Непокорëнные

- Так-так, ребята, послушайте меня минутку! – Громко объявила Эми, хлопнув в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание волонтёров, уже не в первый раз стоящих небольшим полукругом возле грузовой машины у главных ворот Парка. – Мы сейчас смотрим внимательно: всё, что на пересадку и в теплицы – вот с такими жёлтыми ярлычками, - относим пока к нашему павильону. Лучше сразу внутрь, чтоб не помёрзли, только, пожалуйста, аккуратно, а то потом земли не выметем. Всё, что для наружного украшения, уже посажено в горшки, - девушка указала на целый ряд разного размера кадок с лысыми, полуживыми растениями, - пока не маркируем, их надо распределить, что где будет стоять, а потом, скорее всего, тоже в наш павильон. Или к биологам, мне еще должны дать указания на этот счёт. Ну, если нет, то сами будем придумывать, что куда подойдёт, и расставлять. А всё, что в маленьких ящиках без ярлыков, несем в биологический, они сами разберутся и, если что лишнее, то вернут. Задача ясна? Ответом ей было несколько отрывочных «да» и «ага» тут и там. - Я сейчас разберусь с накладными и сразу же к вам присоединюсь. – Неизменно бодро кивнула Эми и умчалась в домик администрации, оставляя вяло принявшихся за работу ребят одних. Февраль неожиданно для всех в первую же свою неделю завершил сонную зиму резким потеплением, отчего дух «Зелёного Листа» едва уловимо пошёл на подъём. Несмотря на свой всё ещё не стихающий кашель, Лада поспешила сменить тяжёлое и неуклюжее зимнее пальто на лёгкий плащ и старалась каждый свой вдох делать полной грудью в надежде уловить запах приближающейся весны. В Парке теперь было неизменно суетно – а девушки, кажется, всё свободное от работы время проводили именно там. Времени, конечно, было не особенно много, учитывая то обстоятельство, что будильник, призывавший Ладу собираться на работу, был каждый день неизменно заведён на 5:40 (Нина и Вея по-прежнему предпочитали по возможности брать на себя вечерние смены), а на дорогу до Парка Славы уходило обычно не менее сорока минут в один конец. У Карла с середины января началась на работе тоже какая-то немыслимая суматоха, отчего он снова, как и в первый месяц их с Ладой совместной жизни, стал возвращаться домой в одиннадцатом часу вечера, проводя дома не больше времени, чем его своевольная супруга. У Ии в школе, кажется, наоборот, всё, как и всегда в начале семестра, было более-менее спокойно, отчего девушка не только могла, но и искренне желала пожертвовать несколькими часами своего времени на встречи с Ладой. Говорить, правда, теперь, после непонятных недомолвок насчёт камер, двое старались чуть меньше и куда тише, но молчать вовсе было, разумеется, невозможно – особенно когда столько нерешенных вопросов всё еще висело над ними тяжёлым камнем. - Эй. - Шепнула Лада, едва уловимо толкнув Ию в бок, стоило только Эми уйти, а остальным ребятам – Роне, Кае и Каю – взяться за озвученное задание. - Горшки. - Что? - Они же огромные, ты только посмотри… Ия вперила пристальный взгляд в лицо подруги. - Ты думаешь?.. - Ага. Туда же по три таких свёртка поместится. Надо только узнать, где какие кадки встанут. – Глаза её блеснули решительностью. – И момент подгадать. Два раза… - Решительности во взгляде Лады поубавилось, давая место скорее мрачности. – Проклятье… Ладно, какое-никакое, но это всё же решение. - Да. И неплохое, по-моему, - задумчиво кивнула Ия, - понять бы еще, что у нас всё-таки с камерами, а то будем мы с тобой двадцать восьмого под прикрытием ночи только что установленные клумбы раскапывать… Загляденье! Сил сдержать вырвавшийся смешок от изображенной Ией картины у Лады не хватило, пришлось делать вид, что зашлась в очередном приступе кашля, очень быстро перешедшего из поддельного в настоящий. - Двадцать восьмого, боюсь, нас сюда уже не пустят… - продолжила Ия совсем тихо, медленно направляясь со своей партией рассады к ботаническому павильону. – Но у Роны я больше ничего