Машенька и Медведь

Геля стояла у бетонной стены тюремного корпуса, зябко кутаясь в темную хлопковую робу, и лениво наблюдала, как сокамерницы и другие заключенные гоняют мяч по площадке. Роба была достаточно тонкой для прогулок в мае, поскольку ночи были еще холодными. Да и май в Мордовии был на порядок холоднее, чем погода в столице. Но выбрать было не из чего. Это был единственный комплект одежды, который выдавался постоялицам женской трудовой колонии общего режима. Следующий комплект она получит в банный день, да и тот ничем не будет отличаться от этого. Поэтому разницы нет. Но, кроме тела в тонком шмотье, мерзла и голова. Геля провела ладонью по чуть заметному «ежику» на бритой голове и попыталась потереть пальцами кожу, чтобы хоть так согреться. «Блин, как в армию пошла», — скривилась она, выражая всю степень брезгливости к своему внешнему виду. Голову накрыть было нечем. От её нехитрого движения кожу стало покалывать, и легкое тепло побежало по позвоночнику вниз волной мелких мурашек. Волоски на теле стали дыбом, отчего девушка передернула плечами и уткнулась щекою в тонкий хлопок чуть ниже плеча, вобрав голову и обняв себя руками. Прохладный ветер вынуждал двигаться, не застаиваться на месте, но Геля стояла неподвижно, будто воробей на ветке. Ее не привлекала эта чисто мужская игра, в которой упорно гоняли ногами мяч, не забывая награждать друг друга чисто по-женски тычками, пинками и дерганием за волосы. И она не понимала, что привлекает в ней остальных заключённых. Скорее всего отсутствие других доступных развлечений или элементарное желание согреться. Она проследила за Кет, передавшей мяч Седе и получившей ощутимый тычок по груди от воблоподобной представительницы соперников. Женщина скривилась и согнулась пополам от боли. Геля поморщилась, прекрасно понимая, что она чувствует. Личный опыт общения с сокамерницами в первые сутки был богат на такие зубодробильные ощущения. Вот уже минуло две недели, как она попала сюда. Поначалу было страшно и жутко обидно, за совершенно глупую причину попасться, а после, по размышлении, она поняла, что лучше так, чем чья-то смерть по нелепому стечению обстоятельств. Тем более мстительница из нее вышла никакая. Скорее мелкая пакостница. Ее желанием было отомстить старшим Орлову и Вершинину, пусть даже руками их собственных детей, заставить их страдать от невозможности что либо сделать. Но как это сделать, она так и не увидела. А после и возможности не стало. Пришлось бежать и спасать свою жизнь. Но спустя минуту она улыбнулась. И в этой улыбке были и боль, и отчаяние, и доля злорадства. Вспомнился процесс и её ответ на вопрос прокурора: где она взяла препарат и по какой причине согласилась на это. Скрывать правду и таким образом топить себя Геля была не намерена. Не для того она приехала в столицу и разыскала своего папеньку и его равнодушно наблюдавшего за насилием над ее матерью товарища, чтобы взять на себя чужую вину. Покрывать действия Кристины она не собиралась, как не собиралась и одна мотать срок. Вехновская активно сотрудничала со следствием и топила потенциальную родню. А затем вспомнилось и шокированное лицо папеньки, — ежа ему в кровать! — когда она представилась его дочерью. Гамму чувств, отразившуюся на сытом холёном лице. Сначала яростное отрицание, затем сменившееся злостью и недоверием, а после и узнавание в ней черт матери. Видимо, память отнюдь не избирательна. Под конец процесса он сидел соляным столбом, бледный, разочарованный. Единственное, о чем она умолчала, так это о насилии. «Пожалела старика» — знала, что на зоне он не выживет, да и исчезновение дочери неплохо подкосило его, словно забрав добрый десяток лет жизни.  — Ну что ты тут притулилась? Замерзла, небось, — Кет стянула с себя куртку и накинула её на узкие девичьи плечи. — Побегала бы с нами, хоть согрелась бы. — женщина приобняла Гелю за плечи и поцеловала в висок. Ангелина вскинулась. Резкие слова готовы были слететь с языка многоярусной бранью, но женщина притянула ее к себе, снисходительно улыбаясь.  — Да ты не кипятись, понимаю, помню что не любишь футбол. Но согреваться как-то надо. Смотри, уже посинела вся. Губы, что мой зомби. — она как фокусник Кио достала из ниоткуда широкую, пеструю, прорезиненную повязку на голову и надела Геле на голову, плотно прижав и уши.  — Зачем ты… — Геля не договорила, но видимо Кет и так поняла, о чём та её спрашивает. Кет взяла ее под свое крыло с первой минуты появления в тюремном блоке. Словно гид-историк, проводивший экскурсию в музее, она точно так же ходила за Вехновской следом и объясняла, что и к чему. В первый вечер женщина всего лишь присматривалась, и ее интерес вызывал у Гели неподдельный страх. Отчего Вехновская забилась на койку и сидела как мышь под веником. Кет продолжала следить за ней пристальным взглядом черных глаз, заставляя девушку нервно вздрагивать. Ночью Геля почти не спала. Все ожидала, открыв глаза, почувствовать лезвие ножа у горла, как проснется. Но ничего подобного не случилось. Поутру, будто бы решив что-то для себя, Кет, как показалось Вехновской, с жуткой улыбкой на лице подошла к ней и сказала:  — Держись поближе ко мне и никто тебя не посмеет тронуть. Геля, от накатившей волны страха (а вдруг загонит перо* под ребро) не нашла в себе сил, чтобы ответить и лишь кивнула на это предложение. Ангелина вновь бросила украдкой взгляд на Кет. Та расслабленно стояла рядом, подпирая лопатками ту же бетонную стену, облокотившись на нее ногой. Порывшись в кармане, она достала пачку сигарет не первой свежести и щелчком вытряхнула одну табачную палочку, вытягивая её зажав губами фильтр. Вообще, насколько заметила Геля, сигареты с фильтром были на зоне огромной редкостью. Обычно девчонки дымили, временами стреляя друг у друга те что попроще. Вроде Примы или Беломора. Вехновская не говоря ни слова чуть придвинулась ближе. Ей нравился запах этих сигарет, хотя, когда курил такие кто-то еще, её раздражало. А может дело и не в сигаретах вовсе? Может это сама Кет оказывала на неё столь магнетическое действие? Боже… Она не знала и не хотела знать. Достаточно, что эта немолодая с виду (только с виду — Кет было чуть больше тридцати) женщина стояла рядом. Достаточно, что Геля могла наблюдать, как тонкая сизая струйка густого дыма поднимается вверх, и извиваясь буквально танцует вокруг коротко стриженой макушки, пока не исчезнет, не растворится в воздухе. В такие моменты она жадно, с наслаждением, граничащим с экстазом, втягивала в себя пахнущий жженой листвой и ментолом воздух. С мазохистским наслаждением прикрывала глаза, представляя, что это курит сидя у старой беленой печки отец… Отец, которого никогда не было рядом. Отец, к которому она мечтала прижаться, в особо трудные моменты. Отец, который даже не знал о ее существовании. Геля хмыкнула и открыла глаза. Кет смотрела на нее, прищурив левый глаз.  — Не думай… о чём бы ты ни думала сейчас, отбрось как ненужную эмоцию. Ни к чему изводить себя.  — Ты знаешь, о чем я думала? — Геля озадаченно глянула на соседку по камере. Неужели она что-то произнесла вслух?  — Нет, откуда, я же не ясновидящая, — Кет оттолкнулась от стены и привалилась к ней уже плечом, разглядывая точеный профиль девушки. — Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что ты снова думала об отце. А я разве похожа на дуру? Вехновская усмехнулась, чуть кривя губой, и покачала головой.  — Никогда. Иногда мне кажется, что ты самый здравомыслящий человек во всей колонии. Вот взять хоть Седу. Проста, как три китайца, груба и бесхитростна, импульсивна и до примитивизма предсказуема. Отсюда и все её беды. Или Ирэн. Ядовитая змея ей сестра. Таких злобных сук я не встречала. Она даст вперед сто очков даже моей снобке-сестрице. Гонору, презрения как у Снежной королевы, а в действительности быдло быдлом. Кет усмехнулась затушив прогоревшую до фильтра сигарету об стену барака и оттолкнулась от стены, приобняв Гелю за плечи.  — Пошли к корпусу, сейчас будет сигнал на обед, — Женщины медленно побрели к открытой двери барака, вполголоса переговариваясь между собой. — А ты как всегда точна в характеристиках. Да, здесь все без прикрас. Никто не станет казаться лучше, чем есть на самом деле. В таком месте обнажаются все хитро спрятанные пороки и поступки. Как же тебя все-таки угораздило попасть сюда?  — Элементарные обида и глупость вкупе с неискушенностью и самонадеянностью.  — Горючая смесь, однако. Расскажешь? — Кет бросила заинтересованный взгляд на девушку идущую рядом. Эх, молодость, глупость и доверчивость, вот таких как эта девочка и губят жернова системы правосудия. Но эту девчонку она Катерина Виннер, майор полиции, работающая под прикрытием вот уже второй год в деле о преступном синдикате наркоторговцев и торговцев живым товаром, ни за что не упустит. Не позволит сломать и пройтись катком. Доведет свое дело до логического завершения и приложит все силы, чтобы вытащить девочку отсюда. Поддавшись порыву Кет повернула голову и поцеловала девушку в висок.  — Расскажешь? — вновь повторила, выдёргивая Гелю из мрачных мыслей.  — Расскажу… когда-нибудь… Прозвучавший гудок прервал их беседу и женщины бодро заспешили в столовую. После обеда их ждала работа. Вехновскую определили в прачечную. Стирка была нехитрым делом. Геля не из робкого десятка привычная как к ручной стирке, так и машинной, прекрасно знала с какой стороны подойти к куску мыла и тазу с водой. Но тут оказалось все намного сложнее. Белье заключенных следовало перебрать по категориям не только по цвету: светлое и темное, но и по статусу сидельцев. И не дай бог перепутать белье авторитетов с остальным. Геля автоматически потрогала рукой скулу. Еще не полностью сошедший синяк красовался бледно-салатовым оттенком, делая и без того светлую кожу девушки и вовсе потусторонней.  — Чшшш, — Кет аккуратно отвела ее пальцы от щеки. — Не трогай. Все еще болит?  — Уже нет, почти, просто вспомнилось, — Геля улыбнулась и, взяв пустую миску, встала у стола раздачи, сунув попутно в карман и ложку. Кет примостилась в очереди позади неё. Девушку хотелось прижать к груди, утешить. Хотя никогда раньше такие желания в груди Кет не возникали. «Умерь- ка пыл, Кетти… — мысленно отдернула она себя.— И сама проколешься и девочку не спасешь. А то ведь кое-кто может и воспользоваться твоей слабостью, чтобы давить на тебя». А у Гели по спине бежали мурашки. От близости нравившейся женщины (да, она смогла наконец признаться себе в этом), от ее горячего дыхания на своем затылке, от ощущения силы и непоколебимости, буквально пропитывающей воздух в пределах метра, от мощности её ауры. *** Лето пришло в Фомино с необычно жарким солнцем и цветущими в саду рододендронами, безусловной гордостью Лёньки, и пьянящим ароматом азалий и магнолий в зимнем саду, что Стас устроил для Лёньки, загоревшегося облагородить участок элементами ландшафтного дизайна, вроде скульптур и буйно цветущей растительности и как минимум подобие сочинского дендрария, проще говоря, зимний сад, в котором бы Васнецов с присущей ему маниакальной педантичностью выращивал полюбившиеся редкие растения, и тем самым восстановить в их маленькой молодой семье подобие покоя. Потому как неугомонный Лёнька, не умеющий и по всей видимости не желающий сидеть на попе ровно, выел весь мозг чайной ложечкой, желая и Стаса приобщить к садово-огородной истерии, накрывшей Фомино с наступлением весны. По всему поселку: то тут, то там, были слышны рев газонокосилок шум поливальных установок и утренняя перекличка соседей, встававших с петухами и торчащих на своих приусадебных участках до вечерней зорьки, с редкими перерывами на обед и ужин. Ленька тоскливо стоял