***
История была сегодня восьмым уроком, и дожили до него не все. Кто-то слинял домой ещё после третьего, а у кого-то после пятого голова заболела. Встречали мы нового педагога в неполном, слегка поредевшем составе. Я почему-то сразу был уверен, что новый историк должен мне понравиться. Как педагог, естественно. Молодые учителя чаще всего оказывались крутыми, если им не запудрили мозги ещё в институте. И Евгений Александрович по слухам, дошедшим до нас с Димой от восьмиклассниц, которым посчастливилось увидеть его раньше нашего, был очень даже ничего. Конечно, нужно брать в расчёт, что это были девчонки, да ещё и такого возраста, но их восторг говорил о том, что учитель и прада неплох. Как только прозвенел звонок, в класс вошёл мужчина не слишком высокого роста и, положив на подоконник свою сумку, уверенно встал посередине, распрямив плечи. — Всем здравствуйте, присаживайтесь, — улыбнулся преподаватель, — Меня зовут Евгений Александрович, я ваш новый преподаватель истории и общества. Надеюсь, мы поладим. После этих слов я сразу же понял, что не ошибся. Мужчина держался уверенно, вёл себя обходительно и не был заносчивым. Голос его оказался довольно приятным, и я уже знал, подо что буду дремать каждый первый урок в пятницу, коим являлась история по новому расписанию. — Предлагаю провести сегодня вводный урок, чтобы я мог понять уровень ваших знаний, вы не против? — доброжелательно спросил Евгений Александрович, потирая ладони. — А на оценки посмотреть не судьба? Началось. А я уж думал, что пронесёт, но, видно, только мне учитель показался хорошим. Нашлись умники, которые начали провокации, и мне это жутко не нравилось. Нельзя так человека с порога судить, тем более, неправильно. — Простите? — мужчина обернулся в сторону, откуда прозвучало замечание, не переставая улыбаться, — Между нами, наверное, недопонимание произошло. Я думаю, что знания учеников зависят напрямую от преподавателя, а личный интеллектуальный уровень может быть оценен ошибочно. Поэтому стоит посмотреть, как вы используете свои знания, а не ориентироваться на какие-то там баллы. Не согласны со мной? В классе воцарилась тишина, никто не решался ответить, потому что не ожидали такого поворота событий. Парень, выразивший своё недовольство, стыдливо глядел в пол, желая под землю провалиться. Я же молча наблюдал, как этот мужчина смог в два счёта поставить обнаглевшего ученика на место, запросто отразив атаку. — Ну раз никто не против, давайте начнём, — обратился Евгений Александрович уже ко всему классу, оставив в покое того «умника», — Я хотел бы послушать сегодня несколько человек, тему дам по факту, чтобы всё было честно. Кто-то желает? — преподаватель внимательно посмотрел на всех ребят, но поднятых рук не обнаружил, — Не бойтесь, я не кусаюсь. Вопросы будут несложные. Одноклассники переглянулись и все постарались сделать вид, будто не присутствуют здесь. Мужчина чуть слышно хмыкнул, видя всеобщую незаинтересованность, которая была скорее страхом. — За хороший ответ обещаю поставить пять в журнал. Если всё будет очень плохо, то ставить не буду, обещаю, — предложил учитель, пытаясь вызвать интерес учеников, но те все, как один, не изъявляли желания. Дима пихнул меня локтем в бок, заставляя обратить на него внимание. Я недовольно прошипел ему в ответ, глядя на друга, как на сумасшедшего. Нет, ну в самом деле? Он хочет, чтобы пошёл я? Я замотал головой, наотрез отказываясь от этой бредовой идеи. Тогда Гончаренко начал настаивать, потешаясь над тем, как я забавно машу руками и пытаюсь его стукнуть в ответ, лишь бы отстал. Ему, видимо, было весело, а вот мне ни капельки. Над нами уже начали потешаться ребята, которые сидели на парту ближе. Когда мне надоело, что тот, не прекращая, толкает меня и пытается поднять мою руку, я почти вслух сказал ему, чтобы отъебался, но это не укрылось от глаз педагога. — Парень на последней парте, — сказал вдруг Евгений Александрович, — Да, Вы. Может, ответите? — предложил мужчина, улыбаясь мне. В классе снова послышались смешки. — Пожалуй, откажусь. Как-нибудь в другой раз, — ответил я и готов был уже побить Диму, как вновь услышал преподавательский голос. — А мне бы хотелось послушать Вас сейчас. Или боитесь? В этой жизни я ненавидел несколько вещей: пятницу, холодец и когда меня берут на слабо. Евгений Александрович рисковал оказаться