Одиночество

      Они разъединены, но каждый раз, как Ви моргает, то каждой клеточкой впитывает знакомые ощущения, энергию и напряжение, исходящие от Джонни. И хочется закрыть глаза, но Винсент держится. Чтобы, во-первых, себя не выдать, а во-вторых, не упустить момент, когда Сильверхенд снова исчезнет.       — Ну, и чего так долго? — Он сам не знает, о чём точно этот вопрос.       Джонни всё еще стоит на пороге и выглядит почти точь-в-точь, как должен, даже в чужом теле. Причёска на месте, татуировки тоже, плотным ореолом сигаретного дыма разит за пару метров, даже руку успел себе приделать. Но теперь Ви точно понимает, о чём говорила Бестия: не важно, как он выглядит, — так по-грубому манерно себя вести может только Сильверхенд. От него прёт индивидуальностью, ни с кем не спутаешь, даже залезь он в тело девочки с бантом на голове.       — Ты прав, надо было сделать это раньше, — отвечает Джонни.       Винсент еще секунду играет в маскарад, притворяется, подмечая, что вообще-то не о том спрашивал. Но потом шлёт сам себя нахуй, срывая все маски и всем существом крича, что именно этот ответ, блять, он и хотел услышать.       В тот же миг Джонни хватает Ви за ворот рубашки, вдавливает вглубь комнаты, а затем, не смея оттолкнуть, требовательно и резко притягивает к себе. Дверь захлопывается, они медлят только мгновение, а затем обоим срывает крышу, и, в конце концов, им останется только обвинять друг друга в выяснениях, кто же накинулся первым.       Ви наваливается, грубо отталкивает Сильверхенда к стене, целует глубоко и мокро, кусая губы, цепляя его за волосы и вжимаясь всем телом. Знает, что доминировать ему долго не позволят, потому что Джонни уже хищно скалится, и язык Ви очерчивает каждый его клык, который затем больно укусит, но оно определённо того стоит. Сильверхенд тоже времени не теряет: рвёт в клочья чужую рубашку, тянет крепкое тело на себя и упивается его теплом, вдавливая пальцы так сильно, что, наверное, останутся синяки. Не зря же новую руку ставил, верно?       Ви рычит и стонет от боли, тут же мстит, царапая оголённые плечи Джонни, и срывается чуть ниже, впиваясь зубами в рельефную шею и затягивая кожу так, что на нёбе сразу появляется мозоль. Сильверхенд от такого развития событий охреневает, толкается вперёд, и в мыслях — напролом переть до стола, разложить там Винсента как главное блюдо и сожрать с потрохами, но на деле — стол слишком далеко, а ноги заплетаются, и поэтому оба валятся на пол. Ви, конечно, снизу, поэтому с размаху приземляется на лопатки, и в глазах сверкает белым, а когда он приходит в себя, Джонни — уже без верхней одежды — избавляет и его от лишнего, а затем наклоняется, щекочет горячим дыханием за ухом, шумно выдыхает в ямку под челюстью и кусает в ответ, налегая всё сильнее и кружа языком по перекатывающимся мышцам.       Накатывающие волны боли и облегчения сменяются одна за одной, от чего Винсента порядочно перетряхивает, он подтягивается, обхватывая Сильверхенда руками и ногами, и снова валит его, оказываясь сверху. Джонни спиной протирается об острый порожек, шипит, но его это только пуще заводит. Он пускает металлическую руку вниз, под чужие боксёры, сдёргивает их, как может, и холодными пальцами обхватывает затвердевший член. Ви, отрываясь от поцелуя, инстинктивно выгибается, но Джонни тянет назад, шепчет:       — Не рыпайся, блять, смотри, — и Винсент тут же чувствует, как его обволакивает что-то горячее, распаляющее, и член слишком уж легко скользит в ледяных пальцах, но наливается от перепада температур только сильнее. Смотреть он, понятное дело, не в состоянии, потому что глаза от удовольствия закатываются далеко и надолго.       — Ч-что… что это? — он двигается вперёд-назад, слизывая с губ Сильверхенда терпкую горечь, и позволяет ему играть с собой. Спрашивает, конечно, про смазку, тёплую и, наверное, стимулирующую, струящуюся из кончиков металлических пальцев, но Ви всего-то слишком удивлён — или нет — и он совсем не хочет знать, как Джонни до этого додумался. Просто благодарит судьбу за то, что ему достался такой извращенец.       — Киберпанк — хули ты хотел-то, — Сильверхенд подрывается, и до стола всё еще слишком далеко, значит, в следующий раз, а пока что хватит кровати.       Действительно. Чего-то такого он и хотел.       Ви летит лицом в кровать, еле успевая подставить руки, потому что Джонни резко разворачивает его и пихает, сразу пристраиваясь сзади:       — Поигрался — и хватит.       Он раздевает обоих полностью, вздёргивает таз Винсента и давит вперёд, заставляя того прогнуться в пояснице. Сильверхенд сам был в этом теле: знает его пределы, поэтому толкает дальше, раздвигает колени, и хочет губу закусить, воздух втянуть через сжатые зубы и шейными позвонками хрустнуть от вида выгнутого, открытого Ви, но на это элементарно нет времени.       Влажные пальцы скользят вдоль позвоночника, дразнят нервы и скачком проскальзывают в анальное отверстие. Джонни вводит сразу два и слышит надорванное сипение от Ви, но тот сразу выдыхает, тоже не желая затягивать, и мышцы расслабляются, пропуская пальцы Сильверхенда внутрь до последней костяшки. Лубрикант работает, как надо и даже лучше, облегчая процесс в несколько раз. Джонни может только порадоваться, что за время его пятидесятилетнего забвения в Найт-Сити придумали, наконец, что-то годное.       