Ловец Снов

я, очевидно, подвёл тебя. ведь тогда, под звездами, обещал, что уйду последним. — если вдруг так случится, что век нашего бессмертия сократится до человеческого «немного»... — ерунда, — ты не любил говорить о таких вещах. — почему мы вообще рассуждаем об этом? ты предпочитал поцелуи философским беседам, прикосновения — тягостным размышлениям. красивые улыбки — вечным темам, веселье — всему, что могло хоть немного касаться забвения. я передернул плечами и усмехнулся. — ну, в мире ничто не вечно. даже мы с тобой. представляешь? ты не представлял. тебе казалось, что вместе мы сильнее всего, что может попытаться нас сломать. нас действительно что-то незримо поддерживало, и я сам со временем стал проникаться идеей, что это — всё это — никогда не закончится. оно просто не сможет. сегодня я вдруг чётко осознал, что источник этой внутренней силы всегда находился у меня под носом. им был ты. я увидел, как ты улыбаешься впервые с того момента. будто по-настоящему. будто ничего не произошло. вики сжала твою ладонь в тонких девичьих пальцах и спросила, как ты себя чувствуешь. а ты, чёрт возьми, улыбнулся. — мне лучше, — и хотя это было горькой на вкус ложью, в которую не верилось даже наивной уокер, так было правильно. так было удобнее для других. оставаться сильным — вот та причина, по которой мы никогда не закончимся, правда? я видел, как ты плакал ночью, и плакал вместе с тобой. невозможность к тебе прикоснуться была хуже твоего незнания: ты не ведал, что иной раз находился в панической близости от моего убийцы. четыре шага. три шага. два. полы его белого одеяния шелестели в полуметре от твоих лодыжек. я видел, как ты плакал каждую ночь до этого. и если бы мог ненавидеть, выжег бы этой ненавистью символы на пробитой твоим кулаком стене. те самые, что ты рисовал когда-то кончиками пальцев на полотне моей кожи.

I L U

я люблю тебя. ты же помнишь? эй, ади? помнишь? сегодня она пришла к тебе. красивая нимфа в чёрном атласном платье. дрожащие пальцы скользнули вдоль по твоим предплечьям и легли на твои ладони, которыми ты прикрывал лицо. — послушай меня, — и в голосе искрами боли мелькнула дрожь. я сел на корточки. так мне казалось, будто я становлюсь ближе, будто становлюсь частью вашего диалога. моё присутствие холодом отдавалось в двух сердцах. в твоём — снегом и бурей: морозной, мятежной, смертельной. в её — догорающим, маленьким огоньком. вики сделала все, чтобы он не погас. чтобы сумел согреть вас обоих хотя бы сейчас. ты больше не улыбался. — послушай ее, — вторил я, уговаривая, будто ты мог меня услышать. всё это слишком. я не выдержал и отвернулся. мое лицо исказила болезненная гримаса. если небытие — долгий сон, то мой — очевидно, кошмар. она делилась с тобой сокровенным — воспоминаниями обо мне [о нас]. и я до крови прикусил язык, потому что сквозь всё пространство и время почувствовал, как же тебе больно. теперь по ее щекам тоже катились слёзы. милая...милая вики уокер. ты была совсем неокрепшим птенчиком, когда появилась в школе. сейчас ты была белокрылым лебедем. я попытался смахнуть слезинку, словно верил, что это сработает. но вики даже не пошевелилась в ответ. сердце предательски дёрнулось и упало куда-то меж рёбер, прокатившись по солнечному сплетению. я ведь так близко [так. близко]. но так мучительно далеко. в другом измерении, отличном от твоего. на разных, разделённых берегах. мой берег необитаем. я все ещё здесь один.