***
Сун Цютун отправила мужу записку, надеясь, что он посетит ее сегодня. Эти дни луны были особенно выгодны ей и пригодны к зачатию. Если она сможет подарить А-Жаню ребенка, ее будущее будет более прочным. Они женаты почти два года. Но в те редкие ночи, что император делил с ней ложе, он редко давал ей шанс понести. Мо Жань всегда следил, чтобы его семя не заполнило ее лоно. Почему император так не хочет от нее детей? В одну из ночей он был пьян и особенно груб с ней. В момент кульминации Достопочтенный схватил ее за волосы и страстно произнес «Ты моя, Чу Фэй». Та самая соперница, что занимала все мысли императора… Императрица видела ее пару раз, но так и не смогла разглядеть лицо. Чем она лучше Сун Цютун? Не прогонит ли император свою первую супругу в угоду бывшей наложнице? Лично решив проследить, чтобы на стол подали лучшее, императрица пришла на кухню. — Я говорила приготовить Его Величеству пельмешки в остро пряном соусе, вы уже подготовили их? Еще сделайте… — И тут ее взгляд остановился на блюде, которое готовил один из поваров. Львиные головы. Когда император запирался с Чу Фэй в своих покоях, туда часто вносили это блюдо. Но А-Жань к нему весьма равнодушен. Значит, это было любимое блюдо Наложницы Чу! — Лалинь! — она схватила служанку за край рукава. — У зеркала стоит серебряная шкатулка, вот ключ, на дне лежит флакон из хрусталя. Немедленно принеси его сюда. Не желая допустить, чтобы блюдо унесли раньше времени, она подошла к повару, который был занят приготовлением, и накинулась на него с упреками. Когда служанка поспела вернуться, блюдо все еще не покинуло кухню. Оставалось только дать выдуманное поручение, чтобы спровадить лишние глаза, и императрица быстро высыпала белый порошок поверх «львиных голов». — Чтоб ты сдохла… — Она спрятала флакон в рукав. — Где вы шляетесь, бульон к пельмешкам остынет!***
К вечеру у Чу Ваньнина началась рвота. К ночи изо рта пошла кровь, и от колик в животе он не мог разогнуться. — Наставник Чу, почему вы запрещаете сообщить об этом императору? Он велел доложить, если вам станет хуже. — Не нужно его беспокоить по пустякам. — Чу Ваньнин старался говорить медленно, чтобы голос казался не настолько хриплым. Тут его снова скрутило. Он согнулся над чашей, сплевывая кровью, и зашелся в кашле. По симптомам это совсем не походило на обычное отравление. Напрашивался вывод: кто-то хотел отравить его, или кто-то рассчитывал, что император ест с ним и тоже будет отравлен. Но Чу Ваньнин сегодня съел всего несколько кусочков «львиных голов» и запил чаем. Мо Вэйюй редко пробует это блюдо. Подсыпать яд в него было опрометчиво. Да и действие яда вызывало вопросы. Он был призван уничтожить внутренние органы человека, совершенствующийся с уровнем духовной силы, как у Императора, легко бы с таким справился, отравление не было бы смертельным. Как бы там ни было, Чу Ваньнин совсем не хотел, чтобы Мо Жань видел, как его выкручивает над чашей и как жалко он выглядит. Да, они делили с ним постель, Тасянь-Цзюнь не раз сидел у его кровати, когда он болел… Но сейчас было несколько иначе. Он харкал кровью пополам со слизью и желчью, сотрясаясь от боли. Нет, он не хотел, чтобы Мо Жань видел его в таком жалком состоянии. — Попробуйте выпить. — евнух поднес ему отвар из трав, Ваньнин сделал глоток, и желудок пронзила острая боль, а через пару минут его снова вырвало. К рассвету он был окончательно изможден. Тело все еще сводило спазмами боли, желудок горел огнем. — Вы решили, что бессмертные? — проревел где-то за чертой сознания знакомый голос. — Я же сказал докладывать мне! Что тут творится? Мо Жань еще днем порвал записку императрицы. Вечером, зная, что учитель не сможет разделить с ним постель, он приказал привести несколько наложников и отлично провел часть ночи, развлекаясь с ними. Но когда