Некогда (не)

Любовь... Странное чувство. Вроде бы обычное слово из шести букв, а всех от него будоражит так, словно выпили самосваренный яд и не перешагнули порог на небеса. Чонгук, будучи постарше, лениво наблюдал из-под полуопущенных ресниц за учителем литературы, который рассказывал что не о романе, так о новых терзаниях. Ему нравилось слушать светлые истории с хорошим концом, а вот трагические рассказы прошибали таким ледяным током, что мурашки не сходили в течение пяти минут. Он проводил какие-то параллели со своей жизнью, и выводы особо не радовали. «Пожалуй, они правы, помещая любовь в книги. Пожалуй, только там ей и место...» Наверное, всё началось ещё в детстве. В года три его мать сказала: «Чонгук~и, твой папа погиб». Она поведала сыну красивую историю о том, что его отец - лётчик, которого убрали враги. Речи были пламенные: что виновным обязательно воздастся, что дадут медаль, ведь отец пал за страну... Мальчик без капли сожаления рассказывал в детском саду, что он - сын супергероя, что его отец был самым сильным и летал на Сатурн. Он ни черта не понимал, но был горд за папу. Если о нем вдруг начинала идти речь, то даже был готов заплакать. Вот так Чон и встречал детство дома в неполной семье. Школа стала новым этапом. В младших классах все протекало мирно, но с переходом в средние всё изменилось. В его сторону всё чаще стали тыкать пальцем, смеяться... Намджун был первым, кто смело бросил в его сторону «Урод с кроличьей мордой», похабно улыбаясь. Ким Намджун был из тех парней, что быстро могут собрать шайку вокруг себя. Не красавчик, но... Умён, харизматичен, властен. Чонгук прекрасно понимал почему за ним следуют, почему все так хотели хотя бы приятельских отношений с ним. Он выдавал своё мнение в массы, стравливал пацанов друг на друга, выбирал жертву и развлекался... Немудрено, что именно его компания завладела самым более-менее презентабельным районом, через который проходило большинство улиц. Чон Чонгук не мог избежать участи «баклуши». После прилюдного оскорбления каждый считал нужным что-то сказать в адрес мальчишки, как-то задеть. От этих насмешек некуда было деться, они преследовали везде. Чон старался не замечать издевательских похабных жестов, будто слеп, пропускал мимо ушей их смех, будто не замечал, но было тяжело. Примерно в семь лет мать вернулась домой не одна - рядом стоял толстый мужик, на пузе которого еле застегивалась грязная голубая рубашка. От запаха табака вперемешку с алкоголем становилось дурно. Его пожелтевшие редкие зубы приветливо выглядывали из-за синюшных губ, растянутых в хищном оскале. Лицо бледное, с темными кругами под глазами и впавшими обвисшими щеками. Глазёнки маленькие, точно бусинки, сплошь исполосованные красными нитками капилляров. Зрачки мутные, нечеткие. Из-под воротника выглядывал кусочек расплывшийся татуировки, о презентабельности которой сложно было что-то сказать. Он воровато оглядывал коридор и пацанёнка. — Милый, знакомься, это Дунг. - мать была навеселе и еле ворочала языком. Чонгук напрягся, пытаясь успокоить внезапное чувство паники и страха. - И мы скоро поженимся! Это было сродни удару. Мальчишка отшатнулся, еле сдерживая слёзы, и прокричал: — Какая свадьба?! Как же папа?! Чон свято верил в то, что после гибели отца его место не должен никто занимать. Он считал это неуважением; скорее, доказательством того, что никакой любви между родителями не было. Именно поэтому ее поступок был сродни предательству - не столько отца, сколько его. — Чонгук~и, папа в прошлом. Нам нужно... — Ничего нам не нужно! И этот хер тем более! - истошно прокричал брюнет, сотрясая руками воздух. Слёзы непроизвольно начали вытекать, образовывая мокрые дорожки на щеках, но было все равно. — Не смей так выражаться, маленький выродок! - удар. Пощёчина, которая обожгла нежную кожу на лице. Чонгук в ужасе уставился на нового кавалера, не веря в происходящее. Этот ублюдок только что поднял на него руку, а мать