Камикадзе в бигудях

Месяц спустя. Флориан вошел в диспетчерскую пятого отдела. Как обычно, перед утренним инструктажем все сотрудники уже ожидали руководителя. Глава департамента покачал головой, прислонил палец к губам, давая понять, чтобы сотрудники не здоровались и не шумели, чтобы не привлекать лишнего внимания. Грелль вышел спустя пару минут: подавленный, отрешенный он не сразу понял, кто еще пришел послушать его инструкции перед началом дня. — Герр Берштейн? — Все в порядке. Раздавайте указания, не буду мешать вам работать, потом поговорим. Сатклифф поправил очки, принялся за стопку бумаг, что держал в руках. Глава департамента был недоволен — все-таки не прошла тоска Грелля, которая началась сразу после возвращения из Лондона. Один месяц смог изменить такого яркого, непредсказуемого, сильного руководителя, сделав того словно тусклее. Прежде заходишь в отдел — харизма аловолосого чувствуется даже когда тот молчит. В мимике и жестах читалось, насколько он интересная персона. А сейчас… Так. Блеклая тень. — Все готово, Герр Берштейн, мы можем поговорить, — провожая мужчину в свой кабинет, сказал Грелль. Флориан еще раз мельком взглянул на подчиненных Сатклиффа: те тоже, кажется, чувствовали себя не в своей тарелке, многие переживали, это было видно. — До меня дошел слух, что вы уже не выступаете. Как же так? Австрия, и без золотого голоса… — Все в порядке, герр Берштейн. Вы же знаете, я личность творческая. Сейчас у меня период поиска самого себя и моего места в искусстве. — Когда вы пели последний раз? Грелль пожал плечами. Не было даже настроения заходить в оперный зал, желания делать что-то, связанное с музыкой. Он пытался, честно пытался насиловать себя дома, часами просиживая у инструмента, а потом скрипя зубами понимал — не может выдавить из себя ни звука, словно его талант попросту исчез вместе с тем, кто когда-то помог ему возродиться во всей красе. Гробовщика все так же не было. Словно яркий, прекрасный сон, в котором было все от страсти до нежности, от глупых шуток до гениальных стратегий, от дней, когда ему аплодировала восхищенная толпа, до искренних поздравлений, совсем тихих, в запертой гримерке. Все стало иным. После работы, приходя домой, он просто сидел в своем кабинете, не чувствуя ничего, даже боли. Наверное, это и есть тоска. Тягучая, она обволакивала разум липкой грязной паутиной, не давая думать о чем-либо. Он скучал. Конечно любил. Но не хотелось топать ногами, устраивать драм, кричать, что он без него не сможет. Знал, сможет. Выживет. Просто важная часть его существования медленно исчезала, словно подожженный лист, что, сгорая, осыпался пеплом. — Это ужасно. Я надеюсь, вы справитесь. — С чем? — С поиском самого себя, разумеется. Если вам нужно именно это, а не кто-то другой, — хмыкнул Флориан, флиртуя по старой привычке, чтобы расшевелить Грелля. — Как знать, что нам всем нужно. Я пока убежден только в том, что я нуждаюсь в выходном, который начался уже как полчаса назад. — Верно-верно. Отдыхайте, до завтра. ********** Уильям был удивлен. В театре с трагическим выражением лица каждый второй говорил, что великий герр Сатклифф давно к ним не заглядывал и отказался от тура, на который возлагались огромные надежды. Странно, но причин его исчезновения никто не знал. Еще страннее то, что в основном никто не судил Грелля, не проклинал, по крайней мере в глаза, за уход, его будто бы просто ждали обратно. А первая скрипка — виртуоз герр Моррацо — и вовсе на вопрос, куда пропал Грелль, махнул рукой, не ответив ничего, но по лицу читалось — он словно потерял кого-то близкого. Последний шанс найти Грелля — департамент. Конечно не хотелось бы туда идти, но адрес квартиры Сатклиффа Уильям совершенно не запомнил. Прихватив