Вопреки всему

В комнату Китнисс проникли первые лучи рассветного солнца. Она уже не спала — дома, в это время, она обычно собиралась на охоту. Китнисс улыбнулась — этой ночью ее не мучили кошмары. Девушка приняла душ, надела простое платье фисташкового цвета с короткими рукавами и заплела свою обычную косу. Открыла дверь спальни и тихонечко прошла в гостиную. Там она увидела Тома, спящего на диване — он лежал на животе, спрятав руки под подушкой, длинная чёлка закрывала лицо, и Китнисс захотелось её убрать. Она тихо подошла, присела рядом с диваном, и, поддев пальцем прядку, аккуратно смахнула её в сторону. Томас чуть поморщился. Китнисс засмотрелась на парня — его веки слегка подёргивались, лицо было расслабленным, без единой морщинки, еле заметные веснушки золотились под ресницами, а на лопатке красовалось маленькое родимое пятнышко в форме бантика. Том вдруг громко вздохнул и зашевелился во сне. Опасаясь быть пойманной, Китнисс решила незаметно ретироваться. Она взяла с книжной полки первую попавшуюся книгу и так же тихо отправилась обратно к себе в комнату. Девушка открыла окно и села на кровать, облокотившись на изголовье, и начала листать книгу, которая оказалась сборником стихотворений и прозы. Китнисс пролистала несколько страниц и остановилась на одном стихотворении: Вдали от твоих любящих глаз, Я прошу: пусть зима никогда не наступит. Я вернусь в мой мир, закрою глаза И лучшим утешением мне будет то, что я знаю тебя. В моем идеальном мире есть луг, Там ветер играет ветками дерева. Я вернусь в мой мир, Закрою глаза, обрету покой. (1) — Вдали от твоих любящих глаз… — произнесла Китнисс вслух. И закрыла глаза, вспоминая первый взгляд Пита, перед тем как он бросил ей хлеб. Ещё один — в поезде который уносил их на Игры. Тот взгляд, когда они были в пещере и Пит обещал ей, что они вернутся домой. И когда они вместе собирались съесть ягоды — тогда он пропустил между пальцами кончик её косы. Тот, любящий, на пляже. Тот отчаянный когда они прощались у дерева. И тот, когда он сказал «Не могу» на площади, когда она собиралась проглотить морник. И лучшим утешением мне будет то, что я знаю тебя… Только это утешение ей и осталось. Пит исчез из её жизни, но разве она не должна была быть счастлива от того, что хотя бы знала его, от того, что, пусть и на короткое время, её согрела его любовь, такая, о существовании которой она до этого и не представляла? В моем идеальном мире есть луг, Там ветер играет ветками дерева. Эти строки напомнили Китнисс песню, которую она часто пела для Прим, и спела Руте в последний раз. Теперь мир из этой песни, где дети могут спокойно играть на лугу под ивой, стал не таким уж и воображаемым. Девушка легла, обняв книгу, и, мысленно повторяя строки стихотворения, задремала. На этот раз её разбудил детский смех льющийся из окна. Однозначно, ей нравился такой «будильник». Китнисс прислушалась, — Том уже не спал и чем-то гремел за дверью. — Что делаешь? — спросила она, подойдя ближе. — О! Ты уже встала. Как раз вовремя. Я готовлю завтрак. Присаживайся тут, — парень указал на высокий стул у стойки, отделявшей кухню от просторной гостиной. Китнисс улыбнулась. — Что готовишь? — Сегодня у нас ризотто с морскими гадами! Ты любишь ризотто? — Понятия не имею что это. Но звучит как одно из названий блюд ресторана, в котором будем работать мы с Клайвом, — наигранно нарочито произнесла Китнисс. Том засмеялся: — Нет, на этот раз ничего экстремального. Это всего лишь рис с морскими обитателями. Рис, мидии, креветки, кальмары и немного белого вина. Кстати о вине, — Том достал два фужера, наполнил их и протянул один Китнисс. — Бокальчик для дамы, — парень игриво пошевелил бровями. — Не рановато ли для алкоголя? 