В том месте и в то время

      Джейн не сразу смогла раскрыть глаза. Когда веки, слипшиеся от засохших слёз, смогли разлепиться, девушке вновь открылся необъятный мир. Мир, в который она с боем вернулась. Мир, который она отчаянно не хотела покидать.       Отвыкнув от восприятия малейших источников света, Джейн некоторое время жмурилась, открывала и закрывала глаза, в уголках которых сцепились длинные колоски ресниц. Как ни старалась, не могла увидеть ничего, кроме пугающего мрака, кольцами витающего у взора. В голове, начинённой ватой, неприятно гудело. Шум в ушах затмевал любые звуки, пытающиеся протиснуться извне. Тело казалось чужим, ненастоящим, призрачно-лёгким… И это пугало.       Джейн показалось, что её взяли, как тряпичную куклу, и со всей силы швырнули, утопили в водах неизвестности, заставляли задыхаться. Наблюдали, как сопротивляется желающее жить тело, в отчаянии бьёт по глади серебра руками и ногами… Как последние пузырьки кислорода с глухим криком покидают лёгкие, обрекая владелицу на быструю, но страшную и мучительную смерть…       Этого не происходило. Никогда не произойдёт. Это был всего лишь сон, наколдованный анестезией, а физическая слабость — одна из неприятных побочек.       Плотнее сомкнув веки, так, что ресницы утонули в складках белёсой кожи, Джейн поджала белые от малокровия губы и, незаметно для себя, тихо промычала, упрямо не желая обращать внимание на проделки своего разума.       Она чувствовала, что тело не распадается на атомы, не бьётся о гладь воды, не содрогается в предсмертном припадке… Оно лишь побаливало, отдавало тянущим недугом в местах недавних увечий. Челюсть, как и левый глаз, плавило изнутри — будто углём из только догоревшего костра прошлись по лицу. И не забыли задеть плечо — от того горячими волнами по всему телу расходились разряды острой дрожи, неприятной, мерзкой, тянущей боли. Она заполнило всё вокруг, пыталась заполнить… Что-то, как гордый рыцарь Его Величества, не позволяло ей захватить весь трещащий по швам мир Джейн. Имя этому стражу — несколько шприцев обезболивающего, своевременные медицинские вмешательства, качественная анестезия и достойный уход.       Преисполненная уверенности девушка переоценила свои возможности. Решила подняться с… Видимо, кровати, на которую каким-то чудом умудрилась попасть. Но тут же пожалела о быстрой сделке со своим отравленным разумом.       Стоило оторваться от подушки, уперевшись в матрас здоровой рукой, как голову сжало тисками, внутри раздалась серия фейерверков, искры от которых валом заиграли перед глазами. Как резко шоу началось, так быстро и закончилось — на смену карнавалу цветов пришла беспросветная, пугающая, липкая чернота. Джейн, теперь окончательно потерявшая любые ориентиры, успела смириться. Почувствовала, как не может держать себя на подгибающихся руках, как слабость накатывает с новой силой, как вот-вот рухнет обратно…       — Сиди, — в стороне послышался знакомый, приглушённый голос, воспринимающийся, как сквозь вату.       Джейн почувствовала на лопатках чью-то руку. Она аккуратно, от этого не менее крепко, удерживала её от падения назад — в объятия кровати, мягкость подушки, царство звенящей тишины и забытья.       Этот «кто-то» явно не желал нового болезненного опыта.       Джейн, потратив несколько мгновений тянущегося, как горячая карамель, времени на попытки сфокусироваться и притупить болевые импульсы внутри черепной коробки, быстро заморгала. Повернула будто чужую голову к источнику звука, щурясь, пытаясь вернуть по праву принадлежащее ей зрение.       Вскоре первые попытки начали венчаться успехом: из черноты, застилающей весь взор, начали вырисовываться силуэты. Постепенно, осторожно, медленно… Джейн ошиблась. Их там было два.       Первый находился на приличном расстоянии. Статуей стоял у стенки, адресуя в ответ не менее внимательный и придирчивый взгляд. Позже, по мере возвращения возможности видеть что-либо, Джейн поняла, перед ней была девушка с довольно милой внешностью. Светлые волосы, собранные в аккуратный пучок, яркая помада на губах, белая рубашка и большая, будто кукольная, юбка в горошек. Решив, что она находится слишком далеко и не представляет особого интереса, Джейн прикрыла глаза, собираясь с мыслями и ощущениями.       Чтобы рассмотреть вторую фигуру, Джейн понадобилось лишь повернуть голову вправо. Увидела того, кого одновременно боялась, не хотела знать и помнить, но кому в то же время радовалась и как-то отстранённо ликовала. В глубине души что-то скоро расплавилось, разливаясь по сосудам и грея тело, принося тому, намучившемуся и натерпевшемуся, долгожданное облегчение.       Тёмно-каштановые, почти чёрные пряди небрежно спадали на лицо, усыпанное точками звёзд. Большие хрустальные глаза внимательно таращились на неё, считывая состояние, любое действие, любой вздох. Белый ворот рубашки, как в тот вечер, выглядывал из-под тёмно-синего с красными окантовками у лацканов пиджака. Там и галстук, и клетчатый жилет, и чёрные гетры… Вскоре картинка сфокусировалась окончательно, и тогда девушка, изумлённая своему прозрению, округлив глаза, поняла, насколько близко находится к своему потенциальному спасителю. Она могла слышать его спокойное, ровное дыхание. Могла разглядеть три маленькие родинки, сбившиеся в треугольное созвездие на его щеке. Могла видеть, как он, чуть приподняв уголок губ, заставил неглубокую ямочку застенчиво проявиться.       — Ты? — спросила Джейн хриплым шёпотом.       Осознав, что теперь совсем не ощущает нижнюю челюсть, девушка в порыве короткой паники нахмурилась. Услышав свой голос, что напоминал больше баритон хронического алкоголика, попыталась прокашляться: горло от обезвоживания стянуло сухой плёнкой. На выходе получились хрипы, похожие на скрежет металла о стекло.       — Я.       — Где мы? — просипела девушка.       Она постаралась как можно увереннее опереться о матрас, держась на всё ещё предательски шатающихся руках. Пыталась невербально дать понять, что больше не нуждается в поддержке. Ответной реакции не получила — рука парня продолжала фиксировать её спину в текущем положении, не давая той двигаться ни взад, ни вперёд.       — Ты же себя нормально чувствуешь? — вопросом на вопрос ответил он. — Если да, то есть опции получше, чем нахождение здесь.       Джейн понимала, заторможенно, медленно, с отставанием, но понимала, что не хочет оставаться в неведении больше ни единой секунды. Даже несмотря на то, что чувствовала себя разбитой, уставшей и с концами потерянной. Зрение вернулось к ней, как и относительный контроль над конечностями и телом. Решив, что ситуацию критической назвать нельзя, и чувствует она себя нормально, попыталась как можно увереннее и тверже сказать:       — Я в порядке.       Но получилось не очень убедительно. Вернее, совсем не убедительно. Будто барашку выдрали глотку и заставили блеять. По горлу прошлись скребком — саднило всё внутри. Кажется, слизистая от сухости потрескалась, как пласты земли в пустыне, и штукатуркой сыпалась с поверхности горла. Так что на выходе получались не слова, а хриплые и жалкие подобия звуков.       Парень тяжело вздохнул, закатив глаза.       — Можно? — обернулся он к девушке позади себя, на что та, странно улыбнувшись, медленно кивнула головой.       — Вставай, — сказал парень Джейн и сразу добавил, будто ошибся в расчетах. — Нет, лучше опирайся о… — не ожидая возражений, парень перехватил её здоровую руку под локоть, на что она, в свою очередь, схватилась за локоть его. — …меня.       Он с легкостью подтянул к себе худощавое тельце Эриксон и, зависнув в ожидании, держал сражающуюся с мощнейшим девушку за плечи. Предотвращал ее гарантированное падение назад.       Физически это давалось не сложно — парень был выше неё на пару сантиметров, сильнее, носил на плечах ясную голову… Да просто являлся здоровым человеком, не имеющим подобных Джейн увечий.       Хотя мог собрать этот букет, если бы не либо отвага, либо поразительная глупость девушки, стоящей напротив. Она спасла ему жизнь. Парень вгляделся в лицо приходящей в себя Джейн. Мертвой хваткой фиксировал её в одном положении. Понял в момент, сколько хлопот в один момент навалилось на его плечи, сколько теперь придется объяснять, во что посвящать и о чем рассказывать. Понял, что эта, кажется, взрослая девица стала неспособным ни на что ребенком, нуждающимся в постоянной опеке и поддержке. И мог он оставить это дитя, дать ему схлестнуться с волной беспощадного мира в одиночку? Ответ был очевиден — нет. Если бы он оставил её умирать, то, несмотря на весь холод и рациональность своих принципов, совесть мучала бы всю оставшуюся жизнь. Чувство невыполненного долга, оно сожрало бы его изнутри. Раскорчевало бы душу, мозг и остатки съежившегося, как говорили многие, сердца (Были знатоки, предполагающие и выдвигающие гипотезы о том, что у парня вообще не было этого самого «сердца»).       Он просто не мог поступить так. Не мог бросить ее, не мог оставить на произвол судьбы. За ним числился долг, причём не обычный, а обязующий щедрой платы.       Парень исторгал из себя самые безобидные, добрые формулировки обращений, пытался обходиться с девушкой как можно адекватнее. По-человечески. Прежде всего его мотивировало два фактора: скорый расчет, означающий неминуемое расхождение их жизненных путей, и одна вещь, которая никак не могла спокойно улечься на дне его сознания. Гипотеза, должная стать либо подтвержденной, либо опровергнутой. Именно она до зуда в мозгу беспокоила парня, подстегивала интерес к девушке, что сейчас буравила его вопросительным взглядом. Ожидала дальнейших действий.       Они стояли на слишком маленьком для случайных знакомых расстоянии. Парень, держа обеими руками её за плечи и продолжая витать в мире размышлений, пустым взглядом прожигал одно из них.       — Хочешь попутешествовать? — оживился он вдруг, сверкнув саркастичной улыбкой.       — Мне кажется, путешествий достаточно, — проскрипела она в ответ, поморщившись от собственного голоса. — Но есть ли у меня выбор?       — М, — сделал задумчивый вид он, — нет.       Их окутала голубая вспышка, что как быстро появилась, так быстро сошла на нет.       Джейн не могла поверить своим глазам: оглядевшись по сторонам, она поняла, что больше не находится в комнате, где очнулась пару минут назад. Новая локация увлекательного, видимо, не имеющего конца квеста, являла собой помещение, напоминающее кухню. Причем большую кухню большой семьи — внушительные размеры стола говорили сами за себя о том, сколько людей могли совмещать свою трапезу.       