то на балконе, то у окна в ванной, с завистью посматривая на соседские владения, приобщив к этому делу и Потапыча. Тот ходил за ним хвостом, лез на перила и поскуливал время от времени, словно отвечая на жалостливые комментарии Лёньки по поводу его бесцельного существования в доме. И Стас не выдержал. Вместе с Николаем съездил в строительный гипермаркет, бывшее детище Орлова, а ныне его собственную вотчину. Выписал материалы, заказал рамы с чуть затемненным стеклом, и через неделю, доставив все на участок с видом Наполеона, расположившимся под Бородино, отдавал приказы. Как заправский сапожник мысленно крыл нерадивых сотрудников и бездарных сборщиков трехэтажным русским, с каждой минутой повышая свой внутренний градус обсценности, который с каждым словом и взмахом рук, становился выше и сжег бы не одну административную шишку. Интеллигент в нем заставлял сдерживаться и как на уроках первоклассникам вдалбливать в головы сих трудяг, как и что надо делать. Но где-то через час у него закрались вполне обоснованные причины подозревать, что мужики в телогрейках, работавшие в холдинге последний десяток лет попросту валяют дурака, испытывают предел его терпения. Постановив сие предположение верным, он махнул рукой и скрылся в доме, буркнув Лёньке: «давай-ка дальше сам командуй». Лёнька проводил его взглядом и взялся командовать вместо него. Через сутки с небольшим огромное помещение из стекла было собрано. Оставалось лишь уложить тротуарную плитку, сделав разнонаправленные дорожки и несколько кованых удобных скамей. Электрики подводили освещение, заглубляя трубы с проводами в землю. Поверх оставляя лишь короткие пеньки с нарезанной резьбой, к которым и крепились фонари, и укладывали туда же трубы для системы полива. А еще через неделю у ворот остановился грузовичок от садово огородного торгового комплекса «Флокс», из-за низких бортов выглядывали горшки и кадки с растениями, многие уже набили бутоны и частично радовали глаз гроздьями соцветий. Лёнька лишь радостно вздыхал и указывал, куда поставить то или иное приобретение. И уже к вечеру участок радовал жильцов теремка яркими красками. Как бы то ни было и как бы ни был удовлетворен Васнецов, долгого отдыха не получилось. Уставленные за стеклами растения, как и высаженные в саду требовали полива и ухода, и Лёнька впрягся в работу. Еще через пару дней на участке появились садовые скульптуры в виде гномов, ежей, улиток и миниатюрных зверушек, то тут, то там выглядывавших из-под куста. Потапыч следил за всем этим сумасшествием, накрывшим хозяев со скепсисом бывалого дачника во взгляде, поскуливал в сторону подросшего белого комочка, которого когда-то подкармливал нарезкой из свиной прослойки, как бы советуясь, и время от времени, пока не видит никто, задирал ногу над каждой скульптурой. Объяснять ему, что участок и так наш и метить его не надо, было делом бесполезным и нервозатратным. Лёнька, злившийся поначалу, махнул на него рукой, решив, что после польет все скульптуры водой на ночь, смоет следы потапычевой самодеятельности. Неделя сменяла неделю, а фронт работ, казалось, был неиссякаем. Стас, глядя на еле таскавшего к вечеру ноги Леньку, лишь качал головой и помалкивал, стараясь в силу возможностей помогать супругу. Жизнь вошла в размеренное русло и ничего не предвещало… А что она могла предвещать? На горизонте забрезжила поездка в Австрию, которую Стас запланировал на начало июня. Провести неделю в австрийских Альпах было мечтой их обоих, но дела холдинга не сулили даже минуты свободного времени. Лёнька решил не ехать. Он рассудил здраво: сидеть в отеле в одиночестве, не зная, чем занять себя, пока Стас занят делами и ждать, когда он освободится, ему было не комфортно. Это могло быть и днем, и поздно вечером. Какой же это отдых? А тут, дома у него и участок, требующий ухода и полива, Владимир Степанович в помощниках и собеседниках, да