по пути букет алых роз, мужчина направился к переходу в австрийский департамент. — Подкури, — вместо приветствия Спирсу под нос сунули тонкую сигарету, и только потом Грелль, открыв рот, глянул на гостя. — Не узнал. Только не говори, что в Англии опять что попало. У меня после поездки Вагнер и Орсини уже какую неделю собачатся, — выдохнул Грелль, рассматривая Спирса. — У нас все в порядке. Ну как сказать, кроме, наверное, Фантомхайва. Он вроде бы со своим дворецким поругался, и они резиденцию разнесли, но сейчас все мирно. — Ревность — злая тетка Любви, — ухмыльнулся Грелль. — Мне некуда идти, нечего есть, и твоя очередь пускать меня к себе жить, — опираясь о чемодан, сказал Уильям. — О, ты не умеешь быть очаровательно наглым. Но на первый раз сойдет. Идем, у меня выходной. Грелль дождался, пока Спирс ему подкурит, с наслаждением затянулся и пошел вперед, схватив коллегу за локоть. — Ты ушел из оперы? — Надоело, — отмахнулся Грелль, быстро уходя от нелюбимой темы, — Ты ко мне как, надолго? — Пока не выгонишь, — упрямо сказал Спирс. Сатклифф в ответ только пожал плечами. ********** Уильям еще в прошлый раз заметил по гостиной — в деньгах Грелль не нуждался и, более того, зарабатывал раза в три больше, чем любой другой на его должности. У Сатклиффа восхитительное чувство вкуса: даже в пестрящей роскоши он смог найти золотую середину. Спирс сидел на кухне, с любопытством глядя на обстановку. — Энн! Сколько можно! Пыль, грязь, уволю! — Да откуда ж тут грязи-то взяться? Гостей нет, Эдлер пропал, а он вечно бардак разводил, — вяло отбивалась женщина средних лет. — Уволена. И не ной своему брату, надоела. Расчетные в зубы, и пошла отсюда. Женщина уже открыла рот, чтобы попытаться разжалобить работодателя, но по лицу было видно — в этот раз не повезет. — Уильям, ты на кухне? Шкаф верхний открой, там шкатулка красная, если в ней деньги — принеси. Спирс подчинился, на ходу заглянув в вещицу. Она была забита наличностью. — О, отлично. Без театра управлюсь. Все, удачи, Энн. — С вашим характером не то что мужика не удержать… — мстительно заворчала женщина. — Доигралась, — выдохнул Грелль. Свободной рукой он уже хотел было доставать косу, но отмахнулся, ограничившись злобным взглядом. — Что-то стянула — учти… — Сатана, как есть Сатана! — взвизгнула женщина, выбегая из прихожей с сумкой в руках, даже не надев пальто. Сатклифф в этом своем убийственном настроении пугал ее, словно нечистая сила. Грелль вздохнул. Менять замки, искать новую служанку. Еще одна проблема. — Тебе помощь нужна? — Да ты и сам по хозяйству бесполезный. Хотя… Слушай, найди служанку. Деньги и остальное на мне, собеседование на тебе. Эту мне в театре нашли, ее брат там работает. — Хорошо. Обязательно все сделаю. Проведешь экскурсию? Сатклифф кивнул. *********** Уильям заварил крепкий чай. Посмотрел — на кухне заканчивались припасы, надо было сходить в магазин. Грелль смотрел то в чашку, то на Уильяма: он явно думал о чем-то совершенно отдаленном. В дверь зазвонили. — Герр Сатклифф! Я прошу вас, умоляю больше никогда не отправлять меня на дежурство с Вагнером, — в незапертую дверь вошел Орсини. — Что еще? — вздохнул Грелль. Тилль увидел Спирса на кухне, замолчал, удивленно наблюдая за гостем в квартире начальника. — Простите. — Да ладно. Иди сюда, иди, пожалуйся папочке, — Грелль кивнул на место рядом с собой. Орсини все еще привыкал к роли личного стажера Сатклиффа, к его странной заботе и покровительственному отношению. — Он не дает мне работать. Да нормально все с моей рукой, вы же видите! Но одно и то же, уже третье дежурство! — От рук отбился. Я с ним поговорю. Как дела твои с рунами? — Герр Сатклифф, прошу прощения, но там опять что-то в Лондоне случилось? Спирс взглянул