в этом же коротком списке из нескольких наименований. Причём, на первом месте. — Не боюсь, просто не хочу, — как можно увереннее сказал я, упёрто не желая вставать с насиженного места и покидать родные края. — Как Вас зовут? — поинтересовался учитель. — Кирилл, — твёрдо ответил я, не расположенный с ним разговаривать, — Кирилл Тимошенко. — Прелестно. Кирилл, хотите я Вам конфетку дам? Только для этого придётся выйти и ответить на всего один вопрос. Ребята засмеялись, а преподаватель тоже улыбнулся, но серьёзно прошипел, устанавливая нарушившуюся тишину. Я покраснел до кончиков ушей, но всё-таки встал, понимая, что сопротивляться бесполезно, а объектом для насмешек быть не хотелось. — Какие конфеты любите? — спросил Мильковский, присаживаясь за учительский стол, пока я неохотно плёлся к доске. — Никакие, — пробормотал я, — Не нужны мне Ваши конфеты. — Хорошо, Кирилл. Тогда слушайте вопрос, — кивнул мужчина, призадумавшись, и я выдохнул, мысленно радуясь, что издёвки закончились, — В каком году была первая мировая война? — Первая мировая? — механически переспросил я. — Да. В каком году началась, в каком закончилась? — уточнил Евгений Александрович. — С 1914 до 1918, — долго не раздумывая, ответил я. Эту тему я, как ни странно, знал и даже учил. Можно было только радоваться, что из-за кучи прогулов мне как-то раз задали реферат по первой мировой, и это — единственное, что я знаю из истории. — Молодец, Кирилл, верно. Может, Вы нам ещё скажете её причины? — Ну… — протянул я, — Вообще-то до сих пор обсуждают, что являлось настоящей причиной для неё, но так-то принято считать, что поводом начала военных действий послужило Сараевское убийство эрцгерцога Франца Фердинанда Гаврилой Принципом. — А кем являлся, позвольте поинтересоваться, Гаврила Принцип? — Он был сербским националистом. — не задумываясь, ответил я. Я был всё ещё недоволен, что меня вытащили к доске против воли, но внутри радовался, что хотя бы не облажаюсь. — Чудесно. Скажите, Кирилл, а каковы итоги первой мировой войны? — Результатами Первой мировой войны стали Февральская и Октябрьская революции в России и Ноябрьская революция в Германии. — проговорил я, вспоминая всё, чему нас учили в девятом классе, — Вроде, всё… — А так же ликвидация четырёх империй: Российской, Германской, Османской империй и Австро-Венгрии, причём две последние были разделены. — закончил Евгений Александрович, беря в руки свою сумку с подоконника, — Сосалка подойдёт? Я на секунду замер, не понимая, что от меня хотят, но когда увидел в руках учителя конфету, до меня наконец дошло. Я выругался про себя, стараясь не смотреть в его сторону. Мужчина поднялся со стула и подошёл ко мне, торжественно вручая грёбанную сосалку, довольный собой. Я по началу не хотел брать, но был вынужден, потому что учитель мне её сам впихнул, задевая тёплой рукой, чего я никак не ожидал. Одноклассники вовсю уже смеялись. Ёбаный стыд. — Умница, Кирилл, пять. А Вы выходить не хотели. — невинно улыбнулся мужчина, а я его уже ненавидел. — Класс, спасибо. Я пошёл тогда. — пробормотал я, двигаясь к своему месту. Внутри всё кипело. Никогда так сильно не ошибался в людях. Я не был из тех людей в классе, над которыми смеются или считают низжшим звеном, скорее наоборот, но этот Евгений Александрович решил иначе. Поставить в неловкое положение ему удалось на ура. Сильнее выбешивало меня только то, что одноклассникам он, кажется, начал нравится. Все последующие тридцать минут или то, что осталось от урока, я на него не смотрел и не слушал чисто из принципа, хотя время от времени чувствовал на себя его взгляд. Преподаватель опросил ещё несколько людей, которые ответили***
В ту пятницу к первому уроку я всё же пошёл, а на обществознании вполуха слушал, залипая в окно, вместо того, чтобы пойти курить, как и обещал самому себе. Вот такой я у себя наёбщик. Да и в следующую тоже идти собирался, уроки его, в принципе, старался не пропускать. Не очень-то хотелось, чтобы меня ещё из лицея выперли на одиннадцатом году обучения. Да и было в этом учителе что-то такое, что прогуливать желания не было. Ну разве что чуть-чуть… Всё шло своим чередом, и кажется, вставало постепенно на места. В первую пятницу ничего «криминального» не случилось, Евгений Александрович даже как-то… Осторожничал со мной, что ли?.. Меня это слегка напрягло, но недовольства