***
Жене шестнадцать. Она была не по годам умна, находчива, серьёзна и расчётлива, имела правильные ценности и чистое, никем не навязанное мировоззрение. Кредо всей её жизни — борьба за справедливость и защита собственных прав, отстаивание мнения и точки зрения. Сражаясь с обществом за свободы, Женя каждый раз получала порции отрицания и отторжения на новые попытки выйти за рамки нормального и одобренного социумом: когда ты сотрясаешь стены веками выстраиваемой системы, опровергаешь ставшие каноном истины, ты неизменно тянешь за собой окружающих людей, подталкивая их к переменам. Последним способствует в наших реалиях очень маленький, просто ничтожный процент населения. Они будут навязывать своё мнение, упрекать и предлагать удобные лишь им сценарии. Сценарии, которые не разрушили бы тихий, полный рутины мирок. На что Женя в очередной раз закрывала глаза и замолкала, с непокорством продолжая нести в себе идеи перемен. Жизнь, навязываемая ей извне, совершенно точно не могла стать для неё истинной. Защита себя, одноклассников и всех нуждающихся от унижений учителей и окружающих неизменно заканчивались желчными «чтобы ты понимала», «не лезь не в своё дело, дрянь» и долгими, монотонными нотациями директора, ведь завучи были уже давно пройденным уровнем. В привычном — в третьем доме после школы — кабинете с противно-горчичными стенами и дешёвыми розовыми занавесками с котами во время воспитательных бесед становилось невероятно душно: многочисленные растения, какими был уставлен подоконник, вероятно, не справлялись с фотосинтезом. Воздух становился тяжёлым, физически было всё сложнее дышать — ком образовывался в горле. Женя всегда старалась его разбить, сглатывая. Но ничего, кроме гудящей головы и патовой ситуации, не получала. Её положение, конечно, смягчали отличная учёба и мелькающая на горизонте золотая медаль. Увы, лишь смягчали. Окружающие вели себя словно роботы, запрограммированные на уничтожение инакомыслия. «Никто не любит выскочек», — сказал как-то парень из 10 «А», срывая с плеча Жени сумку наверняка за то, что та вступилась за одноклассника, который по неосмотрительности решил появиться в школу в салатовых кроссовках. После она навещала спасённого мальчика в травмпункте, куда тот угодил с переломом двух рёбер, но и там не сыскала поддержки, да даже маломальской благодарности. «Из-за тебя одни проблемы. Как мне теперь объяснить, что за меня заступалась тупая девчонка? Подавись!» — последнее, что услышала девушка, прежде чем ей в голову угадил пакет с мандаринами и шоколадом, что она заботливо для него принесла в качестве гостинца. Единственный человек, кажется, во всём этом жестоком мире, с кем Евгения могла хоть как-то взаимодействовать: общаться, болтать после школы по пути до остановки — Тамила. Девушка, по которой сохли, наверное, все ребята с параллели. Девушка, чьи зелёные глаза всегда с интересом, своего рода любопытством смотрели на Женю во время её бурных рассуждений, которыми та ни с кем ещё не могла поделиться. Она смотрела на неё, больше не вникая и сочувствуя, а умиляясь и забавляясь детской наивности и открытости Жени. Смотрела, как на новый вид птиц. Тамила выступала с позицией нейтралитета: не соглашалась с её убеждениями, но и не высказывалась против. Не унижала, не делала больно. Переливы чёрных волос Тами в свете утреннего солнца, проникающего в окна рядом с её партой, стали любимой картиной Жени. Смех — любимым звуком, а духи, похожие на морской воздух, — любимым запахом, что приятным шлейфом всегда следовал за обаятельной Тамилой. Время шло, а эмоции не менялись. Спустя пару недель Женя осознала, что, по-видимому, её угораздило влюбиться. Какими были эти чувства? Искренними, непорочными, нежными и такими хрупкими, как молодой росточек, пробившийся сквозь старую корку давно не паханой плугом земли. Они проводили вместе от силы полчаса в день, этого было чертовски мало — сердце юной Жени просило большего, пускаясь в галоп каждый раз, как на горизонте виднелись волны чёрных локонов, а в воздухе тянуло желанным бризом. Единственный выход — поход в столовую — девушка непременно использовала, прибегая самой первой к буфетной стойке и покупая любимый круассан, начинённый вишней, для своей несбыточной мечты — Тамилы. Дальше уровня разговоров во время похода домой и совместного чаепития ничего не шло, да и не могло идти. Уж точно не с ней. Уж точно не в этом обществе. В один из весенних вечеров школа устраивала дискотеку в честь окончания четверти. Ноутбук, присоединённый к надрывающимся колонкам, кричащая модная музыка, которую завтра все, вероятно, забудут: всё это создавало атмосферу головокружительного отрыва, недетского кайфа, гарантируя к завтрашнему утру пачками валяющихся на скамейках пьяных гимназистов с надорванными от пения глотками. Зеркальный шар мерно крутился в центре зала под потолком, сверкая и слепя мутный взор. Дело стеклянного мячика простое: крутись себе да отражай лучи дешёвых прожекторов. Задача Жени была куда сложнее. Она, взвесив все «за» и «против» и всё-таки выводя из сложного уравнения нужную переменную, пообещала себе, что по окончании вечера признается Тами в чувствах. Ведь всё между ними шло хорошо: беседы, дружеский тон, чаепития с круассанами и, о, эти зелёные глаза… Вдруг она разделит взгляды? Вдруг ответит взаимностью, а вдруг и вовсе поцелует?.. Тогда и дышать станет проще. Она