С того вечера Чу Ваньнин стал больше приглядываться к поведению Мо Жаня. Создавалось ощущение, что Император закрывает себя от малейшего проявления искренней доброты и привязанности. Он мог одаривать близких или угодных ему людей — в этом он не знал себе равных. Он мог как осыпать золотом, так и низвергнуть на дно Ада. Но единственный, о ком он мог говорить с нежностью, был Ши Мэй. Это было похоже на одержимость. Мо Жань совершенно не замечал проявлений заботы других людей. Тот же старик Лю не обладал огромными талантами, в силу возраста и преданности заботился о нуждах Достопочтенного, как о нуждах своего капризного сына, стараясь предугадать его желания. Чу Ваньнин с трудом переступал через свою неприязнь, но не мог не отметить, что императрица тоже всеми силами добивалась расположения мужа. Так или иначе, судьба связала ее с этим мужчиной, и она была заинтересована в его любви.
Что до него самого… Ваньнин всегда скрывал свои чувства. Будь то боль или радость, он не привык этим делиться, боялся выбраться из этой раковины, оказавшись обнаженным для боли и насмешек, тем более, что ученика совсем не интересовали его чувства. Только его тело. Мо Жань не замечал, как он старался быть мягок, зачастую переступая через себя, словно ломая собственный хребет. Иногда, даже лежа в кровати, прижавшись друг к другу обнаженными телами, Юйхэну казалось, словно они почти чужие. Тогда он крепче прижимал к себе ученика, стараясь вырвать из себя эту мысль. Он понимал, что его любовь совершенно безрассудна. Впрочем, это было бы безрассудно, даже останься они учеником и старейшиной Бэйдоу.
«Старейшина, вы взяли его в ученики и соблазнили?» — вот что говорили бы, если б застали их в одной кровати. Единственное преимущество нынешнего положения — он не услышит этих позорных слов.
Мо Жань в каком-то смысле был рядом. Они были близки, ученик целовал его, брал его тело. Пусть тот не любил его, но Ваньнин мог касаться его, наслаждаться его теплом.
Когда первый раз был с Мо Жанем, он даже не представлял, что такое близость. Каково это — коснуться обнаженного тела другого. Он боялся даже дотронуться до Мо Жаня, сгорал от стыда, представая перед ним голым. А когда тот так откровенно ласкал его… Слишком быстро была стерта грань от полного воздержания и чистоты, до разврата.
Соглашаясь вступить с ним в связь, Чу Ваньнин до конца не представлял, что его ждет. Тогда он не мог знать, как это — чувствовать другое тело на себе и принимать чужую плоть. Сейчас эти острые углы стесались, как острые камни в воде. К тому же, эта близость зачастую дарила удовольствие. Чу Ваньнин отчаянно ругал себя за эту слабость, но когда Мо Жань целовал его, против воли хотелось размякнуть, как масло.
Иногда Мо Жань смотрел на него… Этот взгляд глубокий, внимательный. Когда утыкался в него, и он лишь хмурился своим мыслям и запрещал себе думать об этом. Если он придумает и поверит, что Тасянь-Цзюнь что-то испытывает к нему, он и вправду сойдет с ума от боли в душе. Он не мог забыть слова Мо Жаня, эти попреки, которыми он осыпал его во время коронации. Они больной занозой засели в его груди. Он был слишком строг с ним, часто наказывал.
Возможно, именно такая строгость учителя подвела черту, превратив Мо Жаня в тирана?
Юйхэн выдохнул тепло на руки, которые мерзли даже в перчатках. Они сидели с Императором в беседке в саду. Он две недели болел и не выходил из Павильона. Вообще, он много болел этой зимой. Все это началось еще поздней осенью, когда его пытались отравить. Сейчас на Пике Сышэн праздновали Новый год, и повсюду сияли украшения, а ночью зажигались красные фонари. Прошлый Новый год он провел в затворничестве, потому как после свадьбы был слишком зол, чтобы что-то праздновать. В этот раз он устал от одиночества. Два года он был отрезан от мира. Практически два года без вестей извне.