выказывать я не собирался — в общем-то плохого в этом ничего нет, только вот хорошего мало. Нужно было как-то с ним подружиться, ведь он по всем параметрам подходил на роль идеального учителя. Именно о таком мечтают все школьники: чтобы и пошутить умел, и за сигареты не спалить, но при этом был тем самым мудрым сенсеем, у которого не башка, а библиотека, сплошная кладезь знаний и советов на все случаи жизни. И главное — я видел, как он горит своим делом, своей профессией. Он хочет именно привлечь учеников, а не запихнуть в них поскорее только то, что предусматривает школьная программа. Не вот это тупое «шаг влево, шаг вправо — расстрел», а совсем наоборот. И его запал был настолько мощным и заразительным, что я даже удосужился глянуть на параграф вечером, а это дорогого стоит, между прочим. Нужно было как-то наладить с ним личный контакт, ведь отношения у нас с ним складывались, мягко говоря, убого. План действий наперёд придумывать я не стал, заранее зная, что всё равно плюну на него в процессе. А мучиться лишний раз и ломать голову, как перехитрить систему и заставить шестерёнки в его голове двигаться в дружелюбном характере, а не то, что сейчас происходит, не хотелось. Евгений Александрович же всё-таки тоже человек и даже очень неплохой. Мне он даже нравился в какой-то степени, смысл сего чувства я пока что не понимал. Я решил, что если нравится, нужно действовать. Подружиться с ним никто помешать не сможет, кроме меня самого и моих социальных навыков. Тем не менее, уже в четверг я снова пожалел о своих выводах.***
Это был, наверное, один из лучших четвергов в моей жизни. Весь учебный день прошёл как никогда лучше. Я не получил ни одного «гуся», — а это уже дорогого стоит, попрошу заметить. Ребята успели подшутить над новой учительницей биологии, — крайне противной женщиной, если уж быть до конца честным, — вылив бедной женщине ведро воды на голову, а виновников так и не нашли. Плюс, у всех было просто шикарное настроение, поэтому смеялись мы очень много и без особого повода. День был поистине замечательный. По крайней мере, считал я так ровно до последнего урока, коим и являлась «горячо любимая» история. Зайдя в наш класс, Евгений Александрович выглядел каким-то немного взволнованным, будто был чем-то обеспокоен. Мне сразу же захотелось к нему подойти и предложить помощь. Я и сам понять толком не смог, но порыв тотчас потушил в себе, потому что прозвенел звонок, и преподаватель, серьёзно глянув на болтающих старшеклассников, спокойно постучал по столу кулаком. Все смолкли. — Добрый день, — произнёс мужчина, оглядывая уже знакомые лица. Ребята в классе снова загалдели, не слаженно здороваясь и смеясь, на что учитель закатил глаза. Дисциплина у нас, однако, отменная была всегда, — Ребята, давайте сегодня тихо-мирно, голова и так раскалывается. Сделаем всё быстро в лучшем виде, отпущу пораньше. Думаю, возражений нет. Одноклассники успокоились, заинтересованные таким раскладом. Я бы и сам был не прочь уйти сегодня пораньше, что уж говорить об этих балбесах. Евгений Александрович выглядел действительно вымученым и выжатым полностью, поэтому выводить его мне казалось вообще непростительным. Преподаватель показал жестом, чтобы мы садились, и сам плюхнулся за свой стол. — Та-а-ак… — без особого энтузиазма протянул он, открывая учебник и стараясь вспомнить тему урока, — Домашнюю работу все сделали, вопросов нет?.. — без особой надежды спросил мужчина, но класс на удивление ответил одобрительно, — Очень приятный сюрприз, дорогие мои, я польщён вашим вниманием к сему скромному предмету. — выжато улыбнулся Евгений Александрович, продолжая листать страницы, и остановился на нужной, — Тогда вот какой план действий… Преподаватель поднялся, отодвигая стул, и встал, облакачиваясь на спинку руками. Все затихли, готовые внимать его словам. — Мы и так идём по программе быстрее, чем планировалось, поэтому сейчас вы все читаете следующий параграф, потом я выбираю одного человека и он рассказывает нам его в роли учителя. Всё легко и просто. Если будет что-то непонятно, на следующем уроке разберём эту тему вместе. — сказал Мильковский, наблюдая за реакцией, — Если возражений нет, то можете приступать к изучению. Даю вам пятнадцать минут, а я пока отчёт заполню. Все зашуршали страницами своих учебников, стараясь как можно скорее приступить к