на Орсини с зашкаливающим недовольством. Тилль проигнорировал этот поступок, он ждал ответа начальника. — Даже если так, нас это не касается. А ты не суй свой нос в мои дела, откушу. Все, пошел на дежурство. Обнаглел ты, скоро на шею мне сядешь и ножки свесишь! Ругался на Тилля Сатклифф совершенно беззлобно. В последнее время худо-бедно его мог расшевелить только Орсини, который после поездки в Англию сильно изменился. Стажер явно понял что-то важное для себя и стал работать над своим характером. Ну, как сказать, — по сути с головой ушел в учебу, но уже была видна разница между невнимательным шалопаем и очень ответственным, буквально помешанным на работе жнецом. — Приходите к нам в гости. Ну, как раньше. Пожалуйста. — Посмотрим. Иди давай. Тилль вздохнул, печально улыбнулся и вышел с кухни. — Он тут часто? — Ага. Толковый малый. Силы в руках нет пока, но думать учится. Будет специалистом по рунам. У меня есть штурмовик, универсал, убийца… И не хватает именно книжного мастера. Ну, я так называю человека, который будет заниматься информацией. Надо Вагнеру мозг промыть, он своим покровительством загонит Орсини и лентяя с него сделает. Грелль сел за стол. Появление Уильяма слегка его растормошило: как минимум удивило, что он набрался смелости. Да и радовало — квартира, возможно, перестанет быть унылой конурой. ************ Вагнер еще раз придирчиво осмотрел рану Тилля. Да, все шло на поправку семимильными шагами, но все равно нагружать Орсини лишний раз он не хотел, вызывая у последнего столько недовольства — словами трудно описать. — Кстати, приехал тот самый Спирс к начальнику. Я заходил — он уже на кухне сидит. Вроде бы в Лондоне все мирно, а значит пользуется шансом. — Надеюсь, ему станет лучше. Не важно как, с кем, но мне больно видеть, как он тоскует. Я таким его еще не видел, — Вагнер, конечно, терпеть Уильяма, как и все остальные, не мог, но продолжаться этот кошмар не мог вечно. Тилль вздохнул. Спирс явно был худшей кандидатурой из возможных. — Сегодня хоть потренируемся? Я скоро отвыкну косу в руках держать! — Поверь медику со стажем больше ста лет. Нельзя, — как обычно, ответил Филлип. — Филлип, даже начальник сказал, потихоньку можно. Сократим процесс… Орсини заметил — Вагнер его не слушает, о чем-то задумался. Как обычно, игнорирует. — Филлип, я тебя укушу! Прекрати! — Я все еще на тебя обижен. Ты мог мне рассказать! Нет же, пошел среди ночи к Ноксу, потом к демонам, потом… — Ты меня не узнал! Михаэлис в два счета вычислил, кто из нас кто, а ты… — как обычно, пытаясь унять чувство вины перекрывая его промахом Вагнера, перебил жнеца стажер. — Да ситуация менялась каждые пять минут! Я все утро тебя искал, потом то странное поведение — я сразу обратил на это внимание. Это не оправдывает моего поступка, но Тилль… Гайден старался вслух не смеяться. Подобные беседы с одними и теми же аргументами стали обыденностью, как и то, что после них Вагнер сгонял зло на коллегах с соседнего отдела, а Орсини часами просиживал в диспетчерской молча. — Так что, действительно англичанин приехал? — Угу, — радуясь, что Бергер сменил тему, тут же ответил Тилль, раздраженно отворачиваясь от Филлипа. — Я надеялся, его какой-то демон в Лондоне прихлопнет. Не сложилось, — грустно протянул Джонас, надевая пальто. — Дуракам везет. Кстати, с днем рождения, Филлип. Я знаю, ты отмечать не любишь, но без подарка я тебя не оставлю. Это от меня и от шефа: он еще в том году заказывал через моих поставщиков виски. Бергер завтра свой презент принесет, я уверен, он склеротик. Орсини побледнел. Позеленел. Втянул голову в плечи с самым виноватым видом, на который был способен. Забыть о таком важном дне! Нет, определенно англичане приносят беду! Не приедь чертов