10 утра, не хотелось бы закончить как Хеймитч. — Лёгкий аперитив, — Том протянул бокал чтобы чокнуться. — Ладно. Давай попробуем. Хотя в прошлый раз, когда я пила вино, у меня голова кружилась. — Эх, а я рассчитывал, что ты не знаешь об этом эффекте. Тогда бы я сказал, что у тебя закружилась голова от моей неотразимости. Девушка засмеялась и пригубила немного. Том мастерски орудовал на кухне. Резал лук не проронив и слезинки. Раздавил боковой частью ножа чеснок и измельчил его. Китнисс вертела бокал в руках, засмотревшись на ловкие движения парня. — Так вот, смотри. Берём вилку и поддеваем панцирь креветки. Протягиваем её до конца и — вуаля — мясо на свободе. Хочешь попробовать? — Навряд ли мне это понадобится дома, ведь креветок там и в помине нет. — Ну и ладно, тогда в следующий раз. Ой, я же совсем забыл, — Том открыл холодильник, достал тарелку и поставил на стол. — Это канапе к вину, попробуй. Китнисс взяла с тарелки один маленький бутерброд на палочке и положила в рот. — М-м-м вкусно. — Да, это козий сыр и белый виноград. — Том, а это ри… что-то там… это ресторанное блюдо? — Да, одно из недорогих, простое в приготовлении. Но для меня оно самое драгоценное, — Том почесал затылок. — Когда мы с ребятами работали в ночную смену на вылове рыбы, то иногда получалось унести пару мидий, креветок или рыбин для себя. Тогда я стаскивал с кухни пару пригоршней риса, и мы готовили что-то отдаленно похожее на ризотто. Конечно, это, скорее, была рисово-рыбная похлёбка, нежели изысканное блюдо, но мы шутили, изображали, что едим в ресторане. И это было вкуснее всего! — парень тяжело вздохнул, замер и добавил. — Иногда, я очень скучаю по … тем временам. — Понимаю. Однажды, когда мне было 14. Нам с Гейлом удалось найти улей. И мы собрали мёд. В тот день я принесла его Прим. Она была так счастлива, смеялась и организовала нам праздничный десерт, как будто это был не простой мёд, а что-то такое невероятное, — Китнисс улыбнулась и тут же улыбка погасла. Девушка постаралась не убегать далеко в эти болезненные воспоминания. — Я тоже очень скучаю. — Терять любимых больно, — последнее слово Том сказал шёпотом. — Ладно. Давай сегодня у нас будет прекрасный день, — парень подмигнул. — Давай. Том добавил оставшиеся ингредиенты в казанок, и накрыв их крышкой сказал: — Минут 20 и будем завтракать. А пока иди ко мне. — Том, я не думаю… — Китнисс не успела договорить. Парень взял из ее рук бокал, поставил его на стол и притянул к себе девушку. Он положил её руки к себе на плечи, потянулся вперед, уткнувшись в ее лоб, и стал двигаться в такт музыке, что тихо лилась из проигрывателя всё это время. Медленно, еле-еле раскачиваясь они двигались в такт красивой мелодии. Китнисс закрыла глаза. По коже, в том месте где касались руки парня, побежали мурашки, будто морская вода ласкала её лёгкими волнами. Том коснулся губ Китнисс нежным, почти невесомым поцелуем. Затем, словно легкий ветерок прошелестел у щеки Китнисс и она ощутила еще один поцелуй возле уха. — Выкинь всё, что есть в твоих мыслях: грусть, пустоту, печаль, — прошептал Том. — Помни, как мы танцевали летом, в то время, как дома был декабрь. — Я смотрю ты любишь танцевать. — заметила она. — Я люблю… Да, я очень люблю танцевать, особенно с тобой, — прошептал парень. Том снова поцеловал Китнисс, но на этот раз поцелуй был настойчивым, глубоким, даже обжигающим — с привкусом сладкого винограда. Том постепенно подталкивал Китнисс назад пока та не упёрлась о стол-стойку спиной, одну руку она запустила в его волосы, а вторая плавно спускалась по плечу парня вниз — к ладони, и она переплела их пальцы. Жар расходился по телу, голова начинала кружиться, и вино было ни при чём. Они, кажется, что-то готовили…. — А ризотто у нас не сгорит? — прошептала Китнисс, сама не понимая, с чего вдруг она вспомнила об этом проклятом ризотто. Том отстранился от девушки, посмотрел на плиту и чуть насмешливо произнёс: — Ну да, хватит заниматься ерундой, у нас много дел сегодня. Китнисс узнала свою фразу. Нечто похожее она сказала Питу, во время первых Игр. То, что Том настолько хорошо это запомнил, настораживало. — Ты что, выучил все фразы, которые я говорила на Играх? — Нет, что ты, только избранные, вроде «заткнись и жуй груши», «будь паинькой и отмокай», — Том засмеялся. — Эта мне запомнилась потому что я удивился тому, что ты считаешь поцелуи глупостями. — А разве это не глупости? — Ты что, это же самое важное в жизни! — Том говорил с такой интонацией, что Китнисс