Сэр, простите, ещё кое-что...

От первого знакомства с сестренкой Гарри пришел в щенячий восторг. Малюсенькая, красная, сморщенная, с глазами-щелочками и оттого похожая на чукчу, она, тем не менее, была настоящим чудом — живым человечком. Возбужденно приплясывая, он экзальтированно пищал, хлопая в ладошки: — Ой, она такая маленькая, такая маленькая! Маленькая! Маленькая-маленькая!.. Мама-мама, такая маленькая! Миссис Коломбо ласково и устало улыбалась, качала на руках кулечек с дочкой, и умиленно слушала Гаррин писк. Восторги Майи были куда сдержаннее, а старшие мальчики и вовсе ощущали себя умудренными опытными ветеранами. Снисходительно поглазели на нового члена семьи и, переглянувшись, философски изрекли: — Не готова она пока к общению, слишком мелкая. Но Гарри считал иначе. Просыпаясь утром, он опрометью бежал в комнату родителей, забирался на огромную кровать и, дождавшись пробуждения малышки, с трепетом обнимал её, весь дрожа при этом от переизбытка эмоций, прямо-таки задыхаясь от счастья. Прижимался носом к теплой и нежной щечке, вдыхал родной молочный запах и вдохновенно шептал всякую ласковую детскую чушь. Обкладывал малютку своими игрушками, самозабвенно рассказывая историю каждого плюшевого зайчика, мишки и зеленого дракончика, последний был его самым любимым зверем, про которого Гарри мог рассказывать часами. Начиналась сказка с веселой импровизации: сперва Гарри сооружал из одеяла и книг кокон, так называемое яйцо, при этом стараясь оказаться внутри, потом начинал ворочаться внутри «яйца», тыкаться в мягкие стенки и ворчать: — Здесь тесно! Очень тесно и темно. Куда ни повернусь, повсюду преграда. Да еще эта тяжелая штука на носу, ужасно неприятно!.. Она мешает и нужно избавиться от нее. Сказав это, Гарри бодал стенку наподобие цыпленка, комментируя свои действия. — Я вытянул лапу и ударил по преграде, ничего… Слово — действие: Гарри, полностью войдя в роль, начинает остервенело царапать и скрести стенку, шумно пыхтя и бурча: — Я хочу, чтобы это штука на носу исчезла, и я хочу… туда! За преграду! Я хочу туда! И… Я — кто? Кто-то. А там мама. Я хочу к маме, а мама там, за преградой. Раздухарившись, Гарри пробил таки щелочку в стене и проковырялся наружу, звонко тараторя: — Долго, долго долбил я стенку, долбил-долбил-долбил, и вдруг она треснула! Образовалась щель, и в нее я уперся носом, чтобы расширить. И тут верхняя часть стенки поднялась, и я увидел маму. И тебя! Прыгнув к сестренке, Гарри принимается радостно тормошить и щекотать её, целовать пяточки. — Ты моя маленькая дракошка, я тебя люблю и смешу! — и во весь голос с восторженным придыханием: — Мама, мы родились, уррр-р-ра-а-а! Умиленно улыбается мама-дракониха, позабавленная фантазией маленького сына, и, не желая портить его чудное настроение, подыгрывает, тепло говоря: — Ну вот ты и родился, малыш! Позже, заинтересовавшись выдумками маленького Гарри, миссис Коломбо завела толстую тетрадку, в которую стала записывать все услышанные истории и сказки. Ведь Гарри, помимо случайных смешных перлов, выдавал порой такие фэнтезийные завороты, что она диву давалась — эк у него и фантазии! У старших-то просто перлы были, вот на улице шестилетний Патрик выдал папе: — Пап, не обкуривай меня. — Это не я, это ветер на тебя дунул. — Пап, а ты брось курить, купи себе «Никоретте» в жвачках. — Я пробовал, не помогает. — Купи пластырь… — Думаешь, поможет? — Ну да, заклеишь себе рот на два месяца… Майя сказанула в первые месяцы маминой беременности, когда увидела растущий живот: — Мам, а что это у тебя живот все больше и больше? — Доча, я ела арбуз и случайно проглотила семечку, теперь внутри меня растет новый арбузик! Дочка руки в боки и тоном больной бабушки: — А не беременная ли ты, голубушка? Хоть стой, хоть падай. Та же Майя придралась к бабушке: — Ба, а сколько тебе лет? Та пытается уйти от ответа. Внучка настаивает: — Ба, ну скажи первую цифру. — Шесть. — А вторую? — Четыре. — А третью? Снова Патрик, увидел червячка после дождя, скривился и кричит: — Мам, тут блябляка ползет! А это братья на улице мимо высокого забора шагают, Патрик показал на забор и спрашивает: — Что там? Сэм важно отвечает: — Там стройка