Говорил он только с Достопочтенным или Господином Лю, иногда с молодым евнухом Тао… Собственно, это было все его окружение. Иногда он думал, что если бы он мог написать тому же Сюэ Мэну, чтобы он сказал? Я жив? А что еще он мог сказать? Наложнице Чу нечего было рассказать Молодому Фениксу.
— Пойдем в Павильон, ты скоро начнешь дрожать, снова будет жар. — в голосе Мо Жаня было раздражение. Он укутал учителя в меха, подарил лучшие перчатки из нежной кожи на меху, достал черный нефрит, дающий тепло, и подарил ему из него браслеты.
И что? Учитель все мерзнет и болеет.
Они уже две недели не делили постель, потому что тому было не очень хорошо. И вот только он пошел на поправку, как снова решил погулять. Но стоило им отойти от Павильона на приличное расстояние, началась метель. Достопочтенный создал вокруг них барьер тепла, но Ваньнин ранее успел промерзнуть, его нужно увести помещение, а лучше вообще в постель, а еще лучше — в постель в компании Достопочтенного, ибо того уже выводило из себя нетерпение.
— Если ты и дальше будешь сидеть здесь, превратишься в Цзянши*. Идем.
(
*Темный дух окоченелого трупа)
Достопочтенный встал и потянул за собой учителя, сразу создавая над ними еще один купол, для защиты от снега. Когда Тасянь-Цзюнь гулял в одиночестве, он был совсем не против снега в волосах. Он не жаловался на здоровье, а такое приключение как снежная буря скорее веселило его. Другое дело учитель. Если промокнет, заболеет.
Ваньнин немного погрустнел. В целом его лицо не сильно менялось, но Мо Жань уже настолько изучил его, что малейшая смена настроения была легко для него читаема.
— Ты снова не пойдешь на празднование Нового года?
Ваньнин отрицательно помотал головой. Выражение его глаз стало еще грустнее.
Тасянь-Цзюнь молча дошел с ним до Павильона Алого Лотоса. Сегодняшний день он решил провести с учителем и отдохнуть. Из-за приближения нового года росло количество просителей с поздравлениями. Самых мелких принимали его советники, но и ему, как императору, приходилось иногда изображать милостивого государя. Постоянная смена незнакомых лиц, каждый пытался выслужиться и угодить. Их лесть утомляла его, тем более, что все их замыслы были заняты извлечением выгоды. Единственный человек, который никогда его ни о чем не просил, — это учитель. Наверное, поэтому с ним было так спокойно. Но вечером Ваньнин рано ложился. В эти недели они редко виделись. Достопочтенный все больше ощущал, что начинает скучать. Он? Скучает? По Учителю?
Но даже сидя в тронном зале, он постоянно задумывался о том, как хорошо было бы сейчас сидеть в тишине в Павильоне Алого лотоса с Ваньнином, а ночью наслаждаться его телом.
Зайдя в теплое помещение, Чу Ваньнин чихнул. Достопочтенный мгновенно посерел… Он скинул с Юйхэна намокший от снега плащ.
— Иди грейся.
Он также смахнул с себя плащ и снял головной убор, который немного промок под снегом. Ему так опротивел весь мир, что сегодня Павильон Алого Лотоса казался вполне уютным прибежищем. Он ощетинился от этой мысли. В юности говорили:
«Здесь живет белый демон» и тыкали пальцем в Юйхэна. Сейчас этот самый демон сел за низкий столик и начал собирать резцы для обработки дерева. Ваньнину одному было так скучно, что он принялся вырезать узоры на деревянных дощечках. Как всегда, стараясь достигнуть идеального качества во всем, он трудился кропотливо и очень медленно. Что-то в его облике было щемяще печальное, несмотря на напущенную холодность и безразличие. Возможно, именно эта попытка казаться сильнее придавала облику хрупкость.
