Художка или Обнажённая натура

Джон ещё раз вывернул все карманы, как на одежде, так и в рюкзаке. Ощупал все места заначек, прошерстил комнату. Ничего. Денег нет совсем. Ни пенса. А до следующей зарплаты неделя. И если за крышу над головой можно не беспокоиться — институтское общежитие пусть и не лучшее место на земле, но и не худшее, то вот чем эти семь дней питаться — серьёзный вопрос. С тоской посмотрев в окно, Джон прилёг, положив руки за голову, и решил дождаться своего приятеля и соседа по комнате Майка Стемфорда. Может получится одолжить у него? На неделю-то? Ох, навряд ли. Но может тот поможет с подработкой, как делал уже пару раз. У Джона уже была одна, в одной из больниц, где он проходил практику, выжимавшая все соки и силы. Плюс учёба на врача. Ещё одной подработки он просто не выдержит. Или это должно быть что-то не очень напряжное, но хорошо оплачиваемое. Из разряда мечтаний, одним словом. Наверное Джон задремал, потому как возвращение Стемфорда застало его врасплох. Ватсон услышал приятеля ещё за дверью и чуть не сверзился с постели, пытаясь сесть. Вот тот жизнерадостным колобком вкатился внутрь, помахал кому-то, попрощался и закрыл за собой дверь. Майк был приятным парнем, этаким неунывающим балагуром, всегда готовым посмеяться и посмешить, и только Джон знал, что это маска глубоко несчастного и неуверенного в себе человека. Пухлый Стемфорд с детства подвергался насмешкам за свой вес, свои очки, некоторую неловкость и неуклюжесть. Отношений с девушками у него не было, а маску юмориста он был вынужден носить, чтобы спастись от издёвок одногрупников. Но вот дверь закрылась, весь мир остался снаружи, и улыбка сошла с лица Майка. Тот прислонился ко входу и пару минут просто глубоко дышал, как после бега. Джон его не торопил. Вот соседи посмотрели друг на друга и поприветствовали кивками. Стемфорд добрался до своей постели, сел, и ещё раз посмотрел на Джона. — Совсем на мели, да? — Да, — Джон погладил себя по коленям. — Сестра забегала. Пришлось… — он замолчал, да это было и так понятно. — Сестра у тебя красотка, — со знанием дела вздохнул Майк, — жаль, что она по девочкам. Для Стемфорда, обделённого женским вниманием в принципе, красоткой была даже их декан, возраст которой терялся в туманной дали, а внешность напоминала мумифицированную жабу. — У тебя нет на примете какой-нибудь не очень трудной работёнки, за которую платили бы сразу, по факту? — спросил Джон, решив, что занимать денег не станет. И к его немалому удивлению Майк ответил: — Есть. Выспись как следует, завтра после пар отведу. И действительно отвёл. Предварительно зазвав в институтскую столовую и заставив съесть обед, за который заплатил сам, не слушая никаких возражений и обещаний вернуть. Работа находилась в соседнем вузе, что располагался на другом конце улицы, неподалёку от живописного берега Темзы, куда Джон за все три года учёбы так и не добрался. Вуз был художественным. Джона посадили в крохотной комнатке, положили перед ним кучу покрытых слоем засохшей масляной краски палитр, твердокаменных кисточек, выдали резиновые перчатки, какие-то растворители, объяснили что и как делать и оставили одного. Да, ещё посоветовали не закрывать окно. Будущий военный врач вздохнул и приступил к работе. С первыми кистями-палитрами он возился довольно долго, и уже решил, что никогда их не отчистит, позабыв и перепутав что какими средствами оттирать, но потом попробовал разные комбинации и дело пошло на лад. Воняло правда так, что он кашлял и слёзы текли градом, пришлось пересесть ближе к окну, что не сильно помогло, но деньги были нужны до… Он не додумал. Дверь скрипнула и кто-то вошёл в комнату. Сквозь слёзы