Девушке нравилось здесь находиться: приглушенный свет, уют, создаваемый нагретым воздухом, красивым гарнитуром и приятным запахом приготовленной… каши? У Джейн наверняка потекли бы слюнки, если бы не отсутствие воды в ее организме — тело было истощено и полностью обезвожено. Желудок, недовольно буркнув, потянулся в негодовании. Целью её визита в кафе было как раз таки подкрепиться. Но вместо вкусного ужина она получила всё то, что получила. Оказалась здесь, в компании до сих пор незнакомого ей парня, что мельтешил у столешницы, возясь с чайником.       Девушка почти забыла о необходимости расспроса о случившемся и том, чему предстоит случиться: желудок, жалобно проурчав, молил о пище, а горло и пересохшие губы настойчиво требовали хотя бы глоток теплой воды. Несмотря на травмы, биология требовала своё. Сказать об этом Джейн опасалась. Она тихонько отодвинула стул и села, сложив руки в замок перед собой. Неловко поёжившись, ждала действий, слов со стороны своего компаньона.       — Чай или кофе? — невозмутимо спокойно спросил парень.       — Воды, — с пылом ответила она, ощущая, как тянет горло, — пожалуйста.       В ответ раздалось лишь тихое хмыканье. Парень вскоре развернулся к ней с пустым стаканом и целым графином желанной воды. Обойдя край стола, он встал рядом с девушкой, налил жидкость, к которой та была готова броситься, подобно путнику Сахары, и протянул доверху наполненный стакан. За пару секунд тот был осушен. Жестом Джейн показывала, что ей нужно ещё, и парень не смел ослушаться — подливал воды как минимум три раза, терпеливо ожидая и наблюдая за возникшей картиной.       Когда крайний стакан был осушен до дна, девушка, отрицательно кивнув, дала понять, что этого было более чем достаточно. Поняв без слов, парень телепортировался к столешнице и продолжил прерванное занятие.       — Ты, возможно, хочешь есть. Грейс позаботилась об этом и приготовила овсянку. Ешь овсянку? — для галочки спросил он, кинув ожидающий взгляд через плечо.       Заставил девушку помешкать и в недоумении помолчать. Она понятия не имела, кто такая Грейс, почему та о ней заботилась и решила приготовить именно овсянку. Но ёрничать в своем странном положении не стала: она никого здесь не знала, ровно как и не знала причин своего здесь нахождения. А есть чертовски сильно хотелось. Так что, не став отрицать факта голода и строить из себя Шерлока Холмса, просто кивнула головой, решив действовать по предлагаемому сценарию. Ведь, если её не убили, а, напротив, даже подлечили, о чем говорило практически полное отсутствие боли (вместо предполагаемой боли, которая, по сути, должна прожигать все поврежденные участки тела, она не чувствовала совершенно ничего)… Логичные выводы формировались сами собой — либо она ещё кому-то так сильно нужна, либо судьба закинула её к добрым и понимающим людям.       Парень вновь из ниоткуда возник рядом с Джейн, с глухим звоном поставил тарелку, доверху наполненную ароматной овсянкой, и в голубой вспышке исчез. Появился на стуле напротив, держа в руках кружку со свежесваренным кофе. Он немного отпил, поставил кружку на стол и обратил серьезный взгляд к девушке.       — Как тебя зовут?       — А тебя? — ответила Джейн, тут же осознав нелепость своего вопроса. Она отправила первую ложку овсянки в свой рот, отводя смущенный взгляд в тарелку.       Её собеседник недобро усмехнулся и, растянув губы в неестественной улыбке, ответил:       — Советую не играть со мной. Но раз ты уже занята, — он смотрел на попытки собеседницы жевать кашу онемевшей челюстью, — я начну. Моё имя Номер Пять.       — Или просто Пятый? — промямлила Джейн, пытаясь проглотить комочек несчастной каши. Пазл начинал складываться. Имеющихся фрагментов хоть и было мало, но все же достаточно для того, чтобы в общих чертах представить, с кем она сейчас говорит.       — Или просто Пятый, — стараясь убрать раздражение из голоса, проговорил он. Слишком большая концентрация любезностей за этот вечер, — а тебя? — с нажимом переспросил парень, прежде не получив ответа.       — Я Джейн… Эриксон, — девушка отправила еще одну ложку к себе в рот.       — И что можешь про себя рассказать, Джейн Эриксон?       — Ну, — с трудом проглотила кашу она, поморщившись — я на данный момент студентка социологического факультета. Живу в общежитии неподалёку от самого колледжа, там у меня тесно, но уютно. Выращиваю на подоконнике мяту… Ничего особенного.       Говорить было гораздо легче благодаря тем объемам воды, что она выпила, и теплой овсянке, что прошла через горло.       — Грейс — хороший повар, — честно призналась она, — овсянка прекрасная…       — Она наша мама, — оборвал её на полуслове Пятый, — Грейс Харгривз.       — Поняла, — Джейн сделала вид, что не заметила укола в свою сторону. — Так значит вас много. — Пятый кивнул. — Мои бывшие одноклассники рассказывали о вас что-то… Я не вспомню все в точности. Лишь какие-то отрывки, — Джейн пожевала губу, на миг задумавшись, и продолжила. — Знаю, что вы типа семейки фриков, в хорошем смысле, наделенные сверхспособностями и призванные спасти мир. И уже спасали, вроде как, дважды.       — И это всё? — искренне удивился Пятый, кажется, задетый за живое, — вся Америка, вся Европа знает о нас, а ты слышала лишь отрывки? — Девушка пожала плечами. — Я вижу, что ты не из этих краев, Джейн, — он сделал глоток кофе, изящно выгнув бровь.       — Ну и пусть, — это мнимое противостояние начинало её забавлять. — Пусть я не родилась здесь и знаю меньше о твоей семье, чем остальные «фанаты». И что с того? — она замолчала посредством пережевывания каши.       — Ты смелая, — подметил после недолгого молчания Пятый, прищурившись на один глаз, — но в твоем положении лучше отдаться случаю. Ты всё-таки под крышей нашего дома, — на этом моменте он, вероятно, ждал аплодисментов, но получил лишь насмешливую полуулыбку Джейн, которой явно нравилось дразнить своего собеседника.       — Я могу уйти прямо сейчас, — предложила она.       — Нет, не можешь. Во-первых, ты спасла мою жизнь, за что спасибо, — выдавил он, — и я не могу позволить тебе потерять твою. А вернувшись домой, тебя, скорее всего, без колебаний убьют. Так что находясь здесь, ты в безопасности, и я могу выполнить свой временный долг.       — Я была в безопасности ровно до того момента, как столкнула тебя со стула, — Джейн проглотила последнюю ложку каши. Почувствовала отголоски тупой боли у низа своей челюсти. Это её насторожило.       — Могла не толкать. Но я видел, как ты среагировала — ещё до того, как киллер достал пистолет и вытянул руку…       — Смешно! — брови Эриксон взлетели, — я видела боковым, как тот уже собирался выстрелить, и просто быстро… Отреагировала, — она говорила это таким тоном, будто объясняла очевидные вещи двухгодовалому ребенку.       Пятый усмехнулся.       — Да ты хоть понимаешь, какую суперскорость нужно иметь, чтобы успеть быстрее пули добраться до меня и столкнуть со стула? Хочешь попытаться убедить меня, что это так? — ответа не последовало, — ты среагировала за несколько секунд до выстрела, именно поэтому успела аккурат в нужный момент и спасла меня. Понимаешь?       Джейн сидела, потупив взгляд на деревянную поверхность стола, и обдумывала сказанное. Вещи, о которых говорил Пятый, казались ей абсурдом. Любой бы попытался спасти человека, которому грозит опасность, и не важно, кем тот тебе приходился — прохожим или членом семьи, другом или простым знакомым. Она поступила, руководствуясь внутренним побуждением. Была на сто процентов уверенна, что сорвалась с места после вынутого из кармана киллера пистолета.       Но слова Пятого заставили засомневаться — он был прав, в его варианте развития событий присутствовали логика и смысл. От этого непонимание, мешаясь с приступами вновь зарождающейся тянущей боли, накрыло холодной волной, мешая рационально мыслить.       — Я всю жизнь обладала хорошей интуицией, она выручала меня в разных… Сложных ситуациях, — робко начала девушка, в то время как Пятый с особым вниманием вслушивался в её слова, — вот и в этот раз так получилось. Я просто сидела, собиралась пить кофе. Прислушалась к собственным чувствам и, видимо, смутившись действиями вошедшего человека, решила проверить его мотивы. А потом ты знаешь. И ничего сверхъестественного, — она, завершив восстанавливать хронологию событий, подняла на Пятого внушающий убеждение взгляд, получив в ответ его обдумывающий прищур.       Он не собирался сдаваться и решил продолжить:       — Что ты чувствуешь, когда…       — Можно не сейчас, пожалуйста? — прервала его вопрос девушка, устало посмотрев. В один момент ей показалось, что Пятый до чёртиков одержим какой-то идеей, как маньяк, следящий за своей жертвой… И от подобных мыслей становилось дурно.       — Хорошо, — в миг отмер он, поведя плечом, — ты хочешь узнать что-то ещё?       — Да, есть некоторые моменты, — призналась девушка. — Первое: который час?       — Два часа ночи, — глаза Джейн округлились, — все мои спят. Завтра у вас будет время познакомиться.       — То есть сколько это прошло? Ничего себе… — под нос прошептала девушка, пытаясь сложить временные отрезки, что получалось не очень хорошо. — А все твои — это ещё, кажется, семь ребят?       — Нет, перегнула, — с уставшим смешком ответил Пятый, — нас, вообще, по умолчанию шестеро. Один погиб ещё подростком. Минус Эллисон — она уехала к дочке, минус Лютер — вообще, честно говоря, не имею малейшего понятия, куда этот бугай слинял. Кроме нас с тобой, в доме Грейс, Клаус, Ваня и Диего. Хотя, насчёт последнего тоже не уверен — он может шастать где угодно, — с важным видом пояснил Пятый, наконец допив свой кофе.       — Весело, — подметила Джейн, уже через силу ведя диалог — челюсть и плечо с каждой секундой болели всё сильнее.       На минуту на кухне воцарилось молчание. Каждый думал о своём. Джейн пыталась перетерпеть нарастающую боль, что расползалась от своих эпицентров по всему телу. Она всё думала о том, куда попала и с кем ведет диалог. Да, в русской школе одноклассники, действительно, показывали статьи и ролики с YouTube об этой известной на весь мир семейке, но она не верила, что это может быть чем-то кроме видеомонтажа и мастерства фотошопа. Являясь рационалистом, Джейн верила только себе и своему предчувствию, но, увидев Пятого воочию, его способность к телепортации… Мнение о Харгривзах у Джейн радикально изменилось.       