делу. Учитель, явно довольный таким результатом, слабо улыбнулся и сел обратно, принимаясь за свои бумаги. Я озадаченно посмотрел на Диму, что-то набирающего на своём телефоне. — Димон, ты читать это будешь? — поинтересовался я, нехотя открывая параграф. — Чё читать? — поднял голову Гончаренко, видимо, не слышавший слов препода. — Молитву, блять, — недовольно прошипел я, — Ну не тупи, Дим. Сказали же изучить параграф, ты будешь изучать или будешь играть со мной в крестики-нолики? — Нахер надо? — откликнулся сосед и уткнулся обратно в свой телефон. Видимо, нахер послали не только историю, но и меня. Я взглянул на открытый диалог на экране смартфона и понял, что переписывался он со своей девушкой Аней. Ах, вот оно что. Вот так вот значит? — Пацанов на сиськи не меняют, забыл? — презрительно спросил я. — Чё? — Ничё, пишись давай, заебал не вдуплять. — с этими словами я откинулся на спинку стула и стал безразлично бегать глазами по строчкам в учебнике, не понимая смысла и половины слов. Дима только посмотрел на меня а-ля «ты шо, дурной?» и снова переключился на переписку. Заебись, конечно. Видимо, функция «лучший друг» у Гончаренко на истории не работала. Кое-как дочитав параграф до середины, я забросил это занятие. Ну в самом деле? Почему из трёх существительных я понимаю значения только одного предлога, стоящего между ними? Решив, что я и без того сам у себя умница и красавица, я стал от скуки разглядывать сосредоточенное лицо Евгения Александровича, что-то усиленно писавшего в документах. Не сказать, что он мне безумно нравился, но что-то в нём такое было, чего я не видел ни в ком другом. Черты лица казались слишком правильными, подкаченное тело — слишком красивым и привлекательным, а голос — бархатным и каким-то очень тёплым, даже родным. Но пошлости я не чувствовал ни в одном его движении. Он был для меня скорее примером для подражания, нежели героем эротических снов, хотя… Думать об этом забудь, Кирилл, блять! Тем не менее, я заметил у себя странную тенденцию. Каждый раз когда я смотрел в сторону Евгения Александровича, в голове загоралось красным «нравится» или даже «хочу», наделённое более склонным к романтике смыслом, нежели к влажной фантазии. С ним хотелось просто рядом быть. Я бы и рад всё списать на гормоны и юношеский максимализм, но устойчивое чувство тепла и спокойствия, когда я находился под его взглядом, никак не покидало меня. И кажется, вот сейчас, он сидит напротив, усиленно думая о своих отчётах, хочется подойти и обнять его со спины, чтобы он блаженно улыбнулся, прикрыв глаза, и потёрся бы своей щекой о мою руку, точно котёнок, но нет же. Меня бесило, что даже фантазии у меня, не как у всех обычно в таком случае бывают. Где те самые эротические сны? Где фантазии о сексе с Евгением Александровичем на его столе? Но ведь мне он нравится же! Определённо нравится, так почему всё не так, как это обычно у подростков бывает по рассказам? Или я ещё до этого момента просто не дошёл, или всё идёт, как всегда через одно место, но я точно понимал, что он меня цепляет, да так, что на тёплые мечты о нём я даже готов променять сон. С ним бы поговорить нормально, что называется по-взрослому, да только из меня взрослый, как из него гей. Нет, я конечно ничего сказать не могу, но на гея похож он категорически не был, хоть подозрения такие и были. Да и сейчас есть. Мой внутренний гей-радар каждый долбаный раз сбивался на нём, не давая никакого результата. Вот это я понимаю — безысходность. Что касается меня? Ебать себе мозги по поводу ориентации для меня актуально не было. Все мы когда-то в кого-то влюбляемся, какая разница в кого? Это же не главное. Вот моё главное сейчас документы заполняет, а у вас как дела? Я даже и не заметил, как за рассуждениями прошли все пятнадцать минут, выделенные педагогом для изучения параграфа. В принципе, даже прочитай я этот материал раз десять, всё равно ничего бы не понял. Там что-то говорилось про какую-то войну, описывалась какие-то периоды и события, а я в этом дуб дубом. Не разбираюсь от слова «совсем». Никогда не любил ни рассказы, ни фильмы про войну. Это слишком жестоко выглядит на экране и нарочито пафосно исполняется, что аж блевать порой тянет. Думаю, точно не за это люди тогда сражались. Да, война, описанная в учебнике совсем не походила на те самые кровопролитные побоища, но вполне