Ссадар

      Совершая исключительно элегантные движения смычком, в глазах девушки то и дело, что загорался огонь. Все так следили за её руками, что мало кто замечал исходящую от девушки теплоту. Её ладони были худы, но не бледны, как у большинства аристократов. Кожа её имела приятный персиковый оттенок, и это даже при том, что мерцающие огни свечей находились в постоянном танце, придавая местной атмосфере особой пикантности.       Многие люди пришли сюда не только насладиться приятной мелодией, но и посмотреть на чудачку, что не могла просто мирно стоять, пока играет на скрипке. В постоянном танце находились не только руки, что вели смычок в нужном направлении, но и ноги, которым тоже хотелось плясать. Каждое движение, каждая взятая нота словно останавливала время на мгновение, что давало вдоволь насладиться каждым издаваемым звуком. Ощущение, осознание, осязание времени пропадало так часто, что люди ещё долго помнили этот вечер.       Гулкий звук аплодисментов сорвался с рук множества восторженных посетителей. Гулкий звук аплодисментов превращался в неловкую звуковую паузу. Ну всё, хватит, все уже поняли, что вечер был прекрасным и вам всё понравилось. Давайте, расходитесь.       Девушка сошла со сцены и пошла в сторону зоны для остальных актёров театра. Лицо её озаряла лёгкая улыбка, а по лицу стекали капельки пота. Я же времени зря не терял. Без особых усилий я смог протиснуться через толпу, однако это всё же заняло у меня какое-то время, из-за чего я потерял девушку из вида. К счастью, я знал куда мне нужно идти, поскольку в театре я был не впервые. Дверь в комнату актёров театра всегда закрывалась на ключ, чтобы всякие фанатики не мешали актёрам приводить себя в порядок. Уже и сейчас по шуму в коридоре можно было понять, что люди идут сюда. Быстро постучав в деревянную дверь, я начал поправлять одежду. Волнительно всё же.       Дверь отворилась быстро. Предо мной стояла девушка в красивом чёрно-красном платье. Её серые глаза быстро нашли мои, и как только наши взгляды встретились, девушка схватила меня воротник и затащила в комнатку, заперев за мной дверь.       – Госпожа…       Но не суждено было мне продолжить говорить. Её алые губы тут же коснулись моих, а я начал таять в её поцелуе. В какой-то степени даже буквально, ибо с каждой секундой здесь становилось всё жарче и жарче. Как я и предполагал, к комнатке добрались уже и фанатики, которые тут же бесцеремонно начали стучать в дверь. Шум по ту сторону двери становился всё громче. Люди топтались, обсуждали шоу, что-то выкрикивали.       – Я готов вечность слушать вашу музыку, госпожа! – выкрикнул один из фанатиков.       О, несчастный. Он готов вечность слушать, а у меня есть привилегия куда поболее грандиознее. Я вечность буду наслаждаться девушкой, что распалила огонь в моём сердце, и сейчас продолжала его только разжигать ещё больше.       Спустя некоторое время, фанатики начали успокаиваться и уходить. Это было нам на руку, ведь теперь нам не нужно беззвучно стоять в одном положении, ожидая пока все уйдут, чтобы мы могли вдоволь насладиться друг другом. Но поцелуй внезапно прервался.       – Ты уже поговорил с родителями?       Эту тему мне не хотелось сегодня поднимать.       – С тех пор, как их забрали, мне не давали возможность повидаться, – тихо произнёс я.       – Но почему? – девушка немного отстранилась. – Ты же военнослужащий, разве они не могут пойти тебе навстречу?       – Они не хотят, чтобы я хоть как-то влиял на дело. Я же заинтересованная сторона, и звание тут не играет роли.       – Тебе не кажется, что кто-то нарочно… – девушка не договорила.       Нарочно прервал наш разговор? Верно. Её фразу оборвал стук в дверь. На этот раз более уверенный и увесистый, чем стучали до этого. Я услышал лишь шёпотом «Надо открыть», и не успел ничего предпринять. Дверь отворилась.       – О-о-о, госпожа…       – Мистер Геллиас? – в этот раз эстафету прерывания взял я.       – Приветствую вас, мой юный друг, – мужчина расплылся в улыбке и протянул мне руку.       Я не смел игнорировать этот жест и пожал ему руку в ответ.       – Как успехи в расследовании вашего дела? – сразу решил поинтересоваться внезапный гость.       – По документам дело не моё, а меня отстранили, как заинтересованное лицо, – со вздохом ответил я.       – Ох, соболезную. Надеюсь услышать хорошие вести в скором времени, – произнёс мужчина и повернулся к девушке. – Вот как для вас, например.       Мистер Геллиас из-за спины вытащил футляр, чуть более полуметра в длину. По его форме с изгибами легко было догадаться что там лежит. Быстрыми движениями, нежданный гость отворил футляр и достал оттуда скрипку чёрного цвета.       – Специально сделанная под ваши утончённые руки, – с улыбкой протянул внезапный подарок незваный гость.       – Но я же… – на лице у девушке застыла эмоция, что-то среднее между удивлением и восхищением. – Я всего первый день выступаю.       – Вы первый день выступали на сцене. Я слышал и видел ваши выступления на городской площади до этого. Эта скрипка сделана профессионалами своего дела, ни у одного артиста в нашей деревушке нет такой, – с улыбкой продолжал говорить мистер Геллиас.       – А почему она чёрная? – не удержался я.       – Дерево, из которого она была изготовлена, было обожжено и покрыто маслом нашего производства. Масло обладает живительными свойствами и укрепляет древесину. А дополнительный обжиг создал несколько трещин, что позволит вам ещё более виртуозно исполнять музыку на сим инструменте.       – Я и не знаю, что сказать, мистер Геллиас, – растеряно проговорила девушка.       – Вам и не надо ничего говорить. Играйте. Творите, – мистер Геллиас посмотрел в глаза всем собеседникам и добавил, – а я откланяюсь. Дела не ждут. Всего хорошего.       После ухода мистера Геллиаса, в комнатке повисла тишина. Я навсегда запомнил это чувство растерянности, что постигло меня сейчас. Обожжённая скрипка? Что это за бред? Почему она открыла дверь именно сейчас? Она ждала его? Эти вопросы так и остались в моей голове. После выступления мы прошлись по ночной деревушке и разошлись по домам. Однако, я пошёл не домой. Место, в котором тебя никто не ждёт не хотелось называть домом. Поэтому я пошёл на работу.       В здании отдела детективного бюро было мало людей. Оно и не удивительно, ведь время на дворе было за полночь уже. Оставались либо особые трудоголики, либо те, кому идти было некуда. Как и мне. Браться за дело родителей мне запретили. Вообще мне пытались дать временный отпуск, чтобы я не искушал себя каждый раз подобраться к делу поближе, но я настоял на своём и остался. Я продолжал работать над открытыми делами, но сегодня я пришёл не для того, чтобы попытаться разобраться в очередной краже. Я решил чуть подробнее изучить информацию про мистера Геллиаса.       В отделе хранения информации были карточки на всех жителей деревни. Доступ у меня был круглосуточный. Мне его как раз недавно выдали. Церкви нравится моя целеустремлённость и моё упорство. В отделе хранения информации было не сложно найти фамилию Геллиас. Один из древнейших родов этой деревни, чуть ли не со времён её основания. В карточке мистера Геллиаса была вся информация, которую и так знал каждый житель нашей деревни. Однако, я заметил упоминание некого Освальда Геллиаса, о котором ранее никогда не слышал. Возле имени Освальда красовался номер его дела, чтобы можно было его легко найти, если оно не лежит в одном месте со всеми членами семьи.       Дело Освальда лежало в одном ящике с делом о Голубой Крови. Я помню, как нам о нём рассказывали старшие по званию. Дознаватель Девос чуть не погиб тогда. Это дело про вирус, что постепенно, очень медленно, разъедает рассудок. Его пытались распространить совсем недавно, однако нашему департаменту удалось это предотвратить. Тогда пострадало много людей, среди которых и был Освальд Геллиас. Его разум был замутнён, но наши врачи смогли привести его в стабильное состояние, но в то же время, его разум находился и находится в крайне расшатанном состоянии. Его поселили в домик отдельно, где он пытается жить обычной жизнью, а время от времени к нему заглядывает стража под разными предлогами, чтобы убедиться, что у него всё в порядке. Освальда держали в деревне под присмотром только потому, что для нейтрализации действия яда нужна кровь близкого родственника. У Освальда остался только его брат, который тоже проживал в нашей деревне.       В остальном же мистер Геллиас оказался чист. Больше делать здесь было нечего. Собравшись с мыслями, я всё же решился отправиться в место, которое называл домом. На улице была тёплая погода, хоть в скором времени и должны наступить холода. Свежий тёплый воздух наполнял мои лёгкие, а взгляд был устремлён в небо, к звёздам. Я шёл и смотрел, в надежде увидеть в небе ответы на мои вопросы. Интересно, как люди с верховенствующих должностей пришли ко всему тому, что они имеют? Сомневались ли когда-нибудь в своих решениях судьи? Жалели ли о своих поступках палачи? Где набрались уверенности и непоколебимости дознаватели? Эти и сотни других вопросов так и навсегда оставались у меня в голове, а я плавно перешёл в новый день.       На работе дел особо не было. Всю бюрократическую волокиту я закончил ещё до обеда, чем и решил воспользоваться, поэтому решительным шагом я направился в наш парк. Сюда, в основном, приходили старики. Им торопиться было уже некуда, поэтому они могут позволить себе хоть весь день тут просидеть, у меня же в запасе было всего пару часов.       Подул ветер. Этот лёгкий поток воздуха сорвал несколько пожелтевших листьев с деревьев и понёс их за собой куда-то вдаль. Засмотревшись на листья, я невольно погряз в размышлениях о вчерашнем вечере. Ну подарил мистер Геллиас скрипку моей даме, и что с того? Она ведь моя дама, она ведь не станет вешаться ему на шею. Людям свойственно делать подарки. Тем более, мы планируем сыграть свадьбу. Вот только…       – Не ожидала увидеть знакомое лицо в парке в рабочее время, – прозвучал голос откуда-то сзади.       – Приятно, что вы узнаёте мой затылок, мадам Рентари, – произнёс я не оборачиваясь, – будь у меня доступ к бо́льшему количеству нераскрытых дел, я бы не бродил бесцельно в парке.       – Не пытайся ухватиться за всё сразу, мальчик, – в голосе мадам Рентари слышалась улыбка. – У тебя есть амбиции и все черты характера, которые позволили бы тебе не только работать над делом твоих родителей, но и полностью руководить следствием. Но тебе ещё нужно учиться.       После этих слов я обернулся.       – Когда дознаватель Девос оказался отравлен Голубой Кровью, вы взяли на себя всё расследование. И благодаря вам дознаватель жив. А что будет с моими родителями, если я буду просто ждать в стороне? Вдруг с ними что-то случится? Я ведь не видел их с момента задержания.       – Когда дознаватель Девос чуть не погиб, – голос женщины немного дрогнул, – я хотела собственноручно убить каждого причастного. Но мы оба знаем, что церковь не позволит вести дела таким образом.       – Поэтому вы покинули церковь?       – Нет, – снова с улыбкой говорила мадам Рентари, – церковь предложила мне повышение после этого дела. Но я отказалась и ушла.       На лице мадам Рентари по-прежнему была лёгкая улыбка, но взгляд её был устремлён куда-то вниз.       – Я поняла, что у меня будет больше власти. У меня будет возможность всем отомстить, и даже доказать, что всё это законно. Только представь, какая власть была бы в моих руках – оправдать месть законом, – женщина снова смотрела на меня.       – То есть получить ту же власть, что сейчас имеет ваш муж, дознаватель Девос? – уточнил я. – Мне не очень понятно, к чему вы клоните.       – Когда я бралась за то дело, я не знала к каким мыслям и эмоциям меня это приведёт. Сейчас перед тобой стоит человек, который пережил похожую с твоей ситуацию. И я бы не хотела, чтобы ты продолжал пытаться ухватиться за это дело.       – Вы пришли в парк для того, чтобы сказать мне о том, чтобы я не брался за дело, к которому меня и без того не подпускают? – со скепсисом спросил я.       – Нет, мальчик, я пришла сюда потому, что знаю, как можно ускорить расследование.       Сердце в груди забилось быстрее. Мадам Рентари достала свёрток из кармана.       – Здесь лежит кое-что способное ускорить процесс. Найди как применить это, и вскоре всё изменится.       Женщина протянула руку, а я тут же забрал свёрток. Я смотрел на него, словно заколдованный.       – Что там такое? – спросил я с опаской не отводя взгляд.       – Если бы мы могли так просто получить ответы на все вопросы, ваш отдел бы уже не существовал.       Когда я поднял голову, чтобы задать очередной вопрос мадам Рентари, её уже не было. Осмотревшись по сторонам, я и вовсе понял, что один сейчас в парке. Чем не искушение прямо тут глянуть что в свёртке?       В спешке я разворачивал свёрток, пытаясь предугадать, как он может повлиять на дело, а развернув его я понял. Да! Это действительно может изменить ситуацию. Если картина выстроилась в моей голове верно, то в скором времени я смогу получить долгожданное благословление от родителей, без которого браки в нашей деревне не считаются действительными.       Я всё смотрел на свёрток, пока в поле моего зрения не оказалось что-то светящееся. Рядом пролетела бабочка, от крыльев которой отскакивали искры. Внимательно я следил за тем, как летит это чудо, и заметил в воздухе много таких же бабочек. Все они неспешно летали оставляя за собой искры. Эта картина завораживала настолько, что у меня понемногу начинала кружиться голова. Невольно я протянул руку вперёд, чтобы убедиться в этом, но случайно коснулся пролетающей мимо бабочки. Искры от крылышек перескочили на мой плащ, который тут же загорелся. Не долго думая я сбросил с себя плащ и начал тушить его ногами, но огонь уже перескочил и на пожелтевшие листья, что украшали этот парк.       Прошло всего пару мгновений, а огонь уже, казалось бы, был повсюду. Осенний парк быстро превращался из оранжевого сада красоты в красную галерею уничтожения. Деревья, кусты, лавочки – вмиг покрывались красным огнём. Озарённый красотой этого ужасного события, я стоял и смотрел на то, как горит парк. Помочь ему я уже никак не мог, в одиночку я ничего не потушу. Скорее всего из деревни уже увидели пожар, поэтому мне остаётся только уходить отсюда как можно скорее.       Крепко сжимая свёрток в руке, я бежал из парка наиболее безопасными путями. Парку я не помогу, а вот решить ситуацию с делом родителей могу. Сейчас всё зависит только от того, как скоро я доберусь до департамента. Это было странное ощущение. Всё происходящее не фоне начало мутнеть и сливаться в один цвет. Я бежал в сторону деревни, а этот цвет пытался поглотить меня. Чем быстрее я бежал, тем дальше казалась деревня. Происходящее всё больше и больше походило на сон, из которого я не мог вырваться. В какой-то момент я разогнался так, что уже не мог отследить касаются ли мои ноги земли. Это и стало моей ошибкой, ведь из-за этого я за что-то перецепился и упал лицом в землю. Перевернувшись на спину, я наблюдал как красный цвет заполонял всё вокруг, но обходил меня стороной. Моя первая попытка встать быстро провалилась. Голова кружилась, а ноги не держали. Что-то странное происходило вокруг, а я отключился.