Ей ужасно хотелось узнать о них больше. Хотелось узнать историю уникальной семьи, историю ее членов… Но, желательно, не от Пятого, что сейчас со скучающим видом сидел напротив и изредка поглядывал в её сторону. Все его слова звучали, как огромное одолжение, а чужие он воспринимал, как что-то несущественное и не имеющее веса.       Между ними возник странный вид отношений. Джейн не нравились постоянные отголоски его эго в речи, его напыщенность и самомнение затмевающее Солнце, но с той же силой привлекала манера речи, завораживал голос, импонировало поведение, образ нераскрытой книги, что Пятый так старательно воссоздавал. Девушке нравились загадки, а особенно те, что были представлены в виде настоящих личностей — их как можно скорее хотелось разгадать, докопаться до сути.       Пятого же начинали выводить из себя особенности поведения Джейн, которые она совсем не скрывала, открыто проявляла в пассивно-агрессивном диалоге. Девушка не признавала его очевидного, как он считал, превосходства и авторитета, придавала некоторым вещам значения меньше, чем, по его мнению, должна была придавать. Но нотка нахальности, проявляемая в его адрес, даже несмотря на положение дел, смелость в выражении мнений, огонёк, разжигаемый новой дискуссией в бездне темной радужки глаз… Это завораживало и притягивало с каждой минутой всё больше.       Он поднял голову и с прищуром посмотрел на Джейн, что обезоружила его, настроившегося на совершенно иной разговор. Девушка спросила:       — Пятый, а как я выгляжу?       — В каком смысле? — сдвинув брови, переспросил он.       — В прямом, — серьезно сказала девушка и нахмурилась, подобно Пятому.       — Ну, — Пятый откинулся на спинку стула, лениво потянувшись — время было, всё-таки, поздним. — Вы выглядите очень паршиво, мисс Эриксон, — язык, благодаря влиянию ночи, начинал развязываться.       — Не пойми меня неправильно, но Грейс вколола в тебя не меньше пяти шприцев обезболивающего. Именно поэтому ты не чувствовала ничего поначалу. Также она зашила глубокую ссадину, которую оставила пуля на левом плече, сняла отек на гематоме вот здесь, — он показал на собственном подбородке пораженную область, — и чуть облегчила страдания с фингалом, он у тебя знатный, — Пятый показал девушке «класс» жестом.       — За словом в карман не полезешь, — помрачнела от описанной картины девушка.       — Мне было, у кого учиться, — ответил Пятый, — папаша, которого я, наверное, уже пережил, не отличался своей галантностью, — горько ухмыльнулся он своим словам.       — Но ведь ты — не он, — подметила Джейн, после чего нахмурилась. — Стоп, пережил его? Тебе сколько?       — Чего?       — Лет.       — Шестнадцать, — раздраженно проговорил Пятый, — но…       — И мне шестнадцать, — подхватила Джейн, — мы, получается, ровесники, — она широко улыбнулась, но сразу же утаила приступ приливших эмоций. Пятый, фразу которого девушка уже не в первый раз прерывала, смотрел на неё самым раздраженным взглядом за вечер.       — Моему телу шестнадцать, но разуму шестьдесят…       — …один. Кажется шестьдесят один… Да, понимаю, — закончила за него Эриксон.       Пятый подавился воздухом, что вперемешку со сгустками гнева от такой наглости встал поперек горла. Пытаясь совладать с собой, он поджал губы и с силой стиснул кулаки, убрав руки со стола.       — Как я говорила ранее, в общих чертах я знаю об Академии Амбрелла. Некоторые прямо восторгались вами. Классные вы, наверное, ребята, — как ни в чём не бывало продолжила она.       — Приятно слышать, — выдавил Пятый, умоляя все реальные и нереальные силы закончить этот разговор.       — Жизнь в апокалипсисе ад, я полагаю? — поддаваясь легкомысленному порыву, случайно спросила Джейн, даже не подозревая, какой ящик Пандоры по глупости открыла.       Пятый, до этого находясь на взводе, шумно вдохнул и, вместо десятка отменных ругательств, приготовился «галантно» изливать накопившиеся эмоции  — за вечер их накопилось немало, а эта тема была под строжайшим запретом.       — Да как ты вообще смеешь заикаться на этот счёт? — прошипел каждое слово он, вводя девушку, сидящую напротив, в тихий ужас, — ты пытаешься казаться умной девочкой, так если слышала о нас, то знала, что случилось со мной, и наверняка не стала бы спрашивать. Сорок пять лет я жил в скитаниях без единого шанса услышать чью-то здравую речь или увидеть знакомое, а может и родное лицо. Не жил, а выживал в изничтоженном мире, пытался вернуться назад и исправить то, что сделал, пытался вернуться к семье. Я согласился на работу, став самым опасным убийцей в межвременном континууме, убивал людей, которых не хотел убивать. Моё прошлое не смеет поддаваться обсуждению никем, даже членами семьи! Что говорить о тебе! Кто ты? Девочка с социологического факультета? Да черта с два! Я уверен, что ты не договорила и десятой части своей, видимо, темной истории. Да и такая уж она темная, м? Люди, изнеженные жизнью, переоценивают, любят когда их жалеют, скулят по каждой мелочи, добиваются этого любыми путями, а