Тасянь-Цзюнь подозвал Лю и дал некоторые распоряжения. Затем он сел рядом с учителем, открывая огромную шкатулку, которую принесли с его покоев. С детства он ненавидел листать бумаги, а сейчас его просто заваливали посланиями. Но среди скучных донесений были и нужные. Уже год Достопочтенный искал все возможные способы и материалы, людей, которые что-то слышали о запрещенной технике Воскрешения. Он станет первым, кто откроет Врата Жизни и Смерти. Он вернет Ши Мэя… Даже если тот в ужасе откажется от него, Мо Жань все примет: попреки, проклятья, — он бросит к его ногам весь мир, откажется от всех, лишь бы тот смог просто простить его. Мо Жань скосился на учителя, который медленно ковырялся в дереве.
Если вернется Ши Мэй, он откажется и от Чу Ваньнина.
Ваньнин почувствовал его взгляд, поднял на него глаза, полные печали, и его лицо чуть посветлело. Он улыбнулся, кроме тоски во взгляде появилось тепло. Тасянь-Цзюнь отвернулся.
Нет, он сделает все, чтобы заслужить Ши Мэя…
Императору захотелось упрекнуть себя, что сейчас он проводит время с человеком, виновным в смерти возлюбленного. Его останавливало осознание того, что за стенами Павильона ему более опостылело все, чем здесь… Почему?
Ваньнин заметил волнение ученика. Последнее время он приглядывался к каждой детали, от которых прежде отворачивался и старался не замечать. Мо Жань, секундой ранее будучи в хорошем настроении, вдруг погружался в беспокойство. Первый раз, заметив эту немую борьбу, он спросил у него, в чем дело, и тот с гневом покинул Павильон. Нужно было как-то срочно отвлечь Мо Жаня.
— Мо Жань, что подарить тебе на Новый год? — это первое, что пришло в голову.
Тасянь-Цзюнь повернулся к нему, нахмурившись.
— Что?
— На прошлый новый год я ничего не подарил тебе. Но ты выделил мне содержание… — он облизал сухие губы.
Да, второй жене Императора, Наложнице Чу, Мо Жань выделил такое содержание, что, увидя цифры, Чу Ваньнин потерял дар речи.
На что столько денег? Этого бы хватило, чтобы прокормить несколько крупных городов. Он практически ничего себе не покупал, кроме письменных принадлежностей. Еду приносят с общей кухни, на одежду он не привык тратиться, да и не он решает, как ему одеваться. Пару раз он просил достать ему новые книги, и
вот попросил купить резаки для дерева…
— Одним словом, я знаю, у меня есть деньги. Я хочу тебе что-то подарить.
Мо Жань задумался. Ему постоянно что-то дарили, не всегда нужное. Он уже привык к пресыщению вещами. Сун Цютун тоже всячески старается со всех концов мира достать ему разные диковинки. Это до пятнадцати лет он нуждался во всем, даже в одежде и обуви, элементарной еде. Чего у него нет? Что бы он себе хотел?
— Раньше у тебя был платок с цветами яблони, вышей мне такое же.
Чу Ваньнин опустил глаза и немного нахмурился. А разве не Мо Жань, сам… ? Нет, это очень странно. Но он поднял на него взгляд, словно все в порядке.
— Хорошо, ты хочешь именно цветы яблони?
— Да, как у тебя.
— Я сделаю.
Император задумался, но на сей раз его мысли были более приятными.
— Хорошо, а что бы хотел себе ты?
Он постоянно дарил учителю то одно, то другое. Иногда безделицы, иногда что-то действительно нужное. Ему хотелось, чтобы того окружало только лучшее. Чу Ваньнин — его собственность, а он привык заботиться о том, что принадлежит ему. Хотел баловать этого человека, только не особо получалось. Часто Ваньнин оставался безразличен к подаркам. Он принимал их, но они явно не западали ему в душу. Ну, кроме сладостей. Все сладости, что приносил ему Мо Жань, — учитель съедал.
Настало время Юйхэна задуматься. Он сам завел разговор на эту тему.