спрашивать не хотела бы. Как-то тревожно мне от неё… - качнула девушка головой. - Я всё-таки у Эми спрошу при случае про план мероприятия, - уверенно отозвалась Лада, - она должна знать. А насчёт Роны… Не знаю, по мне, так ей можно доверять. Она, когда подрастёт, руководителем будет получше самой Эми, ей только надо чуть меньше брать на себя и чуть больше распоряжаться другими. Если ей это всё, конечно, не наскучит раньше. - Мягко добавила Лада, сама, кажется, удивляясь теплу, сквозившему в своём голосе. – А, знаешь, не хотелось бы, мы ведь – «Зеленый Лист», в смысле - уже столько всего сделали, а это лишь самое начало… - Подожди-ка, - как-то совсем уж лукаво сощурилась Ия, - хочешь сказать, тебе всё-таки тут понравилось? - М? – Лада вопросительно взглянула на девушку, пытаясь понять, о чём та говорит ей таким заговорщическим тоном. - Ну, помнишь, ты как-то говорила, еще когда Ина в больнице лежала, что хотела бы быть полезной, хотела бы перестать задавать себе вопрос, как обычно на работе, мол, что я здесь делаю? Мы с тобой когда только пришли в «Зеленый Лист», ты всё ворчала и ворчала, что тебе тут делать нечего, что это всё – наглая эксплуатация, и, если бы не наш план, тебя бы вообще здесь не было… - Ну, помню… - неуверенно отозвалась та, присаживаясь на корточки и расставляя – а, вернее, куда более делая вид, что расставляет – аккуратным рядами горшки и поддоны всех форм и размеров, в немалом количестве накопившиеся уже перед запертой дверью ботанического павильона. - Так вот, знаешь, Лада, я теперь смотрю на тебя… - продолжила Ия, кажется, едва сдерживая улыбку, - и вижу, что тебе здесь нравится. Что ты не спрашиваешь, зачем это всё, помогаешь ребятам на равных, что ты здесь проводишь по возможности всё свободное время… Как-то это не вяжется со всеми теми словами, да? – Сквозь голос Ии пробивались едва уловимо нотки искренней радости, тёплой и довольной, и в глазах ходили огоньки чего-то близкого к этим эмоциям, словно она победила в каком-то важном споре, но победила без тени ехидства или горького злорадства, так часто сквозившего едва ли не во всем, о чём Ия говорила, когда девушки оставались один на один и могли быть хоть сколько-то свободными в своих речах. – И, знаешь, даже если дело не в «Зеленом Листе», а… в той затее… Даже если просто в том, чтобы дома с Карлом не сидеть, я рада, что сейчас всё вот так, как оно есть. Что ты – такая… На своём месте, словно расцвела. Точно! – Тёмные глаза Ии сверкнули чем-то невероятно тёплым и родным. – Всё была бутоном – какое там, почкой, - когда мы познакомились, а теперь вот совсем распустилась… - Голос Ии вдруг переполнила какая-то душащая нежность, почти грустная, и она отвела глаза, словно собираясь с духом сказать что-то еще, когда Кая неожиданно оказалась возле них с большим пакетом цветочных луковиц в руках. - Неужели всё ещё никто не пришёл? – Недовольно взглянула она на закрытую дверь павильона. - Не знаете, Лео сегодня будет? О чём разговор? – Как всегда бесцеремонно затараторила она, даже, хвала Империи, не заметив, что девушки резко замолчали, стоило ей только появиться рядом. - Не знаю. – Бесцветно пожала печами Ия, помогая подруге аккуратно расставлять самые маленькие упавшие стаканчики с ростками. – Разговор о цветах, - продолжила она, и вот теперь-то её голос вполне ясно полнился этим едким, непринуждённым сарказмом, который, наверное, действительно непросто было уловить, не зная, о чём на самом деле шла речь прежде, чем Кая так беспардонно перебила подруг своим появлением. - О том, как много времени им нужно, чтобы распуститься, как много усилий для этого иногда стоит приложить, и как же они оказываются прекрасны, если дождаться момента цветения. Кая взглянула на девушку с тенью удивления, а Лада неожиданно для себя ощутила, что отчаянно краснеет от этих слов. - Ну конечно, а как же иначе, - судя по блеску глаз и горячности тона, Ию понесло. Ох, не к добру, - мы с вами вместе столько сил