идет! А Патрик выдает: — А когда придет, что будет? В общем, милейшие детки такое иногда завернут, что навеки запомнишь, например, Патрик в двухлетнем возрасте оговорился, пытаясь сказать незнакомое ему слово «чемодан», сумел выговорить после энных усилий и повторов, да и то не точно: мачадан. И ведь понравилось слово, сами взрослые до сих пор коверкают. Сэм, когда был совсем мелким, омлет упорно называл почему-то мемеком, позже несчастную яичницу почти точно так же начал обзывать Гарри, стал просить пожарить на завтрак «комек». Потешно вышло со зразами, Гарри так понравилась котлетка с начинкой из грибов, что, попросив их на следующем ужине, бухнул: — Мама, пожарь заразы! Господи ты боже мой, что-что пожарить?! Вся семья лежала от хохота, с тех пор зразики так и стали называть — заразами. Кроме того, Гарри, похоже, вошел во вкус, начал нарочно переиначивать некоторые слова: табуретку надолго переименовал в тубаретку, потому что так получилось с первого раза! Бедный несчастный, уже пострадавший от Патрика чемодан, помимо первой клички «мачадан», получил ещё одну от Гарри — туманадан. Увидел блюдо с креветками, поздоровался: — Привет, приветка! Пойдем купаться в мамонеке! Пружинки называет кружинки, лопату — копатой, Эйфелеву башню зовет башней эльфов… Потом ещё одно классное слово придумал неуемный выдумщик Гарри — сдавнело. Например, молоко прокисло — сдавнело, яблоко потемнело на срезе — сдавнело, йогурт забыли поставить в холодильник — тоже сдавнел, а со временем это слово и все остальные члены семьи стали употреблять, удобное выражение оказалось. Затем Гарри, как и Патрик, начал яблоками с бананами баловаться, они у него были и бля, и лябля, и баданы с бататами. Сперва миссис Коломбо старалась произносить их правильно, но вот такая штука… слова-паразиты имеют привычку накрепко внедряться в голову, и вскоре она с изумлением обнаружила, как говорит мужу по телефону: — Твои дети, как гусеницы, пожрали все лябли и бататы, неси еще! И что интересно — Фрэнк её отлично понимал. Из дальнейших словосочетаний тоже немало нового прибавилось, в коротенький рассказик Гарри затесались следующие фразы и слова: шли мы по улице, а там стояла физкультура удивительная… Скульптура, значит. Позже в разных ситуациях пришлось срочно записывать свежие перлы — и откуда только брал? Пучекрылые глазки, шапка-неваляшка, подшалунивает, раззубачил воду, углотал всю воду. А теперь вот сказки сочинять принялся, не иначе как писателем станет, когда вырастет, он же вместе с фантазией родился, можно сказать! Денвер Куонеб тоже записывал Гаррины перлы, правда, по своей, особой, причине. Собирал их не потому, что это смешные высказывания малыша, а потому, что из этого он строил характеристику своего подопечного. И наблюдая за тем, какие сказки Гарри сочиняет, индеец узнавал, что у мальчика доброе сердечко и смелая, отважная натура. Гарри Коломбо стремился повторить отца, полностью копировал его повадки и движения. Он очень любил папу. Любил его тихий мягкий голос, любил его единственный, светящийся любовью карий глаз, любил сидеть на коленях в папиных объятиях, теплых и надежных… Понимая всё это, Денвер старался укрепить эти отношения отца и ребёнка, не понаслышке зная о том, как «ласково» относятся к детям в Англии, ведь останься Гарри там, вряд ли он получил бы столько тепла и любви даже от собственных родителей, будь те живы. Холодная, вечно снулая, туманная и дождливая Англия воспитывала граждан под свою волынку — строгими и чопорными. И уже к седьмому году жизни маленькие англичане становились такими снобами… Во младенчестве их, возможно, и тискали-целовали любящие мамы, зато отцы обычно держали строгую дистанцию, блюдя эмоциональное расстояние и рамки. Короче, глядя на то, как толстые мальчики в канотье, опираясь на трость, басом солидно тянут «Добрый день, мэм, сэр, чудесная погода, не правда ли?», а тощенькие девочки, этакие зайцеобразные леди с выпирающими передними зубками, подобострастно приседают в вежливых книксенах, становится уныло и скучно жить. То ли дело американские ребятишки! Свободные и вольные, что твои ветерки, носятся по улицам босоногие пацанята, загорелые, как черти, с