подозвала подругу в красивом серебряном платье, облегающем точёную фигурку, так что та, поставив на стол источник дурмана, нелегальный на школьном мероприятии коктейль, весело и не совсем уверенно подошла к распереживавшейся Жене. Девушка в свою очередь взяла её за руки, убедила себя, что всё случится сейчас, что на что-то она всё-таки способна, что вот сейчас всё получится… Зажмурилась — переливы угольных волос, по которым плавали разноцветные вспышки прожектора, гипнотизировали — и выпалила заветные слова. Ответ расколол итак перекроенное и столько раз залатанное сердце. Она получила непонимающие глаза, растягивающиеся в ужасной (да, та улыбка показалась Жене ужасной) улыбке, а после звонкий смех, сквозь который ядом прыснули слова: «Ты что, ещё и «розовенькая»?» — Тамила, под действием случая и некой дозы алкоголя в своей крови, гоготала, сказав исполосовавшее душу фразу так громко, что, кажется, музыка заглохла. Общий гам сменился перешёптыванием — её услышали ребята рядом, что, как в игре «глухой телефон», начали передавать сенсационную новость по цепочке из знакомых лиц. Слух разнёсся по толпе, как чума. Сердце Жени сжали в груди. Тами вцепилась в него ногтями цвета асфальта до кровоточащих ран, сминая наложенные в прошлом повязки от бывших потрясений, открывая незажившие рубцы и раскрывая незатянувшиеся раны. Женя, находясь в фантомном бреду, поднесла руки к чёрному с пайетками платью, чтобы проверить, нет ли крови из её пресловутой метафоры: мама до мозолей заставила бы его отстирывать. Осколки разбитого сердца царапали горло. Припекали глаза. Смеющееся лицо с высокими скулами и тонкими губами потеряло чёткое очертание, после и вовсе размываясь в большое пятно. Женя была растоптана, унижена и раздавлена. Последние крохи её веры, её надежды и слепого упования стали изничтоженным звуком, когда-то пролетевшим в голове, навсегда оставшимся там. Нежный росточек любви был безобразно изувечен — упал мёртвой соломинкой на холодную землю, от влаги робея и постепенно гния. Оставшийся вечер, до самого закрытия Женя проплакала в кабинке уборной. Стоило начать успокаиваться, размазывая по лицу когда-то красивый и утончённый макияж, как заходили девушки, больше напоминающие микрообщество уличных крыс, и обсуждали её, «Женю Анненкóву из 10 «Б», отвергнутую всеми лесбиянку». Обидные слова выводили притихшую девушку из хлипкого равновесия: как только дверь со скрипом закрывалась, истерика накатывала с новой силой. Осколки из глаз не вымыли все пролитые слёзы. Вокруг трепещущего сердца выстраивались толстые стены крепости, а голову занимала одна лишь мысль: «Только бы не узнали дома!» Она росла в среднестатистической русской семье с твёрдо обосновавшимися в ней ценностями и традициями, присущими консервативному обществу старой закалки. Одной из тех, в которой любое упоминание однополых отношений каралось наказаниями, и тебя приравнивали к кругу умалишённых. Одной из тех, в которой ты обязан родить ребёнка и связать себя узами банка, угодив осчастливленным родителям. Одной из тех, в которой приоритет внимания девушки должен быть смещён на создание семьи, а не на собственную реализацию и развитие. И это вещи обычные, которые оспариваться не смели, но были и крайности — простая идея веганства и этичности воспринималась максимально остро, неадекватно, что называется, в штыки. Понятно, какого рода наказания применялись к Жене, что ей пришлось пережить и чем пришлось заплатить. Каждый день ровно в семь часов вечера приходилось выключать «мальчиковую» тяжёлую музыку и создавать вид бурной школьной деятельности: с работы приходил отец. Настроение родителей девушка научилась определять по шагам от входной двери к гардеробной. В тот памятный день шаги были тяжелее и звучнее, чем обычно: уровень угрозы был «красный». Придумывать какие-то оригинальные названия этому столбцу оценки ситуаций девушка сознательно не стала. Не хотела придавать этому какое-то особое значение, не хотела признавать влияния этих уровней на свою жизнь. Она просто желала спокойно делать домашнюю работу по вечерам и жить нормальной жизнью. Мечтала, чтобы раны научились затягиваться быстрее. Да что там — просто затягиваться. Однажды Женю задержали на дополнительных уроках в школе — экзамены близко всё-таки — и она не успела к ужину. Боль от повреждённого левого лёгкого до сих пор отдавалась после нескольких кругов бега по школьному стадиону. Прокол лёгкого меньшее, что может случиться, после того как отец швыряет тебя в батарею. А по строгому военному расписанию шёл совместный ужин. Сегодня матери повезло больше — она была на смене. Стрекотание пузатого холодильника не заглушал мирный стук ложек о дно металлических тарелок: красивые фарфоровые сервизы не приживались в доме, постоянные скандалы не допускали их долгой сохранности. Давящую атмосферу разрезал холодный голос мужчины: — Я нашёл тебе достойного молодого человека. Он друг моего одноклассника, нынешнего мэра. Отличная партия, спортсмен, знает несколько языков. Мы обо всём договорились, поженитесь, когда тебе исполнится 18 лет. Женя оцепенела от услышанного. Шок и возмущение заполнили лёгкие: сделать вдох было невозможно. Девушка застыла с поднятой у рта ложкой, пыталась переварить услышанное. Права голоса она не имела, это очевидно. Осознание облило кипятком, как из ушата: всё будет так, как скажет человек, с которым она делит