и времени положили на то, чтобы это место стало зелёным оазисом в городских джунглях Среднего Сектора! Столько сил и времени, а теперь, совсем скоро, нам выпадает возможность своими глазами увидеть, как Парк будет открыт, и не только увидеть, но прогуляться здесь на своих двоих в качестве гостей, отдыхающих, а не волонтёров «Зелёного Листа»… А главное, увидеть, как будет расти и цвести вся та зелень, которая сейчас в наших руках куда больше похожа на засохшие прутики, чем на будущие деревья! Ты только представь, Кая, на пороге какого огромного исторического события мы стоим, сколько поколений Средних после нас будут нами гордиться и ровняться на нас, когда Парк зазеленеет и распустится тысячью веток среди этих серых высоток и паутины дорог. Мы своими руками творим историю… - Ну… да... – Как-то совсем неуверенно отозвалась девчонка, почти что опасливо глядя на Ию и фанатичный блеск её глаз. – Как-то я не думала… в таком масштабе… - Подумай, - глубокомысленно произнесла Ия, словно призывая Каю покаяться в каких-то страшных грехах, - и ты поймешь, что цветы – это лишь тысячная часть того, что мы делаем на самом деле… Кая, заметно смутившись, закивала головой и поспешила ретироваться. - Мне кажется, ты её напугала, - произнесла Лада, чуть ошарашенная разыгравшейся перед ней сценой, такой двусмысленной, отчаянно надеясь, что кровь уже отлила от её щёк. - Вот и прекрасно, ей же на пользу, - весьма нелюбезно бросила Ия в ответ, потом, словно по щелчку выключателя заметно смягчилась, едва сдерживая улыбку, - пусть уж считает меня фанатичной имперской дурочкой, нам же лучше. Авось и других в этом убедит… - Тебя бы на диктофон записывать, - прыснула в кулак Лада, снова давясь смесью смеха и кашля, - а потом Карлу включить, чтоб он прозрел, какими великими делами я тут занимаюсь… - Как Карл, кстати? – С тенью тревоги взглянула на нее Ия сверху вниз, выпрямившись в полный рост. - Не знаю, - чуть раздраженно пожала плечами та, поднимаясь с корточек и направляясь следом за уже ожидавшей её Ией в сторону разгружаемой машины, - нормально. Забил. Он мне дал девять месяцев, я их использую. По полной. Надоело мне на «автопилоте» жить, понимаешь? Усталость эта надоела… Неважно, много я делаю или мало, я так и так к вечеру валюсь с ног, только иногда довольная сделанным здесь, а иногда бездумно измотанная какой-нибудь тупой стиркой дома после работы. Не хочу я так, понимаешь? – Вернуть своему тихому голосу былое спокойствие оказалось катастрофически сложно. - Девять месяцев – это потолок, не будет у нас этих девяти месяцев, у нас максимум остался один, и я не хочу ни одного лишнего часа в этот месяц быть дома или на работе, быть без тебя. Хочу наслаждаться каждым днем – особенно, если их осталось так мало. Каждой минутой, когда ты рядом. Ия, ты мне нужна! Поэтому я здесь – потому что хочу видеть тебя. Быть с тобой как можно чаще, каждый день, каждую минуту делить с тобой. Не могу я без тебя, Ий. Ну что я буду делать, если и впрямь останусь одна? Я не хочу больше быть одна, слышишь меня? Я же увяну... – совсем тихо добавила она, снова почему-то краснея. – Ни Йонас, ни Ина не вернут мне тебя. Давай пойдем вместе? Пожалуйста… - Но кто тогда пойдет дальше после нас? Если нас уже не будет... – Голос Ии звенел чем-то ужасно похожим на испуг, а распахнутые широко глаза блестели разом растерянностью и почти отчаянием. – Думаешь, мы успеем кого-то как-то найти, когда мы даже не знаем, что самим дальше делать? – Лада прижала руку к лицу, из всех сил стараясь унять дрожь и подступающие слёзы. - Прости. – Тихо проговорила она наконец. – Мне просто никогда в жизни не было так страшно. Я справлюсь. Обязательно. Не подведу. Разозлюсь как следует и справлюсь, что бы ни происходило потом. И тогда никто уже меня не остановит. ***

Сильные мира вдали от земли Не понимают, что мы короли* [*Из партии «Короли ночной Вероны», мюзикл «Ромео и Джульетта»]