Подарок? Чу Ваньнин вообще не дарил подарки и не привык их получать. Сейчас Мо Жань закидывал его какими-то бесконечными безделушками и золотом, считая, что таким способом радует его, но Ваньнин просто рассовывал шкатулки по сундукам, почти не глядя. Только один раз мальчик с пронзительными фиолетовыми глазами вышил ему платок, а в другой — принес ему вино
«Цветы Белой груши». А еще он сказал, что купит ему конфет.
Внезапно, Юйхэн распахнул глаза. Мо Жань как-то сказал, что не помнил про вино. Сейчас он не вспомнил платок. Но если первый раз он мог быть просто пьян, то сейчас…
— Ваньнин? — Император вскинул бровь.
Юйхэн все еще хмурился. Тасянь-Цзюнь ждал ответа, хоть в голове Ваньнина и была путаница.
— Но я хочу сделать такой подарок, чтобы он остался у тебя. Я хочу, чтобы ты пользовался им, а не убрал в ящик. Я дарю тебе деньги, но ты ничего не покупаешь.
А что он бы хотел? Чу Ваньнин растерялся.
— У меня все есть.
— Совсем все?
Ваньнин просто пожал плечами.
— Хорошо. — Мо Жань потянулся и провел пальцем по черным волосам, мягкой волной лежавшим на плечах Ваньнина, и решил, что закажет ему что-то особенно дорогое и редкое. Должно же хоть что-то радовать учителя? — Почитай мне вслух.
Ваньнин встал, чтобы взять с полки книгу, которую еще в начале месяца стал читать Достопочтенному, но был вынужден прерваться из-за болезни. Он вернулся на свое место и достал закладку.
Тасянь-Цзюнь слушал невнимательно, его убаюкивал голос учителя. Это как получить индульгенцию спать на уроке. Посидев пару минут, он схватил сидящего рядом Ваньнина за талию и перетащил к себе на колени, усаживая боком.
— Мо Вэйюй, я не могу так читать. — учитель снова хмурился.
— Тебе разве не видно?
Чу Ваньнин покрепче сжал края книги, пытаясь подавить возмущение. Иногда ученик был крайне бесцеремонен. Он продолжил чтение.
Император какое-то время просто следил, как двигаются его губы, произнося слова. Ваньнин был крайне неразговорчив, обычно, отвечал коротко или вовсе молчал. Чтобы услышать его голос и насладиться им, единственный способ — это усадить за книгу или сильно вывести из себя.
Сперва он погладил учителя по ноге, голос Ваньнина почти не дрогнул. Потом он сжал его бедра и услышал железные нотки раздражения при чтении. Интересно, насколько хватит выдержки учителя? Он редко ласкал учителя, обычно, накидывался на него и утолял свое желание. Ему нравилось обладать этим телом, но это было больше обладание, чем сама ласка. Почувствовать вкус его кожи, сжать талию. Тасянь-Цзюнь практически никогда не стремился доставить этим удовольствие, только если не ставил себе цель — заставить Ваньнина кончить.
Когда губы Императора стали так нежно целовать шею, Ваньнин покраснел и захлопнул книгу. Мо Жань сам попросил ему почитать, но его уважения не хватает даже не то, чтобы послушать. С другой стороны, внутри все таяло от этих нежных прикосновений.
— Мо Вэйюй, я не могу так читать! Прекрати!
Собрав все свои внутренние силы, Юйхэн отстранился.
— Чу Фей. Ты всегда готова радовать своего мужа. Зачем ты закрыла книгу, читай дальше.
Император раскрыл книгу в руках Ваньнина.
— Я внимательно слушаю…
Чу Ваньнин белел и краснел, но, собрав волю в кулак, продолжил чтение, чувствуя, как горячий язык ласкает его кожу. В момент, когда Мо Жань ласково сжал губами мочку уха, он дернулся и остановился. На щеках пылал румянец. Император наблюдал.
— Я не буду читать, если ты не слушаешь. — Юйхэн попытался встать, но Достопочтенный удержал его. Всем телом он чувствовал, как тает в его руках защита учителя.
— Читай дальше….
— Иди к черту. Мне не нравятся такие игры.
— Тебе разве что-то мешает? Ученик внимательно слушает своего учителя.
