Home

Гарри, Мэтт, Майк и даже Артур и Хилтон уже давно ушли, когда Бенни услышал стук в дверь. Это был едва заметный, даже нерешительный, звук, и он знал, что это не могут быть парни, потому что они всегда были такими шумными и веселыми. Лицо юноши стало хмурым, он было даже подумал, не вернулась ли Клео в город, но Уоттс так сильно наорал на нее, когда услышал от Артура и Хилтона о том, что произошло в Париже, что сомневался, что она когда-либо приедет назад.       Бенни оттолкнулся с подушек, на которых он лежал и читал «Современные шахматные дебюты», перепрыгнул те два шага, что отделяли его от двери, и, широко открыв ее, обнаружил освещенную, одетую во все белое, за исключением багажа в ее правой руке, Бэт Хармон. «Бэт». Таунс сказал им всем, что она будет в Штатах в тот же день, но, с победой над Борговым, Бэт также получила приглашения и обязательства по всей стране, да и ее дом был в Кентукки, а не в каком-то нью-йоркском подвале, где он сказал ей никогда не звонить больше. «Разве ты не должна быть у президента?» он спросил, одну рукой оперевшись на дверной косяк, а другую положив на бедра. «Я отложила его.» «Президента Америки?» «Ага» ответила она, и только она могла говорить это с такой уверенностью и невинностью одновременно. «Чтобы увидеть меня?» Он немного отодвинулся влево, позволяя ей войти, но она посмотрела на него своими большими карими глазами и поставила чемодан, прежде чем сказать: «Мне нужно тебе кое-что рассказать.» «На пороге?» «Я думаю, что тебе стоит узнать, прежде чем ты впустишь меня» «Хорошо, я тебя слушаю» «Когда мне было 9, моя биологическая мать убила себя. Она пыталась оставить меня отцу, чтобы он позаботился обо мне, но он отказался. Так что она намеренно разбила нашу машину, пытаясь убить нас обоих, и последнее, что она мне сказала, это закрыть глаза. Но я выжила.» Она сделала вдох, и он понял, что забыл дышать тоже, пораженный ее словами, ходом, который он не мог предвидеть. Он не мог просчитать множество ее шахматных ходов еще с Огайо. Хотя Бенни думал, что может читать ее. Эмоции, поведение. Он думал, что понимал. Тем не менее, вот она, женщина, которая поставила бетонные стены между миром и собой, доверила свою самую глубокую рану человеку, от которого она бежала после Парижа. «Я оказалась в приюте для девочек под названием «Метуэн». Там нам ежедневно давали транквилизаторы- таблетки, которые стали моей зависимостью. Но там я встретила мистера Шейбла, сторожа приюта.» Бенни читал о Уильяме Шейбле в «Тайм». Издание лежало на столе, рядом с шахматной доской, огромной чашкой кофе, улыбающейся Бет с обложки «Чесс Ревью» и даже «Геральдом» из Лексингтона. «Он научил меня играть в шахматы. И я сохраняла таблетки на ночь, потому что, когда я их принимала, я могла представлять доску и фигуры на потолке. Я стала сильным игроком, очень быстро. Потом штат выпустил закон, запрещающий детям давать таблетки, и я начала страдать от ломки. Я попыталась украсть банку с таблетками, когда очень в них нуждалась. Но я приняла слишком много их, и моя первая передозировка случилась в 9» Он знал, что у нее было прошлое. Он знал, что она была сиротой. Он знал, что она была зависима и понимал, что зависимость не появилась из ниоткуда, но это не был ее выбор, также как и их страсть к шахматам не была выбором, а даром, который они приняли единственным способом, которым умели — полностью. И все же, когда она сказала, что предпочтет быть одна и пьяной, чем в его объятиях, когда она проигнорировала его Я скучаю по тебе, которое он никогда не говорил до нее, он чувствовал, будто она выбирала все, кроме него, чувствовал, будто она выбрала утонуть, как будто хотела разбить его сердце и себя саму в процессе. Бенни уже выигрывал крупные турниры к своим 9. Он ездил по стране и по миру, в то время, как маленькая Элизабет Хармон была отвергнута собственным отцом и воспитывалась больной матерью. В 9 лет, Бенни играл в шахматы в голове, потому, что тренировался годами. В 9, Бенни впервые попробовал алкоголь на семейном ужине и подумал, что это так отвратительно, что не выпил ни стакана в следующие 10 лет. В 9, у Бэт была первая передозировка, потому что ей дали наркотики взрослые, которые должны были заботиться о ней после того, как ее мать совершила самоубийство. «Меня