Проклятое поколение

      Солнце уже клонилось к закату, ведь зимние дни часто разочаровывают своей непродолжительностью. В замке начали зажигаться факелы и свечи, домовики завершали приготовления к праздничному ужину, в то время как усталые, но довольные ученики, возвращались под крыло родной школы.       — Фуф, я сегодня так нагулялась, что сил идти на праздничный ужин у меня просто нет, — измученным голосом сказала Алекс, когда компания заходила в замок.       — Согласна с тобой, день был очень насыщенный, — кивнула Мэри.       Ребята подождали, пока подъедет неторопливая лестница, а затем дружно решили срезать через потайной коридор, после чего вышли к своей гостиной.       — Око дракона, — сказала Кэтрин, после чего Полная Дама, благосклонно кивнув, открыла проход. Гриффиндорцы дружной гурьбой завалились в свою просторную гостиную. Домовики постарались на славу и украсили всё, начиная от окон и заканчивая камином, красно-жёлтыми гирляндами.       — Ладно, до встречи на ужине, — махнула рукой мальчишкам Алекс, и девушки стали подниматься по лестнице в женское крыло.       — Несси, подожди, пожалуйста, — мягко окликнул её Джеймс.       Рыжеволосая девушка, уже лелеявшая мечту растянуться на постели, обернулась:       — Да? — она подошла к нему и, встав напротив, взглянула на него из-под пушистых ресниц.       — Я хочу поблагодарить тебя за этот чудесный день, — начал Джеймс непривычно неуверенно, — это было просто потрясающе, — добавил он, прикоснувшись к ее руке.       Ванесса смущённо улыбнулась:       — Да, это было замечательно, — она взяла его за руку и опустила глаза, пытаясь скрыть румянец.       — Омела, — прошептал Джеймс, и Ванесса, вскинув голову, увидела небольшой кустик, расцветающий прямо у них на глазах белыми бутонами.       Их глаза встретились, и Джеймс, глядя на нее своими потрясающими карими глазами, медленно, пожалуй, слишком медленно, по мнению Несси, наклонился к ней и поцеловал. Девушка приподнялась на мысочках и закинула вторую руку на шею юноши, целуя его в ответ. Тёплая рука Джеймса легла на её лопатки, зарываясь в волосы, а их переплетённые руки опустились ему на грудь.       В гостиной не было ни души…       — Девочки, девочки! — раскрасневшаяся Ванесса буквально взлетела по ступеням в спальню и настежь распахнула дверь, — девочки, вы не поверите!       Её подруги слегка скептически переглянулись, когда Несси начала кружиться по комнате и хохотать как безумная. Девушка подлетела к окну, распахнув его настежь, а потом кинулась всех обнимать.       — Я вас так люблю, девочки, — с восторгом повторяла она, горячо обнимая Кэтрин.       — Замечу, что предмет твоего обожания, скорее всего, сейчас в другой спальне, не в нашей, — улыбнувшись, сказала Мэри, обнимая подругу в ответ.       — Я так понимаю, произошло то, о чём я думаю, — громко сказала Алекс, выходя из ванной, — воссоединение двух любящих сердец, — пропела она в своей привычной манере.       — Да, да, да, — Ванесса, пританцовывая, достала из кармана небольшую коробочку и выудила оттуда уменьшенный магией букет и вернула ему обычный размер. Она крепко прижала его к груди, вдыхая волшебный, ни с чем не сравнимый запах, и упала на кровать.       — Если подвести итог, то мы все очень рады за тебя и Джеймса, — искренне сказала Алин от лица всех.       Приведя себя в относительный порядок и переодевшись, девушки отправились в Большой Зал.       Двенадцать новогодних ёлок, ярко переливающиеся синим, красным, зелёным и жёлтым, приветливо встречали ребят. Самая большая ёлка располагалась позади преподавательского стола и, казалось, весело подмигивала входящим ученикам десятком ярких шариков и фигурок. На ней висели маленькие ангелочки, махающие крыльями, снеговички, пряники, шишки, и даже прыгала игрушечная белка. С потолка сыпался серебристый снег, который, впрочем, не долетал до столов. Тарелки и кружки были еще пусты, ведь пир еще не начался!       