Некогда (не)

Чонгук лениво наблюдает за тем, как в шатре царит суматоха, предвкушение и крики. Артисты готовятся к предстоящему выступлению, до которого остались считанные часы, а он сидит ни живой, ни мёртвый. В глазах нет ни единой эмоции, внутренний голос молчит, а жизненно важные процессы в организме будто замедлились или вовсе вышли из строя. Этой ночью он плохо спал. Казалось бы - почему? Вчерашний день стал моментом «X», когда в его книги жизни вдруг решили сделать новый абзац, а не продолжать старый. Артисты оказались чуткими, милыми и приветливыми - лишних вопросов не задавали (уж не вопрос ли времени?), много улыбались и шутили. Акробаты выделили ему отдельное спальное место в своём фургончике - с одеялом, подушкой и матрасом, всё как полагается. Кто-то даже поделился своей одеждой - Чонгук изо всех сил старался не расплакаться на этот жест. Ему не хотелось, чтобы эти люди считали его слабым и в будущем могли использовать это в своих целях. Но он не ожидал, что его крепко обнимут, проговаривая какие-то тихие, нежные слова, и тогда он позволил дать себе слабину на пару минут. Около двух часов ночи мальчишка проснулся от непонятной тревожности. Холодный пот крупными каплями стекал по вискам и по шее; сердцебиение зашкаливало от непонятного страха, и Чонгук начал задыхаться, широко открывая рот, словно рыба. Он сжимал в кулаках одеяло до онемения пальцев, пока перед глазами мелькали картинки. Он видел в темноте так ярко события прошлых лет, так отчетливо слышал чужие голоса, словно это происходило прямо здесь, прямо в эту минуту. Противный, мерзкий смех звучал в ночной тишине, пока он видел как родная мать скорчила лицо в презрении и равнодушии к нему, как отчим плотоядно облизывался, оглядывая юношеские бёдра, как чужая рука крепко стискивала тоненькую шею, оставляя багровые пятна, как в глаза попадала грязь вперемешку с пылью и мелким стеклом, как Намджун вырвал клок его чёрных волос... Намджун. Это лицо видел отчетливее всех. Ким нависал над ним, обнажая свои кривые жёлтые зубы и сверкая воспалёнными глазами, на дне которых плескалась искра помешательства. Чонгука затрясло; он сам не осознал, как занёс кулак и ударил одноклассника. Видение пошатнулось, но не исчезло; что-то внутри начало гадко нашёптывать, чтобы он не сдерживался. Чтобы та ярость и ненависть, что росла и крепла в глубине невинной души, наконец-таки выбралась наружу и смогла постоять за него. Чтобы она могла отомстить, и чтобы больше никто не посмел тронуть его. Чонгук видел, как серия не очень мощных, но точных, увесистых ударов приходится по носу, челюсти, бровям своего обидчика; как кровь захлестывает чужое лицо, но улыбка с него так и не сходит. А он от этого бесился всё больше, бил усерднее, челюсти сжимал от натуги; что-то внутри, похожее на дикого зверя, царапало стенки плоти, утробно, злостно рычало, скалило зубы и требовало мяса, требовало вырваться из заточения тела, набросится и растерзать. Какое-то наваждение окрыляло, сил появилось - горы можно свернуть; заставить страдать Намджуна хотелось безумно, и Чон не остановился даже тогда, когда лицо стало больше напоминать кровавую кашу. В эту ночь он так и не сомкнул глаз. С первыми лучами солнца жар, охвативший всего юношу, сошёл на «нет». Вместо этого сердце облизал страх, оставляя после себя холод и слякоть. Чонгук не понимал что на него нашло, почему эти страшные чувства снова проснулись и подослали странное видение, но одно он осознал отчетливо - ему безумно понравилось видеть Намджуна в его собственной крови и с месивом на лице. Он дернулся, чувствуя, как губы разъехались в дикой ухмылке и из груди вырвался лёгкий, какой-то невинный смешок. Завалившись на бок и прижав коленки к груди, Чон не двигался вплоть до первого копошения кого-то стороннего в помещении. Сейчас на него мимоходом поглядывает Сокджин, в какой-то нерешительности покусывая нижнюю губу. Для своего выступления мужчина надел костюм с черно-белым, похожим на клетчатый, узором и бирюзовую водолазку, подтон которой уходил в тёмно-зелёный. На руках - белые шёлковые перчатки. Волосы уложили на две стороны гелем; передние пряди элегантно падали на глаза. Образ сдержанный, очень элегантный, особенно