и Снежок с Потапычем. Словно услышав, что говорят о нем, кот выглянул из-под кровати и повел носом пуговкой. За время своей коротенькой жизни он успел как лягушка-путешественница сменить три места жительства. Пока Лёнька, сбежав от Стаса, лежал больной, за Снежком присматривала Окси, затем, едва обвыкнув на новом месте, он вернулся к Лёне, а когда и Васнецов, и Стас оказались в больнице, Снежок попал на попечение Виталия. На короткий срок флигель охраны стал ему домом. Но теперь, он перебрался в хоромы. Хозяин нежил и гладил его, но большую часть времени он проводил на мягкой лежанке Потапыча, то греясь у него под боком, то прячась в стасовом берце. Ленька был во «Флоксе», когда позвонил Стас и обрадовал своим возвращением. Неделя была плодотворной во всех смыслах и ждавший его с нетерпением Ленька едва ли не подпрыгивал, шагая к машине. Сев в салон и пристегнувшись, он положил влажные от волнения и внутренней эйфории руки на руль и вздохнул. Права он получил месяц назад. А вот опыта пока не накатал. Поэтому ездил медленно и не совсем уверенно. Да и нужды особой не было садиться за руль. А вот сегодня нужда заставила. Сломавший ногу два дня назад Николай скакал на костылях, а Виталий именно сегодня востребовал выходной, чтобы навестить заболевшую мать. И ничего не предвещало… И вообще, какой смысл вызывать такси, если он уже в городе? До посадки рейса из Вены оставалось немногим больше часа. Этого времени было достаточно, чтобы доехать до воздушной гавани. Ленька спокойно вырулил на трассу и покатил в Шереметьево. Выехав за третье транспортное кольцо, он почувствовал себя свободнее, а минут через пять остановил голосовавшей на трассе девушке в легкой ветровке с малышом на руках.  — Остановите, пожалуйста, у ближайшего супермаркета, — попросила она, уложив малыша на сидение рядом с собой, и разместив с краю объемные пакеты, видимо с пеленками, распашонками. Ленька кивнул и покатил дальше.  — А вы, видимо, недавно за рулем? — Она улыбалась, поглаживая малыша по животику. Ярко-желтые ползунки и оранжевая курточка на однослойном синтепоне подчеркивали его персиковую кожу, яркие синие глаза и необычайно темные, почти черные волосы, выбившиеся из-под чепца. Какое-то время малыш кряхтел и, кажется, даже пытался общаться, но, видимо, устал и заснул, под медленное покачивание салона, шуршание колес и рокот движка. Ленька, глядя на то как она возится с малышом, задумался. А будут ли у них со Стасом дети? И есть ли способ? Надо бы почитать в интернете. Медицина не стоит на месте, наверняка есть возможность помочь таким как они.  — Ой, остановите здесь! — девушка выдернула его из приятных размышлений. Лёнька вздрогнул и испуганно нажал на педаль. Машина дернулась и заглохла. Девушка выскользнула из салона и лишь тихое «Спасибо Вам! Извините», нарушило звенящую тишину. Васнецов с шипением выдохнул и положил голову на руки, облокотившись на руль. Сердце билось как ошалелое. Он еще несколько раз вдохнул-выдохнул, чтобы успокоиться и вновь повернул ключ в замке зажигания. Движок равномерно заурчал, словно сытый довольный зверь, обрадовавшийся приезду хозяина, и лексус медленно двинулся с места. Дорога до воздушной гавани заняла около сорока минут. Лёнька припарковался в самом начале, чтобы не толкаться после прилета рейса, а сразу выехать на трассу. Щелкнули замки дверей, отрезая салон от окружающего пространства. Лексус мигнул фарами, довольно уркнул и затих. Лёнька довольный собой украдкой оглянулся, не смотрит ли кто, погладил ладонью теплый капот и благодарно зажмурился:  — Спасибо, друг! — Прошептал он и достал телефон. Время на табло подбиралось к семи часам. Вот-вот должен был приземлиться очередной борт. Лёнька поднял взгляд в небо. Над аэропортом заруливал на посадку белоснежный лайнер с бело-красными полосами австрийского флага на фюзеляже. Васнецов улыбнулся и побежал в здание