***

      – Стабилизировать ситуацию до конца не выйдет, сами понимаете, – говорила владелица неизвестного мне голоса.       – Церковь идёт навстречу. В будущем мы бы хотели видеть его в роли дознавателя, – произнёс владелец уже мужского голоса.       Я не смог определить участников диалога, а увидеть лица с первого раза не вышло. С трудом я открыл глаза, но рядом уже был только один человек.       – А, вы проснулись, – слегка писклявым голосом произнесла девушка рядом.       Я попытался приподняться, но почувствовал обжигающую боль в груди.       – Не пытайтесь вставать. Какое-то время вас будут беспокоить боли в мышцах…       – Я не боюсь боли, – не дал я договорить врачу.       – А вот ваш мозг так не думает. Вы будете испытывать чувство боли даже если боли быть не должно.       Женщина пододвинула стул к моей койке и села.       – Вас отравили Голубой Кровью. Это новый яд, действие которого полностью нейтрализовать пока не удавалось ранее, а…       – Кровь родственников должна помочь, – снова перебил я.       Женщина печально улыбнулась и вздохнула.       – Кровь родственников может только поддерживать жизнь вашего организма.       – Поддерживать – не значит вылечить?       – Верно. Видимо, ясность ума уже возвращается к вам.       – Мой ум был ясным и до этого, – начал возражать я.       – Вы, вроде как, не впервые услышали об этом яде. Должны знать, что он искажает ваше восприятие и понемногу будет разрушать вашу психику, – продолжала рассказывать врач.       – Но церковь заинтересована в том, чтобы это не произошло?       – Похоже, кто-то пришёл в сознание раньше, чем дал об этом знать, – улыбнулась врач. – Всё верно. Дознаватель Девос просил передать, что в свете последних событий вам будут позволять видеться с родителями. Знакомые образы помогут вам не сходить с ума.       Как только речь зашла о родителях, меня словно ударили током. Улика, у меня была улика!       – А что с моими вещами? – осматриваясь по сторонам поинтересовался я.       – Мне казалось, вы иначе будете реагировать на эту новость. Видимо, яд на вас так влияет. Ваши вещи у дознавателя Девоса.       – Почему?       – Вас отравили. Когда вас нашли, в руках вы держали склянку с ядом. Необходимо было изъять вещи, на которые мог попасть яд, чтобы он не мог распространиться. Вы порезались, когда упали.       Яд в склянке? Но мадам Рентари дала мне не склянку, там было что-то другое. Но что?       – Что-то не так?       Похоже, моё задумчивое выражение лица несколько смутило мою собеседницу.       – Нет, ничего, – солгал я.       Мадам Рентари передала мне вещь. Она действительно дала мне склянку с ядом, или там было что-то другое? Если там было что-то другое, то оно сейчас у дознавателя Девоса, у её мужа.       – В таком случае, я оставлю вас отдыхать, – произнесла врач, после чего встала и ушла.       В палате никого не было. Это такое стечение обстоятельств, или палату выделили специально для меня? Ладно, не важно. Нет времени отдыхать. У моей койки стояла вешалка с новым плащом, и тумбочка, на которой была новая одежда. Встать было и правда не так просто, поначалу болью отдавало чуть ли не в каждую частичку моего тела, но мне удалось превозмочь. Нужно встретиться с родителями, получить благословление и обрадовать любимую. А так же поговорить с дознавателем Девосом о том, что произошло. Нужно выяснить был ли пожар в парке. Если так, то меня могли отравить ещё до встречи с мадам Рентари. Надевая плащ я обдумывал слова, которые услышал, когда только пришёл в сознание. Церковь отметила меня. Они заинтересованы во мне. На что руководство готово пойти, чтобы я всё же стал дознавателем?       Выйдя из палаты меня тут же перехватила врач.       – Уже покидаете нас? Вам стоило бы отлежаться ещё какое-то время.       – Кажется, вы сказали, что я могу теперь видеться с родителями? Не хочу терять времени.       – В таком случае я сразу отдам вам лекарство.       Об этом я как-то не подумал.       – Вот, тут уже задействована кровь ваших родителей, – произнесла врач протягивая мне склянки.       – И как часто его принимать?       – В идеале чуть ли не ежечасно. Но у вас нет столько родственников, чтобы позволить себе такую роскошь, насколько мне известно. Принимайте, как почувствуете, что что-то идёт не так.       