ужин. Женя могла стерпеть всё, что угодно: многочисленные шрамы и факт того, что она поимённо знала всех сотрудников ближайшего травматологического отделения тому подтверждение. Но распоряжаться её будущим, расписывать всё без её ведома? Больше всего душила обида, комом стоявшая в горле. Слёзы заблестели в уголках карих глаз. Неужели родители считали её куском мяса, который можно кинуть любому удобному варианту? — Но… Но, папа, я ведь даже не видела его! Я ведь… Я ведь даже не знаю его! Может… Мы могли бы увидеться для начала и… Вы ведь не можете просто так распоряжаться моей… — Не смей пререкаться! Я тебе слова не давал! Мне лучше знать, как всё устроить! Подляжешь, не проблема! Это избавит нас от долгов, обеспечит тебе и твоим детям золотое будущее! Тебе не придётся, как мне, работать сутками, чтобы оплачивать все ваши женские заскоки. Что ты вообще знаешь о жизни? Что ты поним… — «Подляжешь»?! Тебя маразм настиг? Ты меня ни с кем не спутал, я твоя дочь… — резкий удар о тарелку с горячим супом прервал тираду. Взрывающая боль на мгновение ослепила девушку, хруст заглушил мысли и звон тарелки о пол. Женя подняла лицо от стола. Любая попытка вдохнуть только усиливала боль, голова неумолимо кружилась: нос наверняка был сломан. Бульон обжигал лицо, грудь и бёдра. Слёзы неконтролируемым потоком хлынули из глаз. Всхлипнуть девушка не могла: боль хлыстом обдавала, лишая возможности. Кровь лилась пунцовым потоком на любимую футболку с милой жёлтой собакой (Женя обожала её. Купив в местном секонд-хенде за пятьдесят рублей, была убеждена, что добрее и милее собаки ещё не печатали на ткани домашней одежды), нарушая дыхание. Машинально приложив руки к лицу, девушка собиралась сбежать в своё укрытие, в комнату, чтобы вдоволь пореветь вдали от отца. Но её планы, как всегда, прервали. — Куда ты собралась? Ужин ещё не окончен, — сказал отец. Он даже не менял своего положения. — Отставить слёзы, это удел слабых. Я не так тебя воспитывал. Запомни одну простую вещь: это всё ради твоего блага, — Женя не всхлипывала, только терпеливо ждала, пока отец закончит с ужином. После этой сцены Женя убралась на кухне. Вернее, попыталась убраться. Получалось плохо: кровь заливала все поверхности, на полу остались разводы. Нос, по-видимому, был сломан. Ещё бы не был — встретившись с металлом тарелки, на другой исход рассчитывать было глупо. Девушка дождалась, пока её отец уснёт, чтобы с зарождающейся в груди истерикой отправиться в больницу. Там её приняли без очереди и лишних вопросов: у главы семейства Анненкóвых была «особенная» слава в городе. Спустя время нос восстановился. Только горбинка и покалеченное сердце остались в знак напоминания. Единственным способом обезопасить себя были занятия по самообороне, которые девушка посещала в свободное от учёбы время. Располагая доверием родителей и заставляя их считать, что является прилежной в учёбе девочкой, Женя превращала прогулки в свободное время в спарринги в подвале соседнего подъезда, где и находилась секция. Вскоре научившись драться, любые школьные попытки ущемить физически сошли на нет, хотя моральное насилие никто не отменял и отменить не мог. Ему она подвергалась каждый чёртов день. Понимала, что терпение, выдержка и силы иссякают, что не может жить в этой семье, где за смех можно получить пощёчину, существовать в этом окружении и продолжать самореализацию в этой стране. Любая, по мнению Жени, правильная мысль, выпущенная на осмысление товарищам, со смехом комкалась, уничтожалась и возвращалась к ней в виде изничтоженного клочка бумаги. Отличное от привычного, чем и была девушка, искореняли, притесняли. Сил бороться не осталось. Женя мечтала хоть раз в жизни проснуться с улыбкой на лице, не думая о том, какие испытания сегодня преподнесёт ей жизнь. Любая птица, если её не кормить и тыкать в неё палкой, в конце концов погнёт прутья и вылетит из клетки. Любое живое существо заслуживает свободы. Всему когда-то приходит конец. Вот и последняя песчинка её терпения в один день упала на дно прозрачных часов. Женя долго готовила, вынашивала в своей голове план отступления. Наконец, настал момент, когда его следовало привести в действие. Нагло вытянув последние деньги из сумки родителей, собрав собственные накопления и документы, накидав в рюкзак самых необходимых вещей, она, чётко зная, что делать дальше, выбежала из дома с полной уверенностью, что никогда больше туда не вернётся. Пулей, без оглядки на родной дом, вылетев из подъезда, Женя шла, а временами сломя голову бежала на перрон ближайшей станции. Одна, с наспех накинутым пуховиком, трубой шерстяного шарфа на шее и какой-то неизвестной, но приятной и правильной лёгкостью в сердце. На улице было холодно. Октябрьские заморозки ударили раньше времени. Идя по лужам, девушка обращала в крошку ледяные корочки, образовавшиеся на их краях. Изо рта клубами валил пар, щёки и нос начинали пускать краску, а кончики пальцев от отсутствия перчаток и тёплых носков постепенно превращались в обмороженные белые ледышки. Но сейчас это всё казалось неважным, пустым и не имеющим значения. Женя, робко улыбаясь своему зарождающемуся счастью, на пару секунд остановилась и обратила взор к утреннему небу. Оно являло собой лиловое полотно, на котором ветром гонялись облака сахарной ваты и сверкающие точки уходящих в негу ночи звёзд. Слева можно было заметить розовеющую вспышку