воздушного терминала. Через каких-то десять минут он встретит наконец Стаса. Соскучился. Как же он соскучился!. Дни еще можно было выдержать, занимая себя тем или иным делом. А вот ночи… Ночами Лёнька не находил себе места. То подушка слишком жесткая, то тяжелое одеяло придавливало не хуже бетонной плиты, а спать под простыней еще вроде рано. То матрас вдруг показался неудобным комковатым. И он всю неделю ощущал себя принцессой на горошине. Гнусавый голос на табло объявил о приземлившемся борте из Вены, и Васнецов во все глаза уставился на ворота, откуда должны были появиться пассажиры. Он тянулся вверх, вставал на цыпочки, боясь пропустить за мельтешащим перед глазами народом Стаса. Вершинин появился в зале ожидания в числе последних. Пройдя проверку документов и получив багаж, он покрутил головой в поисках Николая, зацепил взглядом темную макушку и мечущийся взгляд Васнецова и нахмурился.  — Леня? — он наконец пробрался сквозь толпу. — А где Бурлаков? В машине ждет?  — Прости, Стас, я тут один. Сам приехал встретить тебя. Коля ногу сломал.  — Ядрены кочерыжки! Как же ты один доехал? — Стас приобнял Леню за поясницу и чмокнул в висок. Более откровенных объятий он позволить себе на глазах у десятков встречающих и провожающих не мог. Васнецов томно прикрыл глаза, сердце билось о ребра, и казалось, его слышат все окружающие. Он лишь теснее прижался к Стасу и отстранился, глядя в дорогое лицо повлажневшим взглядом.  — Соскучился… Как же я соскучился! — голос сошел на нет, вырвавшись сдавленным шепотом. — Пойдем к машине. Стас кивнул. Он и сам говорил с трудом, проглатывая звуки. Рука на пояснице Лени ощутимо подрагивала. Машина радостно откликнулась на зов брелока, со смыслом мигнула фарами, едва не перебирая от радости шинами. Стас любовно похлопал его ладонью по капоту, вызвав улыбку Васнецова. Он вспомнил как буквально двадцать минут назад сделал тоже самое. Блямкнули в тишине дверные замки. Стас открыл пассажирскую дверь рядом с водителем для Леньки, усадил его в салон,  — Пристегнись, детка, — улыбнулся, мимолетно поцеловал в губы, даже не успев распробовать поцелуй. Затем открыл заднюю, чтобы забросить сумку с вещами на сидение. И замер… Завис на несколько минут, глядя перед собой в нутро салона.  — Лёня, ты ни о чем не хочешь мне рассказать? — Вершинин не мог отвести взгляд от ребенка в желто-оранжевом одеянии сладко посапывающего на заднем сидении.  — Ты о чем? — не расстегнув ремня безопасности, Лёнька развернулся на сидении, точнее извернулся, едва не вывихнув при этом шею. — Твою ж дивизию! — охнул он. — Так она что ж его мне подкинула? И он принялся рассказывать, как подвез девушку с ребенком, как она напугала его и вышла у… Васнецов пытался и не смог вспомнить, у какой торговой точки по дороге в аэропорт высадил ее.  — Что ж теперь делать, Стас? — да, по дороге сюда он решил, что в ближайшие дни поставит вопрос о детях. Поставил, похоже… Мля, но не так же радикально! Тем временем малыш завозился, открыл невозможные синие глаза.  — Как что? Вызывать полицию или самим ехать туда. Ленька смотрел на Стаса, поджимая дрожащую нижнюю губу.  — А куда его потом? — выдавил через силу.  — Сначала в дом малютки, я полагаю, а после в детский дом. — Стас хмурился. В мыслях пролетало все, что он когда-либо слышал о детских домах и детях сиротах. Картину получавшуюся в итоге радостной даже с натяжкой было не назвать. Васнецов вспомнил как рос сам, не видя матери, и если бы не бабушка, Евпраксинья Апполинарьевна, не известно, где бы рос он. Стас хмуро наблюдал за ним, сравнивал малыша со стоящим перед ним Васнецовым. Даже невооруженным глазом можно было заметить, как они похожи. Тот же цвет волос, глаз, та же неестественно яркая синева глаз, сводящая Вершинина с ума. Он в глубине души уже все решил: что бы ни случилось и как бы и повернулась жизнь, но этого малыша они усыновят.