по сравнению с нарядами остальных циркачей: блестящие пиджаки, цилиндры, бабочки, различные сверкающие цветные платья, полосатые трико, мундиры. Директор заметно нервничал, и если бы Чонгуку было не все равно сейчас, он бы смело допустил мысль о том, что ему просто некомфортно в костюмах современной моды. — С тобой всё хорошо? - Ким всё же подошёл и присел рядом на большую стойку для дрессировки собак. Чон не заметил вторжения в личное пространство до тех пор, пока мужчина не положил руку ему на плечо, вырывая из своих мыслей и заставляя дернуться. — А? Д-да, просто немного задумался... - мальчишка неловко почесал затылок и вымученно улыбнулся. Адреналин в крови заиграл новыми красками от осознания того, что мужчина может узнать, что сможет услышать его сумасшедшие мысли. — Я понимаю, что тебе сейчас тяжело... - директор цирка запнулся, подбирая правильные слова и избегая юношеского взгляда. - Я не заставляю тебя сейчас выступать с нами, но ты же понимаешь, что потом придётся? Завтра мы уезжаем из N, нас ждёт небольшой тур. Чимин, - какой-то светловолосый паренёк с милым личиком и через чур пухлыми губами (он вдруг начал раздражать Чонгука) улыбнулся, превращая глаза в тонкие щёлочки, и помахал рукой. - ...приготовил тебе несколько костюмов. Сходи, подбери себе что-нибудь. Сейчас ты только всех нервируешь своим кислым лицом. Чонгук невесело хмыкает в ответ, но покорно уходит. На улице приятная свежесть вечера; ветер обдувает лицо, смахивая передние пряди волос, и приводит мысли в порядок. Даже дышать становится как будто легче, когда вся тревога отодвигается на второй план. Может быть, он просто устал. Может быть, он просто в предвкушении того, как уедет из этой гниющей дыры и начнёт жить по-настоящему. Может быть это всё стресс и скоро попустит... Вещи, что подготовил акробат, Чон смело окрещивает «безвкусными». Он с презрением осматривает их и чувствует отвращение от всех этих страз, перьев, мишуры, многослойных рубашек и ярких комбинезонов. Чонгук ругается себе под нос и с тихим рыком вдруг опрокидывает вешалку на пол. Злоба накатывает мягкими волнами, дыхание тяжелеет, а руки чешутся. Он на негнущихся ногах опускается на корточки, намереваясь уничтожить всю эту радужную кучу, как взгляд цепляется за однотонную рубашку. Спустя десять минут поисков мальчишка подходит к зеркалу, с любопытством рассматривая своё отражение. Простые чёрные штаны, как и чёрная рубашка, ему великоваты, а потому он прикрепил к ним подтяжки. На шее, для разбавления образа, красовался красный галстук. На тумбочке под зеркалом лежали разные кисточки и краски, предназначенные для грима, и Чон захотел закрасить шрам. Лицо вышло полностью белым, напоминая чистое полотно; нарисованная кроваво-красным улыбка тянулась от уха до уха, даже если парень не улыбался; на глазах он нарисовал витиеватые большие ромбы, тоже красного цвета, дабы повреждение на коже не слишком выделялось на фоне белой краски. В целом, грим чем-то напоминал Джокера, и Чон грустно улыбнулся от собственной неоригинальности. Но почему-то даже в новой одежде, с подстриженными волосами (об этом вчера позаботилась какая-то девушка, очень приятная на вид, открытая) и маской на лице смотреть на себя было неприятно. Чонгук слышал когда-то фразу: «Шрамы украшают мужчину». Но сейчас, рассматривая выбивающуюся полосу на лице, гематомы, ссадины, свежие синяки по всему телу, а также много небольших круглых тёмных пятен на руке от сигарет, что так и не прошли, он вдруг понял её смысл и предназначение. Можно было смело сказать «Спасибо» жизни за то, что она приложила все усилия для того, чтобы он стал таким красивым. Ну, ещё можно Намджуну, который при любой удобной возможности напоминал мальчишке о его ничтожности и указывал на его место. А ведь и правда - если бы не он, то жизнь Чонгука могла сложиться по-другому. Возможно, над ним бы не издевались, не было бы всех этих оскорблений и унижений, отчим бы не напал на него, вспоминая выходки Кима... Желчь подступила к горлу, и Чон ударил кулаком зеркало. Множество мелких осколков с мелодичным звоном осыпались на землю, а на остальной поверхности образовалась широкая паутинка. Слёзы скопились в уголках глаз, как выступили капли