утреннего солнца, что лениво выкатывалось из-за горизонта, что через час уже осветит девушке путь к новой, желанной жизни. В глазах Жени тёмно-коричневым зеркалом отражались белые точки звёзд. Она почувствовала жидкую соль на своих успевших обветриться губах — слёзы, капля за каплей лившиеся из переполненных влагой глаз, стекали по щекам, носу, накапливались у подбородка, после чего, закованные утренним морозом, стягивали кожу. Женя опустила голову, утерев приступ мимолетных эмоций. Осознание того, что сейчас она садится за руль жизни, перечёркивает жирными линиями прошлое и шагает в счастливую пустоту неизвестности, заставляло её идти дальше. Женя верила в себя и свои силы, верила в то, что в конце пути поддержат и выслушают, верила в картинки, рисуемые желающим разумом, верила во всё это. Девушка глубоко вздохнула и, засунув руки в карманы, быстро посеменила в сторону железнодорожной станции. Погасли уличные фонари. Настало утро.***
Женя пробыла на станции около сорока минут, прежде чем сесть в старую холодную электричку, которая должна была доставить её до городского вокзала. Перестук железных колёс, пустота кресел, пар, всё ещё идущий при редком дыхании — всё должно вгонять в апатию и сбивать с пути, но на лице девушки сияла короткая полуулыбка. В руках был зажат бумажный билетик, за окном сменялись пейзажи осенней русской природы с её пёстрыми берёзками и осинами, кроны которых успели покрыться тонким слоем голубого инея. Чем дольше она ехала, тем легче становилось на душе. Поезд уносил всё дальше и дальше от места, уже неименуемое для неё «домом». Он нёс её сквозь холод осени вперёд, к новому, неизвестному и правильному, нёс туда, где точно станет лучше и легче. Женю, подобно щеглёнку, передёрнуло от зябкого воздуха в вагоне. Она накинула на себя капюшон и прислонилась к слегка обледеневшему стеклу электрички, прикрыв глаза и отправляясь в мир короткого сна. Дальше предстоит нелёгкий путь. С вокзала он лежал в Москву, кассу, аэропорт и прочь, прочь из этой страны, от этих людей, от этой семьи. «Обратной дороги нет», — прошепчет девушка, перед тем как забрать у кассира билет в один конец до Нью-Йорка. Её большой и уже начавшей сбываться мечты.***
Прошло чуть больше полугода с того момента, как она покинула Россию и гордо, уверенно вступила в новую жизнь, начав всё с чистого листа. Она поменяла имя и фамилию, получила гражданство, благодаря наспех придуманной истории о причинах эмиграции, и спокойно училась на первом курсе социологии небольшого нью-йоркского колледжа. Всех имеющихся денег впритык хватило на оплату общежития, билеты и покупку вещей первой необходимости. Но большего и не хотелось — все недостатки в бытие опускались полной независимостью и безопасной свободой. Всё, спустя месяцы, устаканилось и приобрело смысл. Несмотря на страхи, риски и возможные последствия, Джейн (это имя, на которое девушка поменяла своё старое), смогла совершить задуманное и стала свободным от мнений и предрассудков человеком. Теперь она, только она могла определять то, что стоит делать дальше, что говорить, куда и с кем идти. Хотя последнее волновало в меньшей степени — новых знакомств завести ещё не удалось, общалась она только с одногруппниками и соседями по общежитию, а, значит, к более близким контактам ещё ничто не располагало. Как не располагала и уязвлённая прошлыми конфликтами с одноклассниками душа, разбитое на вечеринке сердце и отсутствие положительного опыта взаимодействия с людьми.***
Это был обычный вечер обычного буднего сентябрьского дня. Джейн закончила учиться меньше часа назад. Сегодня был самый загруженный день за всю неделю: больше всего пар, заданий и практики. Голова варить, после всего в себя вобранного, совсем не хотела. Выйдя за ворота колледжа, Джейн тяжело вздохнула, опустив ставшие невыносимо тяжёлыми плечи, и направила поникший от усталости взгляд к небу. То являло собой ярко-голубое полотно с редкими пушистыми облачками, залитыми позолотой солнца. Погода была чудесной — середина сентября позволяла обходиться без куртки. Одной лишь джинсовкой. Тёплый ветерок колыхал длинные пряди каштановых волос девушки. Пахло скошенной травой и поднятой машинами пылью: вся обстановка являлась красноречивым приглашением к недолгой прогулке. И хотя Джейн планировала направиться сразу домой, в скромную комнату в общежитии колледжа, край сознания отчаянно протестовал, призывая к здравому смыслу. Не хотелось вновь возвращаться и утыкаться носом в книги и бесконечную зубрёжку. Так что она, обдумав варианты, приняла осознанное и единственно верное решение: развеяться и пойти туда, куда глаза глядят. А глядят они в сторону небольшого парка, до которого всего-ничего, минуты три ходьбы. Будучи любителем спокойных прогулок, она, надев наушники, неспеша направилась в нужную сторону. В ушах играл Eminem, отчего чувство какой-то независимости и незримой силы аурой кружило вокруг — это можно было прочитать по уверенному шага от бедра, приподнятому подбородку, прямой спине и счастливой улыбке. Находясь в теле почти семнадцатилетней девушки, разума и опыта в ней было лет на двадцать пять, ни годом меньше. Джейн пережила то, что многим людям, к счастью, никогда не придётся пережить. Прочувствовала на собственной шкуре одиночество, боль, непонимание и царапающую изнутри зависимость. Она смогла сделать, провернуть то, о чём некоторые даже боялись