Кажется, еще никогда прежде время не летело для Пана настолько быстро: четыре дня словно бы уложились как один - в двадцать четыре часа. Мальчишка, конечно, слукавил бы, если бы сказал, что хоть сколько-то жалеет об этой очередной безумной затее, но не признать, что ему было катастрофически не по себе, было невозможно. На предложенное Алексисом задание кроме него из группы согласился лишь Ники – да и то Пан отлично понимал, что едва ли вызвался бы сам, если бы имел выбор как прочие первокурсники. Конверт с заданием мялся на дне рюкзака, распечатанный лишь для отвода глаз – мальчишка лишь однажды пробежал глазами его содержимое и выбросил из головы. В конце концов, у него в запасе еще целый месяц, а думать об этом сейчас он явно не в состоянии - сейчас визит в «Пункт» виделся ему испытанием куда большим. Кажется, как и летом ушедшего года, настроение «К диким всё, и будь, что будет» снова стало девизом его жизни с той лишь разницей, что теперь всё шло по плану, а не экспромтом. И Пан прекрасно отдавал себе отчёт в том, что они с Алексисом оба ведут себя как эгоистичные дети со своим непоколебимым «хочу», и почему-то шёл на поводу у этого общего желания. Если летом за этим «…и будь, что будет» шло мучительное ожидание скорого конца, то теперь за ним всё больше следовал план, как этого конца избежать – из безумного самоубийцы мальчишка словно бы превратился в собственных глазах в расчётливого бунтаря, и от этого не по себе становилось только еще сильнее. И когда на уроках Пан смотрел на парту Кира по правую руку от себя, занимаемую теперь Колином, в груди что-то душно сжималось. Антон Штоф, кажется, тоже уловил какие-то перемены, происходящие не то в голове, не то в сердце соседа, но отвечать на его ненавязчивые расспросы последний решительно отказывался, уводя разговор в сторону или отмахиваясь безразлично-беспечным «всё в порядке». Антон смотрел ему в лицо пристально и ничего не отвечал, возвращаясь к своим делам, но ощущение, что увидел он намного больше, чем ему стоило бы, еще подолгу преследовало Пана. Кажется, эти четыре дня, пролетевшие как один, нервных клеток сожрали у мальчишки больше, чем весь последний год. «…Так вот, если в одиннадцать начинается комендантский час, значит, покинуть четвертый квартал нужно будет не позже половины десятого – итого в их распоряжении, если всё пойдёт без сбоев, оказывалось около трёх часов. Неплохо»… На платформе четвёртого квартала Алексис появился двадцатью пятью минутами позже Пана – на следующем поезде, ходившем на третьем ярусе два раза в час, и нагнал его, успевшего порядком задержаться в компьютерном магазине, четырьмя кварталами дальше. Видеть Алексиса в повседневной форме Среднего Сектора было как минимум нелогично и странно – хотя и от своей средней школьной формы мальчишка тоже успел уже достаточно отвыкнуть. Оставшиеся до указанного места два квартала Мастер проследовал за Паном словно тень, оставаясь на почтительном расстоянии, однако и не отставая ни на шаг, и поравнялся с ним уже только у самых дверей по адресу 3 «С». «Прачечная», - гласила невзрачная бело-голубая вывеска. «Режим работы: пт.-вт., ср. и чт. – выходной. Выдача белья по средам и четвергам осуществляется до 16.00. Звоните». Часы показывали 18:17. Три коротких, один длинный. Напряженная пауза, и в приоткрывшемся дверном проеме возникла фигура невысокого молодого человека, одетого в стандартную повседневную форму, примерно ровесника Алексиса, с затаённым интересом во взгляде, окинувшем двоих гостей. - Добрый вечер, чем могу быть полезен? - «Пункт сбора» теперь «Бункер»? – Осторожным шёпотом обратился к нему Пан. - Давненько тебя не видел, - кивнул ему молодой человек, одновременно словно ощупав Алексиса внимательным взглядом, и пропустив двоих внутрь. - Знаешь, почему «Пункт»? – Вместо приветствия украдкой шепнул своему тайному спутнику мальчишка, когда двое проследовали за молодым человеком внутрь, мимо самой прачечной, располагавшейся в помещении по левую руку, в