Ванесса радостно улыбнулась, заметив тёмную макушку Джеймса.       Как только девушки присели за свой стол, профессор Макгонаголл деловито постучала ложечкой по своему бокалу, призывая к тишине.       — Дорогие студенты Хогвартса! — торжественно промолвила она, вставая с директорского кресла, — Вот еще один год подходит к концу. Для кого-то он был лёгким и приятным, кому-то пришлось потрудиться. Как бы мне ни было больно это признавать, но вы растёте у меня на глазах, как и многие другие дети… И я хочу сказать, что любая школа, даже немагическая — это, конечно, отметки, учебный план, отработки, контрольные. Но ваши отметки никак не связаны с теми оценками, которые вы даёте сами себе каждый день. Я хочу пожелать вам в новом году разобраться в себе, вовремя точно дать оценку своим силам и возможностям, чтобы в дальнейшем найти своё место в этом мире. Последнее, конечно, в большей части относится к нашим выпускникам, но и остальные могут прислушаться. Давайте поздравим друг друга с Рождеством и пожелаем всего самого лучшего! И пусть начнётся пир, — директор с нежностью обвела глазами своих учеников, присаживаясь обратно в кресло. За ее словами грянули аплодисменты, а следом дружное постукивание вилками по посуде.       — Всё-таки она невероятно мудрый человек, — выразил общее мнение Крис, — передай мне, пожалуйста, курью ножку, Декс.       Аппетит у семикурсников был зверский, ведь они пропустили обед, поэтому активно восполняли пробел. Несси и Джеймс держали пальцы переплетёнными под столом, то и дело бросая друг на друга мимолётные взгляды. Остальные старались не мешать их уединению и переговаривались только между собой.       — Куда потом? — поинтересовался Декстер, — у нас, кстати, есть кое-что покрепче, чтобы отметить.       — Алкоголик, — вынесла вердикт Алекс, запивая тортик чаем. Декстер ухмыльнулся.       — Мы же собирались запустить фейерверк, — вспомнила Мэри.       — Точно, — хлопнула себя по лбу девушка, — только я его в спальне оставила, но можно приманить чарами, у нас окно открыто.       — Так или иначе нам придётся зайти за куртками.       — Кэтрин, ты с нами? — спросил Крис, помахав рукой перед глазами шатенки и проследив за ее взглядом, — куда ты это все пялишься, неужто на слизеринцев?       Девушка отмерла и недовольно глянула на парня:       — Никуда я не пялюсь, как ты выразился, — она смахнула крошки со стола, — Нет, я, наверное, останусь в гостиной, что-то меня знобит после нашей прогулки.       — Ну ты и слабачка, Кэт, только попробуй мне заболеть в каникулы, сама тебя убью, — пригрозила Алекс.       — Возьми в Больничном крыле Антипростудное зелье, посиди у камина погрейся, а лучше сразу иди спать, — строго сказала Ванесса, отвлёкшись от созерцания своего молодого человека.       — Да, я всё возьму и пойду спать, — пообещала Кэтрин, улыбаясь краешком губ и вставая из-за стола, — хорошо вам повеселиться, — она помахала рукой и вышла из Зала.       — Ну что, а вы, сладкая парочка, с нами пойдёте? — ехидно спросил Декстер.       Ванесса с Джимом переглянулись:       — Извините нас, но мы планировали погулять по замку, — сказала Ванесса, строя извиняющие глазки.       — Ладно, все с вами понятно, братцы кролики. Гуляйте, только далеко не заходите!       Джеймс по-мальчишески показал другу язык, и они с Ванессой покинули Большой Зал.       — Что, господа и дамы, вот и остались мы — самые холодостойкие, — весело сказал Крис, — пойдём?       — На самом деле, я тоже, наверное, останусь в замке, — сказала Алин, поморщившись, — у меня ощущение, что я вывихнула ногу.       — Вы чего, сговорились, что ли?! — взвилась Алекс, — одну знобит, вторая вывихнула ногу, у третьих любовь в одном месте взыграла! Весь праздник испортите!       — Алекс, успокойся, — мягко сказал Крис, смотря на девушку, — есть ещё мы с Декстером и Мэри.       — Я хотела, чтобы все пошли, — как ребёнок упёрлась гриффиндорка, — вечно мои идеи портите.       — Кхе-кхе, хочу напомнить, что это была моя идея, — заметила Мэри, складывая руки на груди, — это я предложила купить фейерверк.       — Никому уже это не интересно!       — Подеритесь здесь ещё! — прервал разгорающуюся ссору Крис, — пойдём вчетвером, и нам еще все будут завидовать, что с нами не пошли.       Алекс слегка оттаяла, но глаза все еще метали молнии.       Ребята встали из-за стола, пожелали счастливого Рождества сидящим рядом рейвенкловцам и отправились в Гриффиндорскую башню за тёплыми вещами.       Войдя в спальню, Алекс подчёркнуто не разговаривала с Кэтрин и Алин, которые там сидели. Она забрала куртку и салют и также молча ушла.       — Теперь мы еще и виноваты, — закатила глаза Алин, лежа на своей кровати и листая «Ведьмополитен»       — Подуется до утра и забудет, — сказала Кэтрин, перелистывая страницу книги, — тем более Крис ее развеселит.       — Интересно, как можно быть такой слепой? Ведь всем видно, что она ему нравится. Может ей как-нибудь намекнуть?       — Не маленькие, сами разберутся, — тихий вздох.       — Если бы в меня был влюблён парень, я бы точно это заметила!       — Я в тебе не сомневаюсь, — насмешливо сказала Кэтрин, припоминая Адама Бёрка, с которым Алин лаялась с четвёртого курса.       — Мда, похоже, ты действительно заболеваешь, — хмыкнула Алин, — ладно, я спать, завтра схожу в Больничное крыло, нога не так сильно болит.       — Спокойной ночи, — Кэтрин захлопнула книгу, — а я спущусь в Гостиную, погреюсь у огня.       — Ага.       Кэтрин взяла с прикроватной тумбочки палочку и вышла из комнаты.       Оставаться в гостиной она ничуть не хотела, поэтому преспокойно прошла через неё и вышла из портретного проёма, столкнувшись с какими-то третьекурсниками. Она искала уединения, потому что больше не могла притворяться, что всё хорошо.       Она целенаправленно дошла до северного коридора, расположенного на пятом этаже. В нём всегда было довольно темно и мало народа, что уж говорить о каникулярном времени. Окна коридора выходили на Чёрное Озеро, что было очень кстати, так Кэтрин могла увидеть салют. Было на пару градусов прохладнее, чем во всем замке, но это приятно успокаивало разгорячённую кожу. Одинокий факел, колыхавшийся от дуновения ветерка, был прикреплён к каменной стене под потолком.       Она не боялась, что её поймают учителя, в конце концов она Староста школы, может наплести, что патрулировала коридоры после отбоя. Ей поверят. Или просто закроют глаза.       Девушка забралась с ногами на широкий подоконник и прижалась горячим лбом к холодному окну.       «Докатились, сидим на подоконнике, жалеем саму себя и жалуемся на жизнь, ничего не скажешь, Кэти. Хорошо, что еще нет чашки кофе и сигарет, а то бы меня стошнило от самой себя», — мрачно подумала девушка и, не удержавшись, вновь начала перебирать в уме всё, что с ней случилось.       Всё началось в сентябре… Хотя нет, пожалуй, всё началось гораздо раньше, в январе 1996 года, когда ярый приверженец Волдеморта Антонин Долохов бежал из тюрьмы. Он был в числе приближенных, и всегда с особым удовольствием и усердием исполнял приказы Тёмного Лорда.       До Азкабана мужчина был довольно привлекателен, но не состоял в браке, хотя в него была влюблена одна страстная натура по имени Абигейл, также принадлежавшая к числу Пожирателей. После 15 лет в Азкабане он естественно не отказался бы от любой женщины, а тем более от той, которая когда-то питала к нему тёплые чувства.       Долохов был убит профессором Флитвиком во время Битвы за Хогвартс 2 мая 1998 года. Абигейл, в невменяемом состоянии, пришла на символические похороны, которые милостиво устроило Министерство, и, стоя рядом с могилой Антонина, вслух прокляла всех тех, кто помешал Тёмному Лорду достигнуть величия и силы. На допросе она рассказала всё о себе, об Антонине и заявила, что беременна от него. За содействие Тёмному Лорду Абигейл посадили в тюрьму, пусть и менее жестокую, чем Азкабан.       