Ваньнин вздохнул. Он снова попытался обратить глаза к книге, но эти поцелуи по всей шее… Тасянь-Цзюнь сжал его талию и ласкал бедра через ткань. Ваньнин уже не мог думать о чтении, но и отдаваться во власть своей страсти не желал. Он остановился и прикрыл глаза ресницами.
— Ты снова скажешь
«Не надо»? — Мо Жань коротко поцеловал его в уголок губ. — Почему ты так редко говоришь, что хочешь Достопочтенного? Твое тело, в отличие от тебя, не молчит.
— Вовсе не… — возмущение прервали поцелуем.
Шорох ткани, и звуки поцелуев. Ваньнин отложил книгу на стол и сидел, упиваясь руками, которые ласкали его тело, губами, которые обжигали его шею и лицо.
— Ах… — он прижался к Императору, подставляясь под поцелуи.
— Моя Чу Фэй, твой муж так давно не доставлял тебе удовольствие…
Достопочтенный спустил ткань с плеча Чу Ваньнина и…
— Ваше Величество!
— Твою Мать…
Ваньнин вскочил с его ног стремительно, как птица, и встал спиной к двери, быстро поправляя одежду.
— Ваше величество. — в комнату вошел евнух. Сейчас Императору хотелось убить его на месте.
— Тао, если это что-то не очень важное, Этот Достопочтенный прикончит тебя.
Молодой евнух мельком взглянул на Наставника Чу, который невзначай разглаживал пряди волос, потом на Императора и его распахнутую на груди одежду, и сразу все понял. Он уже два года состоял на службе при Учителе Достопочтенного. Он собирал этого учителя на свадьбу, провожал его в комнату для первой ночи. Он же менял простыни, когда Император уходил. Тао отлично знал, что Учитель Достопочтенного, — не совсем учитель.
— Ваше Величество, мне сообщили, что приехал посланник из дворца Тасюэ.
Мо Жань и вправду требовал сообщить ему, едва посланник приедет. Он оглянулся на Ваньнина. Тот с холодным выражением лица стоял спиной к двери, румянец на его щеках уже прошел, и дыхание выровнялась. Говорить о продолжении начатого было бессмысленно.
— Хорошо, Достопочтенный сейчас придет. — Ответил он Тао и махнул рукой, выставляя вон.
Тасянь-Цзюнь поднялся и оправил свои одежды.
— Чу Фэй, твой супруг ждет тебя за ужином в пагоде Туньтянь. Не задерживайся.
***
Тасянь-Цзюнь был вынужден принимать гостей и даже пытаться понять, о чем они говорят, но все сводилось к тому, что он думал поскорее вернуться в Павильон Алых лотосов и опрокинуть учителя на кровать. Он раздраженно тер виски, пытаясь сосредоточиться на том, что ему пытался донести посланник. Императрица сидела рядом, с кроткой и нежной улыбкой взирая на окружающих. Почему-то, сегодня она особенно его раздражала.
Когда прием закончился, он поднялся и хотел уйти.
— А-Жань?
Нехотя, он обернулся.
— А-Жань, преданная раба так соскучилась по твоему вниманию. — ее нежные глаза лани наполнились слезами. — Я готова на все, чтобы угодить тебе, А-Жань. Не бросай меня.
— Поговорим завтра. Завтра, обещаю, я зайду.
— А сегодня?
— Я занят. — он развернулся и быстро вышел из покоев.
Выражение лица императрицы резко сменилось холодом.
— Если бы хоть раз ее увидеть, я бы поняла, чем она так лишила моего супруга рассудка.
Ваньнин сидел за работой до самого вечера и сумел вырезать вполне красивую заколку из ореха. Но в этой работе его глаз видел столько недостатков, что он просто кинул вещь в ящик подальше от посторонних глаз. Он подошел к зеркалу и стал расчесывать волосы.
Почему Мо Жань иногда настаивает, чтобы он распустил волосы? Какая глупость.