крови на костяшках, но парень будто бы не замечал этой боли, глядя в разбитое отражение. Его лицо нельзя было рассмотреть полностью ни под каким углом, и это было так... Он был так... Красив? — Отомсти, Гуки. Чонгук дёрнулся, диким зверем в тупике заозирался по сторонам, но никого не увидел рядом. Напряжённое всматривание в полумрак помещения тоже не помогло - никаких очертаний силуэта не нарисовала даже бурная фантазия. Тело начало мелко потряхивать, потому что голос прозвучал так отчётливо, словно рядом кто-то стоял. «Я схожу с ума» - пронеслась мысль, и Чонгук захохотал, продолжая содрогаться всем телом. Но голос снова заговорил, обрывая смех и заставляя прислушаться: — Убей его, малыш. Он заслужил. Этот страх, что жался к сердцу испуганным котёнком минуту назад, начал расти и трансформироваться. Теперь вокруг сердца вальяжно ходил лев, облизываясь и рыча. А почему, собственно, нет? Чонгук терпел жестокость в детстве, а теперь наступила очередь Намджуна. Это всё выглядело так, словно в ДНК мальчишки добавили ген гнева. Выходя из импровизированной столовой, он понимал, что под завязку злом теперь наполнен, и этот голод сможет утолить лишь чужая кровь, чужая смерть. Выступление должно начаться в считанные минуты, поэтому никто и ничего не могло помешать Чону осуществить свои планы. Была лишь одна загвоздка - он понятия не имел, где сейчас находится Намджун и как улучить момент, когда тот будет один. Чонгук безразлично всматривался в лица людей, пытаясь понять, что же теперь делать. Где-то внутри теплилась надежда, что одноклассник придёт на это выступление - хотя бы поглазеть на цирк уродов, но, похоже, не в этот раз. Вот же закон подлости - когда Намджун резко оказался нужен, то как сквозь землю провалился. Раздосадованный, Чон быстрым шагом направился вдоль шатра - оставался последний вариант с любимым районом местной банды хулиганья, а уж как расправиться с жертвой он решит по ходу пьесы. Возле запасного входа вдруг послышались голоса, и это вряд ли были циркачи. Чонгук пригнулся и рванул поближе к стене, пытаясь с ней слиться, аккуратно выглянул из своего укрытия и увидел компанию подростков. Ребята стояли, заметно пошатываясь, и курили; некоторые передавали между собой косяк. Взгляды постоянно бегали, ни на чем не фокусируясь, и когда один из дружков Кима посмотрел в сторону Чона, тот страшно перепугался. — Ну, я и выебал эту грязную сучку в рот! В следующий раз будет знать, как лезть в наши дела и трепаться о них. Намджун похабно рассмеялся, стукая своего товарища кулаком по плечу в знак уважения. Меж указательным и средним пальцами он зажимал сигарету, от которой уже остался тлеющий фильтр, но продолжать курить это не останавливало. Они явно не в адеквате, но парень ликует - ему только легче. — Ладно, парни, займите мне местечко, а я пойду поссу, последняя банка пива была лишней, - булькает Намджун, туша бычок об основание шеи какого-то новичка и направляясь в переулок. Снова мерзкие смешки, что намертво въелись в подкорку сознания Чонгука и отравляли его жизнь. Прямо сейчас он вдруг почувствовал такое сильное желание убить эту мразь, что оно вряд ли могло быть присуще человеку. Ким никогда не пытался подружиться с кем-то, никого не брал в расчёт, лишь тешил себя и губил других. Но это не может продолжаться вечно. — Действуй, - гаденько усмехнулся уже знакомый голос, и, прошмыгнув мимо отвлеченных подростков, мальчишка шагнул за предводителем. Намджун стоял лицом к стене, приспустив штаны, и весело насвистывал какую-то мелодию. Чона он пока что не замечал, да и чужие шаги заглушал звук разбивающейся о кирпичи мочи. Парень медленно подбирался всё ближе, сжимая за спиной рукоять ножа. Дыхание участилось, стук сердца оглушал, а в животе бурлила эйфория от предстоящего. Разум вовсю подкидывал прекрасные картинки с замершим лицом, на котором отразилась гримаса боли, а в глазах застыл страх вперемешку с пониманием; кончики пальцев ощущали тёплую кровь, что ручейками вытекала из зажатой раны. Как же это было возбуждающе для него! Но всю идиллию разрушил Ким, что неожиданно повернулся и встретился глазами прямо с Чонгуком, застывшим на месте от неожиданности. Намджун осмотрел юношеское лицо и вдруг