Так, в ноябре 1998 года на свет появился Антонин Ричард Коулман, названный в честь своего отца, но получивший фамилию своей матери, вследствие отсутствия супружеских уз у его родителей. «У Антонина Долохова появился сын!», «Внебрачный сын Пожирателей смерти!», «Ребёнок чудовища!» — так на следующий день выглядели заголовки всех газет. Волшебное общество решило избавиться от ребёнка, отправив его в маггловский приют под вторым именем — Ричард. Но даже в немагическом месте его умудрялись доставать журналисты, которые хотели сделать сенсацию из ребёнка. Историю своих родителей он узнал в 8 лет, как раз от одного журналиста, у которого после этого разговора загорелась мантия. «Яблочко от яблоньки не далеко падает» — говорили о нём. В отместку мальчик неосознанно пускал в ход стихийную магию и мог сильно навредить обидчикам.       Учителя Хогвартса, конечно, знали о драме, разворачивающейся вокруг ни в чем неповинного мальчика, но на предложение Совета Попечительства отправить Ричарда в другую школу ответили отказом. Мальчик попал на Слизерин, что еще больше усугубило сплетни вокруг него, так как в послевоенные годы были сильны предрассудки об этом факультете.       Кэтрин задумчиво смотрела на Чёрное озеро и перебирала воспоминания.       Ричард учится на её параллели, хотя всегда держался особняком, поначалу его постоянно засыпали насмешками и издёвками ученики других факультетов, но после пары дуэлей никто больше к нему не подходил. За ним закрепилась репутация мрачного, высокомерного и не терпящего жалости слизеринца, ходили разные слухи, что он балуется тёмной магией и другие страшные байки. Теперь она знала, что на деле это было совсем не так, только теперь мальчик, привыкший отвечать ударом на удар, стал взрослым юношей с глубоким презрением и недоверием к людям.       В сентябре новый преподаватель по ЗОТИ поставил Кэтрин к нему пару, видимо, посчитав забавной разницу в габаритах. И когда девушка неловко упала от срикошетившего заклинания, он протянул ей руку, чтобы помочь подняться. И, наверное, с этой твёрдой, уверенной руки всё и началось. Она хотела идти работать в Отдел Тайн, поэтому ей было жизненно необходимо «превосходно» по этому предмету. А Ричард был одним из первых учеников по ЗОТИ, плюс её партнёром на тренировках, поэтому именно к нему она обратилась за помощью, переступая через свою гордость. Сначала он принял её за умалишённую, ведь кто в здравом уме будет с ним связываться? Но девушка упрямо стояла на своём, почему-то думая, что он не откажет. Она даже не знала, что ей двигало в тот момент. Она сказала, что может помочь ему с Трансфигурацией, которая ему плохо давалась. Порой ей казалось, что он был начисто лишён воображения, которое так важно.       Никто из подруг не знал об их встречах в старом кабинете Трансфигурации. Постепенно, раз за разом, они все больше разговаривали, и девушка поняла, что сколько бы он ни пытался казаться равнодушным и злым, он не такой. Уже после нескольких встреч он стал менее замкнутым и язвительным. Она старалась не обращать внимания на его поведение в начале, потому что знала, это всего лишь защитная реакция на вторжение в личное пространство. Он не любил чужих прикосновений, напугав её тем, что отдёрнул свою руку, когда она пыталась поправить его палочку. Но потом постепенно привык.       