Спирс, он бы точно никогда не забыл! Гайден та еще гадина, почему не сказал? — Прости, пожалуйста, я… За все прости, хорошо? Я обещаю, я исправлюсь! Косу в руки брать не буду, пока ты не будешь уверен, — полушепотом, схватившись за рукав Вагнера, начал извиняться Орсини. — Ладно. Учти, слова обратно забрать не дам. Спасибо, Гайден. Идем поужинаем, удачного дежурства. Тилль послушно засеменил за высоким Филлипом. Парнишка скрылся за углом и только тогда Гайден расплылся в ухмылке. — Слушай. Странно, Филлип вроде летний. Ну да, июль, кажется. — Верно-верно. Ко мне сегодня Вагнер с просьбой подошел, как откажешь. Тебе не надоело это нытье слушать? А так недели две благодать будет. Если Тилль замотается и забудет про дату, то и вовсе все отлично будет. — Развели Орсини, как ребенка. Мне даже его немного жаль, — в голосе Бергера особой жалости не чувствовалось: все знали, Филлип Тилля никогда не обидит. — Он и есть ребенок. — Ну, Вагнер так не считает. Зажимались они тогда в отеле профессионально, я что, не говорил? Опоздай я минут на двадцать, успел бы не только на объятья. Гайден присвистнул. Ну и дела. Нет, все знали — Филлип к Тиллю относится чуть ли не как к родному, самому близкому. Более того, многие подмечали — у них начинаются отношения, но чтобы так быстро! Как-то неожиданно. *********** Совесть, конечно, Вагнера мучила, но не настолько, чтобы он не вздохнул с облегчением, узнав, что Тилль оставит свои попытки тренироваться и не будет лезть на рожон в который раз. Ужин было решено провести у Вагнера дома. Благо, горничная не успела уйти, и узнав про день рождения хозяина, всплеснув руками, помчалась готовить торт. — Послушай, может быть я тороплю события, мы ведь и на свидания даже не ходили… Да и в принципе ничего после Лондона не было… Но ты не думал о том, чтобы ко мне перебраться? — Это, наверное, неудобно. — Как раз-таки удобно. Знаешь, — Вагнер вздохнул, — Ты ведь понимаешь, как сильно мне нравишься, и порой мне так мало того, что мы видимся на работе и лишь пару часов после. Назови меня эгоистом, но прошу, подумай о моем предложении. — Я думал, ты специально закрыл эту тему, потому что все еще злишься, — старательно отворачиваясь, пробубнел Орсини, — Нет, это конечно с твоей стороны еще и беспроигрышный вариант — спрашивать о подобном в день рождения.  — Я поэтому и не прошу давать ответ сейчас. Знаю, немного неожиданно. ************************ Тиллю удалось договориться с Вагнером, что в свою квартиру собирать вещи он придет сам, и это, увы, не обсуждается. Хвастаться своим бардаком перед аккуратным Вагнером он не хотел. Нет, вещи не были разбросаны, но вот книги и оружие — на каждом шагу, напороться на кинжал или стрелу из какого-нибудь проклятого арбалета проще простого. Орсини, войдя в квартиру, понял — он здесь не один. Машинально взял в руку косу, направился в спальню и остолбенел. В кресле с полуприкрытыми глазами дремал Эдлер. На его руке была рана, сам он выглядел очень измотанным. — Не зови никого. В себя приду и уйду. — Вам нужна помощь. Нужен медик, я позову Сатклиффа. — Его в первую очередь не звать. Убить главу британцев удалось с трудом, остальные ученики проклятого Мотси выяснили, что Грелль жив, и теперь будут пытаться его найти через меня. Рана несерьезная, царапина. Блондин опустил косу. Он много думал о поступке Гробовщика и сейчас признавал, что шантаж, конечно, неправильный поступок, но ничего другого Легендарному и не оставалось. Остальные сотрудники отдела никогда бы не шпионили за Греллем, слабое место только у Вагнера. Эдлер всего лишь хотел защитить Сатклиффа, пусть и жертвуя ради этого остальными. — Вагнер тут? — Нет. Я пришел вещи собрать. Я к нему переезжаю. — Давно пора. Ну, злишься на