Дорога в Висконсин

"... у них на самом деле особенные отношения. Не думаю, что они серьезно пропали. Детям звонят каждый день... Хотите знать, что я думаю? Честно? Ну, я с первого взгляда понял — там что-то было не так. Ну, то есть не все так просто, как могло бы казаться. Улавливаешь? Я давал вам намеки во всех своих твиттах. Ты помнишь?.." Сигнал теряется, и голос Миши в ролике на айфоне начинает икать, а изображение — распадаться мозаикой. Как в фильме про матрицу. Джаред, только что вышедший из крохотной каморки, успешно притворяющейся их душем, поправляет на голове белоснежный тюрбан. Это — все, что сейчас на нем из одежды. — Ты снова слушаешь эту чушь? Дженсен. Серьезно? Ну правда. Это же... Миша. Пеняет, а Эклс — он точно нашкодивший пес. Тут же прячет глаза и хвостом не виляет исключительно из-за того, что его попросту нет. Зато умудряется цапнуть Джа за лодыжку и уронить на себя. Такую вот почти двухметровую шпалу. Мурлычет: — Я удивлен, что они не привлекли ФБР. Мы не выходим на связь две недели. Джаред не пожимает плечами, он просто стаскивает с головы полотенце и забирается к Дженсену на колени. Ладонями обнимает лицо. — Мелкие знают, что все в порядке. Мы каждый день с ними по видео говорим. Для тебя важно что-то еще? Дженсен мог бы ответить. Ему есть, о чем рассказать. Например, как тонет солнце в холодной воде океана на пустынном берегу за три тысячи миль от того, кто шепчет в телефонную трубку: "Малыш, уже утром". Но прямо сейчас ночь наползает одним из чудовищ их фильма. Плеснув по мертвой воде гладким черным хвостом, выползает на берег и тянет голые мертвые руки. К горлу. Ведь без него — не жить, не дышать. — Ты же знаешь ответ. Ответ, а еще весь тот табун тараканов, что бродит у Эклса в голове не первый месяц, не год, не десятилетие даже. Тот в горсть собирает мокрые, уже отросшие пряди и тянет ближе к себе. Ресницы — длинные с золотистыми крапинками, если вглядеться — скребут по щеке и щекочут. — У тебя на щеках — частички солнца. Ты знаешь? Он такой обормот. Бодается и вытягивает губы трубочкой — пытается сдуть. Дженс неловко поворачивается на стуле и вместе с тем валится на пол, увлекая Джареда за собой. Ломается мебель. На самом деле, вокруг стоит такой грохот, что если бы не метель, шериф в пару десятков миль на юго-запад отсюда поднял бы по тревоге участок и из округа на всякий случай вызвал наряд. От греха. Но вот уже два дня, как перемело все дороги. Связь и та почти отрубилась, погрузив эту часть Висконсина в каменный век. — Я знаю, что люблю тебя, Джа. — Его язык — феномен, не подчиняющийся законам и смыслам. Дженс прячет лицо у Джареда на груди и пытается отключиться, не слушать. Не видеть реакцию на слова, что рвались (и вырывались не раз, вот только ни один ни разу в них не признался. За все их общие утра). И слышит в ответ: — Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю. Джей осекается моментально, поняв — здесь что-то не то. У Дженсена напрягаются плечи. Он весь за секунду — кусок гранитной скалы. И вместе с тем — бочка пороха, что непременно взорвется, когда уберется подальше. — Стой, Дженс! Ловит за руку дурака, рванувшего зачем-то на выход. Куда? Если за ночь дверь замело примерно наполовину и изнутри ее точно никак не открыть. — Давай мы будем разговаривать. Ладно? И так слишком долго молчали. Держали в себе, запирали, распахивая замки лишь порой, когда срывало резьбу, и мысли все исчезали, и мир превращался в копирку, в серую муть. Оставался лишь ты. Ты всегда у меня оставался. — Я боюсь... — Слова даются с трудом. Горло — оно заржавело в усилиях пытаться что-то сказать, но при этом молчать. Не сдать, сука, самую главную тайну. — Что сам себе все это придумал. — Ага, — соглашается очень легко. А ведь это Джаред — он сам себе на уме, он — шкатулка с тройным дном потайным, он никогда просто так ничего не откроет. Но именно он прямо сейчас нажимает пальцем на нижнюю губу и шепчет насмешливо Эклсу в рот: — Ты дурак. Если не видел все эти годы, как нужен. Как люблю тебя. С первого взгляда. В нашем две тысячи пятом. Вот блять... И рыдает зачем-то. Так горько. На самом деле — это вырывается гной всех сомнений, страх и тревоги, что грызли, что стояли у них над душой, что нависли тем самым мечом, что звенели колоколами. — Я и правда дурак. Все эти сомнения — не стоят совсем ничего рядом с тем, кто ночью разбудит тебя до начала кошмара, кто бросит для тебя всё и всех, умчится к границе обитаемого мира. А после легонько дунет в глаза и шепнет: — Есть они, Дженс. И есть — ты и я. Как у Сэма есть Дин — его главная опора, якорь и смысл. Только у нас это немного не так. Не по крови, не из страшного детства, а просто с первого взгляда. Пойми. Это пришло и уже никогда не пройдет. "Как у ребят, которых мы с тобой отвезли в их настоящий дом. К их финалу, который они заслужили". На улице снег сыплет и сыплет с небес. Уже сейчас, в канун Рождества — сугробы по пояс. А утром, наверное, придется вызвать трактор, чтобы их отгребать. Впрочем, это может и подождать. Как минимум до Нового года. ⠀КОНЕЦ