Он рассказывал истории, сначала чуть сухо, но Кэтрин была хорошим слушателем, которого у него никогда не было, поэтому он стал описывать детали более красочно и эмоционально. Её поражало, как много он знал о том, о чем не подозревала она. О магии, об истории, об Англии, Шотландии и других странах, литературе и искусстве, науке и технике, маггловских обычаях, казалось, обо всем! Но он никогда не рассказывал о себе или своей жизни. Она не знала, как это объяснить, но тем не менее им всегда было, о чем поговорить, и она видела, что ему это тоже нравится. Не было этих неловких пауз как с остальными молодыми людьми. Он рассказывал смешную историю так, что она смеялась до колик, мог сделать такое остроумное замечание, которое попадало в самую цель. Он видел людей со всеми недостатками и попытками их прикрыть, но не издевался над ними, а скорее относился с лёгкой иронией и пренебрежением. Он был твёрд в своих убеждениях, когда она не была ни разу, он знал, чего хотел от жизни, его стойкость и целеустремлённость поражали девушку. Он был амбициозен, как любой слизеринец, но ему было не чуждо сострадание.       Кэтрин печально покачала головой, подумав:       «Я приближалась к нему с каждым днём всё больше, стараясь рассмотреть его странную, со шрамами душу. Это было так притягательно интересно. Наши жизни так легко пересеклись, переплелись, что мне самой уже становилось интересно: кто он такой? Почему он таким стал? Меня тянуло, как мотылька на огонь, к чему-то неизвестному.»       И правда, однажды сноп искр из его палочки опалил щеку девушки, он сбегал за бадьяном и аккуратно наложил мазь ей на лицо. И весь его образ «Мне плевать на всех остальных» разрушился на её глазах.       Но именно тогда она поняла, что пропала с концами. Пропала в его прикосновениях, его голубых глазах, в которых таилось беспокойство, в его нежных руках, которые прикасались к её лицу, в его бархатном голосе и смехе. Пропала с головой, и это стало кристально ясно.       Маски поочерёдно слетели с его лица и разбивались вдребезги. Возможно, одной Кэтрин удалось увидеть его настоящее лицо. Она понимала абсурдность своего положения, он как-то раз открыто сказал, что не верит в любовь, и она его понимала. После стольких лет боли и унижения в детдоме, где их били, навсегда лишив его желания чужих прикосновений, а затем в школе, где над ним издевались и глумились, пока он не постоял за себя. И она жалела его против его воли. И хотела это исправить. Научить его чувствовать и любить. Быть причиной его счастья. Она же всегда была тщеславной.       Естественно о чувствах и заключениях девушки он не знал.       В прошлую пятницу у неё наконец-то получилось вызвать Патронуса. Для Кэтрин этот промах был сущим стыдом, особенно, если учесть, что все уже научились, но она никак не могла найти подходящего воспоминания.       — Придумай что-нибудь, пофантазируй, — посоветовал тогда Рик (так она называла его про себя, Мерлин упаси, произнести это в слух), наблюдая за её потугами, — но обязательно что-то будь сильное.       Девушка внимательно посмотрела на него и в который раз удивилась его железному терпению. Другой бы на его месте давно наорал и оставил мучиться в одиночестве. А ещё у него такие голубые глаза, что она бы могла смотреть в них вечно.       С усилием она перевела взгляд на палочку в руках и начала задумчиво крутить её между пальцев. Мысли разбегались, как нюхлеры при включённом свете, оставалась лишь одна мысль о том, как она хотела, чтобы он её поцеловал. Даже сердце сильнее забилось и руки потеплели от одной красочной картинки в голове. Тут она поняла, что сможет.       — Экспекто Патронум! — чётко проговорила она и сделала пас рукой. Из палочки вырвался не осточертевший серебристый дым, а какая-то маленькая птичка, весело размахивающая крыльями.       — Смотри, у меня получилось! — радостно выдохнула Кэтрин, заворожено глядя на полет птицы. Сердце выписывало кульбиты, а дыхание стало прерывистым.       — Похоже на ласточку, — одобрительно сказал Рик, подошедший к ней, — она намного грациознее моего ворона. Ты молодец!       — Ура! — ласточка растворилась в воздухе, а гриффиндорка закружилась по пустому классу. От переизбытка эмоций она кинулась обнимать молодого человека, хотя прекрасно помнила, что он не любит чужих прикосновений. На удивление он не был против.       — Спасибо, чтобы я без тебя делала! — сказала она, крепко обхватив его за плечи, Рик слегка пошатнулся, но тут же слегка приобнял в ответ. На несколько секунд они застыли в этой позе.       — О чём ты думала? — поинтересовался он, и девушка слегка отстранилась. Хорошо, что она не умела краснеть, а то бы была похожа в тот момент на помидор.       — Да, всего понемножку, — замялась она, отводя глаза, как будто её поймали с поличным на месте преступления, — просто настроилась на нужную волну.       — Если это личное, то можешь не говорить, — он посмотрел на неё с улыбкой, особенной, которой, как ей казалось, никому не улыбался, кроме неё. В её голове что-то стукнуло.       — Нет, но я могу показать, — она привстала и легко поцеловала его, сама удивившись своей смелости.       Приятно покалывающее тепло только стало разливаться в животе, как Ричард резко прервал поцелуй, несильно оттолкнув, но она от неожиданности споткнулась, и от падения девушку спасла только находящаяся под рукой парта.       Она с болью посмотрела на него, а все фантазии мгновенно разбились на тысячи осколков, упав на пол, да так, что это физически было слышно в нависшей тишине.       — Нет, Кэтрин, — чётко сказал он в тот момент, который тянулся для неё целую вечность, даже собственное имя резануло ей слух, — не надо.       — Но почему? — сделала она слабую попытку, заглядывая в его ледяные в тот момент глаза.       — Потому что ты заблуждаешься во мне, — отводя взгляд, упорно, будто что-то кому-то доказывая, проговорил он, — ты придумала себе образ и влюбилась в него, а я не тот, за кого ты меня принимаешь и никогда им не был.       — Это не так… — начала оправдываться она, но её прервали.       — Нет, это так! — раздражаясь, бросил он, — я знаю себя, и мне хорошо в полном одиночестве, которое ты разрушила, ворвавшись в мою жизнь, словно ураган. Ты разрушила все то, к чему я привык, и мне это не нравится.       — Ты сам в себе ошибаешься, — возразила она, чувствуя, что горячие, предательские слезы, закипают в глазах, — ты имеешь право иметь всё то же, что есть у других людей!       Он посмотрел на неё, как на маленького ребёнка, который упрямо твердит, что игрушки оживают по ночам:       — Мне не нужно всего того, что есть у других, я плевал на них и их мировоззрение с Астрономической башни. Они боятся и ненавидят меня с самого рождения. А если ты думаешь, что ты можешь это исправить, то ты можешь идти к Мордреду! Я не нуждаюсь в жалости и помощи глупых гриффиндорок, возомнивших о себе, что они могут решать проблемы других людей! Не лезь в мою жизнь! — он выкрикнул в лицо девушке и тяжело задышал.       Кэтрин глядела на него и не узнавала. Словно он стал кем-то другим, словно в нем заговорил другой человек. Он с такой злостью смотрел на неё, что ей стало страшно, но, не позволив себе уронить того, что она когда-то называла достоинством, а точнее того, что от него осталось, Кэтрин, не проронив ни слова в его адрес и не позволив себе разрыдаться прямо там, выпрямилась и, громко цокая каблуками, вышла из класса, ни разу не обернувшись.       Громкий салют, взорвавшийся над Чёрным озером и раскатившийся эхом по всем окрестностям, заставил девушку вздрогнуть и выпасть из собственных мыслей. Палочка упала с колен и покатилась по полу.       Распрямляя ледяные пальцы и спрыгивая с подоконника, Кэтрин мысленно ругала себя за свою халатность — не надо было так долго сидеть на холоде.       — «А в целом молодец, Кэти, ты наивная дурочка», — саркастично подумала она, присев и на ощупь шаря рукой по полу в поисках упавшей палочки: факел потух, а она даже не заметила.       