меня? Только после этого вопроса Гробовщик открыл глаза, внимательно всматриваясь в молодого жнеца. Тот отрицательно мотнул головой. — Я только сейчас начал понимать, что такое любить кого-то. Если ради этого надо убить или шантажировать, не такая уж и высокая цена. Пусть я и эгоист. — Все мы эгоисты, — хихикнул Гробовщик, — Что с… Мужчина закрыл глаза. Он боялся даже думать о Сатклиффе и о том, что тот мог натворить. Да, он сильный жнец, умный, талантливый, но его чувства часто убивали его самого. — Он будто бы мертв. Нет, работает, все в порядке. Демонов в поместье Фантомхайва приличное количество перебил, получил несколько ранений, но ничего серьезного. Вот только из оперы ушел. Герр Берштейн не раз пытался его усовестить — уговорить вернутся, но нет. Мы все боимся, он и из департамента может уйти. А, и сегодня я видел дома у герр Сатклиффа того бестолкового англичанина. Уильям, кажется. — Надеюсь этот идиот хоть настроение Греллю поднимет. Пока нельзя возвращаться. Рано. Орсини открыл прикроватную тумбочку, в которой после ранения держал все для того, чтобы обрабатывать рану. — Герр Эдлер, а вы не боитесь, что будет поздно возвращаться? — Боюсь. Но за Грелля боюсь еще больше, и лучше уж на себя наступить, чем его подставить. Тилль вздохнул. Верно. — Не беспокойтесь, я научился обрабатывать раны. Я промою и сделаю перевязку. Можете оставаться, сколько хотите, я буду вас навещать. — Какое радушие. — Нет. Просто я верю — вы единственный, кто излечит моего наставника от тоски. Вы же поступали так же, помогали нам ради герр Сатклиффа, зная, что мы дороги ему. Только если при встрече он попытается вас убить, поверьте, никто из парней не дернется и может даже помогут. Гробовщик тихо засмеялся. Потом громче. Родная Австрия, как же он скучал по Вене — слов нет. — Да, вы уж постарайтесь меня убить, когда я отправлюсь мириться, — почти весело сказал мужчина. — О, прикончить вашу кандидатуру мечтает даже Берштейн, и вся опера, включая первую скрипку Мораццо. Пусть он и человек, но после ухода начальника, говорят, стал совсем диким и едва ли не увлекся черной магией, чтобы попытаться вернуть герр Сатклиффа. ************ Вечером Грелль все же, сцепив зубы, выбрался с Уильямом в один ресторан, который любил посещать несколько лет назад. На удивление, в нем было очень много людей и несколько шумно. Грелль сел за столик. Музыка — дрянь! Людей — как в чистилище! Все выводило из себя, он уже собрался встать и уйти, но Уильям неожиданно попросил его хотя бы немного побыть здесь. — Раньше было хорошее место, сейчас — забегаловка, — фыркнул Сатклифф, забирая меню у официанта. — Ну, может кухня отличная.  — Посмотрим, — настроение лучше не становилось. Уильям, вздохнув, положил меню на стол. — Настроение мое не нравится? — хмыкнул аловолосый, готовый на конфликт в любую минуту. — Нет. Я забыл тебе сказать, — Спирс вздохнул еще тяжелее и, казалось, даже виновато, — Я немного говорю по-немецки, но читать не умею. Грелль замер, удивленно глядя на бывшего начальника. Тот едва ли признался в слабом месте! Да, Уильяму всегда было сложно сказать напрямую, что он чего-то не знает, и началось это с первого дня в академии. Сатклифф едва ли не рассмеялся, но все-таки удержался, хоть и взглянул на бывшего отличника весело. — Иди поближе, будем выбирать. С немецким у Уильяма не ладилось, хоть Сатклифф и пытался не хохотать, когда тот не то что с произношением не справлялся, некоторые слова коверкал так, что Греллю оставалось только беззвучно смеяться: тряслись плечи, меню вот-вот норовило выпасть из рук, и гости за соседними столиками уже начали оглядываться в их сторону. — Несчастье. Потом будем мучить немецкий. Скажи, что хочешь, я закажу, — со свистом втягивая