Любопытно получается. Моя психика теперь под угрозой, а всё, что я могу – это только поддерживать её стабильность. И меня спокойно выпускают из больницы. Есть вероятность того, что я могу слететь с катушек в любой момент, а мне даже выдали мой значок для пропуска в наш департамент.       С этими мыслями я и пошёл в департамент. В теории, уже сегодня я могу получить благословление от родителей, после этого церковь сможет утвердить наш брак. Интересно, как стоит преподнести эту новость…       – А, уже вернулся, – прервал мои размышления голос сбоку.       Почему меня постоянно перебивают?       – От меня не избавиться так просто, – сказал я, не оборачиваясь на голос сослуживца.       – Погоди, тебе тут письмо.       – Нет времени, у меня встреча.       Хоть от самого короля, мне сейчас не до этого. Одержимый мыслями о встрече, я шёл к камерам просто по инерции.       – Пожалуйста, оставьте свои вещи снаружи, – обратился ко мне стражник.       – Простите? – переспросил я.       – В эту камеру запрещено проносить посторонние предметы, – проговорил мужчина смотря мне прямо в глаза.       – У меня только мой значок и лекарство.       – Пожалуйста, оставьте их тут, – повторил стражник.       – Это лекарство мне необходимо постоянно держать при себе, – начал я объяснять, – иначе мне не поздоровится. А потом и вам не поздоровится.       – Господин Девос приказал оставлять снаружи все вещи, – настаивал стражник.       – Господин Девос вообще-то… – начал было я.       – А что Господин Девос? – послышалось с другого конца коридора.       О, замечательно, он тут. Уж он-то сможет объяснить этому никчёмному охраннику почему я прав. Странно вообще, что он смог расслышать наш разговор, а мы смогли услышать его. В камерах, что находились тут, нередко пытали заключённых, поэтому тут то и дело играла музыка боли.       – Как вы себя чувствуете? Быстро вас выписали, – обратился ко мне дознаватель.       – Я бы чувствовал себя прекраснее, если бы меня пропустили с моим лекарством, – приподняв нос сказал я.       – Ну вы же знаете правила.       – Господин Девос, без этого лекарства моё здоровье под угрозой, – настаивал я.       – Это будет вам напоминанием о том, что время вашей встречи ограничено, – произнёс дознаватель и протянул руку, – давайте ваше лекарство.       С ним я спорить уже не мог. Пришлось отдать свои вещи и зайти в камеру. В камере было светло.       – Сынок! – сорвалось с губ женщины преклонного возраста.       Она попыталась встать из-за стола, но забыла о кандалах, которые её сдерживали. Да уж, даже встать заключённые не могут по собственному желанию. Рядом сидел отец, который спокойно смотрел на меня.       – Наконец-то свиделись, сынок, – холодно произнёс отец.       Я знал о его негодовании. Надеюсь, нашим разговором я смогу от него избавиться.       – Привет, мам, пап, – сказал я сажаясь за стол.       Я взял за руки маму.       – Такой бледный, – её глаза бегали из стороны в сторону, рассматривая меня всего, – совсем заработался?       – Уж так заработался, что про родных отца и мать забыл, – сказал папа слегка отодвинувшись.       Я просто сидел и смотрел ему в глаза, ожидая какой-то реакции. Но он смотрел не отводя взгляда.       – Думай о чём говоришь, – сказала мать, – мы же столько не виделись.       – Меня не допускают к делу, как заинтересованное лицо, – произнёс я, продолжая смотреть на отца.       – Тоже мне заинтересованное лицо. Чем ты так был заинтересован? Уж я-то думал, что родной сын сможет вытащить отсюда, сможет во всём разобраться.       – Сейчас главное, что мы снова вместе, – сказала мать, поглаживая мою руку.       Она это сказала, но не отрицает слова, сказанные отцом?       – Как ты вообще? – полушёпотом спросила мать.       – Жениться надумал, – кратко ответил я.       Глаза матери и отца округлились.       – Ты что, до сих пор с той… – голос отца теперь звучал ещё более недовольно.       – Да, мы всё уже обдумали.       – Я говорю вам нет, – твёрдо настоял на своём отец.       – Да про их семью такие слухи ходят, что вообще лучше подальше от них всех держаться. Мы думали, вы больше не будете вместе, – добавила мать.       Мать немного отодвинулась, освободив мои ладони.       – Про меня тоже будут слухи ходить. Когда звание получу.       – Я так и знал, что эта служба до добра тебя не доведёт, – продолжал ворчать отец.       В комнате как-то начало становиться душно.       – Я помог многим людям, – начал говорить я, смотря на свои ладони, – и мои труды не остались незамеченными.       – Твои родители остались незамеченными, – не останавливался негодовать отец.       – Я. Каждый день. Думал о том. Как бы мне. Попасть сюда, – зло процедил я сквозь зубы.       Матерь попыталась снова взять меня за ладони, но я быстро спрятал их в карман.       – Меня уже допускают к вам, а значит не исключено, что я смогу хоть как-то повлиять на дело.       