хмыкнул: — Ну теперь хоть не видно твоего еблета за тонной штукатурки. Даже и не кажешься уже таким мерзким. Парень сжимает губы, с ненавистью глядя на одноклассника. Эта насмешка, коей пропитаны чужие слова, придаёт уверенности и помогает крепче сжимать нож в руке, пока Намджун поворачивается к Чонгуку лицом, демонстрируя член. Чону даже смешно - на словах весь такой большой, а на деле же едва достигает сантиметров одиннадцати-двенадцати. Ким подходит ближе, завязывая белые (когда-то) треники. Его взгляд, цепко липнущий к юношескому лицу, словно бы снова меняет их местами; Чонгук чувствует себя жертвой, которая навсегда ею и останется. Это добавляет к коктейлю чувств и ненависть к самому себе - какое бы преимущество парень не имел, он всегда будет казаться слабее. — Подался в цирк и наконец-таки нашёл своё место, животное. Я рад, - мерзкая ухмылка появляется на губах, по которым юркает красный язык, смачивая. - Но вот какая незадача... Моя любимая зверушка решила, что способна от меня сбежать. Парень резко сокращает между ними расстояние и хватает младшего за шею, сразу же крепко стискивая пальцы. Он смотрит в расширившиеся зрачки, любуется своим отражением в них и выдыхает прямо в лицо: «Никогда». Кислый запах пива и сигарет туманит разум, но страха нет. Чонгук испытывает какое-то мазохистское удовольствие, с вызовом смотря на Намджуна и прикусывая верхнюю губу. Он готов броситься на него в любой момент, но медлит, растягивает удовольствие. Ему нравится испытывать все эти чувства, что сейчас окутывают тело и мысли. Это как зависимость - попробуешь немного, а потом хочется ещё, так, что не остановится. — Запомни, мерзость... От меня ты никуда не убежишь. — Даже в Аду достанешь? — Особенно там, - Ким несколько удивляется реакции и теряется - обычно Чонгук сопротивляется, чем только распаляет азарт; пусть и не изо всех сил (все равно бесполезно), но тем не менее. Впрочем, это сейчас не важно. Этот мальчишка либо осмелел, либо обезумел, но при любом варианте с ним всегда было весело играть. Да, старшему определенно нравилось ломать этого мальчика ещё с детства. Просто он был маленьким, красивым и любимым до определенного времени, а Намджун, который сбежал из детского дома и попал к не самой лучшей компании, не знал этого всего. Его научили одному: «Хочешь перестать чувствовать боль - наноси её сам». Вот так и начался круговорот зависти, злобы, скуки и криков. — Тогда увидимся на той стороне, сволочь. Нож входит в тело мягко, легко, с приятным звуком рвущихся тканей. Багровое пятно быстро расползается на синей куртке в районе нижних рёбер, пока одноклассник булькает кровью и наотмашь бьет мальчишку по лицу, силой удара толкая его на землю по инерции. Ким бежит, вытаскивает и роняет нож, но буквально через несколько шагов шипит и падает. Во рту скапливается слишком много металлической жидкости, и он начинает захлебываться. Очень жарко, словно открыл печь и приблизился вплотную к ней; пот стекает по лбу и вискам, проваливается в ушные раковины, заглушая окружающий мир. В животе безумно колет, словно в рану напихали острых иголок. Тело бьется в конвульсиях, пытается бороться за жизнь и хватается за любую возможность продлить её, но сил просто нет. Он ощущает себя так, словно оболочку набили ватой, и перед глазами неожиданно всплывает образ давно забытой матери. Не успел. Чонгук приближается, когда Намджун уже замирает. Его глаза закатаны, что видно лишь белки и немного радужки, около рта скопилась красная пена, а вокруг тела уже образовывается небольшая лужица. Чон вдруг чувствует небывалое облегчение, радость; как будто не человека убил только что, а занялся обычной рутиной - выбросил мусор, например. Он поднимает запачканный нож и с интересом следит за каплями, что стекают по тонкому лезвию. Решается и аккуратно слизывает одну из них, самую крупную. Безумно сладко. В животе скапливается удовлетворение, и мальчишка блаженно улыбается. Вытирает остатки крови о чужую куртку и пьяной походкой направляется прочь. Чон Чонгук никогда бы не подумал, что будет кому-то мстить в своей жизни. Но месть оказалась безумно вкусной. И гораздо лучше, когда она горячая, словно кровь, циркулирующая в жилах твоей жертвы.