потом…       — Прекрати! — повысив голос насколько это было возможно, Джейн дала отпор Пятому. Он опять смотрел на все со своей колокольни, даже не допуская, что другие могут иметь схожие проблемы в, на удивление, схожих обстоятельствах. Воспоминания шестнадцати лет леденящей кровь жизни под одной крышей с отцом-тираном и матерью с съезжающей кукушкой нахлынули внезапно, застав неподготовленную Джейн врасплох. Перед глазами десятками проносились картинки из прошлого, от которого она так отчаянно бежала, боясь обернуться. Синяки, бесконечная боль, крики, один травмпункт за другим, отвергнутая любовь, израненная душа и разбитое сердце… Что-то жгучим комом застряло поперёк горла девушки. Она попыталась как можно громче и грубее ответить на слова Пятого:        — Ты понятия не имеешь, что несёшь, — но получила негромкую фразу, сказанную дрожащим, надломленным от эмоций голосом. — В таком случае мое прошлое тоже может называться Апокалипсисом! — следом послышался всхлип.       Пятый молча сверлил её взглядом, ожидая, какую альтернативу его ужасной истории предложит девушка. Он был холоден и решительно настроен отстаивать свои интересы, защищать границы. Девичьи слёзы и растроганное нежное сердечко не могли заставить его растаять, ползать на коленках, моля о прощении. Пятый откинулся на спинке стула, скрестил руки у груди и позволил Джейн продолжать.       — Каждый день, каждый день упреки, непонимание, непонятные обиды и молчание в ответ на мои слова. И это лучший исход. Лучше остаться неуслышанной, чем униженной, оскорбленной и избитой, уничтоженной во всех смыслах. Прямо как ты говорил — шёл, но не мог увидеть чьё-то знакомое лицо. — Каждое слово давалось ей с огромным трудом — она еще ни разу ни с кем не говорила так открыто о своей прошлой жизни.        — Поздравляю, Пятый, но ты не один такой страдалец на этом свете! Может, ты был в апокалипсисе будущего, а я шестнадцать лет жила в судном дне настоящего, не видя и не находя родных лиц, не слыша умных мыслей, да хоть ответа на свои. Каждый вечер засыпала в одиночестве и постоянном страхе. — Из глаз ручейками потекли слезы, которые Эриксон не собиралась вытирать. Пятый добился, чего хотел, так пусть смотрит на плоды своего кропотливого труда.       — Я не заслужила такого, я не заслужила постоянных побоев, ударов, которые снова и снова сыпались на меня за любой протест, за любое неверное слово. А попробуй угадай, какое слово окажется неверным! И если бы не повзрослела раньше времени, подобно тебе, я бы никогда не выбралась из того дерьма, в которое загнали меня родители! И я не одна такая, пойми и прими это. В мире тысячи таких же людей, которые не живут, а выживают, хватаются за любые возможности увидеть лучшие исходы, выбраться из этой ямы. Да, они возможно не жили в реальном армагеддоне, но каждый день видели его предзнаменования. Что бы ты не пережил, это, безусловно, заслуживает уважения. Но, в конце концов, у тебя есть любящая семья и место, называемое домом, — выдавила из себя Джейн, — у меня же его нет. И никогда не было.       Она утерла не перестающие литься слезы. Никому еще так открыто не показывала своих слабостей. Если плакала, то лишь при родителях и от физической боли. Любые приступы душевных надрывов отпечатывались по ночам на ее подушке, склеивали пряди ее волос, стягивали кожу солью. Сейчас же она стояла напротив совсем незнакомого ей человека и позволяла чувствам вывернуться наизнанку… Джейн решила, что Пятому хватит на сегодня впечатлений. Резко встала со стула — совершила роковую ошибку.       В миг ощутив, как кровь прилила к голове, Джейн не могла пошевелиться — стояла и держалась за спинку стула, не видя ничего вокруг себя. Она не хотела сдаваться, но и сделать ничего не могла — физиология решила всё за неё. Голова Джейн была обессиленно опущена вниз, из глаз капля за каплей падали слезы, и плечи, поддаваясь новым волнам зарождающейся истерики, непослушно содрогались под негромкие всхлипы. Она чувствовала себя раздавленной, пустой и беспомощной, ведь не могла даже самостоятельно уйти с кухни, закончив зашедший не в ту сторону диалог.       Пятый, сам того не осознавая, нажал на самый, как оказалось, больной рычажок в идеально выстроенной системе Джейн. Системе, где она — самый сильный, независимый и смелый человек. Но явно не от хорошей жизни, о которой он в общих чертах узнал из её монолога. Домашнее насилие, ущемление прав, полное отсутствие поддержки… Пятый, приоткрыв рот, осознал, что натворил. Последнего в жизни Джейн было настолько мало, что она, устав искать ту в людях, сдалась и просто забыла о существовании такого термина. Все шестнадцать лет полагалась на саму себя, хвалила саму себя и мотивировала саму себя, не имея рядом тех, кто мог бы, как бывает в здоровых отношениях, стать опорой и поддержать в нужный момент.       Пятый всё понял. Он понял, кем являлась незнакомка из кафе, подарившая ему шанс на жизнь, посредством ущемления своей, такой крохотной и хрупкой. Смотрел на содрогающуюся напротив фигуру и начинал понимать её сущность. Это не просто девушка.       