Недовольный своим отражением, он кинул гребень на стол. Усталые глаза, бледная кожа, черты лица всегда отличались посредственностью. К тому же, он старше ученика почти на десять лет. Да разве он мог когда-то рассчитывать, что такой красивый и молодой мужчина, как Мо Вэйюй, действительно полюбит его? Он не может похвастаться ни красотой, ни юной свежестью. Совершенно невзрачная внешность. Вполне объяснимо, почему Мо Жань говорил, что он ему противен.
Настроение окончательно испортилось. Белой лентой он собрал волосы в тугой хвост и пошел к пагоде Туньтянь. Лю шел впереди, освещая дорогу фонарем. В пагоде горело множество огней, играла музыка. Ваньнин остановился и прикрыл глаза. Он же сказал ученику, что не хочет посещать мероприятия и не хочет никого видеть.
— Наставник Чу, почему вы остановились? Его Величество уже ждет вас.
Юйхэн медлил, но все-таки взял волю в кулак и уверенно стал подниматься по ступеням. Когда они вошли в зал, то увидели Императора, которому прислуживало сразу несколько слуг и музыкантов. Собственно, больше никого не было.
— Иди сюда. — Тасянь-Цзюнь указал на место слева от него, небольшой стул рядом с его троном.
Чу Ваньнин в замешательстве огляделся, но, надевая маску безразличия, подошел и сел рядом.
— Я давно не слушал музыку. Пусть снова начнут играть.
Достопочтенный решил, что выше его достоинства признаваться, что устроен был этот ужин для учителя. Ему хотелось порадовать свою тоскующую в одиночестве Чу Фэй, но баловать ее тоже не стоит.
— Зачем ты притащил меня сюда? — Ваньнин выказывал недовольство, но с любопытством рассматривал богато накрытый стол.
Когда зазвучала музыка, Достопочтенный отметил, его задумка удалась. Медленная мелодия, трогающая за душу, словно весенний ручей, дарящая легкость и свежесть. Мо Жань заранее приказал исполнить именно этот список песен и мелодий. Ваньнин закрыл глаза и слушал. Внешне он казался беспристрастным, но Тасянь-Цзюнь по малейшим чертам лица понял — учителю нравится. Кроме того, он завалил стол Ваньнина самыми любимыми блюдами.
— И как тебе музыка? — Тасянь-Цзюнь усмехнулся.
— Я сказал тебе, что не хочу никаких праздников. Почему ты никогда меня не слушаешь?
— Это не праздник. Я просто ужинаю.
Несмотря на возмущение, Чу Ваньнин был поглощен музыкой. Волей Достопочтенного ему было разрешено в уединение играть на гуцине, но это не одно и то же. Он старался запомнить ноты, чтобы затем воспроизвести их, оставшись в одиночестве.
Тасянь-Цзюнь был доволен. Его затея удалась. Учитель, хоть и старался всем видом показать, что недоволен, внимательно слушал и с аппетитом ел.
По окончанию ужина Достопочтенный еле дождался, чтобы добраться со своей Чу Фэй до Павильона Алого Лотоса, связал ей запястья шнуром и бросил на кровать…
***
Гуляя на следующий день по зимнему саду, Ваньнин и сам не понял, как ноги привели его в пагоду, где они ужинали вчера. Он зашел в пустующий зал. Тепло выветрилось за ночь, столы были убрали. Только несколько инструментов отодвинули в сторону.
Гуцинь.
Чу Ваньнин выдвинул инструмент так, чтобы видеть край сада, и коснулся ледяными пальцами струн. Выдохнув в холодный воздух теплый пар, он начал играть. Он пытался воспроизвести вчерашнюю мелодию, которая так запомнилась ему. Музыка расслабляла его, давала возможность погрузиться в свои грезы. Он закрыл глаза, перебирая струны.
Дверь Пагоды с грохотом распахнулась. Ваньнин открыл глаза. На входе стоял Император, заслоняя своей фигурой дневной свет.
— Мо Жань?
Глаза его чернели, как бездонные ямы. Достопочтенный быстро подошел к Ваньнину и опрокинул его животом на гуцинь, задирая полы одежды…