возможно я просто не дочитал или что-то не понял. Сути это в любом случае не меняло. Я на дух не переношу эту грёбаную историю. Несмотря на это учитель оторвался от своих бумаг и, глянув на часы, перевёл взгляд на класс. Мы чисто случайно встретились с ним взглядами, и я смущённо опустил глаза. Ну нельзя же, чтобы он заподозрил, что я на него пялюсь, даже если так оно и есть. — Время истекло, ребята, — произнёс он, подходя к доске, — Надеюсь, все успели подготовиться к ответу, — улыбнулся учитель, бросив на меня, как мне показалось, несмешливый взгляд, будто всё знает. На секунду я даже испугался, а когда пришёл в себя, почему-то понял, что ничего хорошего этот взгляд точно не предвещал, и стал судорожно листать учебник. Я не привык бояться чего-то или кого-то, но я ненавидел позориться. Если бы мне предложили деньги за то, чтобы я перед кем-то опозорился, то я бы со всей своей любовью к деньгам не взял бы их. А всё потому что вся жизнь, по сути своей, вещь проходящая, а вот людская память — долговременный ящик, где храниться много дерьма и компрометирующих фактов на тебя на любой вкус. Я беглым взглядом проходился по строчкам, не понимая ни единого слова, но тщетно стараясь что-то запомнить. Пора бы уже признать, что я плох в истории и просто не лезть в это болото, — знаю же, что утопит. Материала было настолько много, что я был готов уже молиться. С приходом этого Евгения Александровича я стал ещё и невротиком, походу. А учитель тем временем медленно взял журнал в руки, глядя исподлобья на меня, как бы забавляясь. Я абсолютно точно чувствовал на себе взгляд карих глаз, но не мог оторваться от чтения параграфа. Что-то мне подсказывало, что именно я сейчас буду позориться. — Тимошенко, — наконец сказал педагог, а меня будто бы кипятком ошпарило. Взглянув на преподавателя, который хитро улыбнулся, я чуть ли не засмеялся истерически. Учитель явно надо мной издевался, в этом я уже не сомневался, вот только как выкручиваться в этот раз идей у меня не было. Ну ничего, сейчас что-нибудь придумаем. — Что? — изобразил полное непонимание я, не соизволив даже подняться. Нет, ну а что он, в самом деле? — А что предложите? — поглумился Мильковский, облокотившись бедром на край стола под смешки класса. Видно, всем нравились эти приколы по отношению ко мне, а вот мне такие почести к чертям не нужны, — Отвечать пойдёмте. Или не готовы? — и снова на слабо, вот это меткость. Я уже, по правде говоря, даже не знаю, что думать. Не экстрасенс ли он какой, что так слабые точки вычисляет? Да уж, скорее экстросекс. — Я бы ещё повременил, — неохотно протянул я, понимая, что отступать уже некуда, и он от меня не отвяжется. — Думаю, двойка должна Вас ускорить. Или выберем более изысканные методы наказания? — класс дружно засмеялся, а я покраснел до кончиков ушей. Ей-Богу, был бы это какой-нибудь другой учитель, я б уже нашёл метод его заткнуть, поставить в неловкое положение, но с Евгением Александровичем меня отчего-то стопорит. Сам пока не разобрался, как это работает, но фантазия, которую я ругал за нерасторопность пару минут назад, начала мне рисовать историка с ремнём в руках, отчего я нервно сглотнул. Выглядело очень правдоподобно и слишком сексуально, я даже почувствовал себя неловко. Спасибо, очень вовремя, как всегда. Ни дай Боже, кто-то в классе мысли читать умеет… — Да иду я, иду!.. Не надо никаких методов… — сказал, поднимаясь с места и проходя к треклятой доске, уже ожидая часа расплаты. — Удивительно понятливый мальчик, — улыбнулся учитель, садясь обратно за стол, при этом не сводя с меня глаз. Я почувствовал, как внутри что-то сделало огромный кульбит от его слов. По-моему прозвучало это слишком эротически. Да и не особо-то я и против поёрзать у Евгения Александровича на коленях… Блять? Ну хорошо, порно так порно… Я, нервно теребя пуговицу на рукаве рубашки, молча стоял, не в силах сказать ни слова. Что обычно в таких ситуациях делают? Я, например, обыкновенно начинаю лить воду, чтобы дотянуть хотя бы до тройки, но сейчас я почему-то стоял в полном оцепенении, надеясь на всё что угодно. — Ну и что же Вы молчите, Кирилл? — спросил педагог, глядя на меня так, будто бы знал все мои секреты. Я, наверное, никогда не перестану поражаться этому взгляду, что вгоняет меня в тупик за пару секунд. — Я… — опустив глаза в пол, я уже полностью смирился