подумать, что не могли представить, так что… Хватит, Женя… Джейн, хватит думать об этом, всё в прошлом. Она вошла под кроны величественных клёнов, на которых уже начали распускаться из оживших почек зелёные молодые листочки. Природа пробуждалась: деревья из серых безжизненных прутьев превращались в шикарные вековые растения, тень от которых большими пятнами падала на тротуары. Воздух был наполнен теплом и солнцем. Ветер, подхватывая запах листвы, разносил его по улицам города. Джейн остановилась посреди дорожки, закрыла глаза и, полной грудью вздохнув, почувствовала запах скошенного газона, мёда и распускающихся в клумбах цветов. Лёгкие заполнились приятным кислородом. Девушка шумно выдохнула, и на лице расплылась короткая счастливая улыбка — всё то, что происходило, происходило с ней, не главной героиней какого-то мотивационного фильма или нового романа. Девушка вдруг осознала, что сама сковала своё счастье и реальность. Чувство какой-то невероятной детской радости тёплым комочком зародилось внутри. Не отметая в сторону эмоции, Джейн быстрым шагом двинулась дальше. Путь держала в ближайшую кофейню или чайную, какая только попадётся на пути: желудок после нескольких пар норовил сжаться в маленький урчащий комок, беспощадно умоляющий дать ему положенной по праву еды. Она совсем забыла, что в последний раз ела только утром. «А сейчас который час?» — девушка посмотрела на экран смартфона. «Половина шестого вечера. Превосходно, Джейн, нам ещё не хватало помереть с голоду», — отшучивалась, где-то внутри себя искренне радуясь тому, что на выходе из парка виднелась вывеска «Coffee&Bakes». Сейчас она непременно забежит туда и набьёт, наконец, свой желудок. Через пару минут девушка была уже у входа и тянула руку к ручке прозрачной двери.***
Джейн зашла внутрь и отметила, что кафе либо не пользуется особой популярностью, что странно, учитывая его выгодное местоположение, либо сейчас просто не подходящее для чаепитий время: все ещё на своих рабочих местах. Небольшое уютное помещение с красиво оформленным интерьером имело барную стойку, где заодно и принимались заказы, парочку столиков поодаль, несколько растений, расставленных по периметру, витающий в воздухе запах терпкого кофе и звуки гремящей посуды на кухоньке, что мешались с тихими завываниями джаза. Всё это было пустым. Или почти пустым. На одном из трёх высоких стульев у бара спиной ко входу сидел мальчик… паренёк, которому на вид было не больше шестнадцати-семнадцати лет — потенциальный ровесник Джейн. На нём был тёмно-синий пиджак, из-под которого виднелся белый ворот рубашки, а также забавные шорты и чёрные гольфы, классического фасона туфли, напоминающие оксфорды. Девушка тихо прикрыла за собой дверь, но всё же не смогла избежать скрипа. Вдогонку своим мыслям изогнула бровь. В Америке она живёт совсем не много, но таких персонажей видит впервые. Тряхнула головой, решив не забивать разум ненужной ерундой. Посчитала, что, может, эта одежда парня — форма какого-то учебного заведения, филиала крупного нью-йоркского университета или что-то в роде того. А сидит он здесь по той же причине, что и она сама — недавно закончил учиться… Джейн отрицательно мотнула головой, пытаясь прогнать мыслишки в стиле Шерлока Холмса, и, наконец-то, прошла к барной стойке, сама не заметив, как потратила чуть больше десяти секунд своего времени, пялясь в спину незнакомого парня. Она решила сесть на крайний из трёх стульев, сохранить адекватную дистанцию между собой и юношей. Принимающего заказ администратора почему-то не наблюдалось. Пустота помещения вместе с тихой музыкой, призванной создавать уют, вводили девушку в дискомфорт, отчего она сглотнула и беззвучно выдохнула. Её компаньон гипнотизировал серьёзным и совершенно несвойственным подростку взглядом кофемашину напротив — это не могло не привлечь внимание Эриксон. Она, найдя это единственным доступным сейчас развлечением, искоса наблюдала за парнем, организуя бутафорскую слежку. Не прошло и четырёх секунд, как взгляд его из спокойного, с долей серьёзности, превратился в вопросительный, с долей осуждения и направился прямиком к любопытствующей личности Джейн. Она замерла, не в силах совладать с собственным телом. Он застал врасплох, замораживая холодом взгляда в текущем положении. Джейн осталась сидеть в полуоборота, с прищуром на один глаз — являясь крепким орешком, не собиралась отводить взгляд. Продолжала рассматривать его, в то время как он, того не скрывая, оценивающе рассматривал её. Аккуратно завязанный галстук. Чистый, выглаженный, как с иголочки, костюм. Волосок к волоску уложенная причёска. Сдвинутые домиком густые брови и серые огромные глаза, выкованные из хрусталя, излучали будто ощутимый холод. В свою очередь он мог видеть аккуратное личико девушки с россыпью родинок на щеках, такие же большие тёмно-карие глаза с веерами ресниц, копну серо-коричневых волос, чуть спутанных ветром… Парень смотрел на неё, так же как она на него: с немым вопросом и неким любопытством. Смотрел, как на что-то простое, но в то же время необычное и вызывающее тень недоумения. Спустя время их затянувшаяся игра в гляделки подошла к концу. Когда администратор вышел из маленькой кухоньки, держа в руках кофейник, они одновременно оторвали друг от друга взгляды. Парень, выдавив из себя подобие благодарной, но больше похожей на саркастичную, улыбки, принял из рук работника