дверь с табличкой «Вход только для персонала». – Потому что чей-то острый язык его однажды назвал «Пункт сбора неблагонадёжной молодёжи». Алексис ничего не ответил, но тень его едва заметно качнула головой. Еще одна облезлая дверь в комнате «для персонала» скрывала за собой лестницу в подвал. Что находилось в этом помещении раньше, сказать было сложно, однако сейчас здесь было весьма людно. Кроме высокого, узкого стола, нескольких стульев и длинной лавки у дальней стены, мебели в помещении практически не было, и народ устраивался, кто как мог, на каком-то хламе, принадлежащем, вероятно, самой прачечной, притащенных с собой подушках (была и такая парочка) и просто на полу несколькими кучками человека по два-три. Окон в подвале не было, что в глазах человека, привыкшего жить всю жизнь перед стеклостеной, делало его практически бетонным мешком, а в глазах напряжённого неблагонадёжного – и вовсе колодцем, из которого некуда бежать. Пан поёжился от этих мыслей и вдруг подумал, а не предложить ли этому парню «переселиться» на фабрику? Потом, правда, вспомнил свою последнюю встречу с ВПЖшниками, и как-то сам собой передумал. Да и звукоизоляция там никакая, а это помещение, если как следует приглядеться, было на самом деле отнюдь не таким уж заброшенным и бесхозным, хотя подобный вид ему явно тщательно придавался. - Друзья, напоминаю, что у нас не курят, не шумят и уходят не более чем по двое, - вежливо обратился к ним молодой человек, когда все трое спустились с лестницы, - безопасность, сами понимаете… - развел он руками. - Конечно. Простите, как я могу Вас называть? – Впервые за вечер тихо произнес Алексис, невероятно, даже по сравнению с Паном, напряженный и настороженный. - Не стоит, - легким жестом остановил его тот и отошел к высокому столу, где стоял его ноутбук. - Большая часть народу тут предпочитает не знакомиться и не знать ничьих имен, - шепнул Пан, - а уж тем более, если ты тут в первый раз. Я и сам до сих пор не знаю, как его зовут – хотя он помнит, какая музыка мне больше по душе. Удивительный вообще парень… - продолжил было мальчишка, а потом махнул рукой – всё-таки не болтать они сюда пришли. Хотя наболтаться, наверное, и вечности не хватит… Народу сегодня было много – больше, чем в любой из предыдущих раз, что Пан бывал в этом странном заведении, человек, наверное, пятнадцать-шестнадцать. Кто-то сидел по углам, ближе к стоящим на полу колонкам, и молчал, закрыв глаза, словно превратившись в один только слух, кто-то тихо переговаривался; возле лестницы компания из четырех молодых людей лет двадцати – двадцати двух оживлённо спорила о чём-то громким шёпотом. На скамье три девчонки в школьной форме, примерно ровесницы Пана, смущенно хихикали и пихали друг друга локтями, кидая время от времени выразительные взгляды на кого-то из этой четвёрки; еще нескольких человек в противоположном углу не было видно за высоким столом. Тем временем резкие электронные биты, плавно затихавшие во время их появления в «Бункере», сменились другим звуком, словно вибрирующим, приближающимся издалека, нарастающим и становящимся всё тяжелее и напряжённее, пока, наконец, звук этот словно бы не разлетелся на добрый десяток других, совсем разных, а вместе с тем удивительно гармоничных, и, глубокий и чуть хриплый, но одновременно с тем приятный мужской голос лег поверх них. Пел он почти резко, а вместе с тем удивительно красиво, и, хоть язык исполнителя не был знаком мальчишке, ему почему-то всегда думалось, что речь в песне должна идти о свободе, жизни или чём-то ещё в этом духе. Хотя какое там, когда музыка сама по себе уже была для него знаком почти невозможной свободы… Пан невольно растянулся в улыбке, почти физически ощущая, как жуткая нервозность последних дней уходит постепенно из его тела, благодарно кивнул парню за ноутом, всё ещё помнившему его музыкальные вкусы, и внезапно расхохотался (чем даже привлек к себе несколько удивленных взглядов, хотя и