У него с ней было намного больше общего, чем он мог предполагать. Парень впервые почувствовал себя неправым, как-то глупо и неуютно. В области груди задержалось тяготящее и крайне неприятное ощущение. Ведь только из-за него она имела эти увечья, только из-за него попала в этот дом и из-за него же пыталась сейчас побороть истерику, зачинателем которой он же и стал. Даже не могла уйти с кухни, выкроив личное пространство, воспользовавшись правом на хоть какую-то приватность.       Когда Пятый заметил, что плечи девушки с новой частотой начали содрогаться, а всхлипы — становиться громче, почувствовал себя настоящей сволочью.       Он в один миг телепортировался к ней, держа дистанцию в какой-то жалкий метр. Не знал, что сказать. Джейн никак не отреагировала на резкое действие Пятого. Не поднимала на него взгляда, но и не отступала назад — всё продолжала стоять, держась за спинку стула.       — Джейн, я не хотел… этого, — предпринял попытку извиниться Пятый.       В ответ он услышал лишь шумный вздох, что был гарантом первой волны истерики. Ему нужно было срочно что-то предпринять. И он предпринял. Когда Джейн, уже не зная, куда себя деть, скрестила руки на груди и зажмурилась от не прекращающих литься слез, Пятый, стараясь делать это как можно аккуратнее и спокойнее, вытянул руки, прижимая содрогающееся тельце к себе.       И тут у Джейн началась настоящая истерика. Не зная, куда деть руки, она забросила их на шею Пятому, в бессилии соглашаясь на любые варианты поддержки. Из глаз ручьями лились слезы. Хотелось кричать, истошно вопить до потери сознания, царапать ногтями стенку и сдирая ногти, пуская кровь. Душа чернела, наполняясь ядом прошлого, воспоминаниями, обязавшимися преследовать ее во снах.       Потому что Пятый оказался прав в своих выводах — её впервые кто-то успокаивал так: не синяками, не упреками и не угрозами, а просто, по-человечески, объятьями. Она не придавала значения тому, кто был их зачинателем — ей было ново ощущать поддержку кого-то, кроме неё самой. Она чувствовала, как Пятый жалеет о сказанном и пытается ей помочь, отчего, не пытаясь совладать с эмоциями, лишь крепче прижалась к обидчику, заключив его шею в кольцо рук.       Девушка не допускала мысли отразить жест Пятого — знала, что тот искренен в своем поступке и сейчас прилагает огромные усилия в раскаянии, перебарывая эго. Ей, хоть один раз в жизни, хотелось быть слабой, ей хотелось ощутить поддержку.       Обнимать его несложно — разница в росте не была большой. Эриксон свесила руки с чужих плеч, носом уткнувшись в воротник рубашки парня. Ткань от слез стала на оттенок темнее. Пятый держал её, держал крепко и не отпускал, пытаясь уберечь от возможного падения (никто не исключал того, что Джейн может впасть в беспамятство от эмоций и их воздействия на неокрепший организм) и предупредить дальнейшее развитие истерики. Как несколько минут назад, он обхватил руками её лопатки и терпеливо ждал, когда его Джейн начнет успокаиваться. И это работало.       Спустя минуту молчания, воцарившегося между ними, от истерики Джейн остались лишь периодические всхлипы и содрогания плеч. Она всё также стояла, уткнувшись носом в рубашку. Лбом чувствовала тепло чужого тела, шею Пятого. Могла слышать дыхание и чувствовать ладони на своей спине. И то, кем являлся человек рядом, сейчас её совсем не волновало — она была просто счастлива оказаться здесь и, может быть, первый раз в жизни почувствовать себя защищенной, первый раз в жизни почувствовать себя не отвергнутой.       — Прости меня, Джейн Эриксон, — услышала теплый шепот у своего уха девушка.       Пятый поражался тому, что говорит, тому, что она заставляла делать и говорить. Таких слов, извинений удостаивался просто ничтожный процент людей. Даже сестры и братья редко могли выудить в свой адрес простую улыбку, не то что… Его мысли прервались в момент.       — И ты меня, Пятый. Я тоже была неправа, — голосок ее ломался и дрожал, — я понимаю твою трагедию. Мы… мы оба натерпелись сполна, — проговорила она в толщу чужой одежды, разрывая кольцо долгих объятий.

***

      Голубая вспышка озарила коридор второго этажа. Посреди него, пустого и освещенного тусклыми лампами, появились Пятый и Джейн. Девушка не могла стоять на подкашивающихся ногах от пронзающей челюсть и плечо боли — слезы и снова пережитый стресс поспособствовали ещё более быстрому её распространению.       — Так, смотри. Это коридор с нашими комнатами. Второй этаж. Моя — предпоследняя справа, — он указал на неё рукой, — твоя — сразу за моей, идём.       Пятый аккуратно взял Джейн за край рукава рубашки и потянул за собой.       — Вот, заходи.       — Я не была здесь до этого? — шепотом поинтересовалась она.       — Была, когда только очнулась. Ты лежала здесь, — также тихо ответил ей Пятый. — Уже очень поздно, ложись спать.       — Ага… нет, то есть да. Стой, Пятый! — опустившись на кровать, шепотом окликнула Эриксон, — окажи мне ещё одну услугу.       — Что?       — Два шприца обезболивающего. Позови Грейс, пожалуйста, иначе всё это, — она обвела руками челюсть и плечо, — я не знаю, отвалится просто.       — Ну и сколько ты молчала? — прошипел Пятый и, не дожидаясь ответа, исчез в голубом свечении.       — Ладно, — выдохнула Джейн и повернулась к спинке кровати.       