шелушащейся кожей на плечах, сгоревшей от жаркого калифорнийского солнца. В свои семь и шесть лет Сэм и Патрик обзавелись целой кучей друзей-соседей, в частности, дети дружили аж тремя улицами, и самым старшим в этой разномастной компании было без малого тринадцать и пятнадцать лет. Казалось бы — ветераны, ну чего они с малышами-то возятся? Ан нет, подростки с Запад-Доран-стрит, Пайонир-драйв и Александер-стрит были весьма ответственными и очень-очень надежными личностями: в несколько пар глаз следили за малышней, пресекая всякие дурные поползновения со стороны случайного заезжего хулиганья с других отдаленных концов Глендейла, если тем случалось нагрянуть в их края. Честно говоря, эта гигантская улица — Доран-стрит протянулась через весь северный Глендейл из конца в конец, разделенная на две — Западную Доран-стрит и Восточную Доран-стрит — со всеми её сансетами-бульварами и сотнями домов, магазинами, школами и ветклиниками не поддается внятному описанию, как нельзя описать её дома, сплошь и рядом понастроенные хоть и по прямой линии, да вперемешку, из различных стройматериалов и архитектурных вкусов. Ну сами посудите: стройный благородный двухъярусный особняк, выложенный серым и розовым гранитом, с бассейном и пристроенной сауной на задворках соседствует с покосившимся и побуревшим от времени деревянным одноэтажным домишком. Дом Коломбо, слава богу, был двухэтажный, серо-белый, с коричневой двускатной крышей, с прелестным и просторным задним двором, где было создано всё для полноценного ребячьего досуга: качели с горками и стенками для лазания. Кроме огромного тополя на переднем дворике, тут росли канадский клен, бугенвилия и дуб, чья крона служила фундаментом для легонького домика-на-дереве, построенного лично дедом Коломбо, как только стало ясно, что тогдашняя миссис Коломбо не собирается ограничиваться тремя детками. Так что Гарри и его братьям с сестрой было где развернуться, помимо походов с родителями в продовольственный магазин Корнер-маркет, что за школой Коламбуса, и в ветеринарную больницу Глендейл Смол Анимал, где лечили бесконечных хомячков Сэма, песчаных пеструшек и рыжих джунгариков. Майя пока зверушками не интересовалась, помня мамино условие, что домашнего питомца она получит только тогда, когда научится гулять самостоятельно. Патрик, увы, просил пони, который был совершенно не по карману скромному малобюджетному лейтенанту. Но один четвероногий член семьи у них всё-таки появился. Приехав с очередным заболевшим хомячком, семейство обратило внимание на коробку возле клиники с надписью: «Щенки, бесплатно и в добрые руки», заглянув в которую, они обнаружили толстого пёсика, похожего на гармошку — весь в бесчисленных складочках, как шарпей, казалось, сама природа одарила малыша шубкой на вырост. Щенок сидел и скорбно смотрел на мир обиженными глазками, заранее надувшись на него. Коломбо был покорён. Никого не спрашивая, он нагнулся, подобрал щенка и засунул за пазуху. После, на приеме у ветеринара, Фрэнк с женой и детьми узнали, что пёсик здоровый и породистый — целый бассет-хаунд. Сообща решено было его взять. Дома, увы, щенка заморочили: каждый хотел звать его так и не иначе! И долго по дому разносились крики ребят: — Бетховен, ко мне! — надрывал глотку Сэм. Ему пылко возражал Патрик: — Ты что? Он — Фидель! Фидо, ко мне! — Маршмеллоу! — пищала Майя. — Вы что, не видите? Он похож на маршмеллоу! — Батон! — вопил Гарри. — Я хочу назвать его Батоном! Щенок, оказавшийся в семье с пятью детьми, ибо пятый тоненько пищал на руках у мамы, обещая свои анонсы, предпринял весьма мудрую тактику — притворился глухим, а потом, поняв, что это сработало, занял позицию умного дурачка, то есть вообще перестал откликаться. Зато услышав нейтральные слова «он», «его» и «пёс», тут же вырастал, как из-под земли, ненавязчиво предлагая свою альтернативу имени. Двуногие члены стаи в конце концов согласились с его мнением, и хитрого бассета стали звать Псом. Чем были изрядно позабавлены ветеринары и грумеры, к которым Пса регулярно водили на стрижку когтей и чистку ушей. Вскоре щенок отлично вписался в компанию детей и собак со всего северного района Глендейла, стал таким