не поняла, шутит он, или серьезно, но решила возразить: — Вряд ли они важнее выживания. — Ну, есть люди, которым одинаково важно, и то, и другое. Китнисс замолчала — крыть ей было нечем. Она сама не знала, что мешало ей отключить рассудок и наслаждаться поцелуями — и сейчас, и тогда, в пещере. Может, с ней что-то не так? Раньше она оправдывала себя тем, что ей не до всяких нежностей, выжить надо, но, с другой стороны, Том был прав — она знала людей, находившихся в более бедственном положении, чем она, у которых, тем не менее, было время и на поцелуи, и на дружбу. Всё-таки, что-то не так именно с ней. Хотя, ей вдруг некстати вспомнились другие поцелуи — в пещере, перед тем, как у неё снова закровоточила рана, и на берегу — и её на мгновение охватил жар. Как тогда… — Китнисс! Ты не обиделась? — забеспокоился Том. — Я не хотел, прости… — Нет, это ты меня прости. Я же предупреждала, что со мной сложно… Такая уж девушка тебе досталась, — вздохнула она. — Я совершенно не против, мне она очень нравится, — проникновенно сказал он, глядя ей прямо в глаза.

***

Замостье оказалось действительно бедным районом. Покосившиеся желтоватые хижины с маленькими окошками были только у «богачей», остальные жители ютились в бараках. Даже сейчас, несмотря на то, что бо́льшая часть бараков была разрушена, а хижины расширялись и перестраивались, контраст с остальной частью города, ухоженной и уютной, был огромен. То тут, то там виднелись следы войны — обгоревшие заводские постройки, окопы, обнажившиеся подземные катакомбы. Китнисс хотелось убежать как можно быстрее. Все эти дни ей казалось, что она жила в сказке, в мире, где не было войны и разрухи, а сейчас реальность снова напомнила о себе и всколыхнула другие воспоминания — о взрывах и угольной пыли… Но, видя лица ребят, горячо обсуждающих будущие постройки, и вспоминающих прошлое, девушка пыталась не выдать своего состояния — она видела, что все они, даже Том, считают это место домом и хотят его восстановить и обустроить. Так же, как она считала домом не Деревню победителей, а свою лачужку в Шлаке. К счастью, вскоре Гилмор предложил посетить маяк, расположенный неподалеку. Рассказ о том, как происходил захват этой башни повстанцами, и какой важной стратегической позицией, гарантировавшей выигрыш на суше и на море она являлась, Китнисс слушала не очень внимательно, надеясь, что на самом маяке следов кровавой битвы не осталось. К нему пришлось плыть, и Китнисс поразилась тому, как искусно ребята умеют обнаруживать мели, подводные камни и течения. Даже Том периодически отмечал мелководье, хотя и не вёл себя так уверенно, как его друзья. Вид с маяка, действительно, открывался великолепный — бескрайний океан, множество парящих в воздухе белых птиц, криками зовущих всех лететь за ними. Китнисс закрыла глаза, откинув голову назад. Том подошёл к ней и накрыл своей рукой её ладонь, немного сжав пальцы. — Я в детстве часто смотрел на океан, воображая, какие могут быть страны за горизонтом. Наверняка, там есть что-то чудесное. — Ты даже не выучил, какой дистрикт находится за Двенадцатым, тогда почему тебе интересно, какие страны находятся за Панемом? — шутливо сказала Китнисс. — Люблю смотреть вдаль. И мечтать о несбыточном. — Наверняка, даже если там есть страны, то они такие же, как наша. Или хуже. Если бы они были, и у них бы не было своих трудностей, они бы уже к нам приехали. — Значит, это я к ним приеду. Соберу команду, и поплыву за горизонт. Китнисс улыбнулась. Сейчас Том казался ей мальчишкой, который видит мечту, не замечая трудностей и преград на пути. Впрочем, раньше она тоже замечала в нём эти черты, только списывала их на недостаток трудностей в жизни Тома. Но его слова дышали такой силой, что появилась уверенность в том, что он сможет доплыть до этих несуществующих стран. Может, лёгкая жизнь тут ни при чём? — Знаешь, я бы тоже хотела увидеть эти страны. Хотя и понимаю, что это невозможно, — она взяла его под руку, положив голову ему на плечо. Ей показалось, что он прошептал: — А я всё бы отдал, чтобы плыть туда с тобой. И в душе от этих слов разлилось тепло.