Она решила не терять время даром, обустроить спальное место к возвращению Пятого и Грейс. Поправила подушку, запихала краешек простыни под матрас. Поудобнее устроившись на матрасе, Джейн подтянула к себе легкое одеялко. Комнату вновь озарила вспышка света. Рядом с кроватью появился Пятый. В руках его находилось три наполненных какой-то жидкостью шприца. Вид у него был устрашающим, прямо как из фильмов ужасов про больницы, пытки, опыты над психами и прочую голливудскую дуристику.       — Лежишь? Лежи.Так даже лучше.       — Эй, стой, а где Грейс? Пятый, не смешно ни капли, ты хочешь отыграться? — выпалила Джейн, подтягиваясь ближе к изголовью — подальше от новоиспеченного врача.       Он замер и тяжело вздохнул.       — Я не буду беспокоить Грейс по вопросам, которые могу уладить сам.       Пятый закинул колено на кровать рядом с ладонью девушки, отрезая ей любые пути к отступлению. Увидев испуганные, полные страха глаза, что смотрели на него, как на маньяка, он тихо выдохнул и как можно приветливее улыбнулся.       — Джейн, я умею делать то, что собираюсь сделать, уж поверь. Больно не будет. Просто расслабься, хорошо? — он разговаривал с ней, как с маленьким ребенком, что в первый раз в жизни пришел на прием к педиатру.       Джейн сглотнула, но решила вновь довериться Пятому, что нависал над ней с тремя шприцами в руках, ожидая ответа. Джейн кивнула, на что он ответил тихое:       — Хорошо.       Первым делом он решил «заморозить» её челюсть: аккуратно взяв подбородок Джейн, развернул голову к себе и, затаив дыхание, поднёс шприц, потихоньку вводя маленькую иглу. Эриксон не смогла сделать ничего, кроме как негромко промычать сквозь стиснутые зубы от ощущаемой покалывающей боли, пронзившей нижнюю часть лица. Обезболивающее было быстро и технично введено. Пятый, осторожно вынув иглу, отложил шприц на тумбочку рядом с кроватью.       — Ещё плечо. Пока держишься молодцом, — между делом сказал он, взяв в руки второй шприц, — повернись вправо.       Он взял ватку со спиртом и ввёл иглу в плечо, возле аккуратно заштопанной раны — Джейн пыталась сдерживать эмоции, закусив губу, но Пятый все равно мог слышать её попытки побороть саму себя.       — Терпи, ты же большая девочка, — он дожал пресс шприца, до конца выплеснув жидкость, и вынул иглу, заставив девушку с облегчением выдохнуть.       — Это всё? — сказала она, предприняв попытку развернуться, но была остановлена Пятым, что тыльной стороной ладони уперся в ее плечо.       — Нет, я поставил обезболивающее только в нижнюю часть шва — ещё есть верхний. Делаем вдох и терпим, — взял в руку третий шприц.       — Но зачем? Разве одного не было достаточно? — девушку смущало подобное решение. Шестое чувство подсказывало, как тогда, в кафе, что что-то не так.       — Грейс делала то же самое, когда ты лежала на операционном столе без сознания и истекала кровью. — Тоном, не требующим возражений, сказал он. Сделав еще один укол, Пятый отстранился и позволил Джейн скатиться обратно на подушку.       Должен был пожелать ей «спокойной ночи» или что-то в этом духе и уйти, но продолжал стоять рядом, держа в руках три опустошённых шприца, иглами висящих вниз. Чем очень напрягал Джейн. Она в непонятках смотрела на него, не зная, что сказать. Пятый не хотел уходить. Просто, как истукан, стоял, чего-то томно ожидая.       — Чего мы ждем? — спросила девушка, отмечая, что шум в ушах постепенно начал сходить на нет. Эйфория и долгожданный покой начали маячить на горизонте забвения. Но Джейн сообразила, что так быть уж точно не должно, попыталась поднять руку, да сил не хватило. Тело обмякло, став, будто не родным; веки налились свинцом, норовясь сомкнуться.       — Ты что сделал? — прошептала девушка, перед тем как окончательно расслабиться и закрыть глаза.       В один момент стало очень легко, спокойно и хорошо, тело перестало ей ощущаться, а картинка Пятого, стоящего напротив неё, сначала понемногу мутнела, затем расплывалась, пока вовсе не исчезла вслед сознанию Джейн. Она съехала по подушке, отчего одна рука, лежащая у края кровати, подобно кукольной, упала вниз.       Девушка заснула, заснула быстрее, чем это делают обычные люди. И Пятый был ей в этом помощником. Он окинул взглядом три шприца, два из которых дали Джейн дозы обезболивающего, а один — хорошего снотворного.       Пятый, тяжело вздохнув, присел на корточки рядом с кроватью и, смотря на безвольно свисающую с неё руку, в пустоту проговорил:       — Ты ведь понимаешь, что это для твоего же блага? Да куда тебе, спишь. А потом спасибо скажешь. Не мучилась долго, а, поверь, обезболивающее подействовало бы не скоро. Лежала бы ещё минут двадцать, корчилась от боли. Так что я тебе помог, получается. — Он замолчал на пару секунд. Поднялся с колен и навис над расслабленным лицом девушки, — не злись. Споки-ноки.       Прежде чем уйти, он играючи, прошёлся по подушечкам пальцев девушки, будто по клавишам фортепиано. Джейн спала под действием щедрой дозы снотворного, спала, не зная боли, тихо посапывая в мире тишины и грёз, безопасности и убаюкивающего тепла.       Пятый бросил на неё спокойный взгляд, после чего, ухмыльнувшись мазнувшей сознание мысли, исчез в голубой вспышке.