***
Изуку звонит через неделю. Тихо оправдывается, наверняка держа трубку трясущимися руками. Боится, что блондин его сдаст, совершенно не предполагая, что Кацуки успел забыть о том маленьком происшествии. Изуку предлагает встретиться, чтобы он смог хоть как-то отбить цену тех напитков, которыми в ту ночь его поил Кацуки. Бакуго соглашается, хоть и понимает, что смысла в этом мало. Он живёт в другом обществе, где деньги — бумажки, которыми ты в состоянии разбрасываться налево и направо, и та купюра, потраченная на незнакомца, уже давным-давно забыта, не успев запомниться. Мидория пьёт самый дешёвый кофе из списка, а Кацуки он заказывает едва ли не полноценный обед. Глаза его бегали из стороны в сторону, на губах была неловкая улыбка, а на вопрос «почему?» он отвечал «не голоден». Кацуки тогда обратил внимание на его руки: худые, даже немного костлявые, испещрённые мелкими порезами и шрамами, поверх которых распускаются еле заметные синяки. Совсем некрасивые. Да и сам Изуку не особо симпатичный — скорее уставший, серый, незаметный. А ведь его можно было бы завернуть в красивую обложку, превратить в прекрасную и недосягаемую куклу, которой бы восхищались девушки, представляя его перед сном. Тогда, уходя, даже не доев свою порцию, Кацуки кладёт перед парнем визитку компании отца, поправляя идеально уложенные волосы, и смотрит на Изуку сверху вниз. Самодовольно улыбаясь, Кацуки проводит ногтями по совсем недавно затянувшейся ранке, собирая выступающие капельки крови на палец. Солёная.***
В следующий раз они встречаются уже через год на модном показе, где Кацуки присутствует в качестве сына директора. Изуку появляется среди моделей, демонстрирующих новую одежду, а Кацуки не может оторваться от его лица. Хоть во взгляде до сих пор видна некоторая неуверенность, она хорошо перекрыта светом ярких прожекторов и прекрасной улыбкой. Он ещё немного вырос, но так и не избавился от своей худобы. Лишь повзрослел. Ему тогда было семнадцать: на два года младше. После шоу Кацуки нашёл его в гримёрке, оставшегося подольше, чтобы выслушать все наставления стилиста. Он слышал что-то про пару лишних килограммов, про неуверенную походку и отросшую чёлку. Без сомнений, всё это Изуку дается тяжело. Зайдя внутрь, вежливо здороваясь с моментально убежавшей женщиной, Кацуки серьёзно смотрит в глаза Изуку, боясь увидеть в них слёзы. Слёзы, которые он когда-то спутал с дождём, тихо стучавшимся сейчас в окно. И Кацуки видит их. Прокладывая свои дорожки по слою пудры и тональника, они медленно скатываются к подбородку, падая на открытые руки, на которых всё еще можно различить едва заметные шрамы. Он так и не поменялся спустя такое количество времени. Им правда не о чем говорить, но Изуку старается поддержать беседу бесполезными и повторяющимися вопросами. Разве это имеет смысл? Для него — да. Для Кацуки — навряд ли. Всё это теряет всякий вес, когда в планах лишь одно: поиграться пару недель, порадовать дорогими подарками и слащавыми фразочками, а после выбросить на свалку, как упаковку из-под мороженного. Но Изуку удивил: вместо дорогих ресторанов выбирал мелкие забегаловки, вместо бутиков с брендовой одеждой — секонд-хэнды, а вместо страстного секса — короткие поцелуи под звуки какого-то глупого, но его любимого фильма. Отличная игрушка. Он смог продержаться целый месяц, прежде чем быть разорванным на клочья ледяным тоном голоса Кацуки и бескомпромиссным заявлением. У него был день на то, чтобы исчезнуть из жизни Бакуго, подобно первому снегу ранней осенью. Он действительно сделал это, забыв лишь маленькую коробочку с полароидным фото, сделанным тогда, когда они, казалось, были счастливы. Изуку вернулся за ней через два дня. Вернулся, чтобы