воздух, чтобы не рассмеяться, сдался Грелль. — На твой выбор. Знаешь, Грелль, мы сидим с тобой, как школьники за одной партой, и хохочем с того, что один из нас ничего не понимает. Я вспомнил, как ты у меня зачет по латыни списывал: еще и бормотал, что это не просто мертвый язык, он жнецов убивает. Грелль не выдержал. Он помнил ту историю. Сатклифф громко рассмеялся, бросив меню в дорогой кожаной обложке. Этого уже некоторые гости не стерпели, и к их столику направился недовольный администратор, не узнавший Грелля, который опять пришел с неприметными каштановыми волосами и в круглых очках, опасаясь, что набежит толпа журналистов. — Ого, заступаться собрался, — хмыкнул Грелль, видя, что Уильям озлобленным прищуром выдает свое настроение по отношению к администратору. — Хоть мы и немного громкие, но… Администратор подошел к столику и начал на немецком что-то рассказывать Греллю. Сатклифф умоляющим тоном ответил, и администратор с превосходством кивнул. — Я вернусь сейчас, — Грелль с повинным видом поплелся через весь зал, провожаемый недовольными взглядами присутствующих. Не прошло и пяти минут, как на другом конце роскошного ресторана появился мужчина в алом. Несколько даже не минут — мгновений — и в зале воцарилась мертвая тишина. — Ваш спутник сам Сатклифф? — администратор, слегка наклонившись, побледнев, обратился к Уильяму. — Да, и кажется он не в настроении, — удивляясь, что понял немецкий, невероятно быстро ответил Уильям. Администратор испарился. Грелль, выдержал томную паузу в молчании публики — все смотрели, не веря своим глазам: знаменитость, по слухам пропавшая, теперь вернулась. Тот подошел к роялю. — Котенок, вряд ли у нас что-то получится. Но ты уж постарайся, — аловолосый погладил онемевшего пианиста по голове. Грелль, облокотившись об инструмент, убрал несколько мешающих локонов с лица, решительно поправляя очки. Давно не пел. Но скорее из-за настроения, задора, пусть и не такого яркого, как прежде, смог исполнить старую австрийскую песенку, которую очень любили в тавернах и борделях. — Моя жизнь — твоя печаль Лучше плаха палача, Чем в огне фальшивой робости и скромности гореть. Догорит моя свеча, И уйду под утро я, Ну а ты останься, милый мой, под дверью сожалеть. Нет стыда и нет забот Пусть губительный итог Яркой жизни; слишком быстро, станет роком для меня. Но я жил, а ты стоял. Ненавидел и мечтал, Пусть и тайно, но хоть день прожить как я целую жизнь. Так что, милый мой, не злись, ханжество свое уйми Зависть — худшая подруга, С нею ты не переспишь. И если кого-то другого за подобные песни давно бы осудили, то голос Грелля, его задор и азарт были исключением. Даже о вещах похабных он пел так интересно, что люди забывали, что эта песня, по сути, гимн людям несерьезным, порой ведущим себя за гранью здравого смысла, ставящим свои удовольствия и веселье выше всего на свете. Сатклифф подмигнул слушателям, словно видел насквозь эту чинную публику, знал о грешках каждого и не осуждал, а наоборот, отдавал дань уважения, насмехаясь над ханжеством. Гости аплодировали, настроение стало воистину восхитительным. Где взялось это чудо — то манерный и правильный, как истинный католик, то разгильдяй и повеса… Но глядя на него, не хотелось осуждать. Напротив, разве может такой яркий человек смириться с обыденностью и жить как все? Таких нужно поддерживать, ведь они спасают от серости бытия. Директор ресторана с несколькими администраторами подошли к исполнителю. Грелль, сложив руки на груди, с иронией рассматривал несколько букетов алых роз. — Вот как? Вы рады меня видеть, господин директор? — Кто же не рад. Я, как и все гости этого заведения, счастлив слышать вас. — Да? Только что я пел песенку из старых австрийских домов для