их тела опротивели ему, и он выставил их, он не смог заснуть. Привычно собравшись в Павильон Алых Лотосов, он обнаружил, что на рассвете там горит свет. Учитель никогда не ложился так поздно, и это вызвало сомнения. Войдя внутрь, Император наткнулся на суетившихся евнухов, в то время как Чу Ваньнин лежал на кровати в лихорадке. — Вам жить надоело? Какого черта тут происходит? — он схватил слугу за шиворот и поднял в воздух. — Да я убью вас без всякого сожаления! — Ваше Величество, пощадите! Наставник Чу отравился и запретил звать вас. Мы дали ему отвар, но ему все хуже и хуже. Мы хотели сообщить вам, но Наставник строго запретил! — Он Хозяин Павильона Алого Лотоса. Но я Хозяин Пика Сышэн! Наступающий на Бессмертных Тасянь-Цзюнь, Повелитель Человеческого мира! И ты решил, что мой приказ, — это шутка, не подлежащая выполнению? — Мо Жань… — Чу Ваньнин от криков очнулся и увидел в покоях Мо Жаня, трясущего бедного Тао. — Мо Жань… Подойди. Император разжал кулак, отпуская евнуха, и подошел к кровати. Ему в глаза сразу бросился желтоватый цвет лица учителя, темные круги под глазами, впалые щеки и сухие губы. Но, как ни странно, даже в этой ситуации Чу Ваньнин умудрялся пахнуть чем-то древесным и цветами, в то время как от других бы воняло тухлым козлом. Из чего вообще сделан этот старейшина Юйхэн? — Выглядишь погано. Ваньнин хотел ответить, но вместо этого из горла вырвался приступ кашля. Он едва успел достать платок, чтобы закрыть лицо, как его стало снова выворачивать кровью… Мо Жань сперва не совсем понял, что происходит, но, увидев, как на платке учителя расцветают алые пятна, обернулся. — Вы еще здесь?.. Сейчас же за врачом, или уже сегодня будете кормить собак! Он дождался, когда учитель немного придет в себя, сел на кровать и скинул с него одеяло, начиная ощупывать живот. Но стоило ему нажать, как Ваньнин дернулся от боли. Совсем не похоже на простое пищевое отравление. Яд? Чу Ваньнин снова закрыл рот рукой и начал судорожно искать чашу. Император встал с кровати, позволяя евнуху Лю помочь ему. Он не понимал, кому могла прийти в голову мысль отравить учителя? Пленник, ценный трофей, презренный бывший старейшина. О нем вспоминали только тогда, когда перечисляли громкие победы Императора. Достопочтенный окутал такой магией Павильон Алого лотоса, что без его на то позволения сюда никто не мог ступить. Что до самой личности учителя… В их тесные отношения было посвящено не так уж много: несколько слуг и самая близкая стража. Для всех остальных он оставался наложницей Чу, второй женой императора, которую тот запер и скрывает от посторонних глаз… Когда Чу Ваньнин позволял себе гулять по саду или посещать библиотеку, его считали только пленным учителем Императора, впрочем, в любом случае, на него натыкалось не так много людей, и они не ассоциировали его с Наложницей Чу. Пленника опасались, но те, кто не знал истинную ценность Юйхэна, — просто презирали или пренебрегали им. Он где-то допустил промах? Что-то не предусмотрел? Кому нужно было подсыпать яд учителю? Вдруг Тасянь-Цзюнь оскалился. Конечно, подсыпать яд учителю Достопочтенного вряд ли кто стал. Но Наложница Чу, пользующаяся расположением императора, яркий предмет зависти… — Ваньнин, скоро будет врач. — он поцеловал его в лоб и быстро вышел из Павильона. Сун Цютун мирно спала, когда сильная рука вдруг схватила ее за волосы и швырнула из кровати. — Как ты осмелилась пойти против своего Господина?! Признавайся, и тогда Достопочтенный обещает тебе легкую смерть! — А-Жань! Ах… Возлюбленный мой… — она схватила своими нефритовыми пальчиками его руку. — Что я сделала? — Достопочтенный хочет узнать, как ты осмелилась использовать яд?! — А-Жань… — девушка залилась слезами. — Какой яд? Я не понимаю, отпусти меня! Тебе кто-то причинил зло? Позволь мне помочь