стоит сзади и хоть бы хны... — Твой папаша решил променять меня на какую-то шлюху из Сеула. - голос был ровный, угрожающе тихий. Она не смотрела на него, изучая спину чужого мужчины. Губы сомкнуты в линию и напряжены, по нахмуренным бровям можно понять насколько эта тема неприятна. — Нет, нет, нет! Ты лжёшь! Лжёшь! Чонгук бежал, не разбирая дороги. Ему просто было противно оставаться дома; хотелось оказаться настолько далеко, чтобы неприятных запах больше не чувствовался. Никогда. Чтобы больше не видел такое лицо матери. Чтобы больше редкие желтые зубы и красные глаза не представали перед взором. Чтобы больше никто. Никогда. Не трогал. Он бежал пока не почувствовал резкую боль в районе макушки и не повалился на землю, немного проехавшись по асфальту лицом и сдирая кожу. Внимание привлёк ехидный смех, заставивший вернуться в реальность. Он знал лицо, которое было сейчас у того человека - гиенья ухмылка, показывающая ямочки, хитрый прищур, обманчиво говорящий о расслабленности обладателя, красный язык, проехавшийся по передним зубам... Намджун подошёл и поднял мальчишку за волосы, рассматривая его лицо с особой брезгливостью. Его колени упирались в мальчишечью спину, не давая подняться. — Как же ты похож на страшненькую тёлку, фу. - он сморщил нос, немного кусая фильтр сигареты, зажатой между зубами. - Да ещё и зареванный... Смотрите какое уёбище! Чонгук смотрел прямо в глаза, не говоря ни слова. Он видел, что Намджуну постепенно становится неуютно и несколько эмоций сменяются на лице. Ким начинал злиться, но в то же время в глазах зажегся озорной огонёк. Вынув сигарету изо рта, он задумчиво покрутил её в руках, а затем резко приложил к тонкой коже на запястье, заблокировав свободную руку мальчика. Чонгук завыл от острой долгой боли, начал извиваться под одноклассником, пытаясь убрать руку, но оттолкнуть хулигана не получалось. Кожа не просто обожглась, а обуглилась с некрозом в месте ожога, и Намджун довольно заулыбался. На руке один за другим стали появляться тёмные пятна, в некоторых местах уже прямо с желтыми волдырями, похожие своей россыпью на созвездия. С лица одноклассника не сходила безумная улыбка, а Чон просто лежал на земле, содрогаясь и еле находясь в сознании: тело заблокировало все болезненные ощущения, а сознание уплыло куда-то за горизонт, пытаясь оградить от болезненных событий. Намджун гордо рассмотрел проделанную работу, заметил в некоторых кружках кусочки тлеющего пепла и с коварной ухмылкой повернулся к друзьям: — Эй, парни, я слышал, если поссать на огонь - он потухнет... К нему подошли несколько рослых парней, попутно расстегивая ширинки или спуская штаны. Чонгук пытался слабо прикрыться руками, потому что ни сил, ни эмоций у него не осталось. «Кто им право дал винить меня в уродстве, мама...» У каждого человека есть свой предел; своя черта, переступив которую уже не получится вернуться назад, не получится что-то изменить, не получится стать... Нормальным. Жаль, что многих к этой черте толкают другие люди. Каждый день Чонгук просыпался, полный мечтаний; он хотел стать коммерсантом или адвокатом. В его сердце не закипали ярость, злоба, ненависть ко всему живому вокруг. Он рисовать хотел цветными, но жестокий город N оставил в палитре только красный и серый. Отчим стал избивать мальчишку. По поводу и без - то сделка на кругленькую сумму от дури сорвалась , то проститутка на улице не дала, назвав отбросом, то мамаша устроила очередную истерику, но чаще это было так, ради забавы или самоутверждения. Всё лицо было в синяках от побоев, потому что именно оно больше всего раздражало: юношеские большие наивные глаза, губы в форме сердечка, аккуратные ровные зубки. Мальчик в целом был миленький, и это невероятно бесило. Чаще всего избиения происходили пока мать находилась в баре, в очередной раз заливаясь дешевым пойлом; если же она была дома, то упрямо делала вид, что ничего не происходит. Потом уже, наедине, кричала на него отборным матом - мол, сам виноват, провоцирует. Чону было больно. В десять лет у него появился младший брат, зачатый теми самыми ночами, когда Чон пытался заткнуть с помощью подушки мерзкие звуки из-за тонкой стены. Всё внимание матери резко перешло к нему: она нянчилась с ним, дарила свою любовь, заботилась. Даже Дунг, который так и сочился ненавистью к Чонгуку и вешал на него же клеймо монстра и урода, неожиданно в присутствии младенца становился будто бы мягче. Про старшего сынишку забыла, перестала радовать - словно ошибка молодости, не более. На четырнадцатилетие подарком стал шрам на лице. Чонгук сидел на потрёпанном диване в гостиной, кутаясь в тонкий плед и пытаясь согреться. Дома никого не было, и он наслаждался тишиной; за окном солнце склонилось к горизонту, окрашивая небо оранжевыми и розовыми красками. Даже соседи не шумели, и мальчишка наслаждался минутами покоя, пока на лестничной клетке не послышался грохот, тяжелые шаги, а затем скрежет в замочной скважине. Отчим ввалился в квартиру и оперся на стенку, пытаясь прекратить шататься и не упасть. Взгляд был мутный, плавающий - ни на чем дольше нескольких секунд не задерживался. Кое-как захлопнув дверь ногой, Дунг в несколько неуверенных шагов оказался около диванчика и рухнул на него. Чонгук, задавленный, заскулил и попытался выбраться, когда неестественно-холодная грубая рука несильно сжала горло. — Ты... Ничтожество... - он выдохнул прямо в лицо, и от резкого запаха алкоголя изо рта в носу защипало, а глаза заслезились. Его голос был хриплым и осипшим, как будто он долго кричал на морозе. Краснющие глаза скользили по лицу мальчика, пытаясь в нем что-то разглядеть. Медленно меж бровями появлялась складочка, а рука сильнее сжималась; Чонгук запаниковал, пытаясь вырваться из хватки, но Дунг как будто приобрёл невиданную супер-силу и все его мускулы налились свинцом. — Я начал презирать тебя с самой первой секунды, как увидел... - мужчина уставился в испуганные глазки. Его взгляд был пустой, и оттого казалось, что ледяной. Он не моргал, заставляя душу переворачиваться внутри. - Ты такой... Смазливый до чёртиков, словно девчонка. Ты не представляешь, сопляк, как иногда хочется взять тебя за горло и грубо оттрахать прямо посреди коридора, вдалбливаясь в твой зад с такой силой, чтобы он порвался. И мне это до жути бы понравилось. Страх парализовал, и Чон просто глядел на отчима. От чего-то в голове на секунду всплыла картинка, словно он мышка, а человек напротив - кровожадная гадюка, гипнотизирующая свою жертву перед тем, как её съесть. Он не кричал, ибо знал - это не поможет. Никто никогда друг другу не помогал в городе N. Но перспектива стать жертвой насилия не привлекала. — Я долго думал, что же с этим сделать... И один раз увидел, как твой дружок из класса - Намджун~и - забавляется с другими ребятами... Стекло сверкнуло в отражении лампочки и юношеское тело снова забилось в конвульсиях боли. Крик, вырвавшийся из груди, казалось, был нечеловеческий. Кровь обожгла кожу, окрашивая картинку в мутно-багровый. Дунг схватил свободной рукой мальчика за щеки, придавливая его голову к подлокотнику; покусанные, обломанные ногти больно впивались в кожу, царапали ее и оставляли красные полосы. Он пытался зафиксировать его в одном положении, дабы на этот раз ничего не помешало срезать столь ненавистное лицо. Он грезил о том, как будет срезать кожу, как навсегда уберёт из памяти внешность мальчишки. Отчим так увлёкся, что не заметил, как стекло рвёт собственные тканевые покровы на ладони и уже начинают капать тоненькие струйки; инстинкт самосохранения выключился, оставляя место неконтролируемой злобе и агрессии. В стрессовых ситуациях организм вырабатывает большое количество адреналина, который мобилизует все силы на самозащиту. Не отдавая себе отчёта, Чон вцепился зубами в чужое запястье, мешая во рту привкус крови, пота и грязи. Отчим зашипел; пытался растормошить чужую голову, тряс рукой, но ничего не помогало - не получалось высвободить запястье изо рта. В какой-то момент Чонгук пропустил удар в лоб и откинулся назад, сильно сжимая челюсти от неожиданности. Рецепторы сводило от привкуса металла, в ушах зазвенело, во рту ощущалось нечто инородное; немного придя в себя, он различил вой вперемешку с матами отчима, что прижимал обильно кровоточащее запястье к груди, пытаясь остановить кровотечение. Сердце забилось ещё сильнее, а на губах заиграл оскал - он вырвал кусок кожи зубами. Пользуясь слабостью и отвлеченностью противника, ему удалось вытащить ноги из-под грузного тела, обвить ими подобие талии и с помощью нескольких резких рывков перевернуть мужчину, падая вместе с ним на пол. Во время падения Дунг приложился затылком и затих; решив не испытывать судьбу, Чон подорвался с места и бросился прочь из дома, так, будто на пятки ему наступала сама Смерть. Он знал, что от матери влетит. Её не будет волновать его уродливый шрам, что отчим сам полез к нему - он своим видом будет пугать младшего братишку, а это недопустимо. К тому же, неизвестно, переживет ли он новую встречу с Дунгом, поэтому выход был один. С тех пор дома Чон почти не появлялся; лишь иногда, когда четко был уверен, что никого нет. Появление в школе с новым «аксессуаром» вызвало ещё больший ажиотаж вокруг его персоны. Сначала все думали, что это дело рук Намджуна или его ребят: все видели отметины по телу мальчишки, и уж больно это всё подходило под его стиль. Догадки развеяли быстро: «Не знаю, что за придурок разукрасил этого выблядка, но он красавчик! Я бы пожал ему руку». Чонгук чувствовал себя более, чем некомфортно: ловил взгляды - любопытные, надменные, презирающие; слышал хихиканье, открытый смех, любопытные перешептывания; старался игнорировать тыканье пальцами, насмешки и другие жесты внимания. Всё это лишь усилилось, когда на одном из уроков литературы они проходили произведение о нелюбимых детях. Осознание наваливалось усталостью и бессилием, вкус жизни потерял свою красочность. Ему вмиг стало как никогда паршиво. — А давайте выскажется тот, кто больше всех знаком с этой темой. Ну же, не стесняйся, Чонгук~и, расскажи нам всем, как твоя мамаша - шлюшка-алкоголичка - недолюбила сыночку и переключилась на братишку. - от самобичевания оторвал веселый голос Намджуна, что начал плеваться ядом с яркой улыбкой на губах, открывающей ямочки. Ему не хотелось больше оставаться в месте, где все было пропитано волей Кима с ненавистью к парню, поэтому он решил сбежать с уроков. Однако, не успев даже нескольких шагов на улице сделать, в спину прилетело ехидное «Эй, уродец! Неужели обиделся?». Вступать в полемику не хотелось (да никто и не позволил бы), и Чонгук решил, что лучшее решение сейчас - просто ускорится и сделать вид, что он глухой. — Нужно отвечать, когда к тебе обращаются, монстрик. - хихикнув, Джун поднял с земли камень и кинул в чёрную макушку. «Знакомые ощущения» - подумалось мальчишке, стоило ему распластаться на земле. Когда Намджун игрался с ним и с сигаретами, именно так он и был взят врасплох - вот, значит, каким образом. Взгляд уцепился за недалеко лежащий камень - средний размер, тёмное пятно. Чонгуку не нужно было трогать затылок, чтобы понять что это. Компания резко подхватила инициативу, начиная поднимать камни разной формы и величины и кидать в неподвижную мишень. К этому начали присоединяться и другие ученики; как будто это игра - причини как можно больше, как можно сильнее боль другому. Он был несчастен - так выпали карты. Он был несчастен - но они только рады. Почему они так жестоки к нему? Почему каждый ребёнок должен был стать злодеем в его глазах? Что он сделал не так этому миру? В голове пульсировало сплошной строкой «больно, больно, больно», пока Чон калачиком лежал на земле и прикрывал голову руками. Он слишком быстро вырос, не имея детства. Вся его жизнь сплошная боль. Чон Чонгук никогда не был любимым и не любил сам. Пока в его жизни не появился бродячий цирк...