Да, им определённо стоило заняться этим раньше.       Ви не знает, как бы получилось, когда на двоих была одна голова и тело, однако, в чём он точно уверен, — у них теперь первостепенный инстинкт совсем не выживание, а снова слиться друг с другом в одно целое, вообще всё равно, каким образом. Хочется быть максимально рядом, срастись, разорвать чужое тело и влезть туда, за рёбра, зажав чужое сердце в ладони. Но так вряд ли получится, поэтому делают, как умеют.       В заднице у Ви — святая троица металлических пальцев Джонни Сильверхенда, и рокер тянет на себя, усаживая Винсента на бёдрах, чтобы войти как можно глубже. Сразу же засасывает кожу на лопатках, где всё еще саднит, до ярких отметин вгрызается, чтобы рассыпать боль по всему телу. Противоречия рвут на части, и Ви, вроде бы, дико хорошо, но от новых ощущений уже очень плохо, только телу вот вообще всё равно, что там мозг придумывает, и оно хочет большего.       Сильверхенд толкает его, убирает руку, не церемонясь переворачивает Ви на спину. Тратит оставшуюся смазку на свой член и, чувствуя, как по нему огненной лавиной расползается пьянящий мятный аромат, понимает, от чего Ви так стонал.       «Не стонал я, не пизди», — проносится в голове чужая мысль, и оба на мгновение замирают, а затем Джонни срывается, направляет себя рукой и толкается в Ви почти сразу до середины, а затем, уже чуть медленнее, дальше. Наклоняется и опирает руки по обе стороны, при этом думает: «Давай, посмотри мне в глаза и скажи, что ты сейчас не стонешь, идиот».       Это работает. Ви слышит его мысли, будто они снова одно целое, но смотреть не может, потому что не совсем стонет — кричит — и агония выбивает слёзы из глаз, а он только притягивает за волосы и наугад целует. Не понимает, почему его всё еще не разорвало, но Джонни в голове подсказывает, что лубрикант, позволяющий так своевольничать, стоил довольно дорого, и Ви теперь ему должен как японец «Арасаке».       Воспоминания Сильверхенда Винсент знает не хуже, чем свои собственные, и точно уверен, что тот обычно трахает, не запариваясь. А сейчас происходит какая-то дичь, и Винсент уже весь мокрый и липкий: от смазки, холодного пота и чужих слюней, — и даже выкрашенный кровоподтёками в проклятый красно-синий. Но всё еще до верхних шпилей возбуждённый, потому что Джонни в кои-то веки думает не только о себе.       А тот уже на пределе, приподнимается, наглеет окончательно, смыкая одну ладонь на чужой шее и делает эту руку опорной, вторую опуская Ви на член и продолжая стимуляцию. От резкого давления и перекрытия кислорода Ви испуганно перехватывает Сильверхенда за запястье, распахивает глаза, его лицо моментально краснеет, но в голове лёгким штилем шумят успокаивающие мысли, и он доверяется, расслабляясь. Тело продавливается в матрац, и становится чуть легче, кровь в ушах шумит, а чувства из-за экстремальной обстановки обостряются, и Ви буквально чувствует каждое шевеление воздуха, гладящее кожу, не говоря уже о пульсациях члена, с которым Сильверхенд вытворяет что-то невероятное.       В голове почему-то картинка: Джонни острым лезвием взрезает его шею, и обжигающая кровь хлещет сплошным потоком, затапливая помещение. Красный металлический дым клубится на поверхности.       Большой палец легко давит на уздечку, рука сжимает плотно, двигается вверх-вниз, затем восьмёркой, набирая темп.       Ви сглатывает, кадык болезненно упирается в давящую ладонь, и вместо стона слышен лишь оборванный хрип. Сознание барахлит, как в старые добрые, и ему на мгновение кажется, что они с Джонни меняются местами, и кто из них так близок к разрядке — вообще не понятно. Сильверхенд разжимает руку на шее и кончает, забрасывая голову, но еще держится, надрачивает Ви, у которого кровь заходится по организму бешеными кругами, и тому тоже не требуется много времени, чтобы на громком выдохе забиться в удовольствии.       Джонни падает рядом, тяжело дыша, но успокаивается быстро, готовясь отрубиться. Ему на спину падает рука Ви, который скинул её туда просто из надобности убедиться, что это не мираж, и Сильверхенд не исчезнет в очередной раз. Не то чтобы он волнуется. Ему вообще всё равно.       В голову, не давая покоя, лезет одна из тех ужасных статей, которые Винсент читал в одиночестве. Мало того, что Сильверхенда там обозвали всеми возможными потаскушными прозвищами, было еще кое-что. И не то чтобы Ви вообще хочет это знать. Но он мысленно спрашивает, надеясь, что связь еще не оборвалась.       «Я слышал, Джонни Сильверхенд спит со всеми, но не всегда вкладывает в это душу. Так что насчёт меня?»       В ответ — тишина. Ну и ладно. Ви переворачивается на бок, довольствуясь тем, что в душе все кусочки на месте, и всё настолько хорошо, что он не верит, что когда-то — еще час назад — был одинок. Он балансирует на последнем рубеже, прежде чем провалиться в сон, когда слышит ответ:       — Я был в твоей голове, Ви. Это гораздо серьёзнее, чем какая-то там душа.       Оба легко усмехаются. Сколько у них там осталось, полгода? Вообще всё равно, главное, что самолюбие Ви приятно чешет мысль о том, что в следующие шесть месяцев он у Джонни будет единственным.       Это не так уж и важно. Просто факт.       Который немного греет душу.