увидеть девушку, открывшую дверь, в одном нижнем белье. А потом и самого Кацуки, лежащего на диване и смотрящего пустым взглядом. На тот столь важный для Изуку вопрос блондин ответил «выкинул», даже не посмотрев в его сторону. Изуку не ушёл. Он наклонился и поцеловал Кацуки, смешивая вкусы дорогого вина и дешёвых сигарет. Мидория целовал блондина долго, словно вдыхая жизнь в давно застывшее сердце, уже забывшее, что оно должно биться, должно жить. Кацуки чувствовал солёный привкус на своих губах, чувствовал его боль и страдания, а руками нащупал шрамик в районе запястья. Изуку должен был понять, что Кацуки улыбается. Обязан был. Кудрявый мальчишка был полностью открыт, а Бакуго лишь слегка отодвинул завесу, скрывающую собственную душу от окружающего мира. Тихие вздохи Изуку не были поддельными, а стоны — деланными. Он был настоящим, таким, каким Кацуки встретил его год назад, таким же слабым и виноватым, таким же кайфующим и свободным. Даже после оргазма Кацуки видел слёзы в его глазах, уставившихся в потолок. Может он просто любит плакать? А может это его хобби? Что бы там не было, Бакуго прошёлся языком по мокрым щекам, собирая прозрачную жидкость, вызывая удивлённый вздох. Не поддельный, без масок, Изуку был его. Действительно его. Целиком и полностью отдавшим всего себя, поддерживающим в Кацуки жизнь за счёт своей, так самоотверженно и глупо.***
Когда Изуку начал отдаляться? Когда прикрыл свою душу тонкой завесой? Кацуки не заметил этого. Принимал его оправдания о долгих съёмках, о родителях, о младшей сестре, которой у него никогда и не было, и всё так же продолжал обнимать его худое тело, закутанное в гигантский свитер, смотря по вечерам очередной фильм. Кацуки думал, что Изуку это нравится, а он всё чаще сбегал от него, боясь посмотреть в глаза лишний раз и избегая случайных прикосновений. В последний раз Кацуки видел его в своей спальне очередным вечером, когда пришёл чуть позже, чем должен был. Он лежал на кровати Бакуго, собравшись в один комок; его плечи дрожали, а из губ вырывались короткие всхлипы, смешивающиеся с шумом неработающего телевизора. Тогда Мидория сам притянул Кацуки в свои объятия, даже не дав снять намокшую куртку, из-за которой мгновенно промокла его домашняя футболка. На утро Кацуки проснулся без него, а позже получил приглашение на свадьбу.***
Его невеста и правда безумно красива, её платье сияет роскошью и блеском, а фата нежно обрамляет аккуратное, почти кукольное лицо. Она приветливо улыбается всем гостям, не менее приветливо и Кацуки. Изуку стоит в стороне, опустив свою голову, практически прячась за девушкой, которую назовут его женой уже сегодня. Она именно такая, какую хотел бы ему отец. Кацуки кажется, что именно он их и познакомил. И, кажется, Изуку совсем её не любит. Изуку заставили. Она влюбилась без ума, а он лишь хотел быть вежливым. Отец настоял, а Изуку никогда не был настолько сильным, чтобы противостоять ему и его ударам, которые позже находили свои места на бледной коже. А Кацуки… Кацуки, наверное, идиот, раз отпустил его руки, позволил окунуться в отчаяние. «Прости меня».***
— Берёте ли вы в законные мужья Мидорию Изуку? — Да. — Берёте ли вы в законные жены Очако Урараку? — Нет. Изуку подбегает к Кацуки, сжимая в объятиях. Оставив позади так и не ставшую его женой девушку, удивлённого священника, заплаканную мать и разгневанного отца. Он целует губы Кацуки, заставляя сдаться под отчаянным напором, сжимает в кольце из рук, боясь отпустить, и целует, целует, целует… По его щекам скатываются слёзы, но он улыбается. Счастлив ли ты, Изуку? Кацуки чувствует на своём лице капельки воды, слизывая их почти на автомате. «Я всегда знал, что твоя любовь солёная на вкус.»