тебе! Тасянь-Цзюнь встряхнул руку и выпустил ее. Девушка беспомощно сжалась на полу, глотая жалобные слезы. Она выглядела такой несчастной, беззащитной, что он начал сомневаться в своей правоте. — А-Жань… — Она медленно встала и коснулась его плеча. — Кто-то снова хотел отравить тебя? Он раздраженно скинул ее руку. А, может, хотели отравить не учителя, а его самого, императора? Но тогда глупо подсыпать яд, сжигающий внутренние органы, ведь его уровень самосовершенствования слишком высок. — Я могу что-то сделать для тебя? Ты так бледен… Сейчас в лунном свете, стирающим рамки, она вновь напомнила ему Ши Мэя… Хрупкого, доброго. Разве Ши Мэй мог причинить кому-то вред? — Позволь, я помассирую твои виски… — ее безупречно красивые руки потянулись к нему. Вдруг он вспомнил ночь, здесь на Пике Сышэн. «Голова болит. Не могу уснуть… — Садись» Тогда учитель тоже массировал его голову. — Отстань… — он грубо откинул ее от себя и, рисуя в воздухе символ, пустил по покоям заклинание «В поисках скрытого». Огненным ветром оно с шипением пронеслось по комнатам и легло в ладонь императора в виде маленького браслета из коралла… Тасянь-Цзюнь криво усмехнулся и вздохнул. Какая-то жалкая безделица, которую хранила Сун Цютун. Ни записки, ни флакона из-под яда. Браслет. Ему было совершенно наплевать, почему этот предмет был так дорог императрице, поэтому бросил его на пол и вышел. Почти полностью рассвело, Тасянь-Цзюнь хотел вернуться в Павильон Алого лотоса, но остановился. Был еще один человек, который мог пожелать смерти его Чу Фэй. Только сегодня наложник Лианг развлекал его шуткой «Наложницу Чу охраняет о-о-о-очень великая тайна» и обвел руками силуэт императора. Лианг попал в его гарем месяца три назад и быстро завоевал его расположение, оставляя других позади. Тасянь-Цзюнь совершенно не находил его привлекательным внешне, но парень умел играть на всех музыкальных инструментах, отлично пел и всегда был в прекрасном расположении духа, веселя его шутками. Поэтому в последнее время Достопочтенный часто звал его к себе, пользуясь всеми услугами, что предоставляли ему тело и разум юноши. Так как было очень странно, чтобы император соблаговолил посетить комнату наложника такого ранга, Лианг рухнул на пол, не зная, радоваться ему или, наоборот, испугаться. Не желая и здесь размениваться на разговоры, Тасянь-Цзюнь повторил заклинания поиска скрытых вещей, и к нему в руку прилетели мешочек с деньгами и хрустальный флакон. Мо Жань открыл пробку, принюхался. Остатки белого порошка, запаха нет. Он сразу догадался, что это был за яд… — Не хочешь объяснить? — О Мой император, я не знаю, что это… — юноша замялся, начиная бледнеть. — Не знаешь? … А знаешь, какое наказание за это? — Выражение лица Императора настолько ужасало, что просто лишило юношу разума. — Ваше величество, пощадите, что же я сделал?! — он подполз на коленях, цепляясь за край одежды императора. — Ты пытался убить Чу Фэй. — Тасянь-Цзюнь сжал кулак и раздавил флакон. Лианга словно поразила молния, и он вцепился в ногу императора, — Ваше Величество! Клянусь своей душой, это не я! Умоляю вас! Поверьте мне! Я никогда бы не осмелился, пощадите! Клянусь всем, что есть, я не делал этого, разве я бы посмел? Кто такая Чу Фэй и кто такой я? Я не осмелился бы… Он бы еще долго причитал, но Достопочтенный не желал слушать. Он вырвал полы одежды у юноши из рук он вышел. — Стража! Выпотрошите его и сожгите внутренности, затем и его самого, чтобы даже пепла не осталось.***