заветный графин и начал наливать в свою чашку. Джейн же просто притянула к себе меню и, пытаясь собрать отчего-то разбежавшиеся по закоулкам сознания мысли, начала читать позиции, доступные для заказа. «Ну, тут всё понятно. Кофейня — значит кофе, чай, сладости и выпечка. На другое и рассчитывать было глупо», — перед глазами стояли названия чизкейков, пирожных, выпечки и тортов, но в мозг для дальнейшей обработки они не проходили. Мозг был катастрофически серьёзно и безотлагательно занят. Девушка поёрзала на стуле, почувствовав холодок, пробежавшийся вдоль позвоночника, и вновь подумала о пареньке слева от себя. Он не вызывал никаких подозрений, но тем не менее казался ей странным. Третий глаз девушки, называемый интуицией, всегда выручал и подсказывал верные решения, а то и возможные исходы некоторых событий. Особого внимания она этому не уделяла, ведь хорошая интуиция есть у многих людей, а, значит, стоит принимать это как что-то обычное. Сейчас же ситуация ощущалась чуть острее, нежели другие. Парень, а может и не он, в общем, кто-то создавал непонятную тревогу, порождающую постепенно обосновывающийся в голове Эриксон страх, который она никак не могла от себя отогнать. — Мисс, — позвал администратор, на что Джейн никак не отреагировала. — Мисс, — во второй раз сказал он, призывая вернуться в реальный мир. Девушка и не поняла, как выпала в астрал, в глупой позе застыв перед ожидающим заказа работником. — Да, здравствуйте. Мне, пожалуйста, большой капучино и вензель с малиной, — одним предложением быстро проговорила она, не отрываясь от страниц меню. — Ожидайте. Ожидание стало для неё вечностью. Заказ готовили всего лишь шесть, может, семь минут, за которые чувство тревоги постепенно поглощало разум. Она то и дело поглядывала на парня, что медленно вытягивал из кружки свой чёрный кофе, и не могла понять, что являлось причиной такого её состояния. Джейн смотрела на компаньона, но больше не получала ответа. Казалось, он вообще перестал её замечать, не признавал её существования, что накаляло обстановку на некоторый градус тревожности. Тихая музыка, призванная скрасить пребывание гостей здесь, казалась Эриксон громче битов в любом попсовом клубе. Она уже физически не могла сидеть на одном месте, начиная незаметно ёрзать на нервной почве. Через минуту появился управляющий с тарелкой с булочкой и чашкой кофе в руках, и Джейн, немного расслабившись, тихо выдохнула. «Всё это ерунда, ты излишне себя накручиваешь. Просто поешь», — с такой мыслью она пододвинула к себе большую чашку кофе с кремовой пенкой и тарелку с ароматным тёплым вензелем, из слоев теста которого вылезало малиновое варенье и сливочный крем. Вдохнув терпкий запах капучино, Джейн, уже готовая его испить, остановилась, вспомнив, что нужно подсахарить напиток, и начала взглядом искать сахарницу. Нашла. По левую руку её «кофейного дружка». Делать нечего — кофе без сахара она выпить точно не смогла бы — только с перекошенным лицом и гримасой отвращения. Так что, томно вздохнув, подала голос: — Извините, — она не знала, как лучше обратиться к нему, даже несмотря на одинаковый возраст. Дежурная фраза сработала. Он повернулся с физиономией безразличия, нарочито показывая, что ей безумно повезло завладеть его вниманием: — Можете, пожалуйста, подать сахарницу, — девушка указала на белую керамическую ёмкость по его левую руку. — Конечно, — быстро ответил он, поменявшись в лице, на котором теперь растянулась уже знакомая Джейн саркастичная улыбка. — Держи, — он несильно толкнул её в сторону девушки, так что сахарница, плавно проскальзывая по блестящей поверхности стойки, вскоре оказалось в её ладони. — Спасибо, — послышались негромкие слова Эриксон, что с серьёзным нахмуренным лицом высыпала свою порцию сахара в кофе. Тревога начала разрастаться в безосновательную паранойю. Чуть ли не физически начав дрожать, Джейн услышала крик своей интуиции, которая пыталась донести до своей хозяйки, что что-то не так. Несмотря на это, девушка продолжала сидеть, размешивать сахар и упрямо игнорировать своё шестое чувство, которое никогда ещё не подводило. В голове пронеслись мысли о мнимой нереальности происходящего, ведь, в конце концов, что может произойти с ней в этом милом кафе в компании безобидного парня? Ответ пришёл мгновенно, будто ждал того. Ничего. Теоретически, ничего не может случиться. Разве что Джейн обожжётся кофе или прольёт его на себя. Это меньшее из зол. Поводов для беспокойств действительно нет: в кафе была только она, парень и ещё пара человек на кухне. Отчего-то душа продолжала маячить из стороны в сторону, вызывая новые волны тревоги, раскачивая океан спокойствия. Стоило Эриксон завершить мысль, как дверь с тихим скрипом отворилась. Сердце пустилось в галоп. Разум кричал: «Что-то не так!» Действуя по какой-то единственно верной программе, не в силах игнорировать тревожное наваждение, которое превратилось в мандраж, Джейн в упор посмотрела на парня. Будто пыталась найти в нём причину своих метаний, отыскать угрозу, то, что могло вызвать недоверие. Но вместо ответа получила непонимающий взгляд, с насмешкой спрашивающий: «Ты нормальная вообще?» Он смотрел, сдвинув густые брови, смотрел, как на дурочку, каковой девушка, конечно, не являлась. Хорошо, не в нём дело значит. Пока компаньон Джейн продолжал в непонимании пялиться, она, благодаря природе своего женского зрения*, могла