***
Джого — бешеный пес. В группу, полную отпрысков знатных кланов, он принес деревенскую пыль и одно непреложное правило: сила — основа всего. И, как полагается бешеному псу, которого единственное, за что хвалили — это умение кусаться, он кидался на всех, кого считал сильными. Потому что сила — это единственное, чем он может гордиться. Это смысл его существования. Он не всегда побеждал с первого раза, но рано или поздно находил слабость противника и превосходил его. Он был сильнейшим в своей группе. А потом он бросил вызов Годжо, который до этого высокомерно наблюдал со стороны. Парень голубая кровь, белая кость оказалась не по зубам псу. Джого знал, что когда-то достигнет лимита, той границы, которую ему не перейти. И он бы смирился, что ему уже не стать сильнее, но Годжо умело давил на самолюбие и гордость, не давая отступить. Иногда он поддавался, чтобы пес поверил, что его можно победить, а потом с удовольствием разбивал призрачные иллюзии. Пока дите тешилось, зля зверя, другие начали потихоньку приручать пса и выясняли много интересных вещей. Оказалось, что грубые руки умеют вязать. Все знали, что черный свитер с белыми полосами для Махито, леопардовые перчатки для Нанами и множество других мягких безделиц были связаны Джого, который никогда не признавался, что это он, однако если при нем как бы случайно обронить, что мерзнут руки, уши или спина, то гарантировано на следующий праздник в портфеле, перед порогом комнаты или под елкой окажется бумажный сверток с большими размашистыми иероглифами. Также оказалось, что дикие карие глаза с устрашающим шрамом плохо видят, из-за чего приходится постоянно щуриться, смешно морща нос, и если сказать ему об этом, то получишь по своему. А доверенный круг лиц знал, что у Джого есть ужасные очки, множество раз перемотанные изолентой, с толстыми стеклами, надев которые и сгорбившись над очередным вязанием, образ бешеного пса окончательно уступал образу заботливой, сварливой, недоверчивой бабки, которая никогда не признает, что очень дорожит ими. Годжо почти не интересовался жизнью Джого до четвертого курса, но одно он тогда знал точно: они были полными противоположностями. Пока один, заперевшись в комнате, зубрит учебники, другой уже все запомнил, прочитав пару раз. Пока один среди ночи пек пирожки к дню рождению Махито, которого ненавидит каждый второй (хоть тут Джого был первым), слушая с саламандрой Фудзи стрекотание цикад, другой баловал свое самолюбие в дорогих клубах, обольщая и женщин, и мужчин. Один ходит прямо, чтобы показать миру, как выглядит совершенство, другой — сгорбившись, потому что, во-первых, на земле можно найти какую-нибудь блестящую хрень и, убедившись, что она никому не принадлежит, тихо подобрать, а, во-вторых, у любимой леопардовой накидки сломалась застежка, и она постоянно спадала с плеч. И пока один внимательно следил за своим внешним видом, олицетворяя слово "безупречность", другой уже полгода не мог починить сраную застежку, и это не потому, что он был глуп или ленив. Просто зачем чинить, если и так держится? Накидка держится, а Годжо нет. И при следующем столкновении он поджимает губы и делает саркастично-издевательское замечание, упрекая Джого в его неподобающем для шамана виде. Замечание старшего бьет в цель, и мужчина безразличным голосом соглашается поменять или починить застежку в скором времени. Но проходит примерно два месяца, и ничего не меняется. Не то чтобы Годжо беспокоил чей-то внешний вид, но Джого был слишком пестрый, поэтому игнорировать эту проблему стало невозможным. — Отдай накидку, — Годжо цепляется за нее пальцами в явно не слишком-то и дружелюбном жесте. Джого не понимает, в чем дело первые пару минут, потом забавно щурится, и его нос немного вздёргивается. Он говорит с легкой обидой, уставший и раздраженный: — Я решу эту проблему. Сам. А сейчас я был бы не против, если бы ты меня отпустил. — Отдай накидку, Джого, — цедит студент сквозь зубы. Его раздражает непослушание пса. А Джого завис, ведь к нему обращаются по имени вместо привычных прозвищ. Пользуясь замешательством сокурсника, мужчина практически срывает накидку, в мгновение ока исчезая из поля зрения не успевшего отреагировать шатена, который пару раз моргает карими глазами с алым отливом и только потом срывается с места, в попытке догнать в край обнаглевшего белоперого гуся, но натыкается лишь на пустоту коридоров, из-за чего устало потирает лицо и с тяжелым вздохом закатывает глаза. Постояв так немного, разворачивается, раздраженно бубня себе под нос, и непривычно ежится, с хрустом выпрямляя спину. Наверное, Годжо наскучило бы дразнить пса еще ко второму курсу, если бы не странное отношение Джого к его выдающийся персоне. Этот сутулящийся молчун смотрел на него, как на сильный тренировочный манекен, который хочется победить. Ни восхищение, ни поклонения. Даже страх и уважение отсутствуют. Сам того не подозревая, Джого уже