же свойским, как и все старожилы. Да и ребята по-своему зауважали собаку семьи Коломбо: шутка ли, настоять на своем и заставить всех называть тебя именно так, как тебе хочется, честно, не каждая собака на это способна! Так что, приходя к дому номер семьсот-какой-то, ребята звали гулять не только Сэма с Патриком и Гарри с Майей, но и просили выпустить с ними Пса. Получив разрешение, брали бассета на поводок и вливались в уличные будни под начало Грэма Мэдисона. Грэм был местным заводилой и самым старшим из ребят, кроме него, за малышней следили Губер Мастрон, всего на полгода его младше, Стивен Слейтер и Мел Харрингтон, прыщавые недоросли четырнадцати и тринадцати лет. Собственно говоря, их негласный союз очень помогал вечно занятым домохозяйкам, которым надо присматривать за совсем мелкими детишками и поддерживать порядок в доме: уборка-стирка-глажка-готовка, походы в магазины, подработка в пошивочных и прачечных, не у всех же мужья-сыновья стабильно работают в полиции и на почте… Таким образом, ватага добровольных помощников, организованная Мэдисоном, здорово развязывала женщинам руки. Что касается Денвера, то в его задачу входило совсем другое — утихомиривание выплесков детской магии. После каждого такого происшествия, когда Гарри, случайно чего-то испугавшись, сильно чудил, индеец забирал его из дома и, уведя потрясенного ребёнка за город, начинал осторожно успокаивать его вспышки магии и испуга. А пугался Гарри всего, что происходило вокруг него… Вот Сэм и Патрик, расшалившись в дождливую погоду, заигрались дома в мяч, и тот сшиб со стены декоративное блюдо с сеттером. Майя, увидев осколки с частями белой собаки, перепугалась и зарыдала, истово вскрикивая: — Ой, нет! Это же папина любимая тарелочка! Ой, он так расстроится… Сверху хлопает дверь, и слышны шаги мамы — она спешит узнать, что за звон внизу прозвучал? Патрик и Сэм, переглянувшись, малодушно удирают во двор. За ними с неумелыми ругательствами срывается возмущенная Майя. — А ну стоять, паразиты! Отвечать кто будет?! Гарри, оставшись один, неверящими глазами смотрит на любимую папину тарелочку, и его маленькое сердечко прямо-таки заходится от ужаса — как расстроится любимый добрый и драгоценный папочка, который придет усталый и измученный с работы… ох… Ох, ну почему она разбилась? Она же любимая, папина!.. Тут, понятное дело, срабатывает магия желания — исправить случившееся, сделать так, чтобы всё стало по-прежнему, что и происходит: подчиняясь детской магии, осколочки вдруг зашевелились и начали сползаться друг к дружке, пока не воссоединились в единое целое. И вот перед обалдевшим Гарри на полу лежит целая тарелочка, и на белом сеттере в классической позе-стойке нет ни малейшей трещинки и царапинки. А тут и мама спустилась, подозрительно оглядев Гарри, блюдо на полу и ничего разбитого в ближайшем радиусе, она недоуменно пожимает полными плечами, поднимает украшение и, повесив на стену, уходит обратно к малышке Мирабель. А к Гарри откуда-то торопливо подходит Денвер, сев перед мальчиком на корточки, начинает ласково успокаивать, объясняя ему, что именно он сейчас проделал, что он волшебник и не должен бояться того, что делает. Другой случай, новый испуг, новые объяснения, и постепенно, потихонечку Гарри начал сознавать себя как волшебника, а не странного непонятного урода, который взглядом поднимает вещи, меняет им форму, как будто они пластилиновые; за минуту высушивает промокшие ботинки и штаны, когда он, споткнувшись, упал в лужу; силой воли подталкивает и сбивает с крыши улетевший туда мяч… А с недавних пор Денвер стал увозить Гарри в горы, в цветущие предгорья Вердуго, где он, оказывается, проживал со своей семьей на симпатичной ферме в небольшом деревянном домике. Дети Денвера вскоре начали встречать Гарри, как самого желанного и любимого гостя, да так, пожалуй, и было, ведь мало где к краснокожим хорошо относятся, тем более к таким, как он, недавно купившим гражданство и живущим «на воле», а не в резервате… Здесь, в потайной долине, Гарри обучался управлять своей волшебной силой, а рядом с ним теперь всегда находился Калеб Куонеб, трехлетний сын Денвера, и так же, как и Гарри, учился магии.