расплывчато видеть человека, что явно не собирался подходить к стойке и делать заказ. Незнакомец просто молча стоял посреди прохода, осматриваясь по сторонам, а позже — созерцая сидящих впереди подростков. Девушка была готова. Её тело, её нервы были готовы ко всему, о чём предупреждало шестое чувство. Собрав волю в кулак, она предприняла попытку повернуться к гостю. Как только голова начала двигаться в сторону незнакомца, Джейн с ужасом обнаружила, что тот резко вынул нечто из кармана, поднимая руку в сторону парня. Действия были быстрее мысли. — Падай! — выкрикнула она парню, высасывающему остатки кофе. Но не дождалась ответной реакции — было бы слишком поздно для них двоих. Джейн спрыгнула со стула и, столкнув парня, вместе с ним же полетела на пол. Путь от высокого стула до кафеля был бы куда приятнее, если бы не некоторые обстоятельства, его осложнившие: прозвучал оглушающий хлопок выстрела. Пуля, предназначенная для затылка парня, полетела в сторону Эриксон, проходясь по плоти её плеча. Затем врезалась в барную стойку, в её камень, кроша поверхность, с которой посыпался песок отделки. Девушка, взвизгнув от волны острой боли, от которой зазвенело в ушах и весь мир разом вывернулся наизнанку, встретилась лицом с холодным полом, по-дружески поцеловав его своей челюстью. В скорых расчётах Джейн был пункт — упасть на парня. Чего не произошло: он словно испарился. В данный момент были иные заботы и думать о странных обстоятельствах с исчезновением мальчика Джейн не стала. От боли, всё новыми и новыми волнами исходящей от задетого плеча, потемнело в глазах. Кончики пальцев начинали неметь, будто в припадке, трусясь. Уши, то ли от громкого хлопка пистолета, то ли от шока тела, отказывались воспринимать реальность: всё вокруг слышалось, словно через вату. Девушка чувствовала, как болит челюсть, как кровь сочится из борозды, оставленной пулей. И ничего не могла сделать: просто лежала на холодном кафеле, корчась от переживаемых ощущений, пыталась совладать с собой, взять в руки, не поддаваться волнам убивающей боли. Парень, парень, они хотели убить паренька! Джейн не была эгоисткой, думающей лишь о сохранности и комфорте своей жизни. Даже несмотря на чёрное прошлое, её принципы не были испачканы грязью: даже сейчас, в такой, казалось бы, критической ситуации, синдром спасателя активизировался сам собой. Заставил девушку собрать себя в кучу и, сделав рывок, опереться на здоровую руку и перевернуться на бок, чтобы оценить обстановку. Джейн перевернулась, щурясь и пытаясь увидеть что-то, кроме разноцветных кругов перед глазами. На лице её нельзя было прочитать какой-то конкретной эмоции. Как только зрение более-менее сфокусировалось, она шумно выдохнула, ведь даже не могла представить, как дерьмово, но в то же время хорошо обстоят их с парнем дела. Её «дружок» оказался не простым пацаном с факультета физмата, как казалось ранее. Дрался он так, что, сойдись с ней в поединке, наверняка бы повалил в первые же минуты. «Такие подсечки, чёткие удары и удушающие даже мой тренер не делал», — подумала Джейн. Она набрала побольше воздуха в лёгкие, стараясь замедлить участившееся дыхание. Продолжала пускать слюни, перемешанные с кровью от, видимо, образовавшейся на челюсти гематоме. Удар о кафель пришелся по самой кости, что, пульсируя, жгла лицо изнутри. Джейн наблюдала за тем, что происходит посреди столиков. Те были расшвыряны по разным частям зала, ровно как стулья и цветы — драка приобрела масштабный характер. Парень был ловок и проворен, знал своё дело и каждое движение будто просчитывал за несколько ударов, как в шахматах. А мужчина, что хотел, по всей видимости, его убить, был как минимум в три раза больше. Дрался парень техничнее, точнее и… Зал ослепила голубая вспышка, прозвучал какой-то странный, неизвестный девушке звук, и её компаньон в миг оказался за спиной противника. С яростью нанёс выверенный удар по его шее. Джейн, наблюдая из своего «укрытия» за ходом боя, могла бы поспорить, что он телепортировался, но отказывалась верить себе и иллюзиям, создаваемым, наверняка, болевым шоком. Левую руку начинала сводить судорога, металлический привкус крови, её запах — всё принуждало поскорее сдаться и упасть в забытьё, поддаваясь мукам полученных травм. Но она была далеко не слабачкой до физических ощущений — жизнь научила её терпеть. Нащупав валяющийся рядом стул, Эриксон опёрлась о него ножку и, издав чересчур громкий стон, больше похожий на вскрик, подтянулась, садясь на коленки. Мотнув головой, она обнаружила, что успела оставить на полу небольшую лужицу крови. Чем непременно привлекла к себе внимание. Целых два. Первой в сторону недобитой студентки повернулась голова парня. Выражение его лица не сулило ничего хорошего: взгляд, преисполненный ярости и решимости, прошёлся по содрогающейся фигуре у барной стойки. Парень, сделав быстрые выводы, схватил за клок волос своего противника. Оттянув их с такой силой, что мужчине пришлось выгнуться назад, что-то жалобно просипев. Воспользовавшись случаем, парень выбил из его рук пистолет и швырнул на пол. Тот, как футбольный мяч, со скрежетом покатился в ворота, которыми оказалась Джейн. Оружие, из-за которого плечо истекало кровью, находилось в её временном владении. Боль ощущалась уже меньше, будто чем-то притупляясь. Это и послужило для Эриксон стартовым флажком к попытке помощи своему компаньону. Она