со своей участью. Меня это бесило, но я не мог даже посмотреть в его сторону, ведь почему-то чувствовал себя провинившимся. Видимо, эта влюблённость на меня плохо действует, но сейчас хотелось убежать и проплакаться в туалете. — Кири-илл? — как-то осторожно снова позвал преподаватель, пытаясь посмотреть мне в лицо, которое я упрямо прятал. — Не волнуйтесь так, всё хорошо, я помогу. — произнёс он ободряюще. — Давайте поступим вот как: я буду давать тезисы, а Вы будете рассказывать всё, что по ним знаете. — Хорошо, — кивнул я, слегка обрадованный таким предложением. Это было всё же лучше, нежели чем моё пустое молчание. Так хотя бы я что-то смогу сказать, хоть ничего и не знаю, но можно будет ориентироваться на его фразы. — Тогда начнём. Тема параграфа звучит, как «Международные отношения в период Холодной войны». Что Вы можете сказать про Холодную войну? Что это такое вообще и почему она возникла? — Эм… — протянул я, моля всех Богов, чтобы это поскорее прекратилось, — Холодная война… — повторил я, надеясь протянуть время, но до конца урока было ещё как до китайской границы, — Это как бы война, но не совсем война… Точнее война, но не в том понятии, как мы привыкли понимать понятие «война». — я закусил губу, не зная, что ещё добавить. Речь моя была и без того убогой, но голос вдобавок ещё и немного дрожал и наровил то и дело срываться от волнения. — Допустим, — кивнул Евгений Александрович, — В чём суть, кто участники? — Ну СССР, вроде бы… — И с кем же? — либо старался натолкнуть меня на мысль, либо наоборот издевался учитель, — я сам ещё, честно говоря, не понял, но упорно пытался шевелить мозгами. — Ну… С Германией, разумеется!.. — выдал я, не задумываясь, будто само собой разумеющее, и в классе послышались смешки отличников. — Хорошо, Кирилл, — выдохнул Мильковский вопреки моим ожиданиям. Он, вроде как, согласился. Значит, я всё-таки правильно говорю? — И что же СССР с Германией не поделили на этот раз? — Не сошлись характерами, — пожал плечами я, видя, как учитель борется с желанием рассмеяться в голос. Я откровенно не знал, что ему можно ответить, забыв даже всё прочитанное. Оставалось только полагаться на интуицию и удачу. — Насколько известно, СССР воевали уже с Германией в 1941–1945 годах, но то именовалось Великой Отечественной войной. — огласил преподаватель, явно жирно намекая на какую-то ошибку, но я проигнорировал это. Ну а что мне ещё делать? Вернуться во времени и вызубрить весь параграф? Я был бы не против, кстати, — Скажите, Кирилл, какими временными рамками ограничена Холодная война, в которой участвовали, по Вашим словам, СССР и Германия? Вот тут я осознал окончательно, насколько попал. Как можно примерно назвать, когда тебя чётко просят сказать конкретные цифры? Вот я тоже не знал, но изо всех сил старался что-нибудь придумать. Получалось паршиво. Евгений Александрович неотрывно смотрел на меня, отрезая все возможные шансы услышать подсказку из класса. Я уже смирился со своим незавидным положением и почему-то не мог перестать думать о том, как педагог предположительно закатывает рукава, открывая вид на сильные руки, и вжимает меня в стену, проталкивая свой… Так, стоп. Нет-нет-нет!.. — Кирилл, Вы себя плохо чувствуете? — смилостивился мужчина, видимо, приняв мои румяные щёки и минутное молчание за верный признак болезни. Я еле удержал себя, чтобы не начать улыбаться и танцевать что-то нелепое от такого везения. Подфартило так подфартило! — Я… Да, Евгений Александрович, простите… — немного смущённо прошептал я, пялясь на свои кроссовки, не зная куда ещё деть глаза. — Что болит, Кирилл? — участливо поинтересовался Мильковский, подходя ко мне ближе. Я напрягся, когда он оказался настолько рядом, что я даже почувствовал аромат его одеколона. — Голова, — брякнул я, что первое пришло на ум. Мужчина озабоченно взглянул на меня и дотронулся моего лба ладонью. Я потерял дар речи от этого жеста, растекаясь лужицей от его действий. Было что-то в этом такое приятное, что я даже описать толком не могу. — Да уж… Останься после урока, я дам тебе лекарство, — шепнул Евгений Александрович, наклонившись ко мне так, чтобы этого никто, кроме нас, не услышал. Я сглотнул и кивнул в ответ, ожидая его дальнейших действий. Учитель легонько улыбнулся мне и сел обратно в своё кресло, — Садитесь на своём место. — уже в полный голос