наказали. Я не могла играть в шахматы несколько лет. Потом меня удочерили Альма и Олстон Уитли, когда мне было 15. Хотя мне пришлось соврать и притвориться, что мне 13. Они забрали меня, и мне пришлось оставить Джолин, которая была моим первым и единственным другом. Потом я участвовала в своем первом шахматном турнире, потому что мистер Шейбл отправил мне деньги, чтобы заплатить взнос. И я выиграла. Но когда я вернулась домой, Олстон оставил Альму, и мы боялись, что меня отправят обратно в приют.» Прямо говоря, он никогда не был в Кентукки, и штат не был объектом его мечты. Бенни нравилась атмосфера больших городов. Ему нравились трафик, шум, огни, люди, ему нравилось, что тут был фон. Нет оглушающей тишины. Нет пустоты. Никаких пропусков. Впрочем, квартира была пустой и тихой с тех пор как Бэт уехала. Он задавался вопросом, был ли Метуэн ее тихим и пустым местом, а дом Альмы в Лексингтоне — спасительным. «Поэтому мы солгали опять. И шахматы стали нашим единственным источником дохода. Альма была рядом, помогала мне со всем, и любила меня так, как никто прежде. Но она была зависима от алкоголя. И у нее были те же таблетки, которые мне давали в детстве. Меня пугало то, что я не смогу выиграть без них, а мне нужны были победы потому, что мне они необходимы, и потому что мы с Альмой нуждались в деньгах. Так что, я взяла половину ее таблеток, и стала пить с ней. Но мы были счастливы, пока она внезапно не умерла в Мексико Сити в тот самый вечер, когда Боргов победил меня в первый раз.» Он открыл рот, чтобы сказать что-то, что угодно, но не мог придумать ни слова, которое не прозвучало бы сожалением. Однако, она не выглядела так, будто нуждалась в каких-либо утешениях. Она была сфокусирована на его взгляде, и ее глаза были аккуратно обрамлены ресницами, которые были накрашены черной тушью, контрастирующей с ее белым пальто, и белой шапкой, и с белыми брюками. Она была собранной, бесстрастной и почти нереальной, разговаривая с ним так, будто давала очередной урок шахмат или отвечала на простые вопросы журналиста. «Я вернулась туда, что было нашим домом, с ее гробом, и Олстон сказал, что оставляет дом мне. Приехал Гарри. Он слышал о смерти Альмы. Он предложил мне помощь с моей игрой и, действительно это закончилось тем, что он спас меня от скуки, одиночества, затем алкоголя. Но у него были чувства ко мне, чувства, которых я не разделяла, поэтому он ушел.» Бенни понял, что сейчас она расскажет о Национальном чемпионате, потому что она не была ни на каких других после Мексико Сити и до Огайо. Он понял, что она побеждала их всех, чувствуя утрату внутри. Он понял, что сказал ей о том, что она пьет слишком много, пока ее мать умирала для нее во второй чертов раз. Он понял, что никогда не спрашивал ее. Как ты? Кто ты? Он понял, что сирота — это всего лишь слово, а реальность, которую оно скрывает, а он игнорирует, была огромной, массивной, несжимаемой болью, которая, как она думала, была спасением, которое она искала с 9 лет, только чтобы утонуть в большей тьме. «Я победила в игре против тебя. Стала Национальным Чемпионом. И ты впустил меня в свой мир. Тогда я почувствовала, что испытывала безответные чувства. Но все, кого я любила, оставляли меня, поэтому я решила, что лучше буду тем, кто ушел, чем тем, кого оставили и я уехала в Париж, не рассказав тебе о своих чувствах.» Злость Бенни уже полностью смягчилась и ему пришлось сжать губы очень сильно, чтобы позволить ей говорить, чтобы позволить ей продолжить свою речь. Это было трудно, потому что он хотел сказать ей, что ее чувства не были безответными, он хотел сказать ей, что искренне думал, что помогает ей, говоря о шахматах той ночью, когда у них был первый секс — он никогда так сильно не хотел, чтобы кто-то, кто не был им, победил Боргова — и он хотел сказать ей, что он был тем, кто умолял ее приехать к нему, кто сказал Я скучаю по тебе, кто сделал первый шаг и этот жест стоил ему сотни долларов. Однако он промолчал, в основном потому, что Бет вздрогнула. Это было почти незаметно, но в конце концов он знал ее. Она заморгала быстрее. Она стояла с сжатыми губами. Ей пришлось сделать выдох, и вдох, и выдох, и снова, прежде чем продолжить: «Ты неделями только и делал, что помогал мне, и, самое главное, что ты заставлял меня чувствовать, что