Свет зажегся над её головой совершенно неожиданно, и девушка резко подняла глаза, щурясь на источник света. Встав и загородив лицо ладонью, Кэтрин пыталась разглядеть, кого ещё занесло в этот пустующий уголок замка.       — Держи, ты обронила, — сказал знакомый голос, и человек протянул палочку, которую она машинально приняла, стараясь не подавать виду, как удивлена, — Люмос Максима! — на стене загорелся факел.       Пару секунд потребовалось Кэтрин, чтобы собраться с мыслями и сделать приемлемое лицо.       — Думала, ты больше не хочешь меня видеть, — насмешливо сказала девушка, испытующее заглядывая в голубые глаза, — или я настолько глупа, что чего-то недопоняла? Ричард вздохнул и отвёл глаза, а через несколько секунд произнёс:       — Мне очень стыдно за то, что я тебе наговорил тогда. В действительности я так не считаю, — он нахмурился, — я не хотел делать тебе больно. Прости меня, если сможешь.       — Напоминает сцену из дешёвого бульварного романа, не так ли? — Кэтрин слегка наклонила голову вправо, отчего её глаза опасно сверкнули бликами огня, — я не хочу выслушивать твои оправдания, избавь меня от этого. Ты ясно сказал, какого ты обо мне мнения в пятницу вечером. Оставляю тебя в одиночестве, ты не заслуживаешь, чтобы о тебе кто-то заботился, — резко сказала она. И эта была правда, такому гордецу не нужна была забота и любовь.       Кэтрин крепче перехватила палочку и, развернувшись, зашагала в другую сторону.       — Ты права, — едва слышно произнёс парень, но девушка услышала, — сам же навесил на себя ту же бирку, что и другие, а когда появляется, кто-то кто готов несмотря ни на что принять меня, какой уж есть, — он горько усмехнулся, — то я отталкиваю его, потому что мне страшно.       Кэтрин, сама не поняв того, замерла на полушаге, а Ричард продолжил громче:       — Ты же знаешь, что обо мне все думают: сын беспощадных Пожирателей смерти, весь в отца пошёл, балуется тёмной магией, увлекается зельеварением, наверняка, думает о возрождении Тёмного Лорда, и тому подобное. Лет десять назад мне было действительно больно и непонятно, отчего все так ко мне относятся? Я ведь ничего плохого не делал! Когда же вырос, я привык не обращать внимания, и сердце… оно покрылось ледяной коркой, и никто не мог меня задеть, — он сделал паузу, подбирая слова, — но ты другая, не такая как все остальные, ты не боишься меня и относишься иначе — тепло, с пониманием. Первый раз в жизни я чувствую себя…– он вздохнул, — настоящим, живым, называй это, как угодно. Ты не знаешь, но иногда я чувствую такую ненависть к другим, к их идиотизму и цинизму, что мне самому становится страшно. Но разговоры с тобой помогают мне забыться… и за это я тебе благодарен.       Кэтрин быстро дышала от потрясения и, уставившись в пол, не могла ничего сказать.       — О, эта проклятая слава моего отца, — продолжил он, — она всегда будет следовать за мной, где бы я ни был, так же, как и косые взгляды людей. Они твердят о том, что не нужно презирать родственников убийц, что надо понять их положение и поддержать их. Только вот великий и милосердный Гарри Поттер увёл от меня своего крестника на другой конец платформы, когда узнал меня. А я до сих пор не могу смотреть в глаза ни Тедди, ни Гермионе Уизли, ни Молли Уизли, ни профессору Лонгботтому, хотя я знаю, что нет ни капли моей вины в произошедшем. Но уж слишком сильны предрассудки и ярлыки, навешанные на меня, и я не могу позволить себе поставить пятно ещё и на твоей жизни. Благодаря тебе я начинаю верить, что в мире есть добро и радость…       — Я просто пришёл извиниться, что был груб с тобой. И поблагодарить за прекрасные часы, которые у нас были. Но нам надо прекратить видеться, потому что тебе со мной не по пути. Я слишком плохой человек для тебя.       