победил Годжо, ту часть, что отвечает за ЧСВ, а это девяносто процентов от всего объема. После остальные десять подписали для Джого контракт на пожизненное повышение внимание со всеми вытекающими последствиями. А последствия были заебическими. Больше всего заебался Джого. В большинстве шутки были детскими, и нервная система Джого вполне смогла бы вынести их . Но это Годжо. Шуток было много, и среди них было парочку, которые до сих боролись за звание уничтожителя нервной системы Джого. Девяносто процентов ее. Остальные десять процентов спас выпуск и дальнейшая практика за границей. Конечно, долгожданная встреча могла состояться, но остатки нервной системы просекли, что краш в татуированного садиста из Киото поможет избежать белобрысого приколиста из Токио. Можно сказать, история с счастливым концом. Да вот только конец перешел в начало. Снова привет, Токио! Конечно, за те несколько лет в Киото нервная система немного восстановилась (нервные клетки не восстанавливаются, но созерцание божественного Сукуны творит чудеса).***
— Привет! Давно не виделись, Джого, — сладко протянул белобрысый исполин, поправив черные очки. Он подошел вплотную и, пользуясь тем, что руки Джого заняты клеткой с саламандрой и потертым чемоданом, которому хрен знает сколько веков, проник пальцами под широкий чокер и игриво оттянул его. — Смотрю, ты до сих пор скрываешь шрам от нашего последнего спарринга. Как м-и-и-и-ило! Маг нервно сглотнул. Шрам задел палец Годжо, от чего шатен наконец-то вышел из оцепенения и сделал шаг назад. Хотел сделать, но белобрысый только крепче сжал полоску ткани, неотрывно глядя прямо в глаза. Все-таки Годжо талантлив. Нарушение личного пространства, прямой зрительный контакт и интимный шепоток на ушко свел на нет годы Сукунотерапии. Молодец. Молодец. Хотя если знать Джого, то можно понять, что смутить того не сложно. Есть много разных способов, по каждому из которых Годжо может защитить диссертацию. Может, но не станет, потому что Годжо жадный и такими бесценными знаниями делиться не собирается — Когда же был последний спарринг? — Годжо задумчиво провел пальцам по еле заметному шраму. Вопрос был скорее риторический. Это было на четвертом курсе. Сатору прекрасно помнил, как мужчина в один момент начал тренироваться усерднее, если вообще можно было бы быть еще усерднее, чем Джого, вызывать его на спарринги чаще обычного и вообще вести себя странно. А потом Годжо просто проследил за восхищённым взглядом карих глаз и наткнулся на черные извилистые татуировки, о которых тогда говорило все сообщество магов. Все встало на свои места, а Годжо больше не находил своего. Оказалось, что у шкатулки по имени Джого, наполненной всякими старушечьими привычками и жаждой силы, есть второе дно. Классическая японская шкатулка с секретом. Либо Годжо ее разгадает, либо он ее разгадает, но при этом расхуярит на винтики-шпунтики. Джого было некомфортно от всего этого контакта. Для него этот шрам — доказательство слабости, и ему было неприятно, когда кто-то даже просто видит его, а уж о касаниях и речи не шло. В итоге между спасением гордости и чокером Джого отдал предпочтение первому. Рывок — и Годжо стоит один с полоской черной ткани в руках, держа ее, как гребаный трофей. А Джого стремительно удалялся, спасая свои нервные клетки, что, по мнению белобрысой бестии, было делом бесполезным и заранее обреченным на провал. Джого был на взводе. Руки были заняты, поэтому, чтобы скрыть шрам, маг еще сильнее горбился. Он просто хочет поскорее добраться до съемной квартиры и как следует напиться чаю. Ромашкового. И залиться сверху валерьянкой, агрессивно стуча спицами при вязании петли для одного нахала, которого он, в силу разницы положений, должен терпеть и уважать. Но плохое зрение не позволяет различить отвратительно мелкие названия корпусов и улиц, и Джого приходится подходить вплотную к ненавистным табличкам и, поняв, что это не то, что ему нужно, продолжать свой путь. От быстрого злого шага клетка с саламандрой тряслась, и Джого пришлось замедлиться, что бесило еще больше. Годжо, благо его зрение позволяло, с удовольствием наблюдал за последствиями своего приветствия. Злой, растерянный, смущенный Джого, который то ускоряет, то замедляет шаг, плутая между домов, очень веселил его. Он просто не мог отказать себе в удовольствии смутить мужчину еще больше. Или разозлить. Это как пойдет. — Чего ты так быстро убежал? Даже не попрощался. Очень грубо твоей стороны, — Годжо тихо засмеялся, увидев, как мужчина, наплевав на комфорт саламандры, чуть ли не побежал. Он уже планировал открыть сезон охоты, но наконец-то удача улыбнулась несчастной жертве гоп-стопа, и Джого молниеносно вошел в нужную многоэтажку. Ключа у беловолосого не было, и преследовать дальше свою жертву парень не мог, но сезон охоты он все равно объявил открытым и, перебирая в длинных пальцах первый трофей этого сезона, пошел обратно к себе.