ненадолго), увидев, как глаза Алексиса Бранта, и без того оставаясь размером с чайные блюдца, словно принимают постепенно квадратную форму. - Где… Расколоться Империи, как, дикие вас возьми, вы это нашли?.. - Что, вам у себя такое не снилось? – Снова уже почти беззвучно рассмеялся Пан. Говорить он старался как можно тише, хотя то было и не очень-то легко, ведь музыка звучала негромко, а почти все люди, присутствовавшие в помещении, тоже между собой переговаривались, стараясь не мешать друг другу, однако создавая своими голосами некоторое подобие гула пчелиного улья. - Сумасшедшие. - Только и смог выговорить Алексис, ошарашено улыбаясь. Закрыл глаза, прислушиваясь, потом снова обвел взглядом это странное сборище. – Так что, все Средние, правда, такие сумасшедшие?.. - Нет, но думаю, что многие. - Лукаво улыбнулся Пан. – А вот так на голову больной, по-моему, только я один. – Мрачно добавил он и снова широко улыбнулся. Святая Империя, как же, он тосковал по этому ощущению… Безумная и безудержная улыбка рвалась наружу лучами раскаленного света, он тихо рассмеялся, не в силах сам объяснить, чем же именно вызван этот смех, и снова прижал к себе Алексиса, искренне восторгаясь потрясению, не сходящему с лица того. «1:1», ничья. Безымянный парень-привратник ухмыльнулся, встретившись своим взглядом с глазами счастливого мальчишки, и, подмигнув, снова вернулся к своему ноутбуку. - Что, Лекс, у каждого свои представления о настоящей жизни?.. – Выпустил его, наконец, из объятий Пан. - Хорош столбом стоять, пойдём, опустимся куда-нибудь. Место нашлось в противоположном от стола углу, который только что покинули двое молодых людей, пересевших к компании под лестницей. Алексис долго молчал, словно бы иногда забывая дышать, и заворожено разглядывал всех этих людей в полумраке подвала; в его ошалевшем взгляде явно виделась фантастическая смесь потрясения, восхищения, замешательства и, кажется, почти что зависти. На смену той песне уже пришла другая – не песня, потому что слов в ней не было, только удивительно нежная, а вместе с тем мучительно печальная мелодия, очевидно, исполняемая на каком-то другом инструменте, или даже нескольких инструментах, этого мальчишка уловить не мог. Потом что-то, очевидно, сбилось в настройках, парень за ноутбуком тихо извинился и, поставив мелодию сначала, кажется, снова пошёл наверх открывать дверь очередному (или, вероятно, очередным) прибывшим – этого Пан уже не видел, потому что Алексис повернулся к нему и начал целовать – прямо так, без оглядки, на виду у всего «Пункта» - вернее, «Бункера», - целовать крепко и упоённо. Кто-то из сидящих рядом выразительно присвистнул, Пан невольно зажмурился, улыбнулся сквозь поцелуй и почувствовал, как улыбается Алексис, лишь еще крепче притянув его к себе. Святая Империя, сколько взглядов было устремлено сейчас на них двоих? Мальчишка не думал, потому что это было круче любой «нормальной» встречи впервые за огромное количество дней. Круче любой бескомпромиссной дерзости, которую только можно было позволить себе сказать. Это была свобода, эйфорийная и пьянящая, безумная и сводящая с ума, в существование которой не так-то легко было поверить в однообразной серости имперских будней. Это было счастье. - Спасибо, Пан. – Прошептал Алексис. Его лицо было так близко, что Пан невольно вспомнил пожарную лестницу Академии и снова едва не рассмеялся. Святая Империя, как же давно это было… - За то, что всё так, как оно есть. За то, что на глазах у людей, которые слушают музыку, тебя не страшно поцеловать. Мальчишка улыбнулся, отчаянно почему-то краснея, отвел глаза… И, скользнув по чьим-то ногам взглядом снизу вверх, увидел стоящего в паре метров от себя Марка, чьи вскинутые брови придавали парню настолько непередаваемо недоумевающий, заинтересованный и офигевший одновременно вид, что уши и щеки Пана резко потеплели. - У вас мозги вообще есть, больные вы люди? – Как всегда невероятно невозмутимым тоном произнес Марк.