Ватсон не мог разглядеть вошедшего. Только чертыхнулся, представив, в каком виде предстал. Джон как мог вытер лицо о собственное плечо и посмотрел ещё раз. Наверняка это был один из художников. Во всяком случае, будущий врач представлял их себе именно так. Высокий, от природы изящный, и печально-задумчивый. — Привет, — прогундосил Джон, мечтая, чтобы тот поскорее взял то, за чем пришёл в эту подсобку, мольберт там или краску, и свалил, прежде чем хлынут ещё и сопли. Но парень не ушёл. Он ещё немного посмотрел на Джона и двинулся к нему, по пути доставая из кармана белоснежный платок. Вот подошёл совсем близко, взял Ватсона за подбородок, приподнял его голову и вытер слёзы. Затем приложил чистый и сухой участок к носу и велел: — «Сморкайся». И всё таким спокойным будничным голосом, как если бы они сто лет были знакомы. Скорее потому, что другого выхода всё равно не было, Джон послушался. — Так, теперь ещё кое что, — художник вытащил что-то из кармана, одновременно заставляя задрать голову ещё выше, и Ватсон понял, что ему закапывают нос! А потом ещё и глаза! Ну ничего себе! Как медик, он относился к неизвестным лекарствам с подозрением, и хотел было взбунтоваться, но жжение в носу и глазах прекратилось практически сразу, а вместо жуткого запаха чистящих средств, в дыхательных путях поселился холодок, как от ментола. — Ох, блин! — Джон проморгался. — Спасибо. — Не за что, — отозвался художник. Осмотрелся. Нашёл на одном из мольбертов кусок относительно чистой бумаги, какую-то пишущую принадлежность, и стал быстро записывать что-то, поглядывая на склянки Джона. Закончив, положил лист перед ним, прижав одной из отчищенных палитр. — Здесь — что чем чистить. И что ни в коем случае друг с другом не смешивать, если не хочешь надышаться отравой. Врачи совсем химию не учат? Не успел Джон спросить, как тот догадался, что он учится именно на врача, как художник отошёл от него к одному из стоящих неподалёку стульев и принялся раздеваться. «Собирается переодеться перед занятиями» — сообразил Джон, но быстро понял, что неправ, потому что парень, довольно ловко, если не сказать — привычно — разделся до гола, оставив только обувь. — Ой, — пискнул Джон. Хоть и учился он на медика, но живьём и в полный рост голого человека видел впервые. Тот повернулся к Ватсону. Голубые глаза печально смотрели из-под чёрных кудрей. — Прости, если смутил. Я модель. Ну, то есть, обнажённая натура. Они, — кивок за дверь, — рисуют меня, а раздеваюсь я всегда здесь. — Ага… да нет… ничего… просто, я… не ожидал, — нашёл, наконец нужные слова Джон, — решил, что художник. Модель чуть усмехнулся. — Я химик-криминалист. Тоже подрабатываю здесь. Хорошего дня, будущий доктор, — взял с другого стула что-то вроде простыни, завернулся в неё и направился к двери, стараясь не наступать в пятна на полу. — Я Джон! — почему-то закричал парень, хотя между ними было не больше пяти шагов, — Джон Ватсон! Учусь в медицинской академии, что ниже по улице! Черноволосый парень остановился уже на самом пороге. Обернулся. Улыбнулся уже чуть жизнерадостнее, чем за пару минут до этого. — А я — Шерлок Холмс. Учусь в этом же здании, но наши владения с другой стороны. Джон, — проговорил, будто просмаковал имя, и вышел за дверь. А Ватсон ещё долго сидел, глядя на неё, не в силах прогнать из головы вид его обнажённого тела. Светлой, почти молочно-белой кожи, россыпи родинок, что он запомнил сразу и навсегда, глаз, волос, голоса. Что тут скажешь. Врать самому себе Джон позволял только в крайнем случае. Он влюбился. Крепко, горячо и надолго. И значит, должен найти этого парня снова. Обнажённая модель, ну надо же. Шерлок Холмс. Что ж… до новых встреч.