я на своем месте. Я не чувствовала себя на своем месте, с тех пор, как умерла Альма. Каким-то образом твоя обшарпанная, крохотная, мрачная квартирка стала мне домом. Затем все было перечеркнуто одним напитком для меня. Я думала, что ты презираешь меня. Я думала, что ты ненавидишь меня. Я презирала себя, я ненавидела себя и я чувствовала себя такой униженной. Я знала, что ты помог бы оставаться трезвой, но не хотела этого. Я не хотела взглянуть на то, что я натворила и что я чувствовала. Я хотела выбраться. Я хотела забыться. Я хотела быть настолько пьяной, чтобы забыть обо всем. Но ты бы не оставил меня, и столкнулся с собственным разочарованием, справляясь с моим, которое бы полностью разрушило меня.» Бенни понимал, что за игру ведет Бэт, когда единственная слеза стекала по ее бледному лицу. Он понял ее, наконец. Она была маленькой девочкой, когда началась ее зависимость, девочкой с поразительным талантом, невероятной силой и бóльшим мужеством, чем кто-либо, даже она сама, могли вообразить, но все же, маленькой девочкой. Бэт никогда не сможет выздороветь. Ей никогда не излечиться от таблеток и алкоголя. Она всегда будет хотеть таблетки, когда будут потери, падения, когда она будет бояться, и она всегда будет бояться быть брошенной. «Я полностью разрушила себя, во всяком случае. Я пила. И принимала таблетки. И выкурила дюжину косяков. В один день, когда все уже было очень запущено, я упала в гостиной, ударилась головой о стол и потеряла сознание. Я не готовилась к Москве. Я вообще больше ни к чему не готовилась, кроме своей будущей, неизбежной и предсказуемой преждевременной смерти.» Передозировка в 9. Выгорание в 21. К своим 9-ти Бенни уже выиграл юношеский чемпионат США. К 21 он выиграл юношеский чемпионат мира и несколько титулов чемпионов страны. Бэт не предпочла ему выпивку — на самом деле это никогда не было о нем. Она выбрала смерть вместо жизни. Она решила тонуть, потому что она слишком устала выбираться и чувствовала себя слишком одинокой, чтобы ей кто-то пришёл на помощь. «Но Джолин пришла. Она нашла меня в тысяче частей, помогла вернуться к игре, потому что так я устроена. Я могу быть одиночкой, но правда в том, что никогда не буду лучше чем с Джолин, с Альмой, с Гарри, с Таунсом в Москве. С тобой. Меня не учили заботиться о себе. Я просто выживала. Так что, Джолин отправила меня в Россию, каким-то образом, трезвой. Таунс встретил меня перед финалом. Все было хорошо, но я все еще хотела выпить, и я все еще хотела тех гребанных таблеток, пока ты не позвонил и все не засветилось.» Она светилась тоже, на его пороге. Ночь отступила достаточно давно и свет на лестнице был выключен. Бэт и Бенни были освещены только лампой, которую он зажег, читая книгу, перед тем, как она постучала. Она больше не плакала, только ее голос подрагивал, когда по ее лицу скатилась единственная слеза, она стала такой, какой он ее видел с момента ее поражения в Лас-Вегасе. Она не плакала, на самом деле, она почти улыбалась, слабо, будто сама не могла поверить, что собирается поставить шах: «Я была трезвой, когда победила тебя, Артура и Хилтона. Я была трезвой, когда победила всех, кроме Боргова, в Париже. Я была трезвой, когда я победила их всех в Москве. Я была трезвой, когда Боргов сделал ход, который никто из нас не ожидал, и я посмотрела на потолок, и появилась доска с всеми фигурами, которые у нас остались, и всеми комбинациями, с которыми я выиграю. Ты мне еще в Огайо сказал, что можешь играть у себя в голове. Мне всегда казалось, что я могу это делать только благодаря таблеткам. Так было, пока я не услышала твой голос.» Он нахмурился, осознав, что она играла чем-то в кармане пальто, и ее голос снова становился слабым, и она переступала с ноги на ногу, но все же она разрушала стены, подводила свою защиту к мату: «Вот что ты сделал со мной, Бенни. Я не просила тебя чинить меня. Это моя работа. И мы оба уже поняли, что меня все равно уже не починить, ты так не думаешь?» Она знала, что он уже ясно видел ее игру и понимал ходы, которые она делала. Также она знала, что могла бы быть прямолинейнее, как он, когда сказал ей, что скучает по ней, но она была шахматисткой, лучшей в мире в данный момент — она не могла раскрыть все полностью, не зная его позиции. «Но я прошу тебя впустить меня, зная