Ваньнин промучился до полудня. Спасло только то, что из-за простуды лишенный аппетита Юйхэн съел лишь пару маленьких кусочков, и в организм попало слишком мало яда для смертельного эффекта. Никакое лекарство не задерживалось внутри больше пяти минут, и Тасянь-Цзюнь про себя, в мыслях, едва не заказывал поминальные службы, настойчиво продолжая вливать в учителя духовную энергию. Ему нужно было, чтобы этот человек жил. Зачем? Сложный вопрос. Но казалось, что все завоевания и победы не будут иметь значения, если о них не узнает Чу Ваньнин. Этот строптивый человек должен жить в Павильоне Алого Лотоса и угождать ему. От мысли, что Ваньнина вдруг не станет, в груди заболело, а по спине прокатился холод. Учитель был чем-то постоянным в мире, неизменным. То, что было и должно быть всегда. Разве может быть такое, что учитель оставит его? Да и сейчас, обнимая измученного дремлющего Ваньнина, Достопочтенный чувствовал некий покой и умиротворение. Ему нужен этот человек, он должен быть с ним и не отходить ни на шаг. Юйхэн сумел проглотить лекарство и удержать в себе, но боль в животе была еще очень сильной. Он сжался в углу кровати, когда Достопочтенный повернул его к себе лицом и прижал к груди. Пытаться расслабить мышцы живота массажем было бесполезно, Чу Ваньнину было слишком больно. Тело учителя время от времени напрягалось от очередного спазма, он задерживал дыхание и сжимал край одежды императора. Тасянь-Цзюнь приложил к его виску пальцы и постепенно, аккуратно продолжал вливать духовную энергию. Когда лекарство начало действовать, и боль отпустила, Юйхэн сумел заснуть. Мо Жань перебирал его черные волосы и вдыхал привычный аромат цветков яблони. Да, Чу Ваньнин без сомнения должен жить для него. Чтобы восстановиться после отравления потребовалась неделя. Усложняла лечение старая простуда. Ваньнину было разрешено есть только жидкую пищу, поэтому он с особым наслаждением растягивал одно единственное пирожное, которое ему принесли. — Наставник Чу, сегодня Его величество Император сообщил, чтоб вечером вы посетили его. Ваньнин вздохнул. — Хорошо, Господин Лю. — Позвольте сказать, Император сейчас… Очень не в духе. Он очень… зол. — Это из-за его отъезда? Евнух склонился над самым ухом Юйхэна. — Наставник Чу, этой ночью Его Величество оказал честь Императрице. Воспользовавшись, что Его Величество был… под действием вина, она заставила его излиться в свое тело. Чу Ваньнин ощутил, что его уши загорелись огнем. — Господин Лю, зачем мне такое знать? Его отношения с императрицей… меня не касаются. Прошу впредь не сообщать мне такие детали. Мне достаточно знать, что они поссорились, и он в дурном настроении. Хотя, даже это меня не интересует. — Как скажете, Наставник Чу. Он уже собирался после завтрака прогуляться в сад, но слуги внесли три огромных сундука. — Его Величество сказал вам выбрать ткань. Для вас пошьют новую одежду. Выбрать ткань? За два года плена Мо Жань ни разу не присылал ему ткань, всегда делая выбор самостоятельно. Чу Ваньнин подошел к сундукам и откинул крышки. Не черное. Всю жизнь он испытывал некоторое раздражение, когда был вынужден заказывать себе одежду и выбирать ткань. Очень трудно было объяснить детали, которые ему важны, да и портные часто навязывали что-то лишнее. Но сейчас он перебрал все три сундука и выложил их до середины. Ни одного черного отреза ткани. Белые, лазурные, голубые, серые… — Уберите ткань, можете сшить из любой, меня устроит. Но… побольше белого. Мо Жань не стал дожидаться учителя у себя и явился в Павильон Алых Лотосов сам. Как выяснилось, Император пришел так рано, что был вынужден ждать учителя, который пропадал в библиотеке допоздна. Когда Ваньнин зашел в комнаты, Тасянь-Цзюнь был хмурым, как грозовая туча. — У тебя только прошла лихорадка, а ты снова выходишь на улицу. — Император выглядел взвинченным и раздраженным. Едва увидев ученика, Чу Ваньнин сразу вспомнил, о чем ему сегодня сказал евнух и сильно покраснел. Надо сказать, что в течение дня он, против воли, возвращался к этой мысли. Ему было кое-что известно о методах предохранения, но больше основанных на травах. Как-то он слышал, что есть