Тут уже Кэтрин не выдержала и, обернувшись, со всех ног подбежала к нему, и обняла настолько сильно, насколько могла, почти сбивая его с ног:       — Никогда, никогда, об этом не думай, слышишь, — шептала, ощущая горячие слезы на щеках, — ты самый прекрасный и благородный человек, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Я не позволю тебе больше себя терзать, слышишь, Рик? — она уткнулась в его плечо, — и никто больше не посмеет называть тебя сыном Пожирателя, я того собственноручно убью! Только не заставляй меня отстраниться! Не пытайся заставить ненавидеть! Я не могу.       От неожиданности Ричард не знал, что сказать. Никак он не мог ожидать, что девушка бросится его обнимать, просто в голове не укладывалось. Но почему-то где-то в районе груди становилось теплее.       Он осторожно, словно боясь развеять видение, положил руку ей на плечи.       — Маленькая, смелая девочка, — тихо прошептал Ричард, нерешительно проводя рукой по её шелковистым волосам, пытаясь запомнить это ощущение, — я не хочу, чтобы ты плакала из-за меня.       Девушка заглянула ему в лицо и улыбнулась:       — Это всё эмоции, — она вытерла дорожку слёз на щеке и засмеялась. Главное, что не оттолкнул. Они удивлённо посмотрели друг другу в глаза, точно поняв, насколько близко находятся.       Две фигуры, замершие в полумраке коридора, выглядели сюрреалистично и загадочно, как будто сошедшие в нашу реальность со страниц шекспировских произведений. Они стояли, не шелохнувшись и не проронив ни слова.       Ричард думал, что ему нравится ощущение её ладошек у себя на груди, хотя он терпеть не мог, когда его трогали другие люди. С Кэтрин всё было по-другому. Но он не мог себе этого позволить. Поэтому он проговорил:       — Знаешь, сейчас я понимаю, что совершил ещё один эгоистичный поступок, даже больший, чем все остальные. Сначала я причинил тебе боль, потом заставил себя жалеть, и это неправильно, — он прислонился лбом к ее лбу, неосознанно сокращая и без того маленькое расстояние между ними, — я жуткий эгоист.       — Просто тебе нужно было самому разобраться, что происходит с тобой, — ответила девушка, — я тебя не виню, ведь сейчас всё встало на свои места.       — Порой мне кажется, что ты понимаешь меня лучше, чем я сам, — он вздохнул, — но я все же должен тебе это сказать. Я не могу быть эгоистом с тобой. Я не заслуживаю тебя, Кэтрин, — грустно сказал он, целуя её в лоб, после чего разжал объятья, — Мерлин, как я не хочу этого делать!       — Делать что? — удивлённо спросила Кэтрин, у которой в голове был полнейший хаос — она совершенно не понимала того, что он имеет в виду.       — Ты забудешь всё, что здесь сейчас произошло, и будешь помнить только то, что мы с тобой поругались, — он заглянул в ее красивые, широко распахнутые зелёные глаза и, подняв заранее приготовленную палочку, твердо сказал: — Прости меня, если сможешь. Обливиэйт!       Ее взгляд расфокусировался, и Ричард, словно тень, скрылся за первым поворотом.       Он видел, как девушка очнулась, начала хмуриться, огляделась, видимо вспоминая, как там оказалась, но потом она взглянула на часы и, развернувшись, кинулась в другую сторону. Слишком просто и трусливо, но он должен был это сделать, чтобы защитить ее.       Ричард прислонился лбом к гладкой стене и тяжело выдохнул. Лицо саднило в тех местах, где его касалась ее холодная ладошка, а сердце грозило сломать грудную клетку. Он с силой стукнул кулаком по стене, до крови разбивая костяшки пальцев.       «Так будет лучше, — сказал он сам себе, — она сама не понимает, какими последствиями грозила бы ей наши отношения, какую опасность я для нее представляю. Я только защищаю ее от того, чтобы могло случиться, если бы она… — он рассеяно разогнул пальцы, — лучше бы я сюда не приходил, зачем только меня сюда понесло? Болван, решил прогуляться, знал же, что не смогу просто смотреть со стороны. Но она ничего не вспомнит, — Ричард дотронулся до своих губ, будто чувствуя эфемерное тепло их единственного поцелуя, — а я переживу, как переживал все в своей жизни».