все. Можно?» В ее тоне была уверенность, которая ему действительно нравилась, хотя он знал, что она совсем не была так уверена, когда дело касалось отношений и, по сути, всего, кроме шахмат или платьев — она буквально просто дала ему все историческое объяснение этих проблем с уверенностью. Бенни выбрал более мягкий тон, и это было сделано специально. Он провел рукой по волосам и улыбнулся ровно настолько, чтобы на его щеках появились ямочки, потому что он не хотел, чтобы это звучало так, будто он действительно зол. «Ты сделала мне больно.» «Я знаю.» «Я тоже причинил тебе боль.» «Не специально.» «Нам снова будет больно.» «Это весьма вероятно.» «Ты останешься? Или убежишь?» Бэт шумно вздохнула. Он широко открыл дверь и это помогло ей спокойно выдохнуть. Теперь она стучала левой ногой по ступенькам и то доставала, то убирала что-то в правый карман пальто. Она медленно приоткрыла свои красные губы и ждала, пока Бенни закончит свое предложение. «Я спрашиваю тебя: ты готова войти?» «Да.» И она наконец вынимает руку из пальто, чтобы открыть изящную деревянную шахматную фигуру. Черный король в ее белой перчатке. Бэт не нужно было говорить Бенни, что Боргов дал ей шахматную фигуру в конце их исторической партии. Он понял это в тот момент, когда она взяла его руку в свою и позволила королю ускользнуть между его мягкими пальцами. Он знал, насколько это важно, не потому, что раньше он принадлежал Боргову — она снова победит его, и теперь они оба это знали, — а потому, что это было то недостающее звено, которое освободило ее. Он также знал, что ни один другой шахматист не станет хранить фигуру вечно как трофей. Черт, он определенно должен сохранить ее. Бэт отдала ему не просто случайную фигурку, которую она могла найти в первом магазине игр: она отдала ему часть своей победы, ее доверие, билет в ее мир, ее желание быть с ним навсегда, ее любовь. Отдавая ему черного деревянного короля, Бэт говорила с Бенни на их собственном языке, и он чувствовал, что принадлежит ей, а она чувствовала, что принадлежит ему, и это чувство принадлежало только им. Это был он, прижавшись к ее губам, и она, бросившаяся в его успокаивающие руки, и он или она или наоборот, кто занес ее внутрь, закрыл дверь, обнял, и целовал, и целовал, и разрушал все барьеры. «Бенни.» Он обнаружил, что ее щеки были мокрыми, пока он прикасался руками к ее лицу, и хотя ее глаза были полны слез, он видел лишь силу и уверенность, когда смотрел на нее. «Мне правда очень жаль.» «Я знаю», он ответил и поцеловал ее в лоб. «И я скучала по тебе.» Он вытер ее слезы большим пальцем и положил ладони на ее щеки, вдохнул и выдохнул, перед тем как сказать. «Бэт.» «Да?» «Поздравляю.» «Спасибо.» «Клянусь, я сейчас не думаю о шахматах». «И о чем тогда?» Бет сняла пальто, спеша целовать, касаться и любить. Ее кожа приобрела розовый оттенок, ее свитер задрался до самой груди, а обувь снята, но шляпка все еще была на ее рыжих кудрях. Бенни поправил ее на голове Бэт и схватил прядь ее волос рукой, в которой держал черного короля, когда он сказал: «Тогда поздравляю, Элизабет Хармон. За то что ты такая сильная женщина. Замечательный шахматист, да, лучший. Муза. Храбрая, даже в самый сильный шторм. Друг, любовь. Поздравляю. За то что ты и вправду Королева. Ты — все и даже больше.» Она была сиротой, наркоманкой, алкоголиком, она была Чемпионом, дочерью, другом, семьей, героем, образом, любовью, шахматисткой, женщиной. Но более того, она была дома. Она была домом для Бенни, и она была готова. Ей нужно было отправляться в Вашингтон. Ехать в тур с Федерацией. Ей хотелось увидеть Джолин в Кентукки. Вернуться в Лексингтон, где Альма любила ее и дала ей самый первый дом. Им придется выбирать между Нью-Йорком и ее родным городом. Им нужно будет выбрать свои следующие шаги, свои следующие игры, свое совместное будущее и свою ответственность, свое процветание. Но они говорили на своем собственном языке, и в ту ночь, когда они не занимались сексом, но любовью, Бет чувствовала себя дома, где бы теплые руки Бенни ни обнимали ее тело, и он определенно чувствовал то же самое, потому что он предложил поехать до Кентукки на машине прежде, чем она закрыла глаза и уткнулась носом в его шею- король стоял на тумбочке и шляпка королевы лежала на нем, весь мир принадлежал им.