произнёс он, и мне ничего не оставалось, как пройти к своей парте, игнорируя все расспросы Димы и делая вид самого больного в мире человека. Я сам не понимал, что только что произошло. Обычно учителя не выказывали подобной заботы даже к самым лучшим ученикам, не то что ко мне. А тут пришёл новый историк и покушается на место в моём сердце. Кроме того, что он начал привлекать меня, как мужчина, как не прискорбно мне было это признавать, он оказался хорошим педагогом. Мильковский сам быстренько рассказал параграф так, что даже я понял, и, как и обещал, отпустил всех пораньше. Гончаренко предложил проводить меня, ибо «выгляжу, как помятый помидор», но я отказался, помня о своём обещании задержаться. Одноклассники быстро собрали все свои вещи и поспешили уйти из класса, оставив меня наедине с Евгением Александровичем и осознанием, какую же я ересь нёс, пока стоял у доски. Учитель стал выключать компьютер и собирать свои бумаги, пока я толком не понимал, что мне делать здесь. Я не мог понять, что от меня хотел преподаватель, но воспоминание его шёпота мне на ухо было слишком живо. Мне было одновременно и стыдно, потому что обманул его, и приятно, ведь этот обман способствовал такому развитию событий. — Кирюш, сотри с доски, пожалуйста, — сказал вдруг Мильковский, отчего я невольно вздрогнул. Мужчина обаятельно улыбнулся, и я покорно прошёл в начало класса и принялся смывать надписи, пока мозг вопил от его фразы. «Кирюша»? Правда, что ли?! Быстро справившись с заданием, я сел за первую парту, пока историк что-то записывал на бумаге. Молчание начинало уже немало напрягать. — Евгений Александрович?.. — позвал его я, не выдерживая тишины. — Кирилл, вот ты ведь способный мальчик, что же так себя плохо ведёшь? — сразу же отозвался мужчина, будто бы только и ожидал, чтобы я заговорил первым. Я недоумённо взглянул на него, — И не смотри на меня так невинно, я прекрасно видел, как ты и двух слов у доски связать не мог. Почему ты не выучил, понимал же, что я тебя спрошу? — У меня голова… — начал было я оправдываться, но он меня тут же прервал. — Давай не выдумывай, Кирилл. Обманывать нехорошо. То что я тебе подыграл, когда ты тут позорился, ровным счётом, ничего не значит. — устало сказал Евгений Александрович, заставляя меня пристыженно опустить глаза в пол. — Я ещё раз повторяю: почему ты не выучил? Почему ты так себя ведёшь, я же тебя просил взяться за ум? Мне что, воспитывать тебя начать? — на полном серьёзе, но довольно спокойно произнёс Мильковский. — Не надо меня воспитывать… — ответил я, заливаясь краской. Я чувствовал его горячее дыхание, поэтому с искреннем отчаянием жалел, что сел так близко. Накатывающее возбуждение от такого серьёзного тона меня ещё больше выбивало из колеи. — А я вот вижу, что ты на это только и нарываешься. — скрестил руки на груди Евгений Александрович, глядя на меня, — Я совершенно серьёзно, Кирилл. Это я ещё никому не рассказал, как ты в туалете куришь. По-моему тебя давно нужно хорошенько наказать, ибо ты просто так не понимаешь. — я хотел было ему что-нибудь ответить, но прикусил губу, не желая провоцировать и не зная, что можно ответить. Блять, серьёзно, ну а что?! «Да, пожалуйста»? «Нет, спасибо»? «Мы Вам перезвоним»? Я вообще ничего не мог сказать под таким пристальным взглядом, не считая даже эрекции, которая медленно, но верно начала меня ещё больше путать и пугать, — Молчишь? Ну молчи дальше… — выдохнул мужчина и встал со стула, подходя к подоконнику и беря в руки свою сумку. Я напрягся, не зная, чего и ожидать. Всё сейчас было, кажется, против меня и нужно было что-то предпринимать в срочном порядке. Только вот что? Учитель обогнул свой стол и с портфелем в руках направился в конец класса. Я судорожно сглотнул, оглядываясь назад, но преподаватель на меня даже не взглянул. Мильковский встал напротив шкафа с книгами и внимательно высматривал каждый корешок. Я заёрзал на скрипучим стуле, не зная, куда деться. Он меня, вроде, не отпускал, а вроде, уже потерял интерес к моей персоне… Значит ли это то, что мне пора собирать манатки и валить отсюда со всех ног? А вдруг это опасно для жизни? Интересно, а что он со мной хотел сделать?.. Так, нет, Тимошенко, успокойся! Это просто фраза, просто формулировка того, насколько ты идиот. Ты его заебал, так? Так. Нужно извиниться, так? Так. С каких пор, напомните, я