*** Разговор о войне, когда они возвращались с маяка Китнисс слушала уже внимательнее — речь зашла о Финнике. Оказывается, именно он наладил связь повстанцев с тринадцатым дистриктом. Том, правда, всячески давал понять, что это не такая уж и заслуга, и что всё, что делал Финник, он делал ради себя и близких, а не ради блага родного дистрикта. Гилмор возражал, но довольно вяло. Китнисс не нашла, что сказать — она не знала никого в этой войне, кто не действовал бы ради себя — и в то же время, именно то, что они были уязвимы и сражались за то, что дорого, помогало им понять, что они такие не одни, и защищать других. Но внятно донести свою мысль Китнисс не могла, поэтому молчала. Спор вскоре затих сам собой. Китнисс тихонько спросила у Клайва, за что Том не любит Финника и тот ответил: — У нас на Играх погибла подруга, — Лана. Её игры совпали с первым годом менторства Финника. Он тогда был звездой — бесконечно мелькал на экранах, хвастался, рассказывал, что менторство — это «интересный опыт», в общем, бесил. А спонсоров, видимо, найти не сумел. Когда Лана отравилась, он прислал ей какие-то очень дешёвые ингредиенты для противоядия, про которые никто бы не сообразил, что это противоядие — вроде яичных белков с маслом и чуть ли не охладителя для двигателей. Это, как ни странно, ей помогло, она выжила, только вот… ей настолько захотелось пить, что она побежала к роднику и не заметила ловушки, которую устроили ребята из Первого и Второго. А Одэйр ещё хвалился, что это, мол, был для него вызов, самому найти ингредиенты для противоядия, да ещё и дешёвые. Вроде как он был занят не спасением Ланы, а ум упражнял. — Может, не стоит так верить тому, что показывал Капитолий?  Китнисс нашла только это оправдание действиям Финника. — Может, и не стоит, — легко согласился Клайв. — Лично я думаю, что у него что-то там не срослось со спонсорами, но так же прямо по телевизору не скажешь, вот он и выкручивался. Ну, и на образ работал — он во всех передачах изображал этакого скучающего красавчика. Так что, может, он не так и виноват. Но Тома в этом не убедишь. Главным виновником он считает себя, но одному быть во всем виноватым тяжело, вот он и решил перевалить часть вины на Одэйра. Хотя сам Том тоже не виноват, в общем-то. Но его и в этом не убедишь. Китнисс молчала, задумавшись. Она вспомнила эти Игры — они проходили на серых скалах, с кучей ледяных родников и огненных гейзеров с ядовитыми парами. Яд мог в любую минуту вырваться из любого участка земли. Отравиться можно было даже съев безобидное растение, пропитанное испарениями. Что и произошло с Ланой Йерроу. Она дошла до финальной восьмёрки, и её смерть Китнисс тогда восприняла как глупую и обидную — спастись от огромной опасности и тут же попасть в примитивную ловушку. Тогда она ещё смотрела на игры с капитолийской точки зрения — выбирала себе любимчиков и оценивала смерти. Сейчас за это было стыдно — особенно, понимая, что пережили Том, его друзья и семья девушки, когда балансировали между надеждой и отчаянием во время этой «глупой» смерти. Этим и страшны Игры — ты против воли становишься болельщиком, а не сочувствующим. Понимал ли Финник это тогда, переживал ли вместе с родственниками своих трибутов, или спасение подопечной просто было интересной задачей для его ума? Может, его взгляды изменила Энни, ставшая победительницей в следующем году? Китнисс не знала. Но она прекрасно понимала Тома, зная, каково это — нести груз вины за чужую смерть. Китнисс нагнала парня, шедшего далеко впереди неё, и взяла его за руку, крепко сжимая мужскую ладонь. КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