заклятья, предотвращающие зачатие, но такие сомнительные вещи изучали лекари. Ваньнин же не интересовался темой для своей работы и не затрагивал ее в личной жизни. Его знания на эту тему ограничились изучением анатомии и тем, что случайно услышал от других. Проще сказать, он об этом никогда не думал. И меньше всего думал, что ученик пользуется этим. Хотя Мо Жань никогда не был целомудренным, наверняка он знал об этом еще лет в пятнадцать. От одних рассуждений на эту тему хотелось схватиться за голову. Как он вообще может об этом думать? Просто из ночи в ночь принимая в себя плоть Императора и занимаясь с ним любовью, он совершенно не задумывался, правильно ли они это делают? Он умел только то, чему научил или что показал ему Мо Жань. В этой науке проводником был не учитель, а ученик. Конечно, он не женщина и не мог понести, но разве сама близость не подразумевает факт, что мужчина изливается в тело? Несколько раз Мо Жань делал это ему на живот, и Чу Ваньнин был невероятно зол, ощущая себя очень грязным и еще более униженным. Перебирая свои знания о привычках Мо Жаня в постели, он все больше приходил к выводу: с императрицей, а может и с другими, Тасянь-Цзюнь делает это несколько иначе. — О чем ты думаешь? — Мо Жань следил за его выражением лица, нахмурив брови. Юйхэн покраснел еще больше, словно Император может слышать его мысли. Он принял бесстрастное выражение лица, сел рядом и протянул ученику одну из книг, которые принес. — Возьми с собой почитать. — Что это? — Просто книга. История самых крупных кланов. Может, во время похода займешься чем-то кроме войны и развлечений. Чу Ваньнин не стал говорить, что у ученика есть ужасные пробелы в знаниях, которые неплохо было бы восполнить. Мо Жань посмотрел и полистал книгу. Зачем это Ваньнину? Он обернулся на учителя. Тот еще не совсем оправился после болезни: похудевший, бледный, но что-то было в этом притягательное. Взглядом он изучал изящную шею, без сомнения зная, какая на вкус эта кожа, тонкие пальцы, теребящие край одежды, черные ресницы… Тасянь-Цзюнь ощутил прилив желания. — Пойдем в постель. — Он взял его за руку, встал и хотел потянуть с собой. — Мо Жань… Иди сегодня к себе. Тасянь-Цзюнь скривился. Он осознавал, что учитель еще слишком слаб, но отказывать себе хоть в половине возможного удовольствия не хотелось. — И не подумаю, Достопочтенный завтра утром уезжает. Ваньнин обернулся на него, и вскоре волнение во взгляде сменилось раздражением, и он возмущенно фыркнул. — Если тебя снова чем-то пырнут, даже не вздумай сюда приходить! Тасянь-Цзюнь хмыкнул. — Хорошо, если меня пырнут, ты сам придешь к Этому Достопочтенному. Он медленно опустился рядом, укладывая руки по бокам от сложенных колен Чу Ваньнина, и стал наклоняться к его лицу. — Не знал, что ты сегодня предпочтешь начать на полу. — Пусти… — Чу Ваньнин уперся руками в его грудь, когда он опрокинул его. — Моя Чу Фэй… ты сегодня очень сурова… — Заткнись! — он пнул его коленом, но Тасянь-Цзюнь перехватил его ногу и закинул себе на бедро. — Согласись, так лучше… — он начал справляться с одеждой учителя, но тот упрямо схватил его за руки. — Нет, подожди… Вот это новость. Тасянь-Цзюнь остановился, внутри начинало загораться раздражением. — Что еще…? — Пойдем на кровать. Если у тебя нет сил сдерживать себя, то… — он покраснел. — Я не животное, чтобы валяться на полу. Император вскинул бровь. Спустя два года близости Чу Ваньнин впервые открыто высказал свое пожелание? Не поощрить такую смелость большая ошибка. Он встал и отвел учителя на кровать, начиная избавлять от одежды. Оставшись обнаженным, Чу Ваньнин под пристальным взглядом Императора немного покраснел, но, нахмурившись, лег, спешно накрываясь одеялом. Тасянь-Цзюнь остался у кровати рядом с брошенной одеждой учителя. От такой наглости он испытал