может себе позволить потеатральничать. — "Ничего не стоит, но если стоит — то фаланги на мизинце Его Темнейшества", — напыщенно надувая щеки, подсказывает Ребекка. — Чудно, прекрасная память, — Винчесто щелкает пальцами и расплывается в своей самой зубастой улыбке. — Я отпилил эту фалангу и кинул её вниз. ...Шепфа. — И это было сложно! Ко всему прочему, нам не нужен Апокалипсис раньше срока, поэтому пришлось долго считать, где пилить, откуда бросать, чтобы попасть в море, воровать амулеты — опять — чтобы меня не сожгло заживо... Впрочем, это всё детали... Люцифер, ergo- — Ах, ergo, — цедит Фенцио. — Ergo, больше не сын демона, чья нога никогда не ступала на землю. Мизинчик, ничего не поделаешь, — краем рта улыбается Винчесто. И, конечно, Фенцио пытается их обоих убить — замахивается, чтобы метнуть чужой меч как копье. И, конечно, Ребекка, пришпиливает его к дереву за воротник двумя бросками перьев. Ювелирно чистая работа — перья взбудораженно дрожат, (видно, что хотят распороть кожу и высосать из артерий всю, до последней капли, ангельскую кровь) но задевают только ткань рубашки. — Что, из положения сидя? — бормочет Винчесто, приподнимая брови. — Техника. Ребекке нечего сказать — тем более, что все мысли, имевшие возможность сформироваться в её голове, прерывает мощный, равномерно заполняющий пространство звук. Шум листьев в лесу, или волны, бьющиеся о прибой, или лучший батальон ангельской гвардии, как всегда вовремя успевающий на задержание. — Ты видел, что они делают с теми, кого просто подозревают в предательстве? — спрашивает Люцифер, переводя взгляд с Ребекки на Фенцио.