на миг возомнила, что может встать и драться вместе с ним. Оперевшись о барную стойку, она попыталась встать. Болевой шок маскировал собой всё, за исключением мощного головокружения и мерзкого ощущения, от которого волна дрожи проходилась вдоль позвоночника. В тело, кажется, воткнули сотни тысяч тонких иголок. К компании уже успевших породниться за общей дракой незнакомцев спешил присоединиться ещё один персонаж. В кафе вошла девушка, вооружённая одним лишь пистолетом. Она посмотрела сначала на двух занятых друг другом мальчиков, сцепившихся в яростной схватке, а затем — на Джейн, истекающую кровью со рта и до самой талии. Сразу же приняв ту за лёгкую мишень, новенькая с оскалом маньяка направилась в сторону искалеченной. «Ну вот: либо моя жизнь закончится сейчас, в поединке за её спасение, либо на холодном полу в луже собственной крови», — пронеслось в голове Эриксон. Гордость и желание жить выбрали первый вариант. Ногой из всех имеющихся сил оттолкнувшись от стойки, Джейн, стиснув от боли зубы, замахнулась для удара. К своему удивлению, попала туда, куда изначально целилась — новоиспечённая соперница схватилась за шею, самое уязвимое место, хватая ртом воздух. Появилась небольшая фора. Справляясь с головокружением, Джейн переложила пистолет в здоровую руку и, занося её для ещё одного удара, прошлась по челюсти девушки металлом оружия, исчерпывая лимит собственных сил. Не получив особых увечий от детских атак девушки, киллер лишь сплюнула кровь, подготовившись к ответной. Подпрыгнув и быстро развернувшись в воздухе, она выполнила базовый финт, что завершился мощным ударом по и без того больной физиономии соперницы. Её ботинок прошёлся прямо по глазу, припечатывая Джейн к барной стойке. В пояснице студентки что-то хрустнуло, после чего она всерьёз начала прощаться с жизнью. Боль обняла со всем трепетом, из маленькой волны превращаясь в убийственное цунами. Сменяясь всё новыми и новыми приступами, взрывающими голову изнутри и рвущими тело на лоскутки, она заставляла девушку открывать и закрывать рот. Как рыба, что пыталась добыть бесценный в данной ситуации кислород. Джейн хрипела, задыхаясь в агонии. Находилась в паре шагов от смерти, понимала это — к боли добавился страх, больше схожий с инстинктом выживания. Ей точно уж не хотелось умирать. Ноги стали ватными, в ушах беспрестанно звенело, а опора в виде стойки вскоре перестала ощущаться. Прикрыв глаза, Джейн приготовилась лететь вниз, к полюбившемуся кафелю. Завершила недолгий полёт, безмолвной куклой упав, разбиваясь о лёд плитки. Её тело начало содрогаться от новых приступов боли. Любой ориентир — звуковой, зрительный — был потерян. Вдруг раздался шум, тихим эхом резонирующий от стенок сознания. Последнее, что могла слышать Джейн, прежде чем впасть в последнее забытье. Парень, взяв рядом стоящий стул за ножки, замахнулся и металлической спинкой въехал по голове своего соперника, заставив того закатить глаза и навзничь свалиться на пол. Он шумно выдохнул, явно довольный проделанной работой. Собрался с мыслями, когда увидел ещё одного киллера, приближающуюся к девушке, что спасла ему жизнь. Та сделала пару шагов в сторону корчащегося от боли комочка, пару минут назад сидевшего с нелепым видом за барной стойкой и выбирающего свой потенциальный ужин. Киллер достала из-за пояса пистолет и направила в сторону Джейн. Но мир иной не хотел принимать девушку так быстро. Парень, вновь телепортировавшись из противоположного конца зала к месту действия, накинулся на спину второй убийцы и, провернув блестящий удушающий, повалил на пол. Та хваталась за горло уже второй раз за последние несколько минут, но парень не обращал внимания на её жалкие попытки сохранить свою не менее жалкую жизнь. На лице растянулась настоящая улыбка Чикатило — он не будет церемониться. Послышался хруст костей. Одним движением парень свернул ей шею. Он быстро поднялся с колен, не соизволив даже мельком глянуть на убитую и её выведенного из строя напарника. Упал на колени рядом с Джейн, безвольно валяющуюся среди стульев у барной стойки. Под ней растекалась пунцовая лужица крови. — Эй, эй, ты жива хоть? — он хотел взять её за подбородок и повернуть голову на себя, но передумал, увидев фиолетовую гематому аккурат у нижней челюсти. Глаза Джейн закатились, она не могла видеть сидящего рядом парня. Лишь слышала, отстранённо слышала его вопрос, но ничего не отвечала. Не чувствуя половину лица, не могла шевелить губами. От боли в плече, спине, голове, челюсти, в мозгу взрывались фейерверки. Тело сковало. Кажется, Джейн вообще позабыла, что у неё есть тело. Настолько невообразимо сильной была пульсирующая парализующая боль. Парень, быстро осмотрев потрёпанное тело и выругавшись себе под нос, поджал губы. Он поднёс два пальца к сонной артерии и, нащупав пульс, кивнул головой. Несмотря на огромную синеву под глазом, гематому у челюсти, кровь, ручьями стекающую изо рта, простреленное плечо и ещё букет увечий, эта девушка была жива. — Попытаюсь спасти тебя, не умирай раньше времени, — прошептал он, зная, что его наверняка не услышат. Веки Джейн плотно сомкнулись, отпуская её в царство блаженного покоя и тишины. Когда слеза, тонкой струйкой скатившись по щеке, упала на кафель, парень прикоснулся к плечу девушки, в тот же миг под голубо-белую вспышку исчезая восвояси. Одно мгновение, и в кафе стало ровно на двух человек меньше.