шок. Немного придя в себя, Мо Жань скинул свои одежды, рубашку и лег в кровать под одеяло к Ваньнину, притягивая его к себе. Надо признать, ему понравилась наглость учителя, а еще то, что кошка показывала свои призрачные коготки. — Достопочтенный хочет тебя, зачем ты закрылся от него? Перед отъездом Тасянь-Цзюнь был особенно жаден до ласк. И без того измотанный болезнью Юйхэн быстро сдался. — Почему ты никогда сам не целуешь меня, Ваньнин? Достопочтенный был бы очень этому рад. Он проникал в его тело, заполняя собой. Для Юйхэна же любая ласка была ножом по сердцу. Сейчас, томясь от желания и наслаждаюсь близостью, он боялся, что может больше не увидеть Мо Вэйюя. Ему хотелось как-то… выразить свои чувства, но он не решался. С одной стороны мешала гордость, с другой — страх быть не принятым. Глядя в любимые фиолетовые глаза, он стремился запомнить каждую ресничку, каждую черточку губ. Как же он может выразить то, что на душе, и не получить взамен удар в сердце? Этой ночью Ваньнин снова ворочался, стараясь не разбудить Императора. За окном шел дождь со снегом. Белая пелена покрывала землю… Он не хотел, чтобы Мо Жань уезжал. Примерно в это время, год назад, императора ранили, а сейчас должна была состояться еще одна поездка, не предвещающая ничего хорошего. Чу Ваньнин вспоминал, как стоял на крыльце, ожидая известий. А что если Император в этот раз не вернется? От этих мыслей он ближе прижимался к нему, пытаясь поймать каждый вдох, услышать каждый стук его сердца. Если бы он все еще был Старейшиной Юйхэн, он бы запер ученика в комнате и не выпускал. Мо Вэйюй, сколько же еще ты будешь терзать сердце учителя? Утром Тасянь-Цзюнь, перед тем как вылезти из кровати, сгреб в охапку сонного Чу Ваньнина и еще раз им овладел. Утренний секс был особенно упоителен тем, что учитель имел свойство очаровательно просыпаться и сонно хлопать глазами, понимая, какое вторжение сейчас произошло. Только после того, как Мо Жань кончил в тело учителя, он довольный встал и начал одеваться. Ваньнин сидел на краю кровати, не в силах подняться. Он сумел лишь накинуть на себя халат и мрачно следил за Императором. Собравшись, тот подошел, слегка касаясь его волос. — Ты ведь будешь ждать меня, Чу Фэй? Учитель только вздохнул. Даже в этот момент ученик не может себе изменить. — Я вернусь к тебе, не переживай. — он погладил его по щеке и пошел к выходу. Вдруг Ваньнин вскинул на него взгляд. Сердце внезапно пронзило болью от мысли "Сейчас Мо Жань выйдет, и он его больше не увидит". Он моментально принял решение. — Мо Вэйюй! Император остановился и оглянулся. Чу Ваньнин встал, медленным, но уверенным шагом подошел к нему, обнял за шею и прижался губами к его губам. Тасянь-Цзюнь замер. Он был так поражен, что даже не осмеливался обнять учителя, чтобы не спугнуть его. Чу Ваньнин действовал решительно, хотя нервозность и дрожь выдавали волнение. Его губы мягко касались губ Мо Жаня, трепетно. Неглубокий поцелуй, какими награждал Достопочтенный свою Чу Фэй, но сколько смысла и тепла было в этой немного строгой, волнительной, но нежной ласке. Император чувствовал, что внутри все буквально перевернулось, какая-то радость, что-то… что-то еще. Он просто тонул в этом поцелуе. Последний раз прижавшись к нему, Чу Ваньнин отстранился и оттолкнул от себя ученика. — Ступай… Мо Жань смотрел на учителя, в его блестящие глаза полные строгости и отчуждения, на его нахмуренные брови и зардевшееся от смущения лицо. Ваньнин так покраснел, что от стыда почти потерял себя, но пытался прикрыть это маской негодования. Император улыбнулся. Сегодня первый раз, когда Ваньнин поцеловал его сам. Не просто ответил на поцелуй, а подошел и сам проявил инициативу. Это было настолько неожиданно, что он не знал, что именно на это сказать. — Конечно, я вернусь. И вышел из Павильона.