удовольствий, и вы были рады. Но когда я засмеялся, меня чуть не выставили, потому что не узнали. Где же справедливость? Выходит, веселиться может только Грелль Сатклифф, а всех остальных — вон? Директор хмыкнул. Грелль с насмешкой смотрел на мужчину, который явно подбирал правильные слова. — Именно так, герр Сатклифф. Вам позволительны маленькие и большие шалости, вы ведь наше золото. Что бы вы не делали, я полагаю, любой австриец и просто ценитель восхитительных людей, которые обязательно войдут в историю и займут там не строку — а несколько самых ярких страниц, со мной согласится. Слышать вас в опере, когда вы в очередной раз поражаете своим умением пробирать до глубины души сложнейшими вокальными партиями или здесь, в ресторанчике, когда вы напеваете песню из репертуара легкомысленных девушек, — всегда счастье. Поэтому вам многое можно. Потому что драгоценности требуют ухода и имеют право сверкать так, как им вздумается. На них и так большое бремя — от них зависит настроение множества людей. Грелль прикрыл рот рукой в атласной перчатке. Берштейн. Лис. Откуда взялся? — Разве я не прав, господа? — Я предлагаю поднять тост за самую яркую звезду Вены и всей матушки Австрии. За вас, Герр Сатклифф, — откуда взялся Вагнер — уму непостижимо. Грелль польщенно вздохнул. — Поддерживаю, — Уильям встал из-за стола с бокалом шампанского в руке. Кажется, великолепный Грелль Сатклифф вернулся. Он все так же блистал в кругу поклонников и тех, кто с нетерпением ждал, когда тот спасется от тоски. Сатклифф и сам был рад, что смог спеть. Пусть не так хорошо, как обычно, но все же — уже начало. Вот только… Не хватало. Чего-то важного и до безумия любимого. От чего сердце билось чаще, а жизнь становилась ярче. Но… Пусть будет так. Возможно, никто не скрасит его жизнь, но он сам попытается раскрасить остальные. — Ну-с, Вагнер, мой ненаглядный, что ты натворил? Я так полагаю, глава департамента не с неба свалился. Не надо коситься на Уилли, выкладывай, — тихо спросил Грелль, уводя подчиненного к своему столику. — Он заподозрил меня… Мне нужна помощь, — прошептал Филлип. — Уильям, я прошу тебя, как можешь — помоги Вагнеру, я беру Берштейна на себя. Грелль улыбнулся еще шире. Глава департамента, отвлеченный директором ресторана, уже шел к ним. — Блистательная речь, — хмыкнул Сатклифф. — Блистательный исполнитель. О, если мне не изменяет память, мистер Спирс! — Да, он смог вытащить меня в это убогое место и поднять настроение настолько, что я приглашаю вас потанцевать. Уилли, котенок, не вздумай ревновать, герр Берштейн — мое любимое руководство, которое я огорчал дурным настроением. — Это верно. Но я вижу, все в порядке, и меня ждет беседа с герр Вагнером, — глава департамента боролся вяло: было видно — он уже понял, что Грелль подчиненного в обиду не даст, и не важно, какой ради этого устроит перформанс, спеть или повиснуть на «любимом» руководстве Греллю абсолютно не сложно. — Герр Берштейн, я правильно вас понял? Вы мне отказываете? Флориан тихо ругнулся. Но, засмеявшись, подал руку Греллю. Ладно, этот танец и этот голос стоят десятка нарушений и пары сотен убийств. — Он опять вас спасает. Думаю, такой блистательной персоне удастся меня отвлекать еще минут пятнадцать. Все понятно? — Берштейн, уходя, бросил недовольный взгляд на Вагнера. Филлип сделал вид, что понятия не имеет, о чем речь, но, разумеется, в который раз мысленно поблагодарил Грелля. — Пятнадцать? Фи, я люблю подольше. Флориан засмеялся еще громче. Грелль умел вовремя пошлить. Филлип выдохнул — англичанин так себе помощник, но так лучше, чем одному. Сатклифф пошел за Берштейном, под конец так глянув на Филлипа, что тот быстро отвел взгляд и отправился разбираться с неприятностями с Уильямом.