Я уже не смотрел ни на отца, ни на матерь, а просто смотрел на ржавый стол. Зачем делать такие душные камеры?       – Первым делом, я пришёл сюда, к вам, ради того, чтобы вы осуждали меня?       Они бы явно перестали осуждать меня, будь у меня статус выше. Статус, да. Я думал об этом и тёр значок в кармане. Значок? Разве его не должны были тоже забрать?       – Нам тоже было нелегко… – начала объясняться матерь.       – Вы просто сидели в камере! – сорвался я.       В висках стрельнуло, а я ударил руками по столу. Теперь в их глазах читался страх. Уже не осуждение. Значит, вот так просто можно поменять эмоцию человеку? Испугать?       На лбу начали появляться капельки пота. Здесь стало очень жарко, но меня пробрала дрожь. Мне бы лекарство. Нужно достать лекарство. Я встал и повернулся к двери. Подняв руку, чтобы постучать, я почувствовал острую боль в затылке. Нужно действовать быстрее.       Дверь всегда запиралась снаружи, чтобы узники не могли выбрать отсюда даже если найдут как избавиться от кандалов. На мой стук стража снаружи не реагировала.       – Открывай!       Но дверь так и не открылась. Что это? Предательство? Не важно. Пока не важно, нужно решить, что делать дальше.       – Снова нас бросаешь? – послышалось сзади.       Отец ничего не понимает. Они оба ничего не понимают. Голубая Кровь может убить их сына у них же на глазах, а они будут сидеть и дальше бухтеть? Уж так ли мне нужно их отсюда спасать? Уж не проще ли мне было бы, без их нареканий? Я обернулся, чтобы посмотреть на отца. Я смотрел на него и вглядывался, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос.       Боль с затылка переходила на спину. А что если они откажутся делиться кровью? Что если они настолько не захотят свадьбы, что пойдут на такой шаг? Уж не было бы мне проще, если их кровь будет для меня в свободном доступе?       – Давай, решайся, – произнёс кто-то.       Кто это был? Отец ничего не говорил, рот матери тоже был закрытым. Кто-то вообще что-то говорил?       – На что, сынок? – спросила матерь.       Это был мой голос? Важно ли это сейчас? Сейчас важнее то, какое решение я приму. Мой взгляд метался по всей камере, в надежде увидеть что-то, что поможет мне решить мою текущую проблему.       Пока я не вспомнил, что в кармане у меня мой значок. Цельный, сделанный из метала и с острыми углами. Этот значок был символом, олицетворением порядка, которому я должен придерживаться. Каждый должен его придерживаться, чтобы жить в безопасности и мире. Хотя кто его знает, что этот порядок из себя вообще представляет? Только вышестоящие по должности. Приблизившись к церкви ближе, можно будет узнать ответы на многие вопросы, что так долго меня терзают. Но я не смогу к ним приблизиться будучи мёртвым. Мне нужна кровь.       Я опустил руку в карман. Сколько я вот так уже стою? Пальцы обхватили значок. Пару секунд или вечность? Я высунул руку так, что рукав скрывал мою ладонь. Пару секунд на жертву, чтобы узнать ответы, или сдаться и умереть сейчас? Один шаг навстречу будущему, или один шаг навстречу к смерти? Глаза матери блестели, словно она понимала к чему ведёт ход моих мыслей. Она уже многое понимает. Ей уже не нужны ответы на её вопросы. Я скинул плащ и подойдя к отцу схватил его за волосы, и ударил значком в шею. Конечно, это был не нож, поэтому пришлось пару раз ударить да надавить хорошенько, чтобы кровь полилась из его горла. Каждый замах отдавал болью то в руку, то в ногу, то в голову.       Мать истошно закричала, а отец лишь в ужасе хрипел. Мать пыталась вырваться из кандалов, но те были крепко приделаны к столу. Кровь с горла отца начала стекать вниз, нельзя было терять времени, и я начал её пить. Но и о матери нельзя забывать. Её нужно было успокоить. Мне не хотелось её мучать так, как отца, поэтому я закрыл глаза, и представил, что все звуки издаются из других камер. Через минуту я открыл глаза. Шея матери была красная от крови, которую я вскоре тоже начал пить.       Через несколько минут начало приходить облегчение. Мышцы понемногу расслаблялись, а боль проходила. И зачем тогда лекарство, если можно просто пить кровь? Вместе с облегчением приходило и осознание того, что рано или поздно отсюда мне придётся выйти, а там за дверью строит стражник.       Я снова накинул плащ. Окровавленный значок я спрятал в карман, и направился к двери. Нужно скинуть ответственность за случившееся на кого-нибудь другого. Да, тот невежда, что по ту сторону двери, что не хотел пускать меня с лекарством, пусть он поплатится. Левой рукой я снова сжал значок в кармане, а правой рукой снова постучал в железную дверь. Стоило мне только прикоснуться к металлу, как дверь отворилась, словно она и вовсе не была заперта.       Не спеша я сделал небольшой шаг вперёд, чтобы боковым зрением можно было оценить ситуацию. Стражника не было, однако справа стоял дознаватель Девос, и, скрестив руки на груди, упирался спиной в стену.       – Похоже, стоило оставить вам лекарство, – слегка повернув голову в мою сторону, молвил дознаватель.       Я продолжал стоять на месте и всё ещё сжимал значок. Но он мне бы не помог. Дознаватель Девос был вооружён.       – Просто закройте за собой дверь, и идите заниматься своими делами, словно ничего не произошло. Мы разберёмся, – безразлично проговорил мужчина.       И не ничего больше объяснив, дознаватель Девос ушёл. То есть мне это спускают с рук? Вот так просто? Из-за Голубой Крови?       Нужно было обдумать дальнейшие действия. Выпитого объёма крови должно хватить дольше, чем лекарство, но нужно будет сделать переливание крови из трупов, иначе это всё было зря. У меня на столе было дело про одно каннибала, который умеет искусно проворачивать подобные вещи. Дело его я ещё не закрыл, чем стоит воспользоваться.       Но поиск информации пришлось отложить. На столе у меня лежало письмо, о котором мне говорили до встречи с родителями, когда я пришёл сюда. На письме была печатка с изображением розы и двух крыльев – письмо от любимой. Быстро вскрыв конверт, я начал изучать содержимое.       «Здравствуй. Пишу тебе на работу, потому что знаю, что дома у себя ты вряд ли будешь. Сегодня вечером нам с тобой нужно будет поговорить о вещах, которые будут не по душе ни тебе, ни мне. Очень важно, чтобы ты пришёл, потому что другой возможности у нас может и не быть. Приходи к закату на склон, что за парком. Я буду у дерева.»       И снизу после текста была подпись с инициалами «А. М.». Она что, думала, что я не пойму от кого это письмо? Я знал, что это она, потому что никто другой из её семьи мне бы не написал.       Я взглянул в окно. Чтобы успеть вовремя – мне нужно выдвигаться прямо сейчас, поэтому я решил не медлить. Погода с каждым днём становилась всё омерзительнее. Холода приближались всё стремительнее. Чем ближе я подходил к парку, тем темнее становилось небо. Парк тоже был очень тёмным. Уже не было жёлтых листьев, что совсем недавно разлетались от дуновения ветра. Только обугленные деревья и обожжённый булыжник под ногами. Значит пожар был, мне не привиделось это. Интересно, а живительное масло, которым смазывалась скрипка, которую подарил мистер Геллиас, сможет залечить эти деревья? Вернётся ли парк в прежнее своё состояние? Помимо парка я обдумывал и содержимое письма. Крайне тревожное ощущение, но возможно, оно пройдёт, когда я расскажу, что наша свадьба больше не зависит от моих родителей.       Она стояла у дерева, как и было сказано в письме, и смотрела куда-то за склон. Девушка первая нарушила молчание:       – Элеонор, я должна тебе кое-о-чём рассказать.       Я стоял на расстоянии метра от неё, но даже тут чувствовал, как она напряжена.       – И показать, – всё так же не оборачиваясь добавила она.       Не зная, чего ожидать от этого разговора, я начал нервничать ещё сильнее. Мне ведь тоже нужно ей кое-что рассказать. Кое-что о своих родителях.       – Из поколения в поколение, старшему ребёнку нашей семьи всегда доставался древний дар. Так его называли многие члены нашей семьи, но для меня он проклятие. Проклятие, которое переходит от родителя к ребёнку, от старшего к младшему. Проклятие, которое на даёт спокойно существовать.       Вместе с её словами я чувствовал, как атмосфера наполняется тревогой. Но это не единственное, что происходило тут. Присматриваясь к волосам моей собеседницы, я заметил, что они начинают отдавать оранжевым свечением. Ветер трепетал её лёгкое платье, а небо уже полностью затянулось чёрными тучами. Мы стояли на склоне, ветер тут был нередким гостем.       – Сначала моя старшая сестра, сейчас я, и дальше это перейдёт моей младшей сестре.       Я помню Мэрид, но не знал, что есть ещё и старшая сестра. Но сейчас это не играло никакой роли.       – О каком проклятии речь?       – Один дух, что стал воплощением чувства неразделённой любви. Он преследует всех членов нашей семьи вплоть до самой смерти. Зачастую к этой смерти он и приводит. По легенде, этот дух принёс столько несчастья другим, что появился другой дух – воплощение справедливости. Он же должен был удерживать неразделённую любовь. И так было какое-то время, пока обладатель этого духа не влюбился. Дух неразделённой любви сделал всё, чтобы дух справедливости страдал, и ради любви переступил через свои принципы. Спасти любовь не удалось. Это омрачило дух справедливости, и он начал судить не смотря на то, справедливо это или нет. Это история появления Проклятого Синода. Проклятый чувством любви, он проклинает других. Сейчас у Проклятого Синода нет сущности, но он идёт сюда. Идёт, чтобы вновь наказать духа, который со мной с самого начала, с моего рождения.       – Как же это могут называть даром?       Я услышал лёгкий нервный смешок, но чувствовал, что ей было не до смеха. Я продолжал стоять в недоумении, ожидая каких-либо слов, но вместо этого произошло другое.       – Кто-то использует силу духа в своих целях.       В воздухе послышалось лёгкое дрожание. Словно что-то натягивалось до предела и вот-вот порвётся. Это продлилось всего пару секунд и вскоре переросло в музыку. Да, она взяла с собой ту новую скрипку и играла у дерева стоя ко мне спиной. Мелодия всё разрасталась и разрасталась. Я уже не мог поверить, что это воспроизводится одним инструментом. Звуков было так много, что создавалось ощущение полёта. И не просто полёта, это было такое же трепещущее ощущение, как и от взгляда во влюблённые глаза, как от первого поцелуя, и как от первого объятия.       Я настолько заслушался, что не сразу понял, как боль меня подкосила. Я упал опёршись на колено. Музыка прекратилась.       – Что произошло?       – Чёрт возьми! Должно быть это Голубая Кровь, – сквозь зубы процедил я.       Боль в груди усиливалась, а меня не покидало чувство, что я вот-вот упаду без сознания.       – Что? Какая кровь? – недоумевающе смотрела на меня любовь моего сердца.       – Меня отравили. Это название яда, его действие обычно губит организм разрушая понемногу психику.       Я засунул руку в карман, панически ища в нём заветную склянку. Найдя её я в спешке начал подносить ко рту, чтобы принять лекарство, но увидел взгляд, который никогда не забуду. Взгляд страха, ужаса и безумия, который не сходил с лица моей возлюбленной. На её раскрытых до предела глазах наворачивались слёзы, а от волос отскакивали искорки.       – Это не яд, Элеонор, – переходя на плач говорила она. – Это не яд.       Я смотрел на то, что с ней происходит и не понимал, о чём она, но вскоре дрожащим голосом она добавила:       – Синод отметил тебя.       В каждом её слове я чувствовал, что она вот-вот сорвётся на крик. Она просто стояла, но в глазах её пылал огонь. И не только в глазах. Дерево, у которого она совсем недавно играла на скрипке, воспылало. Оно горело красным пламенем, таким же, как и тогда в парке, а ветер задорно развивал языки пламени в разные стороны.       – Адма, я вижу, как горит дерево, – произнёс я смотря на пылающий силуэт. – Яд действует.       – Это я его подожгла.       – Но как?       – С помощью музыки я могу высвобождать духа. Он давно мне говорит о том, что Проклятый Синод направляется сюда, но он не мог понять, как его засекли. Когда Синод появится здесь, он убьёт меня и всех членов нашей семьи.       – Наверняка можно спрятаться от него. Адма, мы убежим!       И словно в доказательство своих слов, через боль я поднялся.       – Мы убежим туда, где нас никто не найдёт, – сказал я протягивая руку.       На глазах у девушки наворачивались слёзы, а ветер усилился настолько, что сам смывал слёзы с её щёк.       – Убежать не выйдет, Элеонор. А вот спрятаться можно. Я поэтому сюда и пришла.       – Но где, Адма? Где мы тут можем спрятаться?       – Не мы, Элеонор. Только я одна. Это дерево поглотит меня, и я застыну там до тех пор, пока Синод не уйдёт.       Что значит «застыну»? Что значит «дерево поглотит» !?       – Я не понимаю.       Адма смотрела на меня и уже рыдала. Она делала шаг за шагом, но двигалась не ко мне, а к дереву. Она приближалась к нему спиной, а я чувствовал, что она отдаляется куда-то в далёкую неизвестность. Я хотел было схватить её, не дать ей этого сделать, но не смог. Я сделал глоток из склянки и попытался сделать шаг вперёд, но снова упал на колено. Тогда я попытался ещё раз, и упал плашмя. Я лежал и пытался ползти к Адме, ползти к горящему дереву, в которое она заходила, но не мог. А в какой-то момент я и вовсе отключился. Снова.       Когда я пришёл в сознание – рядом уже никого не было. Только чёрное обугленное дерево, и застывший силуэт девушки в нём. Она стояла прямо посередине таким образом, что кора словно росла всё это время вокруг неё, словно всё так и должно быть.       Несколько дней я провёл у этого дерева обдумывая всё произошедшее. В голове ничего не укладывалось. То ли от упадка сил, ибо я тут без еды сижу. То ли от всего этого безумия, что мне пришлось пережить эмоционально. Что случилось с Адмой? Как долго она пробудет в таком состоянии и как её вернуть потом? Что сделает со мной Проклятый Синод? И почему Голубая Кровь больше не вызывает боль?       – Элеонор?       Знакомый голос прервал мои мысли.       – Элеонор, я повсюду вас искал.       Я обернулся, чтобы посмотреть на того, кто прервал мои размышления.       – Эта новость может привести вас в шок, так что будьте готовы, – с волнением протараторил паренёк. – Департамент недавно обнаружил два трупа. Мистер и миссис Голь, ваши родители, мертвы.       Я смотрел в глаза этого новенького с определённым холодом. Я буквально почувствовал холод, который исходит от меня, и паренёк тоже.       – Мистер Голь?       – Не знаю, что там решила церковь, но это дело я беру себе.