стал разговаривать сам с собой? Это шиза, ты в курсе? В курсе… Блять, всё, перестань! — Вот, держи, — неожиданно подошёл Евгений Александрович, заставляя меня вздрогнуть. Я слишком задумался над тупыми мыслями, поэтому был слегка дезоориентирован. Передо мной лежала толстая книга. На вид страниц около тысячи. К литературе интереса я никогда не питал, а потому, это выглядело даже устрашающе. Я с непониманием уставился на учителя. — Евгений Александро… — Ой, да молчи, сказал же, не выводи меня! — отмахнулся мужчина, и я покорно закрыл рот на полу-слове, — С завтрашнего дня ты ходишь на дополнительные занятия по истории ко мне на дом. Тебе нужен хотя бы базовый уровень, тем более у тебя ЕГЭ в конце года. В истории ты способный, подумай о сдаче экзамена по ней. Моё дело — научить тебя, а там уже сам решай, что с этим делать будешь. Отказы не принимаются. Адрес позже скину СМС-кой и всё, что нужно выучить к завтрашнему, тоже. Чтобы всё у меня вызубрил, иначе я тебе уши надеру. Понял? — Понял. — Свободен.***
Вот тогда-то я и почувствовал, что пахнет жаренным. Это была на первый взгляд самая обычная пятница. Учителя измывались над школьниками от души, я мучался, все смеялись, день тянулся слишком долго. Всё как всегда. Вот только первый урок, коим являлась история, я умело проигнорировал, молясь всем Богам, чтобы меня потом не казнили через четвертование. А Евгений Александрович может ведь. Я уверен, что может. От одного его сурового взгляда у меня мурашки по коже проходят, что уж говорить о том, если он серьёзно разозлится. Уж от чего мурашки конкретно у меня шли я предпочитал не задумываться, не обращая никакого внимания на стояк, начинавший мне уже, признаться, докучать. Вчерашнего мне хватило вперёд на несколько месяцев, эти его слова однозначно будут преследовать меня ещё очень долго в эротических фантазиях. Что я там говорил? Мильковский не вызывает у меня возбуждения? Я вам напиздел. Так вот. Тем не менее, его уроки было точно решено прогулять, хотя на дополнительное занятие я планировал сходить. Исходя из чисто научного интереса, не более! Ну а с другой стороны, когда ещё могло так посчастливиться иметь в течение недели каких-то жалких несколько часов, когда я могу побыть с ним наедине? Никогда, правильно. Сейчас же это больше походило на сказку какую-то. Где он — прекрасный принц, а я — карета, которая в двенадцать превратится в тыкву. Нет, ну а что? Всю физкультуру мы с Димкой Гончаренко просидели в коморке в подвале, где было очень много старых книг, стоящих под стеклом очевидно «доисторического» комода. Там было уютно и безопасно, а это было главное. Мы всегда там уклонялись от различных особо нудных уроков. На обществознание я тоже заявиться не осмелился, к слову, решая, что раз уж прогуливаю, тогда надо это делать капитально. Дима лишь хмыкнул и поддержал меня в этом, оставшись коротать время со мной за компанию. Мы болтали о какой-то ерунде. И, наверное, я не совсем осознавал, что творю и на что себя обрекаю, сидя в подвале и рубившись с Димкой в стрелялку на телефоне, но когда прозвенел звонок с обществознания, мы оба решили пойти домой, ведь обоим жутко хотелось есть, а в столовой едой можно крыс морить. Гончаренко прошёл со мной половину пути и свернул к своей девушке, которая жила недалеко от нашей школы и прогуливала сейчас точно также как и мы. А я пошлёпал дальше, благодаря судьбу, что мама была на работе. Не то чтобы это для меня какая-то проблема, просто придумывать отговорки мне было лень. Зайдя в свою квартиру, я быстро прошёл на кухню, скинув с себя кроссовки и куртку в прихожей. На плите стояла кастрюля с первым. Мой живот радостно заурчал при виде супа с фрикадельками, который мама сварила перед тем, как уйти на работу, и он ещё был горячий. Я, не переодеваясь, взял в руки половник и тарелку и принялся накладывать себе порцию. Сев за стол, я достал телефон, проверяя соц. сеть и параллельно прожёвывая фрикадельку. Новых сообщений не было, тогда я принялся увлечённо листать ленту, пока меня не прервал звук уведомления и вибрация на телефоне. Я подскочил на месте от неожиданности, тут же отправляя ложку супа себе в рот.Женя Мильковский 13:46 Привет, Кирилл. Надеюсь, у тебя была веская причина